Максим Тарасівський

В сухом остатке

В  сухом  остатке  мокрый  снег,
В  заветной  книге  нет  завета,
И  днем  случается  ночлег,
И  белый  свет  другого  цвета,

И  рак  свистит  не  на  горе,
Горе  не  свидеться  с  пророком,
И  ростовщик  при  топоре
Студента  любит  ненароком,

И  все  не  так,  все  "черт  возьми!",
Кругом  бугрят  негладки  взятки  -
Берут  деньгами  и  костьми
За  мокрый  снег  в  сухом  остатке,

За  четверги  -  скупы  на  дождь,
За  пятниц  -  восемь  на  неделе,
За  неподкованную  вошь
И  дух  больной  в  здоровом  теле...

Но  ежегодный  Рубикон
Достиг  -  и  снова  без  оглядки
Поставишь  все  на  тот  же  кон,
Где  мокрый  снег  в  сухом  остатке!

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=652482
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 18.03.2016

Колоскова колискова

Світить  Місяць  за  курганом,
Ходить  тиша  степом-ланом,
Лиш  лунає  колоскова
Найніжніша  колискова

Річка  спить  в  своїй  долині,
Роси  впали  на  калині,
Ніч  колише  колоскова
Найсолодша  колискова

Спить  корівка  і  овечка,
Сплять  кубельця  і  гніздечка,
Всіх  приспала  колоскова
Найтихіша  колискова

Спить  абетка  на  полиці,
Спить  водиця  у  криниці,
Має  чари  колоскова
Наймиліша  колискова

Соловейко  тьохнув  в  гаї,
Ніч  на  ранок  повертає,
Засинає  колоскова
Найрідніша  колискова

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=652179
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 17.03.2016

Надежда

[i]Надежда  –  последнее,  что  умирает  в  человеке[/i]
Диоген  из  Синопа,  ок.  404-323  до  н.  э.

Утешается  всякий  живущий,
Верит  твердо  (хоть  смерть  неизбежна):
Не  оставит  до  смерти  надежда,
Не  отнимет  ее  раздающий.

Но  бывает  иная  эпоха,
Правят  балом  какие-то  черти,
И  надежда  уходит  до  смерти,
До  последнего  пульса  и  вздоха.

И  живущим  до  судорог  страшно
Продвигаться  по  жизни  безбрежной
Без  нее  -  без  надии-надежды,
Высыхающей  в  мареве  жажды.

Ах,  не  страшно?  -  и  плотные  веки
Охраняют  покой  ваш  и  нервы?
Но...  последней  надежда,  не  первой
Умирает  в  любом  человеке.

Вероятно,  покоя  причины
Тоже  в  том,  что  какие-то  черти
Убивают  людей  раньше  смерти,
Оставляя  пустыми  личины.

Впрочем,  что  уж.  Пануйте.  Вам  править
Над  чертями  убитой  державой,
Обнимаясь  с  подругой  костлявой,
Пустоту  безнадежную  славить.

Не  у  вас  я  прошу.  Раздающий,
Помоги,  дай  надежду  -  надежде,
Ведь  тобою  и  ныне,  как  прежде,
Обнадежится  всякий  живущий.

Нам-то  всем  оказаться  в  передней
Того  дома,  где  милость  творится.
Только  пусть  до  того,  как  случится,
Умирает  надежда  -  последней.

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=650521
рубрика: Поезія, Гражданская лирика
дата поступления 10.03.2016

Пепе с Лили

Как-то  Пе́пе
Вместе  с  Ли́ли
Шар  земной
Исколесили,
И  повсюду
Пепе  с  Лили,
Где  могли,
Поначертили:
"Мы  тут  были,
Пепе  с  Лили".

Колесили,
Колесили,
Шар  земной
Ис-Пепе-Лили,
Всех  порядком
Рассердили,
Их  просили
И  молили:
-  Прекратите,
Пепе  с  Лили!

А  они  все
Колесили
И  повсюду
Пепе-Лили.
Но  потом
Их  изловили:
-  Пепе  с  Лили,
А  не  вы  ли
Шар  земной
Ис-Пепе-Лили?

Отвечают
Пепе  с  Лили:
"А  за  всех  в  ответе
Мы  ли?
Много  Пепе,
Много  Лили
По  планете
Колесили,
Где  могли,
Поначертили:
"Мы  тут  были,
Пепе  с  Лили".

И  тогда  их  подхватили:
"Вы  свое  отколесили,
Мы  вам  путь  везде  закрыли.
Мы  бы  вас  опять  пустили,
Если  б  шар  земной  отмыли.
Выбирайте:  или  -  или."

Долго-долго
Пепе  с  Лили
Все  в  слезах,
Поту  и  мыле
Все,  что  раньше
Начертили,
Мыли,  мыли,
Мыли,  мыли  -
Шар  земной
Рас-Пепе-Лили.

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=650264
рубрика: Поезія, Шутливые стихи
дата поступления 09.03.2016

Парочка

[b]Нарис  до  Всесвітньої  історії  суботніх  прогулянок[/b]


...парочка  активных  малолетних  деятелей.  Удерживать  таких  существ  в  квартире  -  даже  зимой  -  себе  дороже,  и  я  увожу  их  в  сквер.

В  сквере  зябко,  сыро  и  малолюдно.  Газоны  еще  по-весеннему  черны;  по-весеннему  черны  и  деревья,  однако  в  развилках  ветвей  кое-где  лежат  клочки  ночного  снега.  По  дорожкам  неспешно  прогуливаются  старики,  дамы  с  колясочками  и  вороны.

Темно;  серое  небо,  кажется,  лежит  даже  не  на  ветвях,  а  прямо  на  дорожках  -  уж  такой  сероватый  прозрачный  сумрак  наполняет  сквер.  Солнца  мы  не  видели  давно.

Мои  подопечные  сумраком  не  печалятся.  Они  вообще  не  печалятся,  бывая  вместе.  Спугивая  ворон,  стариков  и  дам  с  колясочками,  они  бегут  на  детскую  площадку.

Площадка  хороша:  на  ней  множество  разновидностей  того,  что  взрослый  счел  бы  препятствием,  а  дети  полагают  аттракционом.  Живые  натуры  моих  подопечных  здесь  дома:  на  каждом  из  препятствий-аттракционов  они  проводят  не  более  60  секунд.

Деятелям  весело  и  привольно;  время  от  времени  я  теряю  их  из  виду.  В  какой-то  момент  они  разом  бросают  игру  и  прислушиваются  к  жалобам  интеллигентного  малыша.  Тот  сообщает  маме,  что  его  обижает  некий  мальчик.  Моя  парочка  немедленно  устанавливает  личность  агрессора  и  плечом  к  плечу  следует  за  малышом.  Как  только  агрессор  опрометчиво  атакует,  парочка  вырастает  перед  ним.  Он  неприятно  озадачен:  вместо  неуклюжего  и  беззащитного  малыша  предлагается  численное  превосходство,  вооруженное  праведным  гневом.
 
Но  бежать  стыдно;  но  тут  кто-то  зовет  Вову.  "Вова,  -  обращаюсь  я  к  агрессору,  который  сейчас  больше  напоминает  мирного  нейтрала,  -  тебя  зовут".  Вова  или  не  Вова,  он  хватается  за  этот  шанс  и  бежит  прочь.

Мои  подопечные  возвращаются  к  своим  аттракционам-препятствиям.  Я  брожу  по  дорожке  вокруг  площадки.  Стоять  нельзя;  кажется,  что  сероватый  прозрачный  сумрак  лезет  в  рукава  и  за  шиворот.  Сумрак  не  просто  так:  он  стылый  и  пахнет  снегом.  Еще  полчаса  -  и  я  насквозь  пропитан  этим  сумраком,  весь  оледенел  и  хочу  домой.  Соблазнив  деятелей  шоколадкой,  которая  наверняка  может  быть  обретена  по  пути  домой,  увожу  их  с  площадки.

Они  бегут  впереди  и  выглядят  чрезвычайно  комично,  классическая  такая  парочка  разных  типов.  Один  худощавый  с  пышной  шевелюрой,  другой  плотный  с  бритыми  висками;  оба  веселы  до  упаду,  который  то  и  дело  случается  с  кем-то  из  них.  Если  бы  я  не  так  сильно  замерз,  я  бы  улыбался  до  ушей.

Мы  уже  у  гранитной  чаши  фонтана.  Здесь  на  скамеечке  располагается  человек  с  колонками  и  блестящей  трубой.  Когда  мои  подопечные  оказываются  рядом,  он,  вскинув  плечи,  прикладывает  трубу  к  губам.  Помедлив  секунду,  он  пускает  такого  Чардаша,  что  сумрак  рассеивается,  воздух  теплеет,  а  мои  деятели  немедленно  обхватывают  друг  друга  за  плечи  и  пускаются  в  пляс.  Дальше  они  двигаются  уже  только  таким  плясовым  образом.

У  фонтана  стоит  девица  -  жгучая  южноамериканская  красотка.  Ее  поза  выдает  фотографические  намерения  длиннолицего  человека  в  бесформенном  зеленом  пальто  и  с  фотоаппаратом  -  он  торчит  чуть  поодаль,  выражая  своим  длинным  лицом  покорность  и  ожидание.  Меж  тем  моя  пляшущая  парочка  все  не  покидает  пределы  кадра.

Красотка,  похоже,  забыла  о  длиннолицем  с  фотоаппаратом.  Мои  подопечные  уже  покорили  ее  -  она  улыбается  им  ослепительно  и  какими-то  маленькими  изящными  движениями,  даже  намеками  на  движения,  присоединяется  к  их  пляске.

Деятели  замечают  девицу  и,  не  прекращая  танца,  кричат  ей:  "Хеллоу!"  -  а  мне:  "Это  англичанка!"

Она  делает  еще  несколько  шагов  за  моими  танцорами,  продолжая  ослепительно  улыбаться  и  чуть  заметно  приплясывать;  по  всему  видно,  что  красотка  не  прочь  идти  за  ними  столько,  сколько  принято  ходить  где-нибудь  в  Бразилии  на  карнавале.  Они,  удаляясь  по  дорожке  все  в  той  же  разудалой  плясовой  манере  -  ведь  Чардаш  по-прежнему  трубит,  -  кричат  ей  "Гуд  бай!".

"Гуд  бай!"  -  отвечает  красавица,  -  "гуд  бай!",  повторяет  она,  меж  тем  как-то  выяснив,  что  я  третий  в  этой  парочке.  Она  улыбкой  изливает  на  меня  свое  романское  чадолюбие  и  делится  восхищением.  Я  ее  прекрасно  понимаю.  Если  бы  я  не  так  замерз  и  не  был  таким  скучным  и  занудным  типом,  я  бы  сейчас...  Впрочем,  мне  надо  догнать  моих  подопечных  -  они  уже  далеко.  Кажется,  общаются  с  каким-то  слишком  беспечным  полицейским.

Поздним  вечером  мы  снова  выходим  из  дому:  одного  плясуна  следует  немедленно  показать  стоматологу.  Второй  идет  группой  поддержки  -  он  один,  но  производит  именно  такое  впечатление.  Стоматолог  виртуозно  и  незаметно  рвет  плясуну  зуб  -  сначала  один,  а  потом  неожиданно  и  второй.  Оба  танцора  сообщают  стоматологу,  что  "ты  хороший  доктор",  жмут  ему  руку  и  бегут  на  улицу.    

По  пути  домой  они  исчезают  в  каком-то  дворе,  куда  "тебе  нельзя".  Приходят  через  час,  довольные  и  перепачканные.

До  ночи  в  доме  стоит  крик:  это  излюбленная  модальность  речи  малолетних.  Да  и  обстоятельства  подходящие:  они  затеяли  водную  битву  и  поливают  друг  друга  струйками  воды  из  одноразовых  шприцев.  Прочие  жители  квартиры  барикадируются  в  одной  из  комнат.

...Казалось,  только  что  один  прокричал  "завтра  встаем  в  семь  утра  и  гулять",  а  второй  криком  же  горячо  согласился.  И  вдруг  -  тишина;  заглядываем  в  комнату  -  оба  наповал  сражены  сном.

...Казалось,  ночь  и  тишина  только  что  начались;  и  тут  же  бодрый  голос  кричит  "уже  семь!",  а  второй  "на  улицу!".  Хлопает  дверь.

В  дом  откуда-то  проникает  зимняя  воскресная  тишина,  которая,  однако,  имеет  какие-то  новые,  невыносимые  свойства.  Казалось  бы,  теперь  доспать  недоспанное,  но  тишина  настойчиво  напоминает:  они  скоро  вернутся  и  будут  очень-очень  голодны  и  очень-очень  требовательны.  Голод  застает  их  так  же  внезапно,  как  вчера  застал  сон,  а  еще  раньше  -  зубная  боль,  Чардаш,  красотка,  гнев,  площадка,  радость  и  все-все-все,  что  мелькает  сейчас  перед  моими  закрытыми  глазами  -  мелькает,  баюкает,  уносит,  уво...

...Солнце!  -  ниоткуда,  без  объявления  войны,  бьет  в  окна  и  сквозь  веки  -  прямой  наводкой  толстыми  лучами,  с  бедра,  навскидку,  с  двух  рук  по-македонски  -  бьет,  бьет,  бьет!  Неужели..?

-  ВЕСНА!!!  -  вопят  за  дверью  детские  голоса.

-  ВЕСНА!!!  -  колотят  в  дверь  детские  кулаки.

-  ВЕСНА!!!  -  настаивает  солнце.

-  ВЕСНА!!!  -  проворачивается  ключ  в  замке.

-  ВЕСНА!!!  -  скрипит  дверная  ручка.

-  ЗАВТРАК!!!  -  кричат  вошедшие  полурослые  граждане.

-  ВЕСНА!!!  -  бормочет  завтрак  с  плиты.

Удерживать  таких  существ  в  квартире  -  да  еще  и  весной  -  себе  дороже,  и  я  увожу  их  в  сквер.  Парочка  активных  малолетних  деятелей...

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=649323
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 06.03.2016

опять

...и  пол-лица  упрятав  за  шарфы,
и  утопив  глаза  в  любимый  гаджет
и  руки  в  утепленные  шурфы,
и  ноги  в  боты  погрузив,  и  даже

по-прежнему  шубейку  волоча,
которую  носил  уже  с  полгода,
ты  видишь,  как  покинула  причал
и  в  рейс  ушла  февральская  погода,

и  лед  последний  тает  в  рукаве,
пришитом  к  слободам  Левобережья,  -
о,  Киев  мой!  -  в  холмистой  голове
твоей  опять  весенние  надежды...

1  марта  2016  года

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=648084
рубрика: Поезія, Городская (урбанистическая) поезия
дата поступления 01.03.2016

Повернення

Андрієві  було  дев’ять,  і  він  плакав.  І  як  тут  не  заплакати,  коли  перший  в  тому  році  виїзд  на  село  виявився  останнім  –  і  у  році,  і  взагалі.  Щойно  вони  вивантажились  з  попутки  перед  власним  двором,  з  лави  під  парканом  піднявся  худорлявий  чоловічок  з  гострими  очима  і  попрямував  до  бабусі.  Чоловічок  не  вітався,  спитав  лиш:

-  То  ми  домовились?  –  і  бабуся  кивнула,  а  він  одразу  кудись  подався.  А  трохи  згодом  бабуся  повідомила,  що  хата,  стара  прадідова  хата,  продається.  Тобто,  вже  продана  –  отому  худорлявому  добродію,  дай  йому  Боже,  бо  ніхто  не  хотів  купувати.

Андрій  все  розчув,  але  збагнути  не  міг.  Як?!  Що  хата  –  а  Лиман?  А  скелі?  А  риболовля?  А  полювання  на  гадюк?  А…  щастя?  Так,  оце  тепер  вперше  все  невишукане  сільське  життя,  усі  простенькі  свої  літні  розваги  на  селі  він  назвав  коротким  словом  «щастя».  Неочікувана  втрата  цього  щастя  виявилася  нестерпною  і  дошкуляла  ще  довго  –  набагато  довше,  ніж  тривали  збори  до  виїзду  з  села,  що  більше  нагадували  руйнівний  землетрус.  Андрій  вештався  захаращеним  речами  та  інвентарем  двором,  ходив  неораним  городом,  забрідав  за  хату,  де  вже  зеленів  акацієвий  гайок,  бігав  на  Лиман,  дряпався  на  скелі,  тинявся  сільськими  вуличками,  та  кровний  зв’язок  із  цим  місцем,  раніше  ним  неусвідомлюваний,  щойно  увірвався.  Все  ніби  стало  іншим,  і  Андрій  почувався  тепер  тут  чужим  і  небажаним.  За  цим  можна  було  сумувати  і  навіть  потай  плакати,  а  от  виправити  –  ніяк.

Врешті-решт  вантажівка  із  господарським  і  побутовим  майном  рушила  від  двору,  розхитуючись  і  гойдаючись,  наче  корабель  у  штормовому  морі,  а  слідом  до  автобусної  зупинки  попрямувала  і  уся  родина.  Андрій  плентався  останнім,  тримаючись  подалі  від  дорослих,  аби  ніхто  не  почув  його  рюмсання.  Він  роззирався  довкола  так,  як  ніколи  раніше,  намагався  закарбувати  у  пам’яті  або  навіть  десь  глибше  оці  вулиці,  дерева,  хати,  глибокі  колії  сільської  дороги,  обличчя  за  тинами  і  у  вікнах  та  вигин  ланів  під  обрієм.  День  стояв  сухий  і  вже  спекотний,  але  Андрієві  потому  пригадувалося  все  це  так,  ніби  бачене  крізь  краплі  дощу  на  склі.

-  Поквапся,  -  крикнула  Андрієві  бабуся,  -  автобус  онде  вже!  –  і  Андрій  підтюпцем  наздогнав  інших,  які  вже  лізли  у  пошарпаний  ЛАЗ.  Засичало,  половинки  дверцят  по  черзі  зачинилися,  і  автобус  рушив.  Андрій,  навіть  не  глянувши  на  своє  улюблене  місце  біля  водія,  влаштувався  у  кутку  на  останньому  ряду  сидінь,  закрив  вікно  брудною  ганчіркою,  що  висіла  на  іржавому  дроті  уздовж  вікон  ЛАЗу,  і  заплющив  очі.

А  тоді  почалися  пошуки  –  бабуся  вирішила  придбати  «дачу»  на  Дніпрі.  Її  чомусь  не  привабили  дачні  кооперативи  і  садові  товариства,  що  тяглися  берегами  ріки,  можливо,  через  вищу  ціну.  Так  чи  інакше,  але  Андрієві  довелося  слідувати  за  бабусею  на  великий  острів  між  двома  рукавами  Дніпра.  Саме  там  вона  шукала  будиночок;  та  захват,  який  ідея  острівного  життя  спочатку  викликала  у  Андрія,  миттєво  випарувався,  коли  вони  з  бабусею  вперше  дісталися  острова.

Острівне  дачне  товариство  нагадувало  гру  у  п’ятнашки:  у  маленький  коробочці  (Андрієва  була  сірого  кольору)  щільно  один  до  одного  сиділи  п’ятнадцять  квадратиків  із  цифрами  від  «1»  до  «15»,  і  лише  одне  місце  було  порожнім.  Рухаючи  квадратики,  треба  було  скласти  їх  у  порядку  зростання  або  навпаки;  так  і  мікроскопічні  дачні  діляночки  щільно  притискалися  одна  до  одної,  і  рухатися  островом,  принаймні,  його  узбережжям,  можна  було  лише  в  межах  одного  вільного  квадратика  –  вузеньких  доріжок  між  ділянками.  А  у  острівних  нетрях  рух  був  взагалі  неможливий,  адже  кущі  і  дерева  утворили  тут  непрохідну  колючу  і  дряпучу  стіну.

З  води  ж  острів  нагадував  лінію  укріплень  –  скрізь  колючий  дріт,  паркани,  якісь  загорожі  зі  старих  панцирних  ліжок,  дерев’яних  щитів  та  іншого  мотлоху.  І  дачники  поводилися,  як  солдати  гарнізону,  що  чекає  неминучого  нападу  або  зради:  сторожкі,  нервові,  вони  постійно  стежили  один  за  одним,  чатували  недоторканість  меж  своїх  жалюгідних  «землеволодінь»  і  таких-сяких  врожаїв  з  піщаного  ґрунту.

Андрій,  щойно  оце  все  помітив,  ніби  очі  заплющив  і  вуха  затулив;  пізніше  з  усіх  експедицій  на  острів,  яких  було  з  десяток,  він  міг  пригадати  лише  це:  він  сидить  на  дні  дерев’яного  човна,  поклавши  голову  на  фальшборт,  човен  суне  повільно,  вода  зовсім  близько  до  Андрієвих  очей,  вона  прозора,  із  легким  жовто-коричневим  забарвленням,  крізь  воду  видно  дно,  на  якому  лежить  торішнє  листя,  виблискують  пляшки  і  бляшанки,  і  в  цій  воді  плаває  маленьке  червоне  яблуко.  Ось  і  усе.

І  пізніші  спогади  Андрія  про  острів  і  дачу,  яку  бабуся  таки  знайшла  і  придбала,  були  уривчастими,  непевними  і  нечіткими,  наче  затертий  малюнок  олівцем;  лиш  маленьке  червоне  яблуко  у  прозоро-жовтавій  воді  завжди  лишалося  яскравим  і  заступало  усе  інше,  що  відбулося  на  острівних  теренах  у  наступні  десять  років.

А  за  десять  років  Андрієві  вже  стало  геть  не  до  острова  і  дачі.  Він  переїхав  у  велике  місто,  вступив  до  університету,  одружився,  знову  переїхав,  тепер  вже  у  столицю,  змінив  кілька  місць  роботи  і  проживання,  народив  дітей,  втратив  одних  друзів  і  здобув  інших,  поховав  кілька  родичів,  вивчив  дві  мови,  спробував  себе  у  ролі  науковця,  журналіста  і  громадського  діяча,  побігав  Майданом  разом  з  усіма  іншими,  тощо.  Та  де  б  не  був  і  що  б  не  робив,  Андрій  подумки  повертався  у  село  і  мріяв,  аби  одного  дня  повернутися  туди  насправді,  хоч  ненадовго.  Власне,  саме  так,  ненадовго  –  ось  яке  повернення  ввижалося  йому.

До  того  ж  час  від  часу  Андрієві  нагадували  про  село.  Якось  зателефонував  дядько:  він  їхав  тими  краями,  вирішив  порибалити  на  Лимані,  але  риби,  що  колись  було  ловити  –  не  переловити,  вже  не  стало.  Хати  прадіда  він  не  бачив:  заїхав  у  село  з  іншої  сторони,  бо  стару  вулицю  геть  розмило,  одразу  подався  до  Лиману,  посидів  з  вудкою  годину  і  гайнув  далі  з  порожніми  руками  і  розчарований.

