А и Б сидели на трубе
Навстречу своей судьбе.
На «А» был старый бежевый кардиган.
- Это судьба, - повторял он. - Это судьба.
Слюнявил кончик старого мундштука.
Маленький мальчик, похожий на мужика.
Голос дрожал, да и сам зажат.
С детством на цырлах. А с юностью на ножах.
Руки грубее, чем слово, которое уронил
В парке промеж людьми.
«Б» потирал ладони, добыл огонь.
- На, подкури – и не бойся, ведь я с тобой.
«А» потянул, захлебнулся в своем дыму.
Холодному одному
«А» не кочурится, греется не на жизнь.
Пар завивается в сердобольные виражи.
На теплотрассе «А» в безотцовских валенках
Кажется вовсе маленьким.
«Б» обнимает его, клонит голову на плечо.
- Все тебе, миленький, нипочем.
Вырастешь, будет и дом, и в дом.
Будешь вести и не будешь никем ведом.
Быть беспризорником – школа, как жить не ссучившись,
Как засыпать на перине, набитой тучами,
Грязью, блевней, магазинным скупым картоном.
А – это буква. А батя назвал Антоном.
Батя назвал самым лучшим, по сути, именем!
Так не забудь его, не гони его, говори его,
Помни – не вздумай терять на улице.
«А» поелозил. Попробовал не сутулиться.
«Б» целовал его щеки, и с дымом ушел, по-тихому.
Что остается?
Лишь запах
по-летнему
облепиховый.
|
|
