на сороковины друга
Себя сама, как с клети, отпустила
(хотя сама себя туда и заперла),
когда брела от собственной могилы
в глухие, но желанные до грёз места.
Где так знакома каждая травинка
и каждый ствол, остывший под сухой корой,
впитал переплетения из нитей
живых ладоней, обнимавших столп пустой.
Тогда не понимала, что тянуло
к высоким, высохшим от влаги, тополям,
чьи корни в глубине болот тонули,
а кроны стаи усевали воронья.
Высокие,
могучие,
тугие.
Они стояли, выделяясь среди всех.
Средь поросли младой.
Всему чужие.
Верхушками цепляя лунный серп.
И впитывали скудный свет корою,
охладевая в ночь от тленного тепла.
Я прижималась к холоду щекою.
Тогда ещё я не была мертва.
OSAlx 2019-о8