Іноді  доходили  чутки  про  людей.  Як  правило,  всі  вони  були  одного  ґатунку:  помер  або  померла.  Поступово  такі  звістки  надходити  перестали:  за  тридцять  літ  вже  не  стало  ані  тих,  кого  Андрій  знав  на  селі,  ані  тих,  кому  передавалися  такі  новини.  І  цей  зв’язок,  хоч  і  сумний,  теж  увірвався.

Останнім  у  черзі  таких  повідомлень  виявився  найближчий  Андріїв  сусіда.  Троценки  жили  навпроти,  через  дорогу;  їх  двір  являв  собою  суміш  будівельного  майданчика,  вигону  для  худоби,  поля  для  дитячих  ігор  та  майстерні  під  відкритим  небом.  Нову  хату  Василь  Троценко  почав  будувати,  щойно  повернувся  з  армії;  сам  мешкав  тим  часом  у  халабуді  з  дощок,  брусу,  руберойду  і  чорної  поліетиленової  плівки,  куди  згодом  привів  дружину,  де  народилися  всі  його  четверо  дітей.  Нова  хата  так  і  лишилася  на  рівні  фундаменту,  родина  мешкала  у  халабуді,  до  якої  можна  було  потрапити  крізь  будь-яку  стіну,  у  дворі  юрмилися  качки,  поросята,  кури,  діти,  собаки,  коти,  валялися  інструменти,  іграшки,  вудки,  будівельний,  аграрний,  слюсарний  та  побутовий  мотлох  і  сміття.  Андрій  не  знав,  чи  добудували  Троценки  свою  хату,  але  пам’ятав,  що  Василь  був  у  колгоспі  перший  майстер,  а  сусіди  в  чергу  до  нього  шикувалися:  допоможи-зроби.  І  він  допомагав,  робив,  будував,  майстрував,  а  потому  відзначав  черговий  «шабаш»  черговою  пляшкою.  Ще  Андрій  добре  пам’ятав  його  очі  –  яскраво-блакитні,  дивні,  бо  форму  мали  неправильних,  так-сяк  зліплених  трапецій.  Діти,  усі  четверо,  мали  такого  кольору  очі,  і  на  вічно  брудних  худорлявих  обличчях  ці  очі  сяяли  маленькими  блакитними  зірками;  мигдалевидну  ж  форму  очей  вони  успадкували  від  матері,  про  яку  Андрій  нічого,  крім  форми  очей,  пригадати  не  міг.

Іноді  Андрієві  траплялася  пошарпана,  ще  батькова,  70-х  років  видання  книжка  «Любительська  риболовля».  Він  гортав  пошерхлі,  з  відбитками  дитячих  пучок  сторінки,  що  тхнули  пилом,  роздивлявся  малюночки  і  світлини  і  пригадував,  як  малим  читав  її  на  селі  і  намагався  діяти  за  порадами  книжки.  Сміх!  –  адже  йшлося  у  ній  про  водойми,  де  за  кожною  рибиною  слід  було  полювати,  як  за  красним  звіром,  а  у  Лимані  риби  було,  хоч  греблю  гати.  Крім  бичків,  що  їх  сотнями  ловив  Андрій  вудкою,  раз  на  місяць  рибалки  з  колгоспу  завозили  прадідові  величезні,  з  вербової  лози  корзини,  прикрашені  лускою  і  водоростями:  лящі,  судаки,  коропи,  соми  –  всі,  наче  легендарні  велетні  з  іншої,  ще  ХІХ  століття  книги  про  риболовлю  зоолога-росіянина.

Звісно,  Андрій  знав  від  дядька,  а  потому  –  від  двоюрідного  брата,  який  теж  навідався  у  село  порибалити,  що  риби  тепер  вже  нема,  проте  спогади  –  підступна  річ.  У  спогадах  було  усе  –  і  сусіди  живі,  і  риби  досхочу.  Та  що  риба!  –  Андрій  вже  років  із  двадцять  не  тримав  у  руках  вудки;  і  риба,  і  риболовля,  і  Лиман,  і  скелі,  і  лани  з  виноградниками,  і  власний  акацієвий  гай  за  хатою,  і  безліч  інших  дрібниць  –  все  те  було  складовими  одного,  що  колись  несподівано  закінчилося,  і  тільки  тоді  було  крізь  дитячі  сльози  усвідомлене  Андрієм  і  отримало,  нарешті,  належну  назву.  Щастя.

Часом  Андрій  дивився  на  мапу,  знаходив  там  своє  село,  роздивлявся,  як  туди  дістатися.  Наприклад,  якщо  їхати  автівкою  до  батьків,  і  на  розвилці  за  Миколаєвом  звернути  праворуч,  тоді  уздовж  Південного  Бугу  можна  потрапити  у  самісіньке  село.  Або  спершу  дістатися  Херсону  і  батьків,  відпочити,  а  тоді  зібратися  і  гайнути  старою  дорогою,  що  від  південних  околиць  Херсону  веде  на  Білозерку,  Томину  балку,  Широку  балку,  Станіслав  –  а  там  вже  і  село  рідне,  Андрієве-прадідівське.  Та  жодного  разу  за  Миколаєвом  він  не  звертав  праворуч;  коли  ж  навідувався  до  батьків,  тинявся  містом,  що  стало  геть  не  таким,  яким  було  у  дитинстві,  знову  і  знову  дивився  на  мапу,  але  у  село  не  їхав.  Щось  зупиняло;  можливо,  розповіді  про  рибу,  що  перевелась,  і  дорогу,  яку  зруйнували  дощі,  може,  перервана  цівка  сумних  новин  про  померлих;  може,  все  ще  болюче  відчуження  від  рідного  села,  що  з'явилося  після  продажу  хати;  а  може,  і  дещо  інше.  Не  їхав  –  і  край.

Коли  ж  бажання  їхати  у  село  набувало  нестерпності,  воно  заставало  Андрія  зазвичай  десь  дуже  далеко.  Якось  він  вивіз  родину  у  Крим,  де  на  мисі  Фіолент  стояла  дачка  друзів.  Спека  тоді  була  надзвичайна;  вночі  Андрій  навпомацки  вибрався  із  задушливих  кімнат  на  двір  і  влаштувався  спати  на  старому  тапчані  просто  неба.  Він  зняв  окуляри,  поклав  їх  поруч,  а  тоді  глянув  угору.  Зорі!  –  він,  мешканець  столиці,  давно  вже  забув,  що  таке  зоряне  небо.  А  тут,  у  кримський  темряві,  він  бачив  безліч  зір  і  Чумацький  шлях  навіть  без  окулярів.  У  селі,  він  це  добре  пам’ятав,  небо  було  таким  же:  рясно  всіяне  зірками,  із  неохайною  смугою  Чумацького  шляху,  з  якого  час  від  часу  до  землі  зривалися  тоненькі  цівки  світла.  Чи  не  годину  дивився  він  тоді  на  зорі,  потому  вирішив:  їду,  і  заснув  щасливий.  Втім,  на  ранок  Андрій  збагнув,  що  звідси  до  села  їхати  чимало,  а  відпустка  коротка,  а  на  зворотному  шляху  часу  на  таку  подорож  не  стане.  І  знову  не  поїхав.

Згодом  Андрій  знайшов  своє  село  на  мапах  в  Інтернеті;  спочатку  ті  мапи  мало  чим  відрізнялися  від  звичайних  друкованих,  але  надалі  до  мап  додалися  супутникові  знімки.  Андрій  дивився  і  розумів,  що  знайти  щось  на  тих  знімках  може  лише  той,  хто  бував  у  тій  місцині;  та  з  часом  знімки  стали  кращими.  Андрій  тепер  побачив,  що  їх  двір  був  чи  не  єдиний  у  селі,  що  мав  сліпучий  білий  колір,  і  не  міг  цього  збагнути.  Адже  увесь  двір  був  вкритий  суцільним  споришевим  килимом,  м’яким,  як  вовна,  і  прохолодним  у  найлютішу  спеку.  На  знімку  сусідські  садиби  були  зелені,  вкриті  купами  або  смугами  дерев,  і  тільки  Андрієва  хата  стояла  на  білому  тлі,  неначе  серед  щирого  родючого  чорнозему  опинилася  ділянка  випаленої  сонцем  і  вітром  пустелі,  геть  чужої  серед  прилиманного  буяння  зелені.  Ще  Андрій  бачив,  що  акацієвий  гай  за  хатою  зник,  а  замість  нього  постали  сірі  будівлі;  крім  того,  уздовж  вулиць  виявилося  чимало  порожніх  ділянок:  там  не  було  вже  хат,  які  знав  Андрій,  лише  коричнева  земля  із  зеленуватими  пилком  рослинності.  А  хат  –  не  було.

Чим  більше  дивився  Андрій  на  супутникові  знімки  села,  тим  гострішим  ставало  почуття  відчуження.  Схоже,  місця,  куди  він  так  прагнув  повернутися,  вже  не  існувало;  повертатися  стало  нікуди.  Думати  про  це  було  боляче;  Андрій  втішав  себе  думкою,  що  манить  його  не  так  місце,  як  часи,  «старі  добрі  часи»,  які,  мабуть,  добрі  не  тому,  що  старі,  а  тому,  що  ми  –  малі,  прості,  невинні,  інші.  А  коли  ти  повертаєшся,  ти  вже  не  той,  що  був,  і  тому  місце  не  буде  таким,  яким  було,  і  повернення  тому,  мабуть,  взагалі  неможливе.  Так  Одіссей  не  залишився  на  Ітаці,  коли  після  десятиліть  Троянської  війни  і  поневірянь  по  чужинах  нарешті  туди  приплив.  Ніби  все,  вдома  ти,  царюй,  як  раніше,  аж  ні:  війни,  пригоди,  подорожі  і  досвід  змінили  його,  і  він  покинув  Іолк  і  рушив  з  веслом  на  плечі  навчати  інші  народи  мореплавству.

Та  втішання  таке  було  марним;  прагнення  повернутися  бодай  що  і  віднайти  колись  втрачене  перетворювалося  поступово  на  віру,  яка  усупереч  усім  раціональним  міркуванням  ятрила  Андрієву  душу.  Та  одного  разу  все  це  припинилося,  і  підозра  про  неможливість  повернення  стала  упевненістю.  Якось  вони  разом  з  батьком  були  на  Запоріжжі,  і  батько  запропонував  поїхати  у  село,  в  якому  народився.  Вони  поїхали;  знайшли  батькову  хату,  поспілкувалися  із  господарями  і  сусідами,  але  ніхто  вже  не  міг  пригадати  ані  самого  батька,  ані  його  батьків-дідів.  Люди  загалом  дивувалися  такому  візиту  і  розпитуванням  і  дивилися  із  підозрою.  Хата  батькова  стояла,  і  школа  була,  і  став,  і  струмок,  і  сільрада,  і  на  сільському  цвинтарі  височіли  гранітні  пам’ятники,  виготовлені  батьковим  прадідом-каменерізом,  але  батько  тут  став  ніби  чужим,  як  колись  давно  Андрій  у  своєму  селі.  Андрій  бачив,  як  батько,  завжди  надзвичайно  впевнений,  свою  непереборну  впевненість  втрачав  і  збентежено  роззирався  довкола.  Звичайний  розгублений  старий  у  незнайомому  місці.

Згодом  Андрій,  який  вже  все  зрозумів,  але  ще  не  визнав,  вдався  до  нової  спроби  повернутися:  він  записав  свої  спогади.  Низка  оповідань  про  хлопчика,  який  любив  проводити  літо  у  селі  над  Лиманом,  з’явилася  швидко  і  навіть  полюбилися  деяким  Андрієвим  одноліткам,  які  мали  схожий  досвід.  Та  коли  Андрій  зачитував  їх  своїм  дітям,  вони  уважно  слухали  лише  ті  частини  розповідей,  де  йшлося  про  пригоди  і  відкриття  хлопчика,  а  усі  описи  часу,  його  ознак,  Андрієвих  вражень  і  переживань  не  привертали  їх  уваги.  Один  професійний  редактор,  якому  Андрій  ризикнув  представити  свої  спогади,  рішуче  викреслював  усе,  що  стосувалося  «старих  добрих  часів»,  і  залишав  виключно  сюжет.  І  так  саме  ті  спогади,  на  які  Андрій  покладав  останні  сподівання,  остаточно  вирішили  справу  і  переконали  Андрія.

Та  розпачу  не  було.  Андрій  збагнув,  що  багато  років  переслідував  примару,  зате  дещо,  випадково  здобуте  у  даремних  спробах  повернення,  виявилося  не  гіршим  за  Андрієву  мрію.  Справді  не  гіршим:  місце,  до  якого  він  так  прагнув,  і  нині  існувало,  а  час  і  події  ніяк  на  нього  не  вплинули.  На  місцевості  все  стало  іншим,  Андрій  став  іншим,  але  пам’ять  повертала  його  саме  туди,  де  він  колись  був  щасливий,  і  саме  таким  він  повертався  туди,  яким  був  тоді.  Той  малий  Андрій  і  досі  жив  своїм  неусвідомленим  щастям  у  селі  на  березі  Лиману,  і  спілкувався  звідти  із  Андрієм  теперішнім,  який  нарешті  зрозумів,  що  малий  Андрій  ніколи  і  не  полишав  тієї  щасливої  точки  у  просторі  і  часі.  Повернутися  туди  Андрієві  теперішньому  можна  було  лише  у  один  спосіб:  знову  перетворитися  на  Андрія  малого.  А  хіба  таке  можливо?  Авжеж,  ні.  Андрій  теперішній  знайде  там  інше  село  –  наприклад,  таке,  як  на  супутникових  знімках.  Та  чи  потрібно  це  йому?  Невідомо,  проте  –  чому  б  ні,  це  ж  його  власний  вибір...  Але  дещо  Андрій  тепер  знав  достеменно  і  відчував  по-справжньому,  серцем.

Повернення  неможливе.  Можлива  лиш  подорож.

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=648047
рубрика: Проза, Лірика кохання
дата поступления 01.03.2016

Римлянам

Чому  я  киянин,  не  римлянин?  -
У  Римі  ж  усе  до  ладу,
Бруківка  античними  римами
Віршує  усяку  ходу,
Фонтани,  палаци  і  пінії
Смакують  лазурну  глазур,
Вона  (в  туристичній  опінії)
Лікує  від  смут  і  зажур.
Ступаєш  і  всотуєш  кроками
Століття  краси,  і  мечем
Над  вічним  не  висне  Дамокловим
Минущого  жадібний  щем.
У  Римі  -  ні  туги,  ні  відчаю,
І  драглі  щоденних  рутин
Не  є  до  місцини  дотичними,
Хоч  скільки  шукай  між  руїн.
Щоправда,  знавці  імміграції,
Загрузлі  в  заморський  стільник,
Писали,  що  страдами-п'яцами
Знайомий  лунає  словник:
Проблеми,  турботи  з  печалями  -
Цей  мотлох  нікуди  не  зник,
Змінили  жалоби  Італії
Зажури  батьківських  осик.
Між  тим,  вже  не  ранок,  а  полудень,
Міркуєш  спокійно:  авжеж,
І  щастя,  і  лихо  із  болями
Не  знають  кордонів  і  меж.
І  жереб  судьби-географії
Змінити  можливо,  та  стрим
Із  вогнища  в  полум'я  трафити
Не  мають  ні  Київ,  ні  Рим.
О,  Риме!  -  ловитимеш  облизня.
Ти  вабиш,  та  знову  піду
Каштанові  слухати  оплески
На  схилах  Дніпра  у  Саду.
Проте,  неминуче  побачення,
Візит  легковажних  надій
Здобути  ніколи  не  втрачене,
Змінити  ґатунок  подій,
Вдавати,  неначе  я  римлянин,
І  чути  у  римськім  ладу,
Як  вітер  Подільскими  римами
Сурмить  в  Палатинську  дуду.

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=646822
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 25.02.2016

Лежало

Под  лежащее  лежало
Ничего  не  проникало,
Подлежащее  лежало
Без  глагола  пропадало,
Но  потом  себе  сказало:
-  Я  лежало,  я  лежало,
Ни  сидело,  ни  стояло,
Ни  скакало,  ни  летало,
Я  лежало,  я  лежало,
Не  сидело,  не  стояло,
Не  скакало,  не  летало,
Мне  сказуемых  хоть  сколько  -
Было,  есть  и  буду  только!
Тут  глагол  ему:  -  Лежало,
Ты  лежало  и  болтало,
Ты  гордилось  и  спрягало!  -
И  лежало  замолчало
И  плотней  к  земле  прижалось  -
Так  лежало  обижалось.

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=646262
рубрика: Поезія, Шутливые стихи
дата поступления 23.02.2016

Скарб, або Гномові мандри

У  човнику,  у  човнику
З  вітрильцем  і  стерном
По  морю-хвилі  чорному
Відплив  у  мандри  гном.

Заради  срібла-золота,
Прихованих  скарбів
І  холодно,  і  голодно
Той  гном  усе  терпів.

Все  море-хвилю  виходив,
Здобув  лиш  свист  вітрів,
Посивів,  наче  віхола,
Як  щогла  та,  змарнів.

І  сумно,  гірко  гномові,
І  соромно  вертать,
У  моря-хвилі  гомоні
Вже  докори  бринять...

А  вдома  гук  над  стріхами:
-  Хвала,  що  бог  зберіг!
І  гном  зітхнув  зі  втіхою:
-  Мій  скарб,  де  мій  поріг.

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=644385
рубрика: Поезія, Казки, дитячі вірші
дата поступления 16.02.2016

Грррррандиозная вещь

Шел  однажды  человек  по  дороге  и  встретил  волка.  Волк  оскалил  клыки  и  зарычал,  а  человек  бросился  бежать.  Волк,  мгновенно  удвоившись,  кинулся  следом.  Оглянувшись  через  плечо,  человек  увидел,  что  за  ним  мчались  уже  четыре  волка,  а  еще  через  мгновение  –  восемь.  И  человек  несся  так  быстро,  как  только  мог,  а  волк  преследовал  его,  наполняя  воздух  до  самого  неба  голодным  воем  и  умножаясь  числом  всякий  раз,  когда  человек  оглядывался.

Так  человек  бежал  целый  день  и  всю  ночь,  а  преследовавший  его  волк  умножался  числом  всякий  раз,  когда  человек  оглядывался,  так  что  через  какое-то  время  человек  уже  не  видел  у  себя  за  спиной  ничего,  кроме  волчьих  оскалов.  Бежать  человеку  было  все  труднее,  потому  что  земля  под  его  ногами  пошла  в  гору.  Но  волк  не  отставал,  и  человек  не  останавливался,  а  подъем  становился  все  круче.  В  конце  концов,  человеку  пришлось  уподобиться  своему  преследователю  и  упасть  на  четвереньки,  чтобы  не  скатиться  назад,  а  потом  и  распластаться  на  земле.  Человек  полз  в  гору,  хватаясь  за  землю  и  траву  ногтями  и  зубами,  а  следом  полз  волк,  хватаясь  когтями  и  клыками  за  землю  и  траву.

Подъем  вдруг  закончился,  и  человек  оказался  на  узком,  не  шире  ладони,  гребне.  Он  встал  на  ноги,  балансируя  руками,  и  огляделся.  С  той  стороны,  откуда  он  пришел,  сколько  хватало  глаз,  шевелилась  серая  масса  волков.  А  с  другой  стороны  перед  человеком  открылась  темная  бездна,  в  которой  не  было  ничего,  кроме  луны,  которая  медленно  плавала  там,  как  большая  желтая  рыба,  пошевеливая  серыми  плавниками.  Человек  достиг  края  мира,  и  бежать  дальше  стало  некуда.

Человек  присел  на  краю  мира,  свесив  ноги  в  бездну,  -  все-таки  он  очень  устал  от  бегства,  но  еще  больше  -  от  его  безнадежности.  Вот,  он  побежал  когда-то  от  одного  волка,  а  теперь  все  волки  мира  преследовали  его,  а  он  был  совершенно  один  на  самом  краю  мира,  где  не  оказалось  ни  выхода,  ни  спасения,  а  надежда  не  находила  себе  никаких  оснований.

Посидев  так  немного,  человек  встал,  в  последний  раз  оглянулся  в  бездну,  где  безмятежно  плавала  желтая  луна,  и  сделал  шаг  навстречу  сверкающей  зубами  массе  волков,  исполнившись  ожидания  боли,  которая,  наконец,  положит  конец  всему.

Но  конец  не  наступил,  и  боли  не  было.  Волки  лавиной  покатились  по  склону  перед  человеком,  стремительно  уменьшаясь  числом,  а  человек  покатился  за  ними  следом.  Потом  склон  стал  пологим,  человек  и  волки  больше  не  катились,  а  бежали.  Теперь,  пережив  ожидание  верной  смерти  и  все-таки  оставшись  в  живых,  человек  не  просто  бежал  за  волками  и  с  волками,  а  преследовал  их  редеющие  ряды,  испытывая  жажду  убийства  и  мщения.

Между  тем  волки  теперь  уменьшались  числом  так,  как  раньше  множились:  стоило  человеку  начать  преследовать  любого  волка,  как  тот  немедленно  исчезал.  Наконец,  перед  ним  остался  один-единственный  волк  –  тот  самый,  от  которого  человек  убежал  когда-то  на  самый  край  мира,  или  точно  такой  же.  Человек  прикрикнул  на  него,  и  волк  исчез  в  овраге,  как  будто  его  и  не  было  никогда.

Человек,  теперь  уже  совершенно  изжив  страх  перед  волком,  снова  пошел  своей  дорогой,  как  ни  в  чем  не  бывало,  и  через  некоторое  время  встретил  у  дороги  медведя.  Медведь  тяжело  поднялся  на  задние  лапы,  оскалил  клыки  и  заревел.
Человек  метнулся  к  ближайшему  дереву  и  принялся  карабкаться  по  ветвям.

Медведь,  мгновенно  удвоившись,  полез  на  дерево  следом  за  человеком.  Умножаясь  числом  всякий  раз,  когда  человек  оглядывался,  медведь  преследовал  человека,  а  тот  карабкался  все  выше  и  выше,  туда,  где  в  черноте  уже  виднелась  луна.  Медленно,  словно  большая  желтая  рыба,  она  плавала  в  бездне,  пошевеливая  серыми  плавниками.

И  медведь  настиг  человека,  ухватил  его  клыками  за  ногу  и  одним  движением  массивной  головы  сбросил  с  дерева,  а  сам  неспешно  полез  вниз.  Позже  за  ужином,  посасывая  мозговую  кость,  он  говорил  волку:

-  Все-таки  рррррефлексия  -  грррррандиозная  вещь...  А  ее  отсутствие  -все-таки  крррррупный  недостаток.

