Я уже узнаю эту робкую быструю тень,
ту, что серым плащом неотступно за мной увязалась,
и шагает скупым декабрем изо дня снова в день,
чужеродным пятном плоских стоп к стопам узким касаясь.
Это я наступаю на влажную пухлую хлябь
острых туфель носком, каблуком от земли отрываясь.
А она напролом, как мне кажется, падает в зябь,
непонятным родством
с неприглядным таким же сливаясь.
К стопам стылым моим липнет грудками вязкая грязь,
ну а ей хоть бы хны, отряхнулась, вперед забежала:
- догоняй, мол, меня, посмотри, я уже впереди, -
и от пят моих вроде свои оторвала,
так мне показалось.
И действительность хлынула ливнем в лицо
и последнюю нить с кондачка, не спросясь, оборвала.
Тень вспорхнула ввысь стаей
запоздавших скворцов,
что сырым декабрем, торопясь, улетала в Анталью.
Я рванула за ней, я пыталась догнать,
это раньше кому-то уже удавалось,
стать крылатою тенью и небом дышать,
я об этом когда-то пол жизни мечтала.
Почему ты не веришь? говоришь - это хрень,
говоришь - невозможно... ведь я же летаю.
Ты уже узнаешь эту потустороннюю тень,
ту, что тёмным плащом за тобою крадясь увязалась.
OSAlx2о19-11
Рембрандт. Портрет пожилой женщины (матери художника) (1631)
