Как вкусен этот горький дым во рту,
когда река, твоей напившись крови,
становится убежищем и кровлей,
качая грохот пушек на плоту,
а ты в неё как шип чилима врос.
Час не ровён загадывать о чуде —
гляди же, тонут ящеры орудий,
визжит осколком перебитый трос,
и даже вены заполняет дым,
и плоть уже не плоть, а только копоть —
Лютеж тебя утаскивает в пропасть
прожорливой октябрьской воды.
Пора закрыть глаза, забыть казарм,
госпиталей, землянок и окопов
плохие сны, и господа похлопать,
как брата по несчастью, по плечу,
мол, оба сбиты — и с плота, и с толку,
сейчас бы впору опрокинуть стопку, —
пусть он тебе предложит, ловкачу,
отведавшему ад, его простить...
И будет тьма, и тьмою тьма объята.
Но крепкий стебель этого каната
ты, вынырнув, не сможешь отпустить.
Пираты! Абордаж! 