Волк,  хрустя  хрящами,  согласно  кивал.  О  рррррефлексии  он  тоже  знал  достаточно.

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=644308
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 16.02.2016

Як небо меркне неспростовно…

Як  небо  меркне  неспростовно
І  сповна  згасне  ще  за  мить,
Костьол?  Тополя?  -  молитовно
У  сніжні  сутінки  стримить.

Благальний  дзвін?  Чи  просто  вітер
Куйовдить  віття  грубий  сніп,
Мандрівний  дяк,  бурлак-пресвітер,
Всеконфесійний  патер-піп,

Вечерня?  Вечір?  Збіг  подоби,
Обставин  в'язка  ненова,  -
Так  сутінь  має  смак  жалоби,
I  оберт  робить  голова,

Коли  нечітко  і  тактовно
До  ночі  темряви  за  мить
Костьол?  Тополя?  -  молитовно
У  сніжні  сутінки  стримить.

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=643056
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 11.02.2016

Лютий

Рік  переступний,  і  Лютий  приступний
В  торбі  приховує  зайву  добу  -
Тричі  не  вийшло,  та  врешті  здобув
Вірний  ярлик  на  податок  відкупний,
Кажуть,  зганьбився?  -  До  біса  ганьбу!
 
Так  багатіти  не  вміють  нездари,
Рівнотривалі  всі  браття  мої,
Долі  своєї  кати-палії,
Не  загоняють  у  власні  отари
Зайвих  голів,  отакі  тюхтії!
 
Браття  ж  сміються:  облиш,  кажуть,  Лютий,
Слава  маленька,  що  нині  ти  зміг
Забагатіти;  можливо,  це  збіг,
Та  пригадай:  щоб  добу  ту  здобути,
Нам  ти  три  роки  вклонявся  до  ніг!

2016

"За  мотивами"  ось  цього  вірша  російською:  http://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=641321  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=642809
рубрика: Поезія, Жартівливі вірші
дата поступления 10.02.2016

Лінней мав рацію, або Хай йому грець!

"[i]Жизнь  -  это  сложная  штука,  но  эта  сложная  штука  открывается  просто,  как  ящик,  нужно  только  уметь  его  открыть[/i]."  -  О.  Бендер

Нещодавно  читав  статтю  на  BBC  (http://www.bbc.com/earth/story/20160111-what-is-it-that-makes-you-a-human-and-not-something-else),  де  стверджувалося,  що  людина,  той  самий  Хомо  Сапієнс,  взагалі  невідомо  хто  з  точки  зору  наукової  класифікації  видів.  Нема  єдності  у  визначеннях:  "хомо"  ніяк  не  отримає  адекватного  тлумачення.  Про  "розумний"  взагалі  годі  казати.

Зауважу,  що  невизначеність  була  започаткована  ще  першим  класифікатором  від  науки,  Ліннеєм.

Карл  Лінней  (Carl  Linneaus),  коли  склав  свою  власну  і,  мабуть,  першу  у  світі  наукову  класифікацію  видів  -  Systema  Naturae  -  детально  описав  видові  ознаки  різних  равликів,  лисиць,  коропів,  шпаків,  дубів  і  грибів,  а  про  людину  написав  мало,  коротко  і  дещо  загадково.

Homo  Sapiens.  Nosce  Te  Ipsum.  -  буквально:  Людина  Розумна.  Пізнай  себе.  Себе,  Карле!

Тобто  це  можна  розуміти  так,  що  людина,  на  відміну  від  "інших  мавп",  знає  про  свою  належність  до  людства  by  default.  Або  ж  Лінней,  як  прадавній  філософ,  просто  побажав  кожному  з  нас  "пізнати  себе"  і  зробити  висновки:  хто  ти  і  що  ти.  Пізнай  себе,  Карле!

Зауважу,  що  на  початку  50-х  років  питання  про  відмінність  людини  від  тварини  отримала  яскраве  фантасмагоричне  втілення  (роман  Веркора  "Люди  чи  тварини?"),  але  не  відповідь.

Отож.  З  оцим  завданням  -  "пізнай  себе"  -  людина  розумна  доки  не  впоралась.  Науковці  сперечаються,  пересічні  не  зважають.

Тим  часом  до  тих  знань,  що  були  доступні  в  часи  товариша  Ліннея,  додалися  відомості  про  ДНК.  Браття,  сестри!  -  з  огляду  на  оті  всі  невидимі  штуки  ми  маємо  звертатися  саме  так  -  "браття,  сестри"  -  і  до  шимпанзе,  і  до  горил,  і  ще  до  купи  наших  хвостатих  і  безхвостих  родичів.  ДНК  зобов'язує,  ось  так.

Але  біологія  -  то  ще  не  все  про  нас.  Це  лише  одна  нога,  ота,  що  стоїть  на  землі.

Є  ще  друга.

Та,  що  стоїть  на  небі.

Наш  (багатий)  внутрішній  світ.

Розум,  гумор,  творчість,  мова,  використання  засобів  праці,  здатність  і  схильність  до  гри  і  розваги  -  це  нас  ніби  вирізняє  з-поміж  "інших  мавп"  і  немавп.  Та  лишень  ніби.  Про  розум  взагалі  нічого  невідомо,  а  все  інше  (ніби)  спостерігається  і  в  тварин,  вибачте,  у  братів  і  сестер  (менших)  наших.

Хіба  що  культ?  -  втім,  можливо,  ми  просто  нічого  не  знаємо  про  тваринні  культи  -  давні,  інстинктивні,  таємні  і  безпосередні.  Але  можна  пригадати,  що  для  нас  тварини  були  і  богами,  і  жертвами  богам.  Про  їх  думку  щодо  цих  вправ  достеменно  невідомо  нічого.  Як  і  загалом  дуже  мало  -  про  їх  думку.  Але  я  не  про  це.

Як  бачите,  щодо  нас  -  суцільна  темрява.  Багато  чого  про  себе  знаємо,  але  до  чого  це  все  докласти?  І  чого  ми  ще  не  знаємо  про  себе?

Та  біда  не  в  тому,  що  ми  дечого  не  знаємо.

Біда  в  тому,  що  ми  про  себе  вже  "щось"  знаємо.  Або  так  вважаємо.

Ось  Кант  стверджував  про  наявність  всередині  людини  (або  принаймні  самого  Канта)  морального  імперативу  або  закону.  Це  дивувало  його  і  переконувало  -  разом  із  зоряним  небом  над  його,  Кантовою,  головою.

До  зоряного  неба  питань  нема.  Дійсно,  феєрія.

Це  диво-дивне,  чудо  безперечне!
Що  тут  гадать?  -  Дивись,  благоговій,
Який  могутній  славний  буревій
Задля  розваги  смертної  малечі
На  всій  поверхні  чорній  чималій
Крапками  білими  молокотечі
Зірок  розсіяв  незліченний  рій!

В  той  же  час  історія  свідчить,  що  закон  той  радше  виняток.  Та  й  зоряне  небо  -  річ  не  така  вже  й  однозначна:

Та  я  ж  дивлюся...  І  мені  здається,
Що  ці  крапки,  що  їх  зовуть  "зірки",
Об'єднані  в  системи  і  хмарки,
В  сузір'я  складені,  як  заманеться,
Не  зорі  це,  -  малесенькі  дірки
В  мішку,  в  якому  людство  марно  пнеться,
Як  біля  церкви  пнуться  жебраки.

До  чого  тут  небо?  Озброєні  Кантовим  законом,  люди  нищили  і  нищать  одне  одного  -  по  одному,  а  також  повзводно,  поротно  і  навіть  помільйонно.  Це  біло  до  Канта,  під  час  Канта  і  після  Канта  теж  було.

Це  ми  вже  знаємо.  А  ще  знаємо  ось  що.

У  1963  році  американський  психолог  Мілгрем  повідомив  світ  про  результати  свого  експерименту.

Мілгрем  намагався  з'ясувати,  який  відсоток  людей  схильний  коритися  "начальнику"  -  навіть  за  умов,  коли  накази  "начальника"  змушують  завдавати  біль  і  страждання  іншій  людині.  Зрозуміло,  питання  таке  постало  як  наслідок  тотального  нищення  людей  у  концтаборах  Німеччини  часів  Гітлера.  Додам,  що  "начальник"  з  атрибутів  влади  мав  лише  білий  халат  (пригадаймо  "жовті  штани"  з  к/ф  "Кін-дза-дза").  Типу,  експериментатор-дослідник.

Психологи-колеги  Мілгрема  вважали,  що  лише  1-2%  піддослідних  дійдуть  в  експерименті  до  стадії  завдання  максимальних  страждань  іншому  піддослідному  за  наказом  експериментатора.

Психіатри  поставили  на  те,  що  лише  1  з  1000  дойде  до  завдання  ближньому  найболючиших  дошкулянь.

Експеримент  дав  геть  інший  результат.

65%!

Аби  стало  зрозуміло,  що  робили  ті  65%,  поясню.  Вони  завдавали  іншому  піддослідному  удари  струмом  за  неправильні  відповіді  на  питання,  з  кожним  ударом  підвищуючи  вольтаж,  аж  до  450  В.  Тобто,  вважали,  що  завдають  -  актор  переконливо  грав  свою  роль.  65%  не  зупинилися  ані  після  благань,  ані  після  відчайдушного  гупання  ніг  піддослідного  у  стіну,  ані  після  того,  коли  він  перестав  подавати  ознаки  життя.

Якщо  коротко  -  катували  ближнього  свого  за  наказом  "начальника".

"Начальник"  -  дядько  у  білому  халаті  -  казав  їм  "продовжуйте,  ви  повинні  продовжувати,  продовжуйте,  експеримент  повинен  тривати",  -  і  вони  продовжували.

Цей  результат  намагалися  спростувати.

Мовляв,  піддослідні  робили  це  під  впливом  авторитету  Єльського  Університету.  -  але  результат  був  тотожній,  коли  експеримент  відтворили  в  маленькому  містечку  під  вивіскою  вигаданої  організації

Казали  ще,  що  піддослідні  були  схильні  до  насильства,  тому  що  всі  були  чоловіками.  -  Жінки  дали  той  самий  результат.

Всі  інші  гіпотези,  чому  так  сталося,  також  були  спростовані.  Експеримент  відтворили  в  кількох  странах  (він  вперше  відбувся  у  США),  та  результат  був  приблизно  такий  же.

65%  виконали  наказ  "начальника",  який  беззаперечно  вів  до  завдання  страждань  і  болю  іншій  людині  аж  до  повного  знерухомлювання  тієї  людини.

Як  підсумував  сам  Мілгрем,  "це  дослідження  засвідчило  надзвичайно  високу  готовність  нормальних  дорослих  людей  йти  невідомо  як  далеко,  дотримуючись  вказівок  авторитету".

Кого  після  цього  мають  дивувати  масові  знищення  будь-якого  розмаху,  як-от  Голокост,  ГУЛАГ,  Руанда  і  Голодомор?

Кого  після  цього  здивує  традиційне  пояснення  військового  злочинця  за  крок  від  ешафоту:  "Я  виконував  наказ"?  Слушне  пояснення,  еге  ж.

Кого  тепер  здивує  прикрозвісна  цифра  89%?  А  вони  ж  всього  лише  висловлюють  підтримку  -  і,  мабуть,  не  знають,  що  більша  їх  частина  насправді  піде  невідомо  як  далеко  за  вказівкою  свого  "начальника".

Інший  експеримент  доводить,  що  люди  надзвичайно  схильні  зважати  на  думку  більшості.

Соломон  Аш  провів  дуже  просте  дослідження.  Групі  піддослідних  показували  дві  картки  з  рисками,  на  одній  картці  -  одна,  на  другій  -  три.  Запитання:  яка  з  рисок  на  другій  картці  має  довжину,  рівну  довжині  риски  на  першій  картці?  Загалом  карток  було  18,  та  скрізь  різниця  довжини  впадало  у  око.

Аби  питання  не  виявилося  заскладним,  "неправильні"  риски  мали  виразно  відмінну  довжину  -  щонайменше  на  5  см  довше  або  коротше  від  "еталонної".

Нібито  все  просто.  Дивись  і  кажи.

Проблема  була  в  іншому:  в  групі  з  9  осіб  лише  одна  особа  була  дійсним  піддослідним.  Всі  інші  знали,  що  йде  експеримент,  їх  завданням  було  давати  неправильні  відповіді.

Який  був  результат?

Піддослідні  відчували  "надзвичайних  психологічний  дискомфорт".  Їм  було  ДУЖЕ  неприємно  чути  відповіді  усіх  інших,  які  разюче  відрізнялися  від  тієї  відповіді,  яку  їм  підказували  очі.  І  75%  (!)  корилися  думці  більшості  принаймні  у  одному  питанні  -  хоча  вони  бачили  на  власні  очі,  що  ця  думка  помилкова.  Загалом  же  37%  давали  неправильні  відповіді  на  усі  запитання  під  впливом  "громадської  думки".

Вони  корилися  "істотно  помилковому  уявленню  більшості".

Якщо  ж  хоч  хтось  ще  давав  правильну  відповідь  або  й  неправильну,  аби  тільки  відмінну  від  думки  більшості,  відсоток  цей  одразу  скорочувався  у  рази,  до  10%.  Люди  починали  вірити  власним  очам,  а  не  думці  колективу.

До  чого  я  веду.

Лінней  таки  мав  рацію.

Чи  не  все,  що  людині  треба  знати  про  себе  і  своє  місце  у  світі,  вкладається  у  коротеньку  формулу  "Пізнай  себе".

Все  інше  в  описі  Хомо  Сапієнс  зайве  і  лише  відволікає  від  суті.

Дізнайся  більше  про  себе  -  і  ти  зрозумієш  більше  про  все  інше.

Хоча  й  знання  про  те,  що  65%  готові  йти  за  начальником  невідомо  як  далеко,  а  75%  вірять  більшості,  а  не  власним  очам,  вже  таки  "щось".

Не  все,  але  дещо.  Просто  майте  це  на  увазі.

Можливо,  тоді  Мілгремове  "готові  зайти  невідомо  як  далеко  за  начальником"  і  Ашеве  "корилися  істотно  помилковому  уявленню  більшості"  не  тхнутимуть  такою  приреченністю.

Хоча...  65  і  75!  Хай  йому  грець!

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=642239
рубрика: Інше, Лірика кохання
дата поступления 08.02.2016

февраль

год  високосный  -  и  месяц  вискозный
тянется  зябко  нечетным  числом
дней  для  отправки  сугробов  на  слом,
в  пыль  об  асфальт  истирая  полозья,
холодно  плачет  над  каждым  окном

двинул  бы  речкой!  -  но  там  половодье,
лед  раскроило,  и  нету  пути
всем  его  дням  двадцати  девяти,  
в  белый  кулак  зажимая  поводья,
стонет  февраль,  обращаясь  в  утиль

и  под  заборы,  в  канавы,  овраги
снег  запасает,  бормочет:  "фальстарт
дан  потеплению...  будет  и  март
зимние  белые  чествовать  флаги
под  завывание  вьюжистых  мантр..."

год  високосный  -  и  месяц  вискозный
тянется  зябко  нечетным  числом
дней  для  отправки  сугробов  на  слом,
чтоб  не  забылись  до  марта  прогнозы,
вяжет  для  памяти  ветер  узлом.

2016

*вискоза  от  лат.  viscosum  -  липкий,  тягучий,  клейкий

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=641321
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 04.02.2016

Позитив

...Шел  я  как-то  вечером  домой  от  станции  метро.  Было  не  то,  чтобы  поздно,  но  по  зимнему  времени  года  уже  стемнело  -  совсем  ночь.  Неяркие  фонари  на  толстых  проводах  низко  провисали  над  бульваром;  свет  из  рекламных  боксов  растекался  по  грязному  льду  и  ноздреватому  снегу.  Все  вокруг  наполняло  шарканье  подошв  и  урчание  автомобилей,  запрудивших  улицы.

Вдруг  послышался  посторонний,  особый  звук  -  как  будто  что-то  натянулось  до  предела  и  упруго  оборвалось.  На  улице  стало  темнее  -  разом  погасли  несколько  фонарей  и  рекламных  лайтбоксов.  Свет  отпрянул  куда-то  вперед  и  влево  и  весь  оказался  теперь  на  стенах,  звездах  и  крестах  Владимирского  собора.

А  потом  появились  еще  какие-то  звуки  -  сердитые,  резкие,  как  щелчки  бича  или  взрывы  маленьких  петард.  На  тротуаре  у  одного  из  фонарных  столбов  извивался  и  подскакивал  толстый  черный  провод,  а  на  конце  его  вспыхивали  синие  и  красные  звезды,  издавая  эти  самые  щелчки  и  взрывы.  Кабель  плевался  искрами  -  искры  сыпались  в  грязь  и  с  шипением  гасли.  Прохожие  меняли  траекторию,  стороной  обходя  взбесившийся  проводник  и  опасливо  поглядывая  под  ноги.  Прыгающий  в  грязи  кабель  напоминал  рассерженную  кобру.

Вот,  думаю,  происшествие,  как  бы  его...  И  тут  вижу  впереди,  в  сотне  примерно  метров,  помигивают  синие  огоньки  -  такие  на  машинах  нашей  новой  полиции.

Подошел,  стучу  в  окошко,  жжжжжж!  -  опускается  мокрое  стекло.  Девица  на  пассажирском  месте  бойко  говорит  по  телефону,  бросает  мне  между  слов  "чекайте".  Водитель  чуть  наклоняется  в  мою  сторону  и  кричит:  "кажіть!"  Сбивчиво  объясняю:
-  Добрий  день...  тобто  вечір  добрий...  дріт  отам  обірвався...  метрів  сто  (машу  рукой)...  бахкає...

-  Добре,  прийнято,  -  отвечает  водитель.  Стекло  -  жжжжжжж!  -  поднимается.

Пооглядывавшись  в  сторону  происшествия  (а  там  по-прежнему  -  Бах!  Бах!  шшшшш....  Ба-бах!),  сворачиваю  на  аллею  Ботсада  и  шагаю  домой.  Отошел  я  шагов  на  тридцать,  и  тут  началось.

Где-то  в  отдалении  завыли  сирены.  Потом  -  с  другой  стороны  и  чуть  позже  -  еще  откуда-то,  уже  ближе.  Совсем  рядом  крякнул  ревун,  и  потом  еще  трижды,  уже  много  увереннее:  прочь!  прочь!  дорогу!

Тем  временем  я  дошел  до  пожарной  части  -  а  там  уже  из  распахнутых  ворот  одна  за  другой,  трубя,  звеня  и  воя,  окутываясь  огнями  и  дымом,  выносились  пожарные  машины.  Промелькнули  красные  борта,  белые  шлемы,  черные  плащи,  сжатые  губы  и  упрямые  подбородки.

Тьма,  висевшая  над  улицей,  отпрянула  к  домам  и  под  деревья,  а  потом  все  исчезло,  и  в  голове  моей  закружились  с  детства  знакомые  и  неожиданные  слова:

"Гром  пошел  по  небу,  а  тучи,  как  птицы,  с  криком  неслись  против  ветра.
И    в    сорок    рядов    встали  солдаты,    защищая  штыками  тело    барабанщика,  который  пошатнулся  и  упал  на  землю.
Гром  пошел  по  небу,  и  тучи,  как  птицы,  с  криком  неслись  против  ветра.  А  могучий  ветер,  тот,  что  всегда  гнул  деревья  и  гнал  волны,  не  мог  прорваться
через  окно  и  освежить  голову  и  горло  метавшегося  в  бреду  человека.  И  тогда,  как  из    тумана,    кто-то  властно  командовал:    "Принесите  льду!    (Много-много,
целую  большую  плавучую  льдину!)  Распахните  окна!    (Широко-широко,  так  чтобы  совсем  не  осталось  ни  стен,    ни  душной  крыши!)    И    быстро  приготовьте  шприц!  Теперь  спокойней!.."
Гром    стих.    Тучи    стали.    И    ветер    прорвался  наконец  к    задыхавшемуся  горлу..."

...Утром  оборванный  провод  обнаружился  на  прежнем  месте.  Конец  его  был  аккуратно  и  надежно  закрыт  толстой  пластиковой  трубой  с  заглушкой.  Провод  лежал  на  снегу  у  столба,  неподвижный,  мирный  и  тихий,  как  сытый  удав.  Прохожие  с  деловитым  видом  торопились  мимо,  ни  на  йоту  не  отклоняясь  от  избранных  траекторий  и  не  обращая  внимания  на  удава.  Чуть  помешкав,  по  своим  делам  заспешил  и  я.

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=640320
рубрика: Інше, Лирика любви
дата поступления 01.02.2016

…будет длиться вечно

Помните,  Бендер  спрашивал  Кису  Воробьянинова:  «Киса,  хочу  вас  спросить,  как  художник  –  художника:  умеете  ли  вы  рисовать?».  Художники,  похоже,  таки  задают  этот  вопрос  себе  и  другим,  о  себе  и  о  других.  Ответ,  правда,  иной  раз  запаздывает  и  стоит  очень  (слишком)  дорого,  но  не  искать  ответа  на  этот  вопрос,  наверное,  нет  никакой  возможности…  Да,  так  вот.

Не  так  уж  давно  и  не  так  уж  далеко  жил-был  голландский  художник  по  имени  Антон  и  по  фамилии  Мауве.  Однажды  он  женился;  у  жены,  как  это  часто  случается,  оказались  родственники.  Среди  них  обнаружился  и  двоюродный  брат,  тоже  голландец  и  тоже  –  художник.  Антону  он  приходился,  если  не  ошибаюсь,  шурином.

В  1881  году  Антон  подарил  своему  шурину  ящик  художника  и  краски,  а  потом  в  течение  3  недель  обучал  его  акварельной  живописи.  Однако  тому  акварель  то  ли  не  давалась,  то  ли  не  нравилась:  после  этого  обучения  он  очень  редко  брался  за  акварель,  предпочитая  рисунки  пером  и  углем,  а  позднее  –  маслом.

В  1882  году  Антон  Мауве  обратился  к  другому  голландскому  художнику,  Йохану  Хендрику  Вейсенбруху,  с  просьбой  взглянуть  на  работы  шурина.  К  тому  времени  Йохан  Вейсенбрух  уже  считался  признанным  мастером;  некоторые  критики  полагают,  что  как  раз  период  с  1880-х  годов  был  самым  талантливым  и  ярким  этапом  творчества  Вейсенбруха.

А  вот  работы  незадачливого  шурина  Мауве  категорически  не  пользовались  никаким  успехом  и  вообще  не  продавались.  Однако  Вейсенбрух  оценил  их  высоко.  В  письме  от  7  февраля  1882  года  начинающий  художник  писал  своему  брату  Тео:  «Я  спросил  также  Вейсенбруха,  что  он  думает  о  моих  рисунках  пером.  «Это  ваши  лучшие  работы»,  —  ответил  он.  Я  рассказал  ему,  что  Терстех  выругал  меня  за  них.  «Не  обращайте  внимания,  —  успокоил  меня  он.  —  Когда  Мауве  заявил,  что  вы  прирожденный  художник,  а  Терстех  отрезал  «нет»,  Мауве  взял  вашу  сторону  —  я  сам  присутствовал  при  этом.  Если  это  повторится  теперь,  когда  я  видел  вашу  работу,  я  тоже  встану  на  вашу  сторону».

В  том  же  письме  художник  сообщает,  что  Терстех,  крупнейший  торговец  картинами  в  Голландии  и  организатор  гаагской  школы  живописи,  упрекал  его:  «Пора  тебе  начать  думать  о  том,  как  самому  заработать  на  хлеб».  Далее  он  пишет:  «это  выражение  кажется  мне  таким  отвратительным,  что  я  в  таких  случаях  лишь  с  большим  трудом  сохраняю  спокойствие.  Я  работаю  изо  всех  сил  и  не  щажу  себя,  значит,  заслуживаю  свой  хлеб,  и  никто  не  вправе  упрекать  меня  за  то,  что  я  до  сих  пор  ничего  не  продал».

Однако  общение  с  Вейсенбрухом  оказалось  для  него  своего  рода  утешением  и  подспорьем:  «Я  считаю  большой  удачей,  что  время  от  времени  могу  посещать  такого  умного  человека,  как  Вейсенбрух,  особенно  если  он  дает  себе  труд,—  как,  например,  сегодня  утром,  —  показать  мне  рисунок,  над  которым  он  работает,  но  который  еще  не  готов,  и  объяснить  мне,  как  он  собирается  закончить  его.  Это  как  раз  то,  что  мне  нужно».  Таким  образом,  Вейсенбрух  не  только  морально  поддержал  неуспешного  пока  художника,  но  и  преподал  ему  некоторые  практические  уроки.

Мнение  Вейсенбруха,  очевидно,  было  весьма  значимо;  в  том  же  письме  есть  такие  строки:  «Ты  находишь,  что  маленькая  акварель  —  лучшее  из  того,  что  ты  у  меня  видел.  Положим,  это  не  так  —  мои  этюды,  которые  находятся  у  тебя,  гораздо  лучше  и  рисунки  пером,  сделанные  летом,  тоже;  эта  маленькая  акварель  —  безделица,  и  я  послал  ее  тебе  только  для  того,  чтобы  ты  убедился,  что  и  я  могу  иногда  работать  акварелью…  Само  собой  разумеется,  я  был  бы  рад  продать  [этот]  рисунок,  но  я  еще  более  счастлив,  когда  такой  настоящий  художник,  как  Вейсенбрух,  говорит  о  моем  негодном  для  продажи  этюде  или  рисунке:  «Он  правдив,  я  и  сам  мог  бы  работать  по  нему».

По  некоторым  данным,  как  раз  в  1882  году  картины  этого  художника  начали  потихоньку  продаваться,  а  в  1889  году  состоялась  и  первая  более-менее  значимая  сделка.  Правда,  в  следующем,  1890  году,  художника  не  стало;  но  уже  к  середине  20-го  века  за  ним  закрепилась  слава  и  одного  из  величайших,  и  одного  из  самых  узнаваемых,  и  одного  из  самых  дорогих.

Это  всего  лишь  несколько  эпизодов  из  истории  ныне  признанного  Мастера.  Так  или  иначе,  но  все  это  –  и  случайное  родство,  и  решительное  «нет»  Терстеха,  и  вера  Мауве,  и  ободрение  Вейсенбруха  –  было  в  жизни  художника  и,  возможно,  даже  сыграло  какую-то  роль  в  его  становлении.  А  может,  и  не  сыграло;  мы  уже  никогда  не  узнаем  об  этом,  хотя,  пожалуй,  трудновато  представить  себе  его  нынешнюю  славу,  если  бы  похвала  Вейсенбруха  навсегда  привязала  будущего  Мастера  к  тростниковому  перу,  и  не  появилось  бы  ни  «Ирисов»,  ни  «Звездной  ночи»,  ни  «Подсолнухов»  -  ничего  этого  не  было  бы.

Не  знаю,  что  сам  себе  отвечал  Мастер  на  вопрос  «умеете  ли  вы  рисовать»;  но  цену  своему  творчеству  он  познал.  В  день  гибели  он  признался  брату  Тео  в  письме,  которое  так  и  не  было  отправлено:  «я  заплатил  жизнью  за  свою  работу,  и  она  стоила  мне  половины  моего  рассудка».

Умирая,  он  произнес:  «Печаль  будет  длиться  вечно».

…Наверное,  как  и  слава  этого  Мастера.

*Иллюстрация:  Vincent  Willem  van  Gogh.  Sea  (рисунок  тростниковым  пером)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=639524
рубрика: Інше, Лирика любви
дата поступления 29.01.2016

Как это делается

К  боковому,  украшенному  чугунным  портиком  подъезду  многозвездочного  отеля  подкатил  черный  "бусик"  с  тонированными  стеклами.  Из  бесшумно  отъехавшей  двери  "бусика"  выбрались  одна,  две,  три...  шесть  девушек.  Упрятав  руки  в  карманы  курточек,  они  засеменили  к  зеркальной  двери  отеля,  зябко  поводя  плечами:  утро  выдалось  морозным.

Девушки  -  все  шестеро  -  были  одного  роста  и  одинакового  спортивно-кордебалетного  телосложения.  Их  равнодушные  лица  украшал  яркий  "сценический"  макияж.  Девушки  хранили  сонное  молчание.

Монументальный  швейцар  в  черном  с  золотым  ободком  цилиндре,  чуть  помедлив,  потянул  бронзовую  геральдическую  ручку  двери  и  слегка  приоткрыл  ее  перед  девушками.  В  образовавшейся  щели  показались  мраморные  колонны,  пальмы,  какие-то  интимные  огни,  прозвучали  вкрадчивые  голоса  и  тихая  музыка,  оттуда  пахнуло  теплом  и  ароматом  горячей  выпечки,  потом  как  будто  донесся  негромкий  плеск  волн,  зазвенели  цикады,  и  ветер  вздохнул  в  пиниях...

Девушки,  чуть  пригнув  головы,    одна  за  другой  торопливо  проникали  в  отель.  Швейцар,  удерживая  дверь,  смотрел  через  дорогу  в  никому  не  доступную  бесконечность.  За  его  спиной  колыхалось  и  плавилось  ленивое  Средиземноморье.

Последняя  в  строю  девушек,  коротко  глянув  на  вывеску  отеля,  произнесла  тоном  знатока:

-  Туалеты  здесь  шикарные...  можно  селфи  делать.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=639509
рубрика: Інше, Лирика любви
дата поступления 29.01.2016

Постноворічне

...Січневі  сурми  кличуть  недалеко,
Звучать  як  лід,  і  ледь  вони  ведуть
Туди,  де  лютий  стримує  ще  лють,
Де  смерки  ллють  засніжені  смереки
На  вовчий  шлях  і  на  зимову  путь,

Годинник  став,  і  став  стоїть  під  льодом,
З  пів  серця  спить,  і  спів  напівсирець,
І  звір  із  зір,  нерізьблений  взірець,
Скрадається  всесвітнім  чорним  ходом,
В  дозор-дорозі  небом  навпростець,

І  рух  є  розкіш;  борошно-пороша
Своїм  "шурх-шурх"  запрошує  до  сну
Про  веслування  плесом  у  весну,
Проте,  мов  лист  у  скриню,  листоноша-
Зима  у  скроню  суне  сивину...

Майнула  мить,  і  світу  цілий  обсяг
Добуто  з-під  сухих  пожовклих  вій  -
Прощальний  рух  здіймає  буревій
Перед  очима  дівчинки  і  хлопця
За  склом  тонким  у  кулі  сніговій.

2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=637748
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 22.01.2016

Записки о Шерлоке Холмсе

[b]О  Шерлоке  Холмсе,  который  вообще  ни  при  чем[/b]

Была  в  советское  время  такая  книжная  серия  -  "Библиотека  приключений".  По  стечению  обстоятельств  мне  досталось  несколько  томов  из  этого  собрания.  Есть  среди  них  и  сэр  Артур  Конан  Дойл  -  "Записки  о  Шерлоке  Холмсе",  Москва,  Детгиз,  1956  год,  в  переводе  Корнея  Чуковского  и  с  его  же  предисловием.

Книга  примечательна  по  многим  причинам.  И  цена  на  ней  стоит  дореформенная  -  12  р.,  которые  в  1961  году  превратятся  в  1  р.  20  к.  И  правописание  смешное:  здесь  все  еще  пишется  "чорт",  а  транслитерация  английских  названий  отличается  от  привычной:  "Кумби-Треси"  вместо  "Кумб-Треси"  и  "коорт"  вместо  корт  ("Тоттенхэм-Коорт-Роуд").  Сноски  и  пояснения  трогательны:  фунт  стерлингов  -  10  рублей  золотом.  Также  разъясняется  смысл  слов  "кокаин"  и  "наркоман"  -  вот  времена-то  были!

Но  первая  по-настоящему  примечательная  деталь  -  год  издания.  1956  -  это  год  венгерской  революции  и  советского  вторжения  в  Венгрию.  Еще  любопытно  (просто  само  по  себе):  Гитлера  в  1956  году  официально  объявили  мертвым.  То  есть  чисто  формально  геноссе  Гитлер  пережил  геноссе  Сталина  на  3  года.

Вторая  еще  более  (самая)  примечательная  деталь,  которая  примечательна  не  без  связи  с  первой:  предисловие  к  Запискам.  В  предисловии  Корней  Чуковский  утверждал  следующее:"Какие  бы  школьники  ни  приезжали  бывало  с  экскурсией  в  Лондон  -  французские,  канадские,  австралийские,  бельгийские,  греческие,  -  они  всегда,  еще  на  вокзале,  просили,  чтобы  их  раньше  всего  повели  на  Бейкер-стрит..."  (пунктуация  оригинала  сохранена).

Однако!  -  то  ли  у  меня  превратные  представления  о  советской  цензуре  и  советских  школьниках,  то  ли  у  этой  самой  цензуры  заниженная  оценка  этих  самых  школьников.

Но  я  бы  на  месте  советских  школьников  задался  вопросом  и  задал  бы  его  взрослым:  почему  они,  школьники  самой  лучшей  страны  в  мире,  не  могут  поехать  на  экскурсию  в  Лондон  и  попросить  отвезти  их  на  Бейкер-стрит  посмотреть  на  дом  221б.  Ведь  все  прочие,  "какие  бы  ни"  школьники  могут,  а  советские  -  нет.  И  ответом  взрослых  в  стиле  управдома  -  "наши  люди  на  такси  в  булочную  не  ездят"  -  я  бы  на  месте  советских  школьников  категорически  не  удовлетворился.  Как  это  не  надо?  Почему  не  надо?  Мы  тоже  любим  Шерлока!  Мы  тоже  хотим  на  экскурсию  в  Лондон!

Как  такой  "антисоветский"  текст  попал  в  "советскую"  книгу?  -  не  знаю.  Наверное,  Холмс  разобрался  бы  и  сделал  какие-нибудь  потрясающие  умозаключения  методом  дедукции...  А  впрочем  -  "чорт"  его  знает!  Может,  просто  наврал  переводчик-литературовед,  и  не  было  никогда  никаких  "каких  бы  ни"  школьников,  экскурсий  в  Лондон  и  на  Бейкер-стрит  -  вообще  ничего  и  никогда  не  было  и  даже  быть  не  могло.

[b]О  Шерлоке  Холмсе,  который  опять  совершенно  ни  при  чем[/b]

Когда  мне  было  столько  же,  сколько  сейчас  моему  младшему,  да  и  вам  когда  было  столько  же,  Шерлок  Холмс  уже  много  лет  пользовался  мировой  популярностью.  Воплощенный  Василием  Ливановым,  Холмс  приобрел,  я  полагаю,  уже  совершенно  неодолимую  притягательность.

И  все,  кому  сейчас  столько  же  лет,  сколько  и  мне,  или  чуть  больше,  -  все  они  помнят,  как  дозированно  тогда  доставалась  радость  общения  с  любимыми  героями  -  да  с  тем  же  Холмсом.  Никакого  видео  или  интернета  (его  тогда  вообще  еще  не  придумали);  ТВ  каналов  всего-ничего:  когда  покажут,  тогда  и  посмотришь  (зато  уж  все  вместе,  всей  страной  смотрели).  Книгу  "Записки  о  Шерлоке  Холмсе"  тогда  тоже  было  не  достать;  но  мне  повезло  -  у  друга  в  библиотека  обрелось  полное  собрание  "Записок",  и  однажды  он  выдал  мне  на  выходные  заветный  том.  600  страниц  были  прочитаны  на  одном  дыхании.

Теперь  вот  мои  дети,  как  и  я  в  свое  время,  тоже  почитывают  "Записки";  о  славе  Холмса  среди  школьников  других  народов  я  уже  в  писал  выше.  Конечно,  я  бы  не  сказал,  что  именно  Холмс  сэра  Артура  или  Холмс  товарища  Ливанова  так  же  популярен  у  моих  отпрысков,  как  у  меня;  их  любовь,  скорее  всего,  адресована  мистеру  Бенедикту  Камбербетчу.  Но  речь  не  об  этом  замечательном  актере,  и  даже  не  о  Шерлоке  как  таковом.

Недавно  взялся  я  перечитать  Анатолия  Рыбакова  -  "Кортик"  и  "Бронзовая  птица".  На  мой  вкус,  Гайдар  писал  много  лучше;  Гайдар  вообще  был  едва  ли  не  лучшим  стилистом  среди  официальных  советских  писателей,  а  по  мнению  некоторых  критиков,  он  вообще  был  явным  и  весьма  талантливым  продолжателем  дела  Пушкина  (повесть  "Тимур  и  его  команда"  считают  достойной  реинкарнацией  "Капитанской  дочки").  Я  хотел  бы,  чтобы  мои  дети  почитали  и  Гайдара,  и  Рыбакова,  однако  мне  затруднительно  их  об  этом  просить.

Вы  пробовали  рассказывать  современным  детям  об  СССР?  Жизнь  так  изменилась,  что  рассказ  становится  сбивчивым,  память  предлагает  какие-то  разрозненные  детали  -  картинка  не  складывается.  Я-то  помню  все  в  мелочах,  но  как  это  передать  тем,  кто  никогда  не  погружался  в  ту  эпоху  по-настоящему,  с  головой  и  прочими  частями  тела?  Поэтому  и  рассказ  мой,  и  чтение  того  же  талантливого  Гайдара  не  произведут  того  впечатления,  которого  я  хотел  бы  достичь.

Днями  один  российский  министр  финансов  так  высказался  на  Гайдаровском  форуме  (форум,  увы,  совсем  не  литературный):  "Я  своим  детям  не  могу  объяснить  многое  из  того,  что  было  частью  нашей  жизни  совсем  недавно,  как  мне  кажется:  в  технике,  государственном  устройстве,  администрировании.  Просто  современное,  новое  поколение  не  понимает,  что  это  такое."  Ну,  если  уж  министр  финансов  не  может..!

Реалии,  конечно,  нынче  у  нас  иные;  борьба  за  трудовой  народ  и  против  эксплуататоров  и  прочая  и  прочая  и  прочая  -  все  то,  что  воспевали  советские  книги,  очень  трудно  вмонтировать  в  голову  современного  человечка.  Не  инсталлируется;  классовый  подход  в  литературе  себя  совершенно  не  оправдывает,  когда  его  больше  нигде  не  осталось,  а  диктатура  пролетариата  канула  в  Лету.

Я  не  даю  оценок;  пусть  это  каждый  делает  сам  и  для  себя.  Но  вот  какая  штука:  чтобы  читать  рассказы  о  сыщике  из  19-го  века,  который  действовал  в  Англии,  где  мои  дети  никогда  не  бывали,  им  не  требуются  никакие  мои  пояснения.  Они  просто  берут  и  читают.  Все  ясно.

Может  быть,  какие-то  слова  им  непонятны  -  соверены  и  кэбы  теперь  тоже  стали  частью  прошлого.  Однако  манеры,  интеллект  и  дедуктивный  метод  Холмса  не  требуют  комментариев.  Зло,  с  которым  борется  британский  джентльмен,  сохраняя  самый  невозмутимый  вид  и  белоснежные  манжеты,  тоже  вполне  самоочевидно.  Добро  торжествует.  Дети  склоняются  над  книгой  и  читают  новую  головокружительную  историю  о  Шерлоке.  Рыбакова  и  Гайдара  я  пока  перечитываю  сам,  в  порядке  ностальгии.

В  чем  же  дело?  В  обаянии  Шерлока?  В  притягательности  противостояния  сыщика  и  преступника?  В  неискоренимости  и  потому  понятности  зла?  Или  все-таки  в  фантомности  целей,  которые  ставили  перед  собой  многие  герои  советской  литературы,  в  оторванности  этих  целей  от  непреложных  и  непреходящих  ценностей,  от  настоящей  жизни  обыкновенного  человека?

Я  не  даю  оценок;  пусть  это  каждый  делает  сам  и  для  себя.  Но  вот  какая  штука...  простите,  сейчас  будет  скучновато.  По  Марксу,  переход  к  новой  экономической  формации  (рабовладение  -  феодализм  -  капитализм  -  империализм  -  социализм  -  коммунизм  –  дальше  уж  и  не  знаю,  что)  происходит  тогда,  когда  внутри  прежней  формации  накопились  изменения,  она  изжила  себя  и  "верхи  больше  могут,  а  низы  не  хотят"  (это  уже  В.И.  Ленин).  То  есть  это  процесс  эволюционный;  и  как  мы  видим,  обреченный  на  вымирание  Марксом  капитализм  все  еще  жив  и  умирать  не  собирается,  возможно,  просто  время  еще  не  наступило  для  смены  формации,  не  произошли  внутри  системы  необходимые  для  "качественного  скачка"  изменения.  А  вот  в  наших  краях  все  получилось  с  точностью  до  наоборот:  большевики  огнем,  мечом  и  большой  кровью  уничтожили  одну  формацию  и  насадили  другую,  по-видимому,  без  объективных  на  то  предпосылок  (Россия-то  отставала  от  Европы,  а  не  опережала  ее,  отставала  поколения  на  два,  как  минимум).  Фантом,  если  хотите,  призрак  коммунизма,  побродив  по  просторам  Европы  и  СССР,  исчез  как  нежизнеспособный,  в  то  время  как  более  "архаичные"  формации  все  еще  живы  и  довольно  упитаны.  Интересно,  понимали  ли  сами  большевики,  ленинцы,  сталинцы  и  прочие  -нцы,  что  поступаю  вопреки  учению  своего  идеолога  Маркса?

Да,  так  вернемся  к  детям.  Сидят,  читают  "Записки",  время  от  времени  в  который  раз  пересматривают  (слишком  малочисленные!!!)  серии  с  блистательным  Камбербетчем  и  очаровательным  Фрименом.  А  еще  они  заметно  удивляются,  выслушивая  мои  монологи  о  детстве  и  некоторых  подробностях  советской  эпохи.  Отстранено  так  удивляются:  смотри-ка,  ну  надо  же...  А  потом  снова  читают  "Записки".

Так  не  в  этом  ли  секрет  популярности  Холмса?  -  Он  был  и  остается  настоящим,  хотя  на  100%  придуман  сэром  Артуром  и  не  имел  ничего  общего  с  реальностью.  А  массив  "советского"  -  на  100%  реального  и  составлявшего  нашу  с  вами  действительность  "от  и  до",  "от  тайги  до  Британских  морей"  -  оказался  ненастоящим,  минул,  растворился  в  дымке  прошлого.  Даже  там,  где  так  много  сегодня  говорят  об  эпохе  СССР,  затрудняются  о  нем  рассказать  даже  собственным  детям  (см.  выше),  а  лично  незаинтересованный  наблюдатель,  пожалуй,  ничего  теперь  уже  советского  не  увидит,  кроме  (великой,  знаменательной,  трудной,  необходимой...)  победы  в  Великой  отечественной.  И  снова  вернется  к  Холмсу,  Уотсону,  Лестрейду,  Степлтону  и  всем-всем-всем  нереальным,  но  таким  настоящим  обитателям  "Записок"  и  прочих  книг,  которые  созданы  на  века  и  для  всех,  потому  что  говорят  о  добре  и  зле,  которые  очевидны  и  понятны  каждому,  независимо  от  классовой  принадлежности,  и  о  свойствах  человеческой  души,  которые  симпатичны  или  отвратительны  тоже  -  всем  и  во  все  времена.

Я  не  даю  оценок;  пусть  это  каждый  делает  сам  и  для  себя.

янв.  2016

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=637413
рубрика: Інше, Лирика любви
дата поступления 21.01.2016

Холодно!

(брюзжание  замерзшего  симбионта)

Трава  под  снегом  зеленеет,
Зерно  в  земле  в  мороз  не  спит,
Приспособляясь,  как  умеет,
Зимою  всякий  индивид  -
И  симбионт,  и  паразит  -
Себя  надеждой  вешней  греет,
Что  в  срок  природа  потеплеет,
Зима  не  съест,  а  Бог  простит,

Но  краток  миг  поры  весенней,
И  лето  не  длинней  утра,
Пригубишь  только  от  цветений,
А  уж  прохладны  вечера,
И  звонким  гласом  топора
Лесные  убаюкав  сени,
Опять  стоит  одна  на  сцене
Кристально-белая  пора,

И  бледный  день  зимы  холодной
Тягуч,  как  лучший  каучук,
И  детский  праздник  ежегодный
Не  согревает  ног  и  рук,
И  Дед  Мороз,  и  Чингачгук,
И  прочий  образ  сумасбродный,
В  режим  вступая  хороводный,
Зубами  извлекает  стук.

Коловращение  планеты
Простая,  в  общем,  череда:
Но  даже  календарным  летом
На  четверть  снабжены  года,
А  уж  по  факту  -  никуда:
За  лето  краткое  вендетта
Мороз  с  рассвета  до  рассвета,
Без  следствия  и  без  суда  -

Намного  дольше  холода!

2016

симбионт  -  антоним  к  "паразит"

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=635936
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 15.01.2016

Відлига

Горобці,  пташки  веселі,
Голосно  цвірінькають:
-  Закінчилася  зима,
Геть  іде  з  ковінькою!

А  старий  поважний  ворон
Каже  дуже  зважено:
-  Не  кінець  іще  зими,
П-е-р-е-з-а-в-а-н-т-а-ж-е-н-н-я!

2014

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=635739
рубрика: Поезія, Казки, дитячі вірші
дата поступления 14.01.2016

Не то (переклад)

Кусает  губы,  подавляя  вскрики,
И  просит  боль:  "Неловкость  притупи!"  -
Не  то  за  несокрытие  улики,
Не  то  за  непризнание  в  любви,

Не  то  за  неспособность  силы  воли
Сорвать  и  смять  никчемное  "не  то",
Как  колосок  на  опустевшем  поле
Или  афишу  цирка-шапито,

Или  разбить  неверное  зерцало,
Что  обещало  верные  пути,
И,  поманив,  немедля  исчезало,
Не  медля  в  сердце  лезвием  войти.

2016

*вольный  перевод  с  украинского  http://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=501762  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=635198
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 12.01.2016

Почти сказочная история о настоящей сказке

Когда  мне  было  совсем  немного  лет,  я  читал  одну  замечательную  книгу.  Точнее,  читал  и  перечитывал  –  ведь  книги,  которые  мне  однажды  понравились,  навсегда  становятся  моими  спутниками  и  друзьями.  Книга  была  не  моя  –  бабушкина;  поэтому  читал  я  ее  в  гостях.
Книга  та  была  дважды  сказкой:  во-первых,  по  сути,  во-вторых,  по  форме.  Простым,  понятным,  лаконичным  языком  сказочник  поведал  волшебные  по  своей  силе  и  притягательности  истории.  А  художник  нарисовал  картинки  совершенно  магического  свойства;  я  бы  затруднился  сказать,  что  мне  нравилось  больше.  Скорее  всего,  одно  без  другого  было  бы  чем-то  неполным.
Прошло  много  лет,  и  я  вдруг  вспомнил  эту  книгу;  но  ни  автора,  ни  названия  я  не  знал  –  все-таки  прошло  лет  30,  не  меньше.  Бабушка  давно  умерла,  а  ее  библиотека  разошлась  по  неустановимым  уже  рукам.  Было  только  смутное  подозрение,  что  книга  имела  отношение  к  Венгрии  –  однако  в  статьях  о  венгерской  литературе  я  не  нашел  ни  одного  автора  или  произведения,  которые  бы  заставили  меня  вспомнить.  Еще  я  помнил  картинки  –  но  вот  Гугл  еще  не  дошел  до  такого  совершенства,  чтобы  транслировать  ему  в  поисковую  строку  изображения  из  головы,  увы.
Еще  я  припоминал  одно  имя  –  так  звали  героя  книги,  которую  читал  мальчик,  главное  действующее  лицо  той  сказки.  Звали  героя  «Зигфрид  Костяной  Панцирь».  Но  и  здесь  поисковые  системы  мне  ничуть  не  помогли.  Всякого  рода  костяными  панцирями  оборудовались  исключительно  герои  компьютерных  игр.  За  деньги  )
В  поисках  прошло  года  три  –  однако  ни  интернет,  ни  расспросы  знакомых  и  незнакомых  людей  или  сотрудников  книжных  магазинов  не  дали  никакого  результата.
И  вот  в  преддверии  этого  Нового  года  я  в  очередной  раз  –  без  особой  надежды  –  «забил»  в  поиск  своего  «Зигфрида».  И  –  чудо!  Книга  нашлась.
Нашлась  именно  та  книга,  которую  я  читал  в  детстве,  -  то  же  оформление,  те  же  магические  картинки,  которые  будоражили  мое  воображение  днем  и  вторгались  в  мои  сны  ночью.
Мне  просто  очень  повезло:  книгу  после  перерыва  в  несколько  десятилетий  снова  издали,  с  иллюстрациями  того  же  художника.  Удивительного  сказочника  звали  Ференц  Мора,  он  действительно  оказался  венгром.  Картинки  нарисовал  художник  по  фамилии  Диодоров  –  судя  по  всему,  гений  масштабов  Костя  Лавро.  Называется  книга  «Волшебная  шубейка».  Потом  еще  и  фильм  обнаружился,  снятый  по  ней,  -  «Волшебная  бекеша»  -  но  о  фильме  пока  ничего  не  могу  сказать,  не  смотрел  еще.
Нет,  не  радоваться  за  меня  или  за  книгоиздателей  я  предлагаю;  я  предлагаю  книгу  эту  прочесть  самим  и  почитать  своим  детям  и  внукам.  Это  –  настоящее  волшебство.  Иное  волшебство,  более  прагматического  характера,  позволяет  книгу  купить  –  сейчас  уже  многие  онлайн  магазины  ее  продают.
В  электронном  виде  та  самая  книга  с  теми  самыми  иллюстрациями  доступна  здесь  (http://www.rulit.me/…/volshebnaya-shubejka-read-308519-1.ht…).  Насладитесь  и  поделитесь  с  другими  –  самое  чтение  для  нынешней  праздничной  поры.  Не  пожалеете.  С  наступающим!
Искренне  ваш,  я

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=632512
рубрика: Інше, Лирика любви
дата поступления 30.12.2015

О чем?

Земля  теперь  уныла  и  пуста,
Над  ней  луна  захватанным  моноклем
Висит  себе,  и  знаком  ставит  оклик
Фонарный  столб  над  фразою  моста.

О  чем  тот  оклик,  фраза-немота,
О  чем  молчат,  речисты  от  природы,
Речные  замерзающие  воды,
Пустив  в  свои  глубины  холода,

О  чем  молчат  -  близки  и  далеки  -
Речные  берега,  бока  одной  медали,
О  чем  молчит  тебе  разбитый  ялик
На  берегу  декабрьской  реки?

2015

ОРИГІНАЛ:

Земля  тепер  порожня  і  пуста.
Як  Божий  Дух,  над  нею  листя  жовкле  -
Летить  собі,  і  знаком  ставить  оклик
Ліхтарний  стовп  над  реченням  моста.

Про  що  той  оклик,  речення  німе,
Про  що  мовчить  між  берегами  льодом
Позбавлена  рухливої  свободи
Попід  мостом  ріка,  мов  резюме

Гнучких  тривалістю  в  віки  й  віки
Двох  берегів  нечутих  перемовин,
Про  що  мовчить  тобі  розбитий  човен
На  березі  замерзлої  ріки?

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=632494
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 30.12.2015

Будні елефантерії

Я  зброя  і  худоба  тяглова  -
Слон  бойовий,  страшний,  оздоблений  в  броню,
Єдиним  кроком  я  похороню
Того,  кому  не  цінна  голова

Кіннота,  піші,  зграї  колісниць
За  мною  сунуть,  втім,  лякаючись  мене:
У  розпал  бою,  коли  кров  лине,
Я  зневажаю  прикрощі  границь

І  я  тоді  рухлива  і  жива
Машина  смерті,  що  прискорює  ходу,
І  лють  спадкова  у  моїм  роду
Мене  нуртує  в  бойові  жнива

Чужинець,  свій  -  приречені  на  смерть,
І  я  також  своєї  долі  не  мину:
Мене  беруть  як  зброю  на  війну,
Війна  ж  мій  глузд  пускає  шкереберть

І  отоді  у  вбивчому  лото
Погонич  робить  хід  -  досвідчений  корнак!  -
Перекидає  цілий  світ  навзнак
В  потилицю  забите  долото...

2015

Елефантерія  -  військові  підрозділи  бойових  слонів,  відомі  з  Х  ст.  до  н.е.,  використовувалися  аж  до  початку  ХХ  ст.
Корнак  -  погонич  слона,  бойового  слона.
З  часом  корнаків  почали  озброювати  долотом  і  молотом  на  випадок  божевілля  тварини.  Від  стресу  і  поранень  слони  шаленіли  і  починали  топтати  своїх  і  чужих  -  і  найгірше  те,  що  вони  ламали  бойові  порядки  військ,  які  в  ті  далекі  часи  необхідно  було  неухлильно  зберігати  відповідно  до  диспозиції.  Отут  корнак  забивав  слону  у  потилицю  долото,  що  викликало  негайну  смерть  тварини.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=632107
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 28.12.2015

Последний трамвай (переклад з української)

Там,  где  любовь  оставят  жизнь  и  сила,
Там  будут  в  ночь  ронять  чуть  слышные  дожди
Свою  молитву-плач  с  рефреном  "подожди"
Шуршанием  винтажного  винила

Там,  где  любовь  оставят  жизнь  и  сила,
Взойдут  растения  нерадостных  цветов,
Укроют  пологом  исписанных  листов
Пространства  в  пепел  выжженого  пыла

Там,  где  любовь  оставят  жизнь  и  сила,
Не  призовут  к  ответу  ни  один  вопрос,
И  стаи  хищных  глаз  исполненных  колес
Вкатают  "есть"  в  болотистое  "было"

Там,  где  любовь  оставят  жизнь  и  сила,
Там  будет  пустота,  звучащая  никак,
И  выйдет  грозный  незнакомый  Зодиак,
Ломая  все  небесные  стропила

Там,  где  любовь  оставят  жизнь  и  сила,
Сойдешь  с  трамвая,  я  сойду  в  могилу

2015

Оригінал  українською:

Останній  трамвай  (Там,  де...)

Там,  де  кохання  наше  втратить  силу,
Там  буде  ніч  глуха  із  шерехом  дощу,
І  дощ  шептатиме  комусь  "не  відпущу"
Із  присмаком  вінтажного  вінілу,

Там,  де  кохання  наше  втратить  силу,
Там  зійдуть  квіти  неприродніх  кольорів,
Кремезніші  за  найстаріші  з  яворів,
Із  ароматом  пороху  і  пилу,

Там,  де  кохання  наше  втратить  силу,
Там  стане  хмарочосів  омертвілий  ліс,
І  лісом  зграї  сповнених  очей  коліс
Ганятимуть  фантазію  віджилу,

Там,  де  кохання  наше  втратить  силу,
Там  буде  порожньо,  ніяково,  ніяк,
І  вийде  грізний  незнайомий  Зодіак,
Відкрає  неба  край  від  небосхилу...

...Там,  де  кохання  наше  втратить  силу,
Ти  зійдеш  із  трамвая,  я  -  в  могилу.

2014
http://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=532743  

*Малюнок:  Зиновій  Сидорів.  Останній  трамвай

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=630855
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 23.12.2015

Корисне читання для письменників

Наразі  в  мережі  є  те,  чого  20  років  тому  було  годі  шукати.

Пропоную  перелік  посилань  на  корисні  словники  і  кращі  монографії  у  галузі  красного  письменства.

Додавайте  у  коментарях  своє  улюблене.

Отже...

[b]Академічний  тлумачний  словник  української  мови  у  11  томах[/b],  1970-1980  http://sum.in.ua/  

[b]Електронна  версія  нового  Академічного  тлумачного  словника[/b],  у  20  томах,  томи  1-6  (далі,  мабуть,  також  буде:  http://lcorp.ulif.org.ua/ExplS/

Примітка:  оцим  http://lcorp.ulif.org.ua/ExplS/  слід  користуватися  через  Майкрософт  Експлорер,  встановивши  Майкрософт  Сільверлайт.  Через  Гугл  Хром  та  інші  оглядачі  працювати  відмовляється,  рішучо  і  беззаперечно.

[b]Український  лінгвістичний  портал.  Словники  України  on-line[/b]  (словозміна,  наголоси,  синоніми,  антоніми,  фразеологія)  https://lcorp.ulif.org.ua/dictua/  

[b]Етимологічний  словник  української  мови  у  7  томах[/b],  1982-2012,  http://litopys.org.ua/djvu/etymolog_slovnyk.htm  

[b]Словопедія[/b]  -  збірка  словників  української  мови  http://slovopedia.org.ua/  

[b]Секрети  української  мови[/b],  Святослав  Караванський  http://chtyvo.org.ua/authors/Karavanskyy_Sviatoslav/Sekrety_ukrainskoi_movy/  

[b]Charlton  T.  Lewis,  Charles  Short,  A  Latin  Dictionary[/b]
A  Latin  Dictionary.  Founded  on  Andrews'  edition  of  Freund's  Latin  dictionary.  revised,  enlarged,  and  in  great  part  rewritten  by.  Charlton  T.  Lewis,  Ph.D.  and.  Charles  Short,  LL.D.  Oxford.  Clarendon  Press.  1879.
http://www.perseus.tufts.edu/hopper/text?doc=Perseus%3atext%3a1999.04.0059  

[b]Большой  латинско-русский  словарь[/b]  (по  материалам  словаря  И.Х.  Дворецкого)  http://linguaeterna.com/vocabula/    

Збірка  праць  [b]Юрія  Лотмана[/b]  -    http://www.ruthenia.ru/lotman/index.html  
Тут  знайдете:  Лекции  по  структуральной  поэтике  //  Ю.  М.  Лотман  и  тартуско-московская  семиотическая  школа.  М.,  1994.  С.  11–246.
Структура  художественного  текста  //  Лотман  Ю.  М.  Об  искусстве.  СПб.,  1998.  С.  14–288.
Анализ  поэтического  текста:  Структура  стиха  //  Лотман  Ю.  М.  О  поэтах  и  поэзии.  СПб.,  1996.  С.  18–252.

Колекція  праць  [b]Юрія  Лотмана[/b],  в  тому  числі:
Лотман  Ю.М.  Анализ  поэтического  текста.  Структура  стиха  (1972)
Лотман  Ю.М.  В  школе  поэтического  слова.  Пушкин,  Лермонтов,  Гоголь
Лотман  Ю.М.  О  поэтах  и  поэзии  (1996)
Лотман  Ю.М.  О  русской  литературе.  статьи  и  исследования  (1958-1993)
Лотман  Ю.М.  Сборник  работ  (Язык.  Семиотика.  Культура)  (1994)
Лотман  Ю.М.  Структура  художественного  текста
Ю.М.  Лотман  и  тартуско-московская  семиотическая  школа.  Сборник  работ  (Язык.  Семиотика.  Культура)  (1994)
Лотман  Ю.М.  Избранные  статьи.  Том  1.  Статьи  по  семиотике  и  типологии  культуры
Лотман  Ю.М.  Избранные  статьи.  Том  2.  Статьи  по  истории  русской  литературы  XVIII  —  первой  половины  XIX  века
Лотман  Ю.М.  Избранные  статьи.  Том  3.  Статьи  по  истории  русской  литературы.  Теория  и  семиотика  других  искусств.  Механизмы  культуры.  Мелкие  заметки
http://www.ex.ua/85506365  

[b]Ю.М.  Лотман[/b].  Беседы  о  русской  культуре  (аудиокнига)    
https://archive.org/details/020404KartochnayaIgra

[b]М.  Горький.[/b]  Письма  начинающим  литераторам  (раньше  тут  не  было  рекламы,  но  жизнь,  увы,  не  стоит  на  месте;  но  подождите  20  секунд,  и  вас  ожидает  весьма  занимательное  и  полезное  чтение.  Кроме  всего  прочего,  это  очень  смешно)  http://www.maximgorkiy.narod.ru/STATY/pnl.htm  

[b]Ігор  Качуровський[/b].  Променисті  сильвети:  лекції,  доповіді,  статті,  есеї,  розвідки  http://chtyvo.org.ua/authors/Kachurovskyi_Ihor/Promenysti_sylvety_lektsii_dopovidi_statti_esei_rozvidky/  

[b]Ігор  Качуровський[/b].  Строфіка.  Фоніка.  Нарис  компаративної  метрики
СТРОФІКА  http://www.ex.ua/14411741  
ФОНІКА  http://www.ex.ua/14411564  або  http://1576.ua/books/3442  
НАРИС  КОМП.  МЕТРИКИ  http://www.ex.ua/14411362  або  http://1576.ua/books/3441  

[b]В.  Пропп[/b].  Исторические  корни  волшебной  сказки  http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Linguist/Propp_2/index.php  

[b]Стивен  Кинг[/b].  Как  писать  книги  http://danshorin.com/liter/king1.html  

[b]И.М.  Тронский[/b].  История  античной  литературы.  -  М.:  Учпедгиз,  1946  http://www.sno.pro1.ru/lib/tron/index.htm  

[b]Дионисий  Галикарнасский[/b].  О  соединении  слов  http://www.ancientrome.ru/antlitr/dionysios/dion02-f.htm  

[b]Лев  Успенский[/b].  Слово  о  словах.  http://speakrus.ru/uspens/  

[b]А.П.  Коваль[/b].  Слово  про  слова.  -  Київ,  Радянська  школа,  1986.  http://www.ex.ua/14319379  

[b]Дэвид  Гордон[/b].  Терапевтические  метафоры  http://www.lib.ru/NLP/gordon.txt  

[b]Ролан  Барт[/b].  Миф  сегодня.  В  книге:  Барт  Р.  Избранные  работы:  Семиотика.  Поэтика.  -  М.:  Издательская  группа  "Прогресс",  "Универс",  1994.  Сс.  72-130.  http://www.lib.ru/CULTURE/BART/barthes.txt  

[b]Иосиф  Бродский[/b].  Возвращение  (видео)  https://www.youtube.com/watch?v=KwPrfr8PriE  

[b]Сирил  Конноли[/b],  цитаты  о  литературе  и  литературном  творчестве:  http://citaty.socratify.net/siril-konnoli  

[b]Сергій  Осока[/b].  10  заповідей  щирого  графомана,  або  Шлях  у  глухий  кут  http://maysterni.com/publication.php?id=60953  

[b]Критерії  сучасної  графоманії  (суб'єктивний  топ-5)[/b]  http://chytatsky.blogspot.com/2016/04/5.html  

[b]Поэтический  словарь  Квятковского[/b],  1966:  http://feb-web.ru/feb/kps/kps-abc/  

[b]15  советов  Астрид  Линдгрен  женщинам-писателям[/b]  http://www.gazeta.ru/lifestyle/style/2014/03/a_5966577.shtml  

[b]Інститут  світової  літератури  імені  О.М.  Горького[/b],  скарбниця  видань:  http://imli.ru/  

[b]Блог  професора  Пономарева[/b]  http://www.bbc.co.uk/blogs/ukrainian/ponomariv/2442  

[b]Фундаментальная  электронная  библиотека  "Русская  литература  и  фольклор"  (ФЭБ)[/b]  http://feb-web.ru/  

[b]Йо-хо-хо  і  пляшчина  рому![/b]  -  мега-колекція  словників,  довідників  і  підручників.  Звісно,  від  благородних  піратів!  -  http://www.ex.ua/1182394  

[b]Константин  Паустовский.  Золотая  роза[/b]  -  http://lib.ru/PROZA/PAUSTOWSKIJ/roza.txt  

Лінгвістичний  портал  [b]www.mova.info[/b]

Український  правопис  [b]www.http://pravopys.kiev.ua/[/b]

[b]Клайв  Стейплз  Льюис.  Три  способа  писать  для  детей[/b]  http://www.skazochniki.ru/3_ways_to_write.html  

[b]Студенческое  научное  общество[/b]  -  потрясающая  коллекция  античной  литературы  и  литературы  об  античности  http://www.sno.pro1.ru/lib/index.htm  

[b]БИБЛИОТЕКА  АНТИЧНОЙ  ЛИТЕРАТУРЫ[/b]  -  качайте  скорее,  а  то...  http://www.ex.ua/96043962  

[b]БИБЛИОТЕКА  АНТИЧНОЙ  ЛИТЕРАТУРЫ[/b]  -  https://new.vk.com/gerodotova_biblioteka  

[b]НЕЗАВИСИМЫЕ  ПРОЕКТЫ  НА  «РУТЕНИИ»[/b]  http://www.ruthenia.ru/projects/  

[b]Публикации  А.  Чудакова[/b]  -  выдающегося  специалиста  по  творчеству  Чехова  http://magazines.russ.ru/authors/c/chudakov  

[b]Зара  Григорьевна  Минц[/b]:  публикации  выдающегося  литературоведа  http://www.ruthenia.ru/mints/papers/index.html  

[b]Пиши  стихи  правильно[/b]  http://pishi-stihi.ru/  

[b]Нора  Галь.  Слово  живое  и  мертвое[/b]  -  аудиокнига  -  https://audioknigi.club/gal-nora-slovo-zhivoe-i-mertvoe  

[b]Юрий  Никитин.  Как  стать  писателем[/b]  http://aldebaran.ru/author/nikitin_yuriyi/kniga_kak_stat_pisatelem/  

[b]Словник  фразеологізмів[b][/b][/b]  http://svitslova.com/idioms-dictionary/

[b]Офіційний  сайт  української  мови[b][/b][/b]  https://ukrainskamova.com

[b]Російсько-український  словник  сталих  виразів[b][/b][/b].  І.  О.  Вирган,  М.  М.  Пилинська.  1959  р.  на  https://r2u.org.ua

Владимир  Набоков.  Лекции  по  русской  литературе  -  аудиокнига  http://asbook.co/abooks/russlit/4313-lekcii-po-russkoy-literature-vladimir-nabokov.html  

далі  буде...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=628299
рубрика: Анонс, Лірика кохання
дата поступления 13.12.2015

Зернина, або …humanum est

Спостерігати  у  стрімкім  коловороті,
Куди  ведуть  заплутані  сліди,
То  грузнучи  в  буденному  болоті,
То  ринувши  під  сумніву  льоди

Вслухатися  в  спустошені  розмови,
Гортати  спорожнілі  словники,
Забайдужі́лі,  мов  молитвослови
Із  словом  молитовним  навпаки

Не  визнати  ніза́що  й  при  нагоді,
Що  не  втекти,  хоч  все  життя  іди,
Коли  в  собі  зіщулену  наспо́ді
Несеш  зернину  щастя  і  біди

І  віднайти  спокуту  для  зернини,
І  за  своє  розбити  кулаки,
І  битися  до  ви́черпання  днини,
Коли  у  землю  впасти  навзнаки

І  там,  в  новій  незвіданій  господі,
Збагнути,  що  чаїлося  наспо́ді

2015

...humanum  est  (...властиво  людині)  -  частина  відомого  крилатого  вислову  Erare  humanum  est  -  помилятися  в  природі  людини,  буквально,  помилятися  властиво  людині

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=627613
рубрика: Поезія, Сонет, канцон, рондо
дата поступления 10.12.2015

Гондольер

Гроза  и  ливень!  -  день  ненастный,
Испуган,  прячется  народ,
Мелькает  молния,  и  часто
Гремит  тяжелым  небосвод,

Но  гондольеру  мало  страху,
Ему  стихия  до  колен,
Облеплен  мокрою  рубахой,
Одолевает  грозный  крен.

Ему  послушная,  гондола
Идет,  куда  укажет  шест,
И  над  каналом  баркарола
Звучит  напевом  здешних  мест:

"Плыви,  кораблик,  словно  лебедь,
Не  бойся  этих  летних  гроз,
Недолго  буре  выть  на  небе,
И  шторм  на  море  не  всерьез!"  -

Вот  так  на  улице  Подола,
Смеясь  в  лицо  небесных  сфер,
Плывет  по  лужице  гондола,
Поет  трехлетний  гондольер.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=626896
рубрика: Поезія, Шутливые стихи
дата поступления 07.12.2015

закраин нет…

закраин  нет,  а  хочется,  чтоб  были,
чтоб  крался  лед  к  стремнине  вопреки
тщете  зимы  довременных  усилий,
колдующей  над  участью  реки

чтоб  падал  снег  в  седеющую  воду,
в  одно  сливаясь  с  берегом  вдали,
и  двигалась  навстречу  небосводу
поверхность  остывающей  земли

чтоб  утром,  неисполненным  печали,
о  местонахождении  реки
лишь  рыбаки,  чернея,  извещали
да  камышей  седые  хохолки

дек.  2015

http://dnepr.comments.ua/img/20130209201210.jpg  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=625458
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 02.12.2015

Жили-были…

«Жили-были»  -  вот  так  часто  начинаются  сказки  и  жизненные  истории.  О  смерти  как  будто  даже  речь  не  идет,  но  прошедшее  время  в  этом  обороте  недвусмысленно  указывает:  вот  и  эти  тоже  –  были,  а  потом  их  не  стало,  они  умерли.  И  даже  если  фраза  «…и  умерли  в  один  день»  стоит  в  самом  конце  повествования,  от  самого  начала  понятно:  все  закончится  смертью.  Что  бы  там  ни  произошло  после  «жили-были»  -  они  все  равно  все  умрут.

Моя  бабушка  Мария  родилась  в  маленьком  селе  под  Запорожьем  в  30-х  годах  прошлого  века.  Село  то  было  необычным:  половина  его  жителей  имела  итальянское  происхождение,  а  еще  половина  –  немецкое;  занимались  они  в  основном  ремеслами  –  особенно  славились  местные  каменотесы.  Среди  них  был  и  Пьетро  Фабри,  который  переселился  сюда  из  южной  Италии.  На  нашем  сельском  кладбище  все  еще  стоит  много  надгробий  из  запорожского  гранита,  вырезанных  моим  итальянским  предком.

Жена  Пьетро  была  немкой,  но  мне  немецкой  крови  не  досталось,  потому  что  немка  скоро  умерла,  оставив  его  молодым  бездетным  вдовцом.  И  тогда  он  взял  в  жены  девушку  из  местных  украинцев;  так  начали  смешиваться  два  народа,  кровь  которых  течет  в  моих  жилах.  Одним  из  потомков  Пьетро  стал  мой  прадед  Максим,  отец  Марии,  моей  бабушки.  Однако  полтора  века  ассимиляции,  который  добавили  к  фамилии  прадеда  новые  буквы  (из  Фабри  он  превратился  в  Фабрыс,  а  семья  его  –  в  «Фабрысы»,  с  ударением  на  последнюю  «ы»),  никак  не  изменили  внешность  жителей  села,  особенно  его  итальянской  части,  которая  по-прежнему  выглядит  массовкой  из  некоторых  итальянских  фильмов.  Но  я  это  заметил  только  тогда,  когда  впервые  отправился  в  Италию:  на  пересадке  в  Будапеште  в  самолет  вселились  полные  веселые  люди,  очень  напоминавшие  моих  сельских  родичей,  и  две  из  трех  женщин  на  борту  были  похожи  на  бабушку  Марию.  Итальянцы  немедленно  принялись  показывать  друг  другу  и  прочим  пассажирам  фотографии  детей  и  внуков  и  шумно  выражать  восторг,  проливая  слезы  умиления:  А,  белла,  белла  бамбина!  Белло  рагаццино!  –  и  так  до  самого  Фьюмичино.

Бабушка  была  очень  красива  –  итальянская  и  украинская  кровь  создали  женщину,  сочетавшую  в  себе  красоту  двух  народов.  Взрывной  средиземноморский  темперамент  смягчился  типичным  украинским  благодушием,  и  характер  у  бабушки  Марии  был  такой  же,  как  ее  замечательная  речь.  Она  не  говорила,  а  пела  –  о  чем  бы  ни  зашел  разговор,  можно  было  заслушаться;  смысл  не  имел  никакого  значения  и  полностью  отдавался  на  милость  формы.  А  форма  эта  ласкала,  обвивала,  переливалась  и  звенела  –  вот  так  говорила  бабушка  Мария,  вот  такой  у  нее  был  характер  –  как  наша  украинская  песня,  от  которой  сладко  сжимается    сердце  и  выступают  на  глазах  слезы  даже  у  того,  кто  не  знает  украинского.  А  бабушка  как  будто  специально  добавляла  в  свой  говор  мягкости  и  сладости:  в  некоторых  словах  она  умягчала  и  чуть  продлевала  звук  «л»,  так  что  выходило  у  нее  не  «молоко»,  а  «молльоко»,  как  будто  на  итальянский  манер  –  так  звучит  в  итальянской  речи  удвоенное  L.  Должно  быть,  это  LL  было  певучим  наследством  ее  итальянских  предков.

Неудивительно,  наверное,  что  бабушку  полным  именем  Мария  почти  никто  не  называл.  Муся  –  так  звали  ее  в  детстве;  так  звал  ее  и  я.  Когда  мой  папа,  еще  мальчиком,  впервые  услышал  это  нежное  детское  имя  своей  матери,  он  от  восторга  вырезал  его  ножом  на  футляре  ее  швейной  машины.  Не  знаю,  как  отнеслась  к  этому  бабушка,  но  от  деда  папе  тогда  досталось.  Муся  –  так  и  я  называл  бабушку  Марию,  так  теперь  зову  свою  дочь,  которая  и  в  полном  своем  имени  получилась  бабушкиной  тезкой:  совпали  имя,  отчество  и  фамилия.

Бабушка  рассказывала,  что  дом  ее  родителей  был  большой  и  обставленный  красивой  мебелью  –  совсем  не  так,  как  можно  было  бы  ожидать  от  сельской  украинской  хаты.  И  потому  во  время  войны  немцы  выселили  бабушкину  семью  на  конюшню,  а  в  доме  устроили  канцелярию.  Хотя  немцы  дом  отобрали,  в  остальном  они  не  очень  притесняли  селян:  раздали  колхозный  инвентарь  и  скотину,  поделили  землю  –  трудитесь.  И  селяне  трудились  –  не  ради  победы  «великой  Германии»,  а  чтобы  как-то  прокормиться  в  разоренном  войной  крае.  Уже  совсем  древнего  старика  Пьетро,  который  свободно  говорил  по-немецки,  немцы  поставили  сельским  старостой.  Когда  наши  вернулись,  Пьетро  арестовали  и  даже  хотели  расстрелять,  но  тут  начали  приходить  письма;  писали  их  советские  солдаты,  которым  он  помог  бежать  из  лагеря  военнопленных,  устроенном  в  селе.  Хотя  пленение  было  по  тем  временам  делом  предосудительным  и  подсудным,  они  не  побоялись  вступиться  за  своего  спасителя.  И  Пьетро,  слава  Богу,  отпустили.

Кто  знает,  не  потому  ли  уцелел  на  войне  мой  прадед  Максим,  что  Пьетро  спасал  пленных?  –  ведь  Максим,  участник  Керченского  десанта  1941  года,  получил  контузию,  был  взят  в  плен  и  всю  войну  провел  в  концлагерях  в  Германии,  откуда  его  только  в  1945  году  освободили  американцы.  Прадеда  Максима  я,  конечно,  видел  много  раз,  но  вспоминаю  его  почему-то  всегда  вот  таким:  стройный  высокий  человек,  серые  глаза,  красноватое  обветренное  узкое  лицо,  довольно  крупный  нос;  человек  стоит  на  крыльце  дома,  у  окрашенной  в  голубой  цвет  двери.  На  человеке    –  черные  узкие  брюки,  заправленные  в  мягкие  кожаные  сапоги,  бордовая  рубашка  и  черный,  в  талию,  жилет.  Он  улыбается  тонкими  губами…  Бабушка  Мария  обращалась  к  нему  на  «вы»;  эта  традиция  продолжилась,  и  мой  отец  и  его  сестра  тоже  обращались  к  своим  родителям  на  «вы».  Я  так  обращался  только  к  бабушкам  и  дедушкам;  а  моя  двоюродная  сестра,  которая  младше  меня  лет  на  десять,  говорила  «ты»  уже  и  бабушкам,  и  дедушкам.
 
В  юности  бабушка  полюбила  сельского  парубка  Николая,  однако  семья  почему-то  воспротивилась  их  свадьбе.  И  когда  Николая  забрали  в  армию  –  на  подводный  флот,  надолго,  к  бабушке  посватался  мой  дед  Алексей,  который  как  раз  только  что  из  армии  вернулся,  отслужив  немалый  срок.  Его  призвали  в  1944  году,  и  служить  ему  пришлось  в    послевоенной  Германии  целых  семь  лет.  Там  дед,  среди  прочего,  занимался  разборкой  концлагерей,  которые,  как  теперь  выяснилось,  вывозили  в  СССР  и  собирали  там  снова  –  только  уже  для  нужд  ГУЛАГ  (невероятно,  но  вполне  ведь  могло  случиться  так,  что  в  одном  из  них  в  годы  войны  держали  прадеда  Максима,  то  есть  будущего  дедового  тестя).  О  своей  службе  дед  рассказывал  мало  –  но  бабушка  говорила,  что  вернулся  он  из  Германии  с  седыми  висками;  видно,  насмотрелся  там  страшных  для  человеческой  души  вещей.

Времена  тогда  были  тяжелые:  бабушка  еще  до  войны  несколько  лет  подряд  поступала  в  один  и  тот  же  класс  сельской  школы,  только  закончить  его  не  могла.  Каждому,  кто  трудился  в  колхозе,  полагалась  миска  супа  –  и  бабушке  приходилось  снова  и  снова  бросать  школу,  чтобы  заработать  для  своей  большой  семьи  дополнительную  порцию.  Во  время  войны  школа  не  работала,  а  после  войны  опять  настали  тяжелые  времена.  А  тут  как  раз  дед  заслал  сватов  –  и  бабушку  выдали  за  него  замуж.  Алексей  –  бабушка  почему-то  называла  его  Леня,  то  есть  Леонид  –  был  человек  работящий,  умелый  и  характера  веселого,  в  общем,  первый  парень  на  селе  –  а  село  после  войны,  как  можно  себе  представить,  ощущало  острый  недостаток  и  в  мужчинах,  и  в  рабочих  руках,  да  и  вообще  –  во  всем.  Вот  так  и  возникла  семья  бабушки  Марии  и  деда  Алексея,  родителей  моего  отца  и  его  сестры,  тетки  Валентины.  Тетка  унаследовала  от  бабушки  ее  красоту  и  голос;  в  молодости  тетка  солировала  в  хоре,  да  и  теперь  еще,  бывает,  поет  так,  что  заслушаешься-наплачешься.  Отец,  наверное,  подхватил  из  смешанной  итальянско-украинской  крови  какой-то  бродячий  генуэзский  ген  и  подался  в  моря;  характер  его  напоминает  нрав  деда  Лени-Алексея:  он  такой  же  заводной  и  юморной.  Кроме  того,  мой  папа  удивительно  умеет  осваивать  всякое  ремесло:  за  что  бы  ни  взялся,  все  у  него  получается,  будь  то  строительство  гаража  или  крайне  тонкая  работа  по  созданию  точнейших  миниатюрных  копий  старинных  парусников.  То  ли  это  наследие  сельского  происхождения,  то  ли  гены  Пьетро,  но  папа  мой  –  человек  на  редкость  умелый.

После  рождения  моего  отца  семья  переехала  в  Запорожье  и  купила  на  окраине  города  участок  земли,  засыпанный  битым  красным  кирпичом  и  черепицей.  На  участке  построили  новый  дом,  крышу  которого  покрыли  черепицей  дома,  который  стоял  здесь  раньше,  -  это  было  единственное,  что  от  того  дома  уцелело.  Та  черепица  была  своего  рода  исторической  реликвией:  на  звонких  терракотовых  плитках  стояло  клеймо  «Александровск  1901  г.»  -  так  назывался  город  Запорожье  до  1921  года.

В  Запорожье  родилась  тетка  Валентина;  отец  окончил  школу  и  сбежал  в  Херсонское  мореходное  училище,  обосновавшись  потом  на  всю  жизнь  в  Херсоне.  А  бабушка  и  дедушка  все  это  время  трудились:  дед  механиком  и  водителем,  а  бабушка  –  швеей,  поваром,  кондитером,  в  общем,  на  тех  работах,  где  образование  не  требуется,  достаточно  лишь  иметь  навыки,  которыми  обладает  едва  ли  не  всякий  сельский  уроженец.  Когда  я  немного  подрос,  то  часто  гостил  у  бабушки  Марии  –  и  в  Запорожье,  и  у  наших  сельских  родственников.  С  бабушкой  мы  всегда  славно  ладили,  а  вот  дед  к  тому  времени  уже  несколько  утратил  свою  природную  веселость,  стал  сварлив  и  часто  бывал  сердит.  Помнится,  за  какую-то  порчу  домашнего  имущества,  которая  случилась  то  ли  по  моей  вине,  то  ли  случайно,  он  меня  строго  и  долго  ругал.  Я  даже  в  письме  родителям  пожаловался,  что  дед  «катит  на  меня  бочку»  (это  было,  конечно  же,  папино  выражение,  ведь  ни  в  детском  саду,  ни  во  дворе  никто  из  моих  сверстников  так  свои  обиды  не  формулировал).

Зато  дед  Алексей,  когда  бывал  у  нас  дома,  в  Херсоне,  всегда  привозил  щедрые  подарки,  а  меня  неизменно  водил  в  местный  «Детский  мир»  и  покупал  мне  любую  игрушку,  которую  я  просил.  Правда,  годы  и  пережитые  тяготы  постепенно  брали  свое;  дед  пережил  несколько  инсультов,  один  из  которых  его  частично  парализовал.  Дед  больше  не  водил  машину,  да  и  вообще  ходить  начал  с  большим  трудом  и  до  конца  своих  дней  подволакивал  одну  ногу.  Помню,  в  один  из  последних  его  приездов  в  Херсон  мы  пошли  в  лес;  леса  наши  искусственного  происхождения  –  они  насажены  вокруг  Алешкинских  песков,  чтобы  остановить  их  распространение,  но  грибы  в  этих  лесах  растут  самые  настоящие.  Дед,  который  уже  передвигался  очень  медленно  и  сильно  прихрамывал,  целый  день  проходил  со  мной  и  отцом  по  лесу,  настойчиво  взбираясь  на  песчаные  «кучугуры»  и  разыскивая  грибы.  Год  тогда,  кажется,  был  засушливым;  грибов  мы  не  нашли,  и  единственным,  что  добыл  дед  Алексей,  была  сильная  головная  боль:  ему,  жителю  индустриального  города-миллионника,  обилие  кислорода  в  нашем  провинциальном  воздухе  было  непривычно.  И  в  самом  деле:  помню,  всякий  раз,  когда  мы  на  машине  ездили  из  Херсона  в  Запорожье,  первым  признаком  приближения  к  городу  служила  огромная  красноватая  полусфера,  висящая  над  горизонтом,  -  промышленный  смог.

К  Новому  году  бабушка  Мария  и  дед  Алексей  обязательно  присылали  нам  посылку  –  бабушка  каждый  год  откармливала  пару  поросят,  а  дед  мастерски  коптил  окорока  в  самодельной  коптильне,  устроенной  на  огороде.  И  вот  в  конце  декабря  прибывал  пахучий  фанерный  ящик  весом  килограммов  десять;  мы  тащили  его  домой  и  торопливо,  загоняя  занозы,  вскрывали.  Под  крышкой  обнаруживался  слой  конфет,  а  под  ними  –  тщательно  упакованный  в  пергамент  и  холстину  увесистый  кусок  бесподобного  окорока,  с  которым  не  сравнился  бы  никакой  хамон.  Вообще  в  бабушкином  доме  готовили  обильно  и  вкусно  –  один  только  ее  знаменитый  борщ  чего  стоил!  Всегда,  а  тем  более  по  праздникам,  стол  бывал  богат  и  разнообразен  –  бабушкиным  детям  и  внукам  так  и  не  пришлось  узнать,  что  такое  трудиться  за  миску  супа.  Дед,  помню,  всегда  ел  «наоборот»:  семья  начинала  трапезу  с  первого  блюда,  а  дед  –  почему-то  с  салата,  после  которого  переходил  ко  второму,  а  уж  потом  к  первому;  он  говорил,  что  так  привык  в  Германии,  во  время  службы  в  армии.  А  еще  дед  очень  любил  читать  и  проводил  за  чтением  долгие  ночные  часы;  он  читал  все  книги,  которые  попадались  ему  под  руку,  а  также  потихоньку  таскал  книги  у  меня  со  стола,  даже  учебники.  О  том,  что  книга  побывала  в  его  руках,  свидетельствовал  запах  табака  и  табачные  крошки  между  страницами:  дед,  как  правило,  читал  с  «цыгаркой»  в  зубах,  прихлебывая  крепчайший  чай  из  полулитровой  чашки.

А  потом,  когда  я  уже  учился  на  третьем  курсе  Запорожского  университета,  дед  умер.  Его  настиг  очередной,  кажется,  уже  четвертый  инсульт,  который  его  и  добил.  Врач  «скорой  помощи»,  поглядев  в  дедовы  зрачки,  покачал  головой  и  забирать  его  в  больницу  отказался.  Несколько  дней  дед  грузно  лежал  на  постели;  мы  говорили  с  ним,  брали  за  руку,  но  он  оставался  нем  и  недвижим.  Только  за  день  до  смерти,  когда  тетка  Валентина  в  тысячный  раз  взяла  его  за  руку  и  произнесла  «папа,  папа»,  из-под  закрытых  век  деда  покатились  слезы.  Вот  как  у  меня  сейчас.

Похоронили  мы  деда  и  уже  возвращались  с  кладбища  домой;  в  машине  были  я,  отец  и  тетка  Валентина.  И  тут  я  вдруг  вспомнил,  как  дед  в  свой  последний  приезд  в  Херсон  упрямо  карабкался  на  поросшую  лесом  сопку,  кряхтя  и  хватаясь  руками  за  податливую  лесную  почву.  На  нем  тогда  были  коричневые  брюки,  ботинки  и  бежевый  плащ.  И  меня,  что  называется,  «накрыло»,  со  всхлипами  и  подвыванием.  Мне  было  неимоверно  больно  –  только  что  на  кладбище  от  меня  лопатой  отрубили  какую-то  большую  часть  и  закопали  в  рассыпчатой  оранжевой  земле.  Больше  не  будет  человека,  который  часто  ругал  меня,  назойливо  поучал,  отпускал  грубые  соленые  шутки  в  мой  адрес,  когда  я  женился,  а  когда-то  давно  подарил  мне  огромный  металлический  самосвал  –  у  него  был  зеленый  кузов,  красная  кабина  и  черные  резиновые  колеса,  то  и  дело  сваливавшиеся  с  осей.  Когда-то  и  сам  дед  водил  такой  самосвал,  я  помню,  помню…  И  ничего  этого  больше  не  будет,  как  и  моего  деда,  которого  я,  как  вдруг  оказалось,  очень  любил.

И  действительно  –  с  дедом  из  жизни  что-то  ушло.  Бабушка  словно  разучилась  готовить:  все  стало  пресным  и  невкусным,  а  ее  знаменитый  борщ  стал  совершенно  несъедобен.  Дом  и  хозяйство  тоже  стали  другими:  теперь  уже  не  выкармливали  поросят,  потому  что  некому  стало  коптить  окорока.  Бабушка  завела  уток,  потом  гусей,  потом  кур,  потом  козу.  Построенная  дедом  теплица  постепенно  пришла  в  упадок  и  была  разобрана,  чтобы  освободить  место.  Посаженные  им  ореховые  деревья  доживали  свой  век,  казалось,  отмеренный  им  жизнью  деда,  они  болели  и  почти  не  плодоносили.  Даже  самогон  больше  не  гнали  –  все  равно  без  деда  получалось  какое-то  отвратительное  пойло…

А  потом  жизнь  вдруг  выдала  стремительный,  неожиданный  кульбит,  а  колесо  истории  словно  провернулось  вспять:  бабушка  разыскала  того  самого  сельского  парубка  Николая,  в  которого  была  влюблена  целую  жизнь  тому  назад.  Он  обнаружился  в  сельце  под  Запорожьем,  сам-один  –  жена  его  умерла,  дети  выросли  и  разъехались,  и  старик  уже  готовился  к  смерти:  об  этом  говорили  припасенные  в  сарае  гроб  и  памятник  собственного  изготовления.  Бабушка  попросила  разрешения  детей  и  повенчалась  с  Николаем.  Они  зажили  вместе  в  Запорожье,  в  нашем  старом  доме,  и  бабушка  словно  помолодела  и  снова  начала  вкусно  и  разнообразно  готовить.  «Молодые»  даже  совершили  свадебное  путешествие  и  навестили  меня  в  Киеве;  помолодевшую  бабушку  в  новом  пальто  и  белой  косыночке  было  просто  не  узнать.  Как-то  она  призналась  детям,  что  всю  свою  жизнь  любила  Николая;  но  этой  любви  пришлось  ждать  своего  часа  целую  жизнь.  Впрочем,  памятуя  о  том,  как  изменился  дом  со  смертью  деда,  я  думаю,  что  и  его  она  тоже  сильно  любила;  наверное,  любовь  –  не  такая  уж  простая  штука…  Однако  продлилось  все  это  очень  недолго:  скоро  и  Николая  не  стало.  Помню,  бабушка  потом,  когда  немного  успокоилась,  сокрушалась  свои  певучим  голосом:  «Не  живуть  воны  в  мене  чогось,  не  живуть!»  (не  живут  они  у  меня  почему-то,  не  живут).

Я  уже  давно  закончил  учебу  в  университете  и  уехал  жить  в  Киев,  потом  года  полтора  проучился  в  Европе  и  снова  вернулся  в  Киев.  Изредка  я  наезжал  в  Запорожье,  всякий  раз  отмечая,  что  бабушка  становилась  все  меньше,  словно  усыхала,  ее  певучий  голос  стал  тихим  и  хрипловатым,  а  дом  постепенно  переходил  под  руку  моей  двоюродной  сестры  и  тоже  менялся.  Даже  черепицу  –  ту  самую,  «Александровск  1901  г.»  -  заменили  каким-то  современным  кровельным  материалом.  А  потом  бабушке  стала  совсем  в  тягость  жизнь  в  собственном  доме  на  сельский  манер,  и  она  переехала  к  дочери  –  в  городскую  квартиру.  А  потом  она  умерла.

Она  уже  болела  какое-то  время,  и  отец  предупредил  меня,  что  скоро  наступит  бабушкин  черед.  И  вот  как-то  утром  он  позвонил  мне  и  сказал  тихим  чужим  голосом,  что  бабушки  больше  нет.  Я  присел  на  полу  в  кухне  и  сидел  там,  покачиваясь,  пока  не  начал  плакать,  сначала  беззвучно,  а  потом  и  в  голос,  как  тогда,  когда  мы  ехали  с  кладбища,  похоронив  деда  Леню-Алексея.  Все  повторилось:  я  вспомнил  бабушку  такой,  какой  я  знал  ее  еще  в  своем  детстве,  работящей,  быстрой,  веселой,  с  певучей  речью,  и  вот  ее,  именно  такую,  я  только  что  потерял,  хотя  она  давно  уже  стала  совсем  другой.  Жена  тронула  меня  за  плечо,  и  я  закрылся  в  ванной,  чтобы  не  пугать  детей  своими  всхлипываниями,  и  долго  не  выходил  оттуда.  А  вечером  сел  в  поезд  и  уехал  в  Запорожье  –  на  похороны.

Над  гробом  я  стоял  молча,  и  не  было  у  меня  слез:  в  узком  деревянном  ящике  лежал  совсем  незнакомый  мне  человек.  А  бабушку  Марию,  которую  я  знал  и  любил,  я  уже  оплакал,  еще  дома,  в  Киеве.  Но  ощущение  было  сильным  и  мне  знакомым:  от  меня  только  что  оторвали  какую-то  часть.  Меня  стало  меньше,  и  мне  осталось  меньше,  и  кто-то  смотрел  на  меня  из  толпы  острыми  черными  глазами,  как  будто  прицениваясь:  а  твоя  очередь  –  когда?..

Ничего  нового  в  этой  истории,  конечно,  нет;  история  всякой  семьи,  рассказанная  одним  из  ее  членов,  будет  примерно  такой  же:  начать  ее  можно  словами  «жили-были»  и  закончить  чьей-то  смертью.  Но  там,  на  незамысловатых  путях-дорогах  обычной  человеческой  жизни,  неизбежно  ведущих  к  смерти,  есть  кое-что,  что  наполняет  жизнь  человека  смыслом.

Вот  и  эта  история,  если  в  двух  словах,  о  том  же:  о  любви  и  смерти.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=624971
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 30.11.2015

Про трамвай

Ходил  трамвай  привычною  дорогой,
Стучал,  искрил  и  двери  открывал,
Возил  народ,  старея  понемногу
На  линии  Вокзал-Базар-Вокзал

И  в  день,  такой  обычный,  как  простуда,
Судьба,  решив  явиться  как-нибудь,
Достала  новый  жребий  из  сосуда
И  обронила  на  трамвайный  путь.

Всего  лишь  взгляд  -  но  там,  на  остановке
Трамвай  встречала  близкая  душа,
Как  будто  на  дорожной  серой  бровке
Свеча  горела  ровно,  не  спеша

Трамвай  звонком  приветствовал  несмело
Кого  и  сам  не  знал,  но  этот  взгляд!  -
Заметил  лишь  фигурку  в  платье  белом,
Ведь  он  с  годами  стал  подслеповат

И  шел  трамвай  с  дрожанием  и  звоном
И  ощущал,  как  новый  пассажир
В  одном  из  двух  потрепанных  вагонов
Незримо  опрокидывает  мир

Теперь  спешил  к  заветной  остановке,
Как  галки,  восклицали  стыки  рельс,
И  небо  в  необычной  тонировке
Его  сопровождало  в  каждый  рейс

И  всякий  раз  он  ей  звонил  несмело,
И  счастливо  в  свой  корпус  приглашал
Ту,  что  увидеть  душу  в  нем  сумела  -
Ведь  даже  у  трамвая  есть  душа!

Но  день  иной  настал:  текли  минуты,
Ее  все  не  было,  и  целый  год
Трамвай  без  толку  ездил  по  маршруту,
Возил  народ,  да  только  все  не  тот

И,  наконец,  сбежал  и,  неприкаян,
Искал  ее,  надеялся:  а  вдруг...
Не  вдруг  его  в  депо  к  пустым  трамваям  
Увлек  арканом  поворотный  круг

Но  как  ни  бился  утром  старший  мастер,
Специалист  по  прозвищу  Левша,
Не  приняла  ремонты  и  запчасти
Сгоревшая  трамвайная  душа.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=624050
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 26.11.2015

Мені щастить…

Мені  щастить,  бо  я  її  тримаю
Не  у  порожній  втомленій  руці  -
Долоня  воду,  набрану  в  ріці,
Не  втримає,  неначе  віднімає
Ріка  своє,  зникаючи  в  руці

Мені  щастить,  бо  я  її  сприймаю
Як  небо  зоряне;  так  восени
Сприймають  жовтий  смуток  ясени  -
Опісля  літа,  після  цвіт-розмаю
Ним  сповнені  і  вдячні  ясени

Мені  щастить,  бо  я  її  не  знаю,
Як  знають  вміст  улюблених  книжок
І  напрями  торованих  стежок,
Як  штурман  знає  річища  Дунаю
Без  жодних  карт  і  лоцманських  книжок

Мені  щастить,  бо  я  її  шукаю
На  білих  мапах  дивокрай  світів,
Де  маяків  чекати  поготів,
І  простір  за  межею  виднокраю
Веде  в  безмежжя  все  нових  світів

Мені  щастить,  бо  я  її  тримаю
Десь  у  собі  -  на  самій  видноті;
Немов  вогонь  на  тайному  ґноті,
Вона  одна  ніколи  не  згасає,
Тримає  цілий  світ  на  видноті.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=623354
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 23.11.2015

У струнку

Упала  ніч  -  година  настає
Для  доторків  таємного  гатунку,
Звиваємось  удвох  в  співучу  струнку,
Якою  сам  ніхто  із  нас  не  є,

Тремтить  новонароджена  струна,
Вібрує  у  примхливому  співзвуччі,
Виплескує  засліплені  сліпучі
Болючі  ноти,  котиться  луна,

І  часопростір  постає  в  новій
Оправі  новоспіваного  слова,
І  давнє,  з  прачасів  спадкове
Чуття  в  крові  здіймає  буревій,

І  все,  що  є,  живе  і  неживе
Стає  частиною  нового  співу,
І  струнку  хтось  невидимий  вразливу
І  пестить  тонко,  і  безжально  рве...

...І  байдуже,  хто  нас  з  тобою  вдвох
У  струнку  звив,  чорти  лихі  чи  Бог.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=622727
рубрика: Поезія, Iнтимна лірика
дата поступления 21.11.2015

24 (Тоді, коли…)

Тоді,  коли  скресає  білий  день,
І  вже  блідим  серпанком  мріє  ранок,
І  виграє  притлумленим  органом
Рухливе  двійко  збурених  легень

Тоді,  коли  втрачають  тіні  тінь,
І  вже  не  розрізнити,  хто  є  поруч,
І  світ  вогнів,  денного  світла  покруч,
По  стелі  водить  коло  мерехтінь

Тоді,  коли  навзнак  лягає  ніч
І  дивиться  замріяно  на  зорі
Крізь  часоплину  виміри  прозорі,
Торкаючись  каштанів  передпліч

Тоді,  коли  доби  отруйна  віть
Укотре  домалює  чорне  коло,
Годинник-серце  немайстерним  соло
Відтворить  низку  прожитих  суцвіть  -

Двадцять  чотири  -  дякувать  тобі  -
Години-квітки  у  моїй  добі.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=622346
рубрика: Поезія, Сонет, канцон, рондо
дата поступления 19.11.2015

Укутана шарфом туман-зари…

Укутана  шарфом  туман-зари,
Бредет  старушка  Осень  по  бульвару,
Несет  и  сентябри,  и  октябри,
И  ноябри  в  своей  корзинке  старой

Несет  фамильный  желтый  листопад,
И  склянку  с  недолитыми  дождями,
Ее  ботинки  ласково  скрипят,
Перекликаясь  в  небе  с  журавлями

И  ластится,  как  будто  с  ней  знаком
Бездомный  странник-ветер  отощалый,
Кварталами  сжимает  окоем
Скрипач-проспект,  маэстро  длиннопалый

И  лужи  морщат  серенькие  лбы
И  ждут  морозов,  чтоб  забыться  снами,
В  поклоне  гнутся  липы  и  столбы,
Себя  воображая  с  парусами

Фрегата  мачтами,  и  тетивой
Звенит  троллей  протяжно  и  призывно,
И  в  яблочко  над  чьей-то  головой
Летит  стрела  отрывистого  ливня

Иное  все  снаружи  и  внутри!  -
Хотя  всего-то:  Осень  по  бульвару
Несет  товар,  сортов  осенних  -бри,
Стараясь  цену  сочинить  товару

Удачный  день,  распродан  весь  товар,
Старушка-Осень  побрела  к  вокзалу,
Притихли,  стынут  город  и  бульвар,
Прислушиваясь  к  зимнему  вокалу  -

Уже  звучат,  ложатся  на  уступ
Последних  дней  осеннего  приюта
Призывы  продавщицы  белых  круп,
Фасованных  рукою  абсолюта.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=622252
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 19.11.2015

Береза и Ноябрь

                                                                                             [i]В.Т.  -  із  вдячністю[/i]

Пришел  Ноябрь  в  холодном  и  сыром,
Сорвал  листву,  гудя  в  ветвях  уныло,
И  вдруг  Береза  в  желтом  -  с  Ноябрем
Сквозь  дождь  и  листопад  заговорила:

-  Тебя  ждала,  и  ты  пришел,  любимый,
И  обнял  так,  как  видела  во  сне,
Давно  когда-то,  верно,  по  весне,
Но  я  ждала,  ждала  неутомимо,
И  ты  пришел,  мой  суженый,  любимый!

-  Занятный  сон.  Но  вот  такого  слова
Не  ожидал  услышать;  мне  твоя
Понятна  и  приятна  речь,  но  я  -
Ноябрь,  с  ветвей  срывающий  покровы,
С  березовых,  дубовых  и  кленовых,
Несущий  ветром  тучи  воронья!

-  Не  может  быть,  мой  ласковый,  любимый,
Мне  сердце  утверждает  -  вопреки
Стальному  цвету  неба  и  реки  -
Что  я  теперь  твоим  теплом  хранима,
И  мне  тепло,  мой  суженый,  любимый!

-  Смешное  сердце.  Право,  мне  забавно,
Давно  я  в  эти  прихожу  края,
Такого  не  встречал.  Польщен.  Но  я  -
Ноябрь,  лихой  зимы  предвестник  явный,
Ее  слуга  и  разоритель  главный
Всего  пустого  летнего  вранья!

-  Не  обманись,  мой  суженый,  любимый,
Моя  душа  твердит:  пришла  пора
Моей  любви,  кудрявится  кора,
На  ней  так  откровенны  топонимы,
Читай  меня,  мой  суженый,  любимый!

-  Я  не  венец  тебе  принес,  а  саван,
Ты  спутала  законы  бытия,
Наивная  Береза...  Но  ведь  я  -
Ноябрь!  Я  лето  загоняю  в  гавань,
Кладу  конец  всем  играм  и  забавам,
Характер  мой  -  сверхпрочного  литья!...

И  долго  длился  этот  диалог
Березы  с  Ноябрем  холоднопалым,
Пока  зима  Березы  нежный  сок
Не  превратила  в  льдистые  кристаллы

Стоит,  мертва;  Березу  не  спасла
Ее  любовь;  Ноябрь,  печалясь  мало,
Холодный  мастер  осень-ремесла
Лишь  уронил:  "О  чем  она  болтала?"

И  в  снег,  и  в  дождь,  как  языки  костра,
Березы  мертвой  листья  трепетали  -
Как  ни  старались  зимние  ветра,
С  ветвей  ее  листву  не  оборвали

И  на  пригорке  встретила  весну
В  наряде  желтом,  сохраненном  в  зиму,
Береза,  вдруг  поверившая  сну
Весеннему  о  суженом-любимом.

И  лето  отшумело  и  прошло,  
Опять  Ноябрь  пришел,  суля  морозы,
И  люди,  вновь  искавшие  тепло,
Сожгли  сухую  мертвую  Березу.

...Но  кто  бы  знал,  присев  у  очага,
Что  там  горит  за  раскаленной  дверцей,
Дрова  ли,  угли  тронет  кочерга
Или  Березы  любящее  сердце?

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=621723
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 17.11.2015

наш город полный кавалер кленовых звезд…

наш  город  полный  кавалер  кленовых  звезд,
в  петлицах  ромбы  от  березы  и  осины,
околышек  рябин,  и  цвета  лососины
обшлаги  верб  сжимают  крепко  руку-мост

а  по  мосту  скользит  в  шинели  серой  дождь,
он  рядовой,  понятно,  старшему  по  званью
честь  отдает,  стуча  в  зонты  прохожим  ранним,
цепляясь  рукавом  за  телебашню-гвоздь

и  город  -  ярок,  величав,  как  славный  дож,  -
дождю  кивает  и  подманивает  стеком,
и  тот  спешит,  насквозь  пронзаем  человеком,
роняя  на  реку  волнение  и  дрожь

и  город,  полный  кавалер  кленовых  звезд,
идет  степенно  и  роняет  постепенно  
наград  осенних  и  отличий  груз  неценный,
и  дождь  ноябрьский  прячет  в  воду  их  -  под  мост

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=619867
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 10.11.2015

Извлечение капитана

Знаете,  чего  больше  всего  приходится  делать  детям?  Ждать.  Дня  рождения,  Нового  года,  летних  каникул,  маму  в  детском  саду,  обещанного  подарка,  внимания  вечно  занятых  родителей  или  даже  усыновления  –  ждать,  ждать  и  ждать.  И  дети  ждут,  терпеливо,  как  собаки  или  кошки  иной  раз  ждут  исчезнувших  куда-то  хозяев.  Животные,  бывает,  в  этом  ожидании  и  умирают,  а  дети  в  этом  растянутом  на  годы  ожидании  чаще  всего  просто  взрослеют.  Взрослым  тоже  приходится  ждать  –  зарплаты,  отпуска,  повышения,  дорогого  человека  из  какого-нибудь  далека,  но  у  них  куда  больше  дел,  и  ожидание  служит  привычным  фоном  взрослым  делам.  Так  за  делами  и  ожиданием  проходит  жизнь  –  оглянешься,  а  ее  уже  нет.  Ну,  или  ты  повзрослел.

Дольше  и  больше  всего  в  детстве  мне  приходилось  ждать  папу.  Уроженец  маленького  села  под  Запорожьем,  он  ушел  из  дому  в  шестнадцать  лет,  поступил  в  Херсонское  мореходное  училище,  а  сразу  после  учебы  отправился  в  моря.  Индийский  и  Атлантический  океаны,  торговые,  рыболовецкие  и  исследовательские  суда  –  вот  где  он  пропадал  десятки  лет.  Оттуда  он  возвращался  в  наш  городок  в  дельте  Днепра  –  в  Херсоне  он  встретил  мою  маму  и  поселился  в  этом  городе,  где  родились  я  и  мой  младший  брат.  Но  почти  вся  папина  юная  и  зрелая  жизнь  прошла  в  море;  в  последние  годы,  когда  многомесячные  рейсы  стали  слишком  большой  тяготой  для  отца,  он  работал  на  пассажирской  линии  Николаев-Стамбул,  а  потом  окончательно  сошел  на  херсонский  берег  и  осел  в  маленьком  пароходстве  на  должности  офицера  по  безопасности  мореплавания.  Теперь  он  на  пенсии  –  хозяйство,  уход  за  хворающей  мамой  и  недолгие  поездки  на  дачу  занимают  все  его  время.  Когда  папа  оставил  свое  «дальнее  плавание»  и  пересел  на  черноморского  «пассажира»,  он  подсчитал,  что  «чистого  моря»  в  его  жизни  было  двадцать  лет.  Вот  столько  же  в  нашей  жизни  было  и  чистого  ожидания  папы.

Капитаном  папа  стал  рано;  в  своем  пароходстве  с  интригующим  названием  ЮГРЫБПРОМРАЗВЕДКА  он  оказался  самым  молодым  среди  «кэпов».  Капитанов  всегда  не  хватало:  особые  превратности  моряцкой  судьбы  этому  способствовали.  Капитаны  то  и  дело  попадали  в  разные  переделки  и  передряги,  из  которых  иногда  выходили  уже  не  капитанами,  а  иной  раз  –  и  не  выходили  вовсе.  Поэтому  папа,  с  его  неукротимой  энергией  и  вечной  тягой  к  путешествиям,  из  морей  возвращался  ненадолго.

Стандартный  рейс  длился  четыре  месяца;  папа  обычно  делал  два-три  рейса  подряд,  а  в  отпуске  редко  бывал  дольше  месяца  –  поэтому  я  иногда  называл  его  «капитаном  долгого  плавания».  Неудивительно,  что  в  самые  мои  ранние  годы  я  успевал  папу  забыть  и  обращался  к  нему  с  нелепым  «дядя»;  он  рассказывал  потом,  что  я,  присмотревшись  к  «дяде»,  пробовал  потихоньку  его  окликнуть  «папой»  из  какого-нибудь  закутка.  И  вот  тогда  происходило  узнавание  и  случалась  встреча  с  папой,  а  не  с  «дядей».  После  радостных  и  бурных  объятий  мои  щеки  всегда  горели  –  уж  такая  у  папы  была  жесткая  щетина  на  щеках.

При  такой  морской  жизни  папы  и  маме,  и  мне,  и  брату  приходилось  подолгу  ждать.  Ожидание  наполняло  всю  нашу  жизнь;  мы,  дети,  об  этом,  правда,  особо  никогда  не  задумывались,  а  мама  об  этом  не  говорила.  Но  однажды  мне  в  руки  попал  пакет,  в  котором  хранилась  пачка  ветхих  писем  и  телеграмм.  Часть  их  была  отправлена  из  нашего  городка;  ответы  прибыли  в  наш  дом  со  всего  света:  Африка,  Индия,  Канарские  острова,  Персидский  залив,  изредка  –  Европа.  Я  не  прочитал  эту  переписку:  первая  же  раскрытая  мной  телеграмма  заканчивалась  словами  «живу  только  надеждой  на  встречу»,  и  мне  стало  неловко.  Я  уложил  письма  обратно  в  пакет,  а  пакет  вернул  на  место  –  в  глубину  секретера.  Потом  я  вспомнил,  что  когда-то  давно  уже  читал  именно  эту  телеграмму;  я  тогда  еще  удивленно  спросил  маму:  «Как  это  «живу  только  надеждой  на  встречу?»  Мама  засмеялась  и  спросила:
-  А  чем  же,  по-твоему?

-  Продуктами  питания,  -  назидательно  отвечал  я,  и  мама  расхохоталась  в  ответ.  Видно,  любил  я  «умничать»;  однако  смысл  такой  жизни  –  только  надеждой  на  встречу  –  был  мной  вполне  испытан  на  собственном  опыте  уже  тогда.

Вот  так  мы  и  жили  –  надеждой  на  встречу.  И  папа  нашу  надежду  не  обманывал  и  всегда  возвращался.  Судя  по  тому,  что  он  рассказывал  о  своих  приключениях,  шансы  на  такой  финал  ожидания  иной  раз  бывали  весьма  невысоки.  Такова  морская  жизнь;  помню,  как-то  папа  показывал  мне  свой  выпускной  альбом  из  «мореходки»  и  кратко  упоминал  судьбу  того  или  иного  курсанта.  Меня  поразило,  скольких  из  его  сверстников  уже  не  было  в  живых.  Кто-то  погиб  еще  во  время  учебы;  многие  не  вернулись  из  своих  плаваний  или  умерли  на  берегу  –  кто  от  профессиональных  болезней,  а  кто  –  от  избытка  авантюризма  и  от  бесшабашности.  Та  же  история  могла  быть  рассказана  и  моим  дядей;  он  тоже  «плавал»,  только  на  Тихом  океане.  Я  помнил  его  друзей,  которые  следом  за  ним  подались  в  дальнее  плавание;  дядя  мой  до  сих  пор,  слава  Богу,  жив  и  относительно  здоров,  а  вот  его  многие  друзья  так  и  остались  в  своем  дальнем  плавании  навсегда.

Конечно,  в  морской  жизни  бывали  и  другие  моменты,  ведь  не  одними  тяготами  море  манило  папу.  Однажды  в  трале  оказалась  латимерия  –  ископаемая  кистеперая  рыба,  ровесница  чуть  ли  не  динозавров.  Папа  утверждал,  что  это  был  первый  в  истории  случай  поимки  этого  доисторического  существа;  радист  немедленно  передал  на  берег  радиограмму  о  сенсации.  Берег  затребовал  подробного  научного  описания  рыбы  –  однако  к  тому  времени  матросы  уже  превратили  ископаемое  чудовище  в  строганину  и  съели  ее  под  водку.  Но  скандала  не  получилось:  с  тех  пор  латимерия  попадала  в  трал  регулярно.  «Места  знать  надо!»  -  заключал  папа  свой  рассказ  о  кистеперой  рыбе.  А  еще  будто  бы  хранился  в  багдадском  музее  невероятной  величины  групер  (еще  известный  как  мирроу),  тоже  пойманный  экипажем  отца  и  переданный  музею  в  дар.  Впрочем,  посмотреть  на  эту  рыбину  после  «Бури  в  пустыне»,  наверное,  уже  нельзя.

Ожидание,  как  я  его  помню  из  самого  раннего  детства,  ощущалось  особенно  остро  непосредственно  перед  возвращением  папы.  Месяцы  протекали  незаметно,  а  вот  дни  и  часы  –  нет;  казалось,  время  остановилось,  а  часы  бессовестно  врут.  А  потом  –  вдруг,  всегда  неожиданно  –  у  подъезда  останавливалась  бледно-желтая  «Волга»  с  шашечками,  и  на  сушу  выгружался  папа.  Но  чаще  бывало  так,  что  я,  измаявшись  ожиданием  у  подъезда,  убегал  куда-то  ненадолго,  и  момент  папиного  приезда  пропускал;  однако  стоило  войти  в  лифт,  как  факт  папиного  прибытия  становился  неоспоримым.  Я  узнавал  об  этом  по  запаху.  Только  папа  во  всем  нашем  доме  курил  «Мальборо»  –  а  тогда  «Мальборо»»  бывали  только  американскими,  никаких  лицензий  или  там  подделок.  Запах  этот  в  лифте  я  распознавал  сразу;  мне  тогда  казалось,  что  лифт  застрял  –  так  неспешно  он  взбирался  на  наш  пятый  этаж.  И  я  ни  разу  не  ошибся  –  папа  уже  был  дома;  он  хватал  меня,  мы  обнимались  и  расцеловывались,  и  мои  щеки  снова  горели,  оцарапанные  его  медной  щетиной…

Но  иногда  папино  отсутствие  становилось  болью;  бывали  такие  радостные  и  горестные  моменты,  когда  мне  очень  хотелось,  чтобы  папа  был  рядом.  И  тогда  я  забирался  в  его  шкаф  и  примеривал  на  себя  его  китель  и  фуражку  с  «крабом»  -  так  мирные  моряки  называли  черную,  шитую  золотом  кокарду  на  своих  головных  уборах.  Впрочем,  папе  вполне  можно  было  бы  носить  и  кокарду  военно-морскую  –  он  совершил  несколько  походов  в  Персидский  залив,  доставляя  снабжение  советской  военной  эскадре.  Много  лет  спустя  он  даже  получил  своего  рода  награду  за  те  опасные  походы  –  ведь  ходить  приходилось  через  минированные  воды,  а  иногда  –  даже  и  под  атаками  тамошних  пиратов.  Уже  после  распада  СССР,  в  независимой  Украине,  папе  за  его  ратные  труды  дали  статус  «участника  боевых  действий»  и  все,  что  к  нему  прилагается:  скидку  на  коммунальные  услуги  и  некоторые  виды  обязательного  страхования.  Пенсия  у  него,  впрочем,  осталась  минимальной,  совсем  не  боевой;  наверное,  из-за  странностей  нашей  пенсионной  системы,  а  не  из-за  скромности  папиных  заслуг.

Припоминаю,  однажды  зимой,  незадолго  до  Нового  года,  мне  снова  стало  остро  недоставать  отца.  По-моему,  все  вместе  мы  встречали  этот  праздник  всего  несколько  раз;  мне  очень  хотелось,  чтобы  папа  оказался  дома  –  хотя  бы  ненадолго.  Я  бродил  по  квартире  и  вокруг  елки,  слушал  невнятное  бормотание  телевизора,  глухой  шум  воды  в  ванной,  шаги  и  гудение  лифта  в  подъезде,  смотрел  на  темные  окна  –  нет,  ничто  не  обещало  мне  чуда.  Папа  приедет  нескоро.

Я  открыл  папин  шкаф  и  натянул  на  себя  его  старый  капитанский  китель  и  фуражку  с  «крабом»  –  но  тоска  от  этого  только  усилилась.  Мне  сейчас  совсем  не  хотелось  превращаться  в  папу  или  в  его  подобие  –  мне  хотелось,  чтобы  папа  сам  немедленно  вошел  в  дверь,  обхватил  меня  сильными  руками,  приподнял,  прижал  к  себе  и  больно,  до  волдырей,  оцарапал  щеку  и  даже  ухо  своей  небритой  щекой.  А  еще  потом  бы  наступил  Новый  год,  начались  зимние  каникулы,  но  сначала  –  пусть  приедет  папа!

Бывает  такое  невыносимое  состояние,  когда  поделать  ничего  нельзя,  чтобы  получить  желаемое,  и  ничего  не  делать  –  тоже  нельзя.  Вот  именно  это  свалилось  на  меня  между  папиным  шкафом  и  бесполезной  новогодней  елкой  –  нужно  было  что-то  немедленно  предпринять.  И  я  выгреб  из  шкафа  папины  вещи  и  потащил  их  к  дивану  перед  телевизором.  Китель,  куртка,  джинсы,  туфли,  шарфы  –  все  пошло  в  ход.  Через  несколько  минут  на  диване  сидел  «папа».  Вместо  головы  я  приладил  ему  круглую  дурацкую  подушку,  изображавшую  какое-то  языческое  солнце,  и  водрузил  на  нее  папину  черную  шапку-ушанку  (она  хранилась  дома,  потому  что  папа  тогда  находился  в  «низких  широтах»,  где-то  у  берегов  экваториальной  Африки,  где  теплые  вещи  ни  к  чему).

Чучело,  конечно,  папу  напоминало  мало,  только  одеждой,  но  я  хотя  бы  избавился  от  разрывавшего  меня  желания  что-то  поделать  с  тем,  с  чем  поделать  ничего  нельзя.  Я  уселся  в  кресло  и  принялся  созерцать  своего  «капитана»,  только  что  извлеченного  прямо  из  экваториальных  широт.  Я  перебирал  в  памяти  его  морские  истории  и  тосковал  о  нем  безмерно…

Я  и  не  заметил,  как  стих  шум  воды  в  ванной,  и  в  комнату  вошла  мама;  на  ней  был  халат,  накинутый  поверх  ночной  сорочки.  Она  сделала  несколько  шагов  и  тут  заметила  «папу»  на  диване  перед  телевизором;  мама  с  коротким  вскриком  запахнула  халат  на  груди  и  бежала  в  коридор…

Потом,  когда  «папа»  был  мной  уже  разобран,  а  его  одежда  и  дурацкая  подушка-солнце  вернулись  на  свои  места,  мама  рассказала  мне,  что  приняла  чучело  за  кого-то  из  папиных  коллег,  прибывших  от  него  с  каким-то  известием.  Она  прекрасно  знала,  что  папа  никак  не  мог  вдруг  перенестись  из  Центральной  Восточной  Атлантики  –  ЦВА  –  на  наш  диван;  она  ждала  его,  ждала  терпеливо  и  всем  сердцем,  как  умеют  ждать  женщины,  животные  и  дети,  но  еще  она  слишком  хорошо  знала,  как  все  устроено  во  взрослом  мире.  Нет,  папа  никак  не  мог  появиться  в  доме  в  тот  день.  Поэтому  мама  только  испугалась,  повстречав  в  квартире  незнакомого  мужчину.  Да,  дурацкая  вышла  шутка;  меня  оправдывало  только  то,  что  я  совсем  не  шутил…

…Папа  всегда  подтрунивал  над  моим  детским  желанием  стать  моряком,  от  чего  оно  только  усиливалось.  А  может,  он  тогда  тоже  допускал  такую  возможность?  Первая  книга,  которую  я  самостоятельно  прочитал,  оказалась  «Робинзоном  Крузо»  -  и  только  потому,  что  папа  читал  мне  ее  вслух.  Я  до  сих  пор  помню,  как  мне  хотелось  прочесть  ее  самому  –  когда  же  я  действительно  начал  ее  читать,  у  меня  в  голове  звучал  голос  папы  –  моего  самого  авторитетного  Робинзона  и  самого  любимого  капитана.  Когда  я  подрос,  папа  категорически  запретил  мне  поступать  в  мореходное  училище,  но  к  тому  времени  у  меня  уже  не  оставалось  намерений  бороздить  моря-океаны.  И  я  избрал  сухопутную  профессию;  пока  я  еще  не  знаю,  благодарить  ли  мне  папу  (да  и  себя)  за  такой  выбор,  но  думаю,  что  мои  дети  должны  быть  за  него  благодарны  своему  деду.  Уж  им-то  не  придется  сооружать  «папу»  из  старой  куртки,  джинсов  и  подушки  –  ведь  я  не  навязал  им  необходимость  ждать  меня  из  таких  краев,  откуда,  бывает,  и  не  возвращаются.  Мне  такая  ответственность  не  по  плечу.  Моим  детям,  конечно,  тоже  придется  чего-то  или  кого-то  ждать  в  этой  жизни  –  но  это  ожидание  станет  их  собственным  выбором.  А  я  –  вот  он,  всегда  рядом;  обнимут  –  я  и  оцарапаю  их  щеки  своей  медной  щетиной…

Спасибо  тебе,  папа.

2015

Друк:  Фамилия  -  1/2016.  Иллюстрация  -  оттуда  же.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=618366
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 04.11.2015

понад водою висіяло зерня…

понад  водою  висіяло  зерня,
і  гострий  пагін  проникає  долі,
і  бик  осяйний  мріє  у  стодолі
крізь  кратерів  малопомітне  терня

запала  тиша.  мовчанка.  ні  звуку,
і  на  осиці  лист  не  ворухнеться,
занадто  тихо!  -  видно,  не  минеться,
готує  жовтень  грізне  у  науку

і  аж  до  ранку  котиться  луною
напруга  тиші,  негнучке  чекання,
передчуття  невинного  заклання
або  рятунку  з  явною  виною

і  десь  вода  шепоче  -  поруч,  рядом:  
усе  стає  благою  давниною,
і  зерня  навесні  озиминою,
і  жовтень  стане  завтра  листопадом...

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=617229
рубрика: Поезія, Пейзажна лірика
дата поступления 30.10.2015

радость небольшая

...и  вдруг  тепло,  за  ветром  поспешая,
плеснет  в  глаза  последних  быстрых  красок,
на  красные  и  желтые  кирасы
плеснет  легко,  и  радость  небольшая
прошелестит  вдоль  стынущей  террасы

и  полетит  листвой  и  мятым  краем
газет,  листовок,  сорванной  афиши,
и  строчками  неловких  пятистиший
звучит  октябрь,  ничем  не  уязвляем
в  уже  подсохшей,  но  короткой  нише

тепло  запрыгнет  -  ласковый  звереныш  -
на  звонкий  вскрик  последнего  трамвая,  
и  едет  "зайцем"  радость  небольшая,
а  контролёр,  печалью  умудренный,
теплу  билет  бесплатно  отрывает...

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=616292
рубрика: Поезія, Городская (урбанистическая) поезия
дата поступления 26.10.2015

Октябрь (Держит в желтых зубах…)

Держит  в  желтых  зубах
Самокрутку  из  палой  листвы
И  глядит  в  небесах
На  упругое  тело  плотвы,
Нагулявшей  к  зиме
И  на  срок,  как  вернется  весна,
Сантиме-,  дециме-,
Километры  усталого  сна,
Затворяет  замки́,
Приоткрытые  лето  тому,
Гладит  спину  реки,
Шепчет  ей:  "Собирайся  в  тюрьму,
Да  не  бойся,  река,
Может,  выйдет  тебе  и  УДО,
Растворя-,  рассека-
Раздвигающий  скопище  льдов
Странноватый  режим..."
Ворошит,  как  лото,  острова,
Выбирает  на  "лжи-"
Из  рыбацкой  ушицы  слова,
Шевелит  с  желтизной
Сочетание  дней  и  дымов,
И  фальшивой  казной
Осыпает  и  льет  неимо́-
Ве́рный  северный  свет
На  притихший,  потухший  в  золу,
Заглотавший  таблет-
И  айпадную  ленту-смолу,
Увядающий  ниц
И  неслышно  звеня-  и  дробя-
Щий  на  сетке  ресниц
Киев-город  в  плену  октября.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=614650
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 20.10.2015

кем мы были друг другу?

кем  мы  были  друг  другу?  -  никем.  суета,
лотерейный  интим  с  номерами  на  полках...
на  дистанции  дальней  отсюда  -  туда
кривошипы  снуют,  как  снуют  кривотолки

и  украдкою  взгляды,  пустые  слова,
слава  Богу,  пустые  -  такая  вот  милость,
многотонна,  колес  монотонно  молва
повествует,  как  жизнь  между  делом  случилась

замелькают  за  окнами  степь  да  луна,
и  спешат  рецидивы  дорожной  болезни:
аппетит.  разговор.  перекур  у  окна
и  влезающий  в  горло  разбойник  из  песни

а  потом,  отразившись  в  квадрате  окна,
остановится,  спросит  подробность  маршрута
незнакомка  в  пальто  золотого  сукна,
мимоходом  луною  одета-обута

а  потом  еще  слово  и  слово  за  два
перестука  до  точки  "сюда"  невозврата,
е-четыре-е-два  -  различимы  едва
и  границы,  и  цвет  между  нами  квадрата

а  потом  ничего.  тишина,  пустота.
станционный  фонарь.  белый  домик  у  поля.
многорука,  сливается  тень  от  куста
с  нечитаемым  вслух  этой  ночи  паролем

а  потом  будет  утро,  иные  дела.
проводник  поторопит:  сдавайте  постели,
подстаканник  крадется  по  краю  стола,
тяготея  упасть,  как  и  мы  тяготели

или  мне  показалось?  ведь  поезд  "туда"
нас  уносит  на  время  -  такая  вот  малость  -
в  никогда  не  видавшие  нас  города,
неслучайная  жизнь  где  у  нас  получалась

или  ей  показалось?  ведь  рано  в  бега
ударяться  отсюда,  когда  на  пределе
обретаешь  в  себе  дорогого  врага  -
кто  дороже-то  ей,  ну,  на  самом-то  деле?

кем  мы  стали  друг  другу?  -  никем.  поезда
предлагают  услугу  в  манере  медведя:
начинаем,  казалось,  с  пустого  листа,
а  всего-то  мы  вместе  на  поезде  едем

остановка.  перрон.  торопливо  она,
да  и  я  торопливо  -  ведь  жизни  так  мало!  -
отразившись  мгновенно  в  квадрате  окна,
покидаем  вагон  и  пределы  вокзала

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=607607
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 18.09.2015

Сен-Сентябрь

В  сентябре  обнаружен  французский  акцент:
Сен-Сентябрь,  просиявший  на  склонах  Монмартра,
Проливает  Люмьер  отставных  кинолент
На  кривые  Ботсада  в  системе  Декарта.

Сен-Дени,  сен-огни,  Сен-Сентябрь  у  Ворот,
Разыгравшись  не  в  шутку,  проводит  замену
В  атмосферной  игре  и  пенальти  берет,
Забивая  в  ответ  вратарю  Сен-Жермена

А  потом,  подчищая  закатный  нагар,
Посвистит  Сен-Сентябрь,  и  выходит  степенно
Его  друг,  собутыльник  и  врач  сен-бернар
И  бочонок  кладет  на  святое  колено

И  парижская  речь-ка  в  заколках  мостов
Просочилась  в  подольские  говор  и  воду,
На  французский  манер  произносит  "шусто́в"
Сен-Сентябрь,  янтаря  доливая  в  природу

Прибывает  столица  -  вокзал  Сен-Лазар,
Сен-Сентябрь  встречает,  ароматен,  как  трюфель,
Принимает  и  держит  ритмичный  удар
В  облака  заходящих  ботинок  и  туфель

И  гостям  предлагает  накинуть  вуаль
И  укрыться  от  лета  под  краскою  сепий,
Над  Майданом  возводит  звезду  Этуаль
И  гостей  заодно  -  в  превосходную  степень.

2015


Примечания:
Люмьер,  Lumier  -  фр.  "свет",  братья  Люмьер,
родоначальники  кино
Этуаль,  Etoile  -  фр.  "звезда",  площадь  Этуаль  в  Париже
Сен-Лазар  -  один  из  вокзалов  Парижа
Декарт,  Рене  -  математик,  философ,
изобретатель  аналитической  геометрии,
которая  позволила  перевести  исследование
геометрических  свойств  кривых  и  тел
на  алгебраический  язык,  то  есть
анализировать  уравнение  кривой
в  некоторой  системе  координат
Сен-Дени  -  аббатство  в  пригороде  Парижа,
главный  монастырь  Франции  в  Средние  века
Сен-Жермен  -  футбольный  клуб  Парижа

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=605700
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 10.09.2015

Дыр-дыра

Из  простейших  простейшая  в  детстве  игра
Привлекала  азартом,  гнала  по  сусекам,
Мы  пронзительным  "дыр"  (или  "дын"?)  -  "дыр-дыра"!
Извлекали  на  свет  из  дыры  человека.

Мы  взрослели,  седели,  другие  дела
Возбуждали  азарт  и  служили  успеху,
Но  потом  незаметно  опять  начала
Нас  преследовать  эта  шальная  утеха.

"Дыр-дыра...  дыр-дыра..."  -  оставалась  дыра,
За  столом  нашим  в  тесном  кружке  недостача,
Высыхали,  немея,  в  квадрате  двора
Чьи-то  окна  пустые,  как  слезы  собачьи.

И  по  кругу,  по  кругу,  по  кругу  она
Все  ходила,  искала  и  нежно  шептала:
"Дыр-дыра...  дыр-дыра..."  -  и  опять  у  окна
И  на  зеркале  черная  тень  повисала.

И  вплетая  себя  в  потемневшие  дни  -
Перелет,  недолет,  холостая  тревога  -
То  и  дело  мелькнут  и  погаснут  огни
Экипажа  на  службе  у  Господа  Бога.

Поневоле  убежище  смотришь  себе,
Ведь  нашла  уже  многих  -  гнушаться  ль  тобою?
"Дыр-дыра"  притаилась  во  всякой  судьбе
И  за  всякой  следит  головой,  головою.

Тянет  к  свету,  надежнее  свет  темноты,
Когда  "дыр"  приготовил  такой-то  водящий!  -
В  арсенале  ее  жестяные  цветы,
Две  лопаты,  автобус  и  узенький  ящик.

Вот  сидеть  бы  с  друзьями  у  тела  костра,
Слушать  ночь  и  в  ней  звуки  любые,  любые,
Лишь  не  этот  один:  "дыр-дыра...  дыр-дыра...",
За  которым  идут  только  точки  немые.

Или,  может,  иначе?  Вскочить  налегке,
Прокричать  в  темноту:  "Я  тут  нынче  за  дыра!"
И  бродить,  от  живых  навсегда  вдалеке,
Оставляя  следов  оборонных  пунктиры?

Только  страшно  во  тьме  одному  без  огня,
Да  и  случай,  гляди-ка,  сведет  с  "дыр-дырою",
И  кто  первым  свой  "дыр!"  прокричит  -  непоня...
Впрочем,  нет.  Перепутал  с  другою  игрою.

Не  спеши,  "дыр-дыра",  не  гони,  погоди.
Что  там?  Дерево,  сын  и  уютный  домишко?
Чуть  подальше  ходи,  чуть  подольше  води,
Дай  еще  подкопить  мне  на  тощей  сберкнижке!

А  еще  -  ты  не  знаешь?  -  на  поле  зарыл
Я  на  счастье  монету  как  символ  зарока.
Черт  с  ним,  счастьем!  -  Друг  другу  прошамкаем  "дыл"
На  исходе  у  самого  долгого  срока?

Согласилась  как  будто...  Сухая  кора
Занимается  с  легкой  искристою  песней,
И  глядит  через  пламя  дыра  "дыр-дыра",
И  роняет  сквозь  зубы,  что  торг  -  неуместен.

Ну  и  ладно,  подруга,  не  будем  о  том,  
Где,  когда,  для  чего  и  в  каковской  манере.
Хоть  одно  мне  скажи:  после...  будет  "потом"?
Улыбнулась  она:  воздается  по  вере!

Из  простейших  простейшая  эта  игра
Лишена  разночтений,  как  слово  "аптека",
И  неслышное  "дыр"  (или  "дын"?)  -  "дыр-дыра"
Прозвучит  и  уложит  в  дыру  человека.

Но  и  в  ней  есть  азарт;  не  счастливый  исход
Или  после  мучений  -  в  эмали  нирвана,
А  всего  лишь  одно:  необъявленный  счет
До  последней  черты  ее  тайного  плана.

Призабудешь  о  том  и  возлюбишь  шесток,
На  котором  висеть  над  одним  неизвестным,
"Дыр-дыра...  дыр-дыра..."  -  это  просто  сверчок
Под  окном  затянул  полуночную  песню.

2015

*Возглас  "дыр-дыра"  при  игре  в  прятки  или  жмурки
имеет  региональные  особенности:
где-то  кричат  "дын-дыра",  где-то  "дыл-дыра",
где-то  "дыр-дыра".  Подробности  доступны  в  Сети.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=605035
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 07.09.2015

Коробочка

Петька  сидел  на  лавке  во  дворе  и  скучал.  Делать  ему  было  совершенно  нечего:  все  прочие  малолетние  жители  двора  разъехались  –  кто  на  дачу,  кто  на  море,  кто  к  бабушке.  Летние  каникулы  вступили  в  свои  права,  и  тому,  кто  остался  в  городе,  ничего  теперь  не  полагалось,  кроме  жары  и  скуки.

Петька  проследил  взглядом  за  голубем,  который  спланировал  с  крыши  к  мусорным  бакам,  и  решил  сходить  в  соседний  двор.  Там  проживал  Витька;  не  друг  он  был  Петьке  и  не  приятель,  так,  сосед-знакомый.  Петька  с  Витькой  не  водился,  потому  что  Витька  был  на  год  или  два  старше,  да  еще  и  по-хитрому  смышлен.  Обязательно  что-нибудь  такое  придумает,  от  чего  простодушному  Петьке  выходили  одни  неприятности.  Но  на  безрыбье  и  рак  рыба!  –  и  Петька  поднялся  на  третий  этаж  и  постучал  в  двери  Витькиной  квартиры.

Дверь  отворилась,  Витька  выглянул,  быстро  сказал  Петьке:
-  Занят!  Выходи  через  час,  такую  штуку  покажу!  Изобретение  века!  –  и  захлопнул  дверь.

Петька  мигом  забыл  обо  всех  прежних  Витькиных  проделках  –  шутка  ли,  изобретение!  Петьке  никогда  в  голову  не  приходили  никакие  изобретения,  а  вот  истории  об  изобретателях  он  читать  любил,  и  изобретателям  всегда  завидовал.  Это  же  так  непросто!  –  придумать  и  изготовить  что-то  такое,  чего  раньше  не  было,  однако  потом  оказалось,  что  без  этого  –  никак.  Обычную  скрепку  –  и  ту  кто-то  должен  был  выдумать.  Правда,  скрепка  служила  плохим  примером:  тот,  кто  ее  изобрел,  ни  славы,  ни  богатства  не  заработал,  и  вообще  –  умер  в  нищете  и  забвении.  Зато  вот  Эдисон  в  забвении  и  нищете  не  умер.

И  сжигаемый  любопытством  и  терзаемый  предвкушением  Петька  отправился  во  двор  –  ждать  Витьку.

Часа  через  два  из  подъезда  вышел  Витька.  Петька  привскочил  с  лавки  и  чуть  не  закричал  «ты  же  говорил  через  час?!»,  однако  Витькино  поведение  заставило  его  замолчать  и  вообще  очень  удивило.  Витька  шел  неуверенным,  каким-то  лунатическим  шагом;  при  этом  он  держал  в  руке  маленькую  черную  коробочку.  От  коробочки  тянулся  белый  витой  провод  к  наушникам  на  Витькиной  голове.

Витька  сделал  несколько  шагов,  остановился  и  закрыл  глаза.  Постояв  так  немного,  он  осторожно  повернулся  к  Петьке  всем  телом,  медленно  поднял  руку  и  сказал  странным  голосом:
-  Петька…  Подойди  чуть  ближе…  Только  медленно  иди.

Петька  подчинился,  во  все  глаза  глядя  на  Витьку  и  черную  коробочку  в  его  руке.  Витька  предостерегающе  выставил  ладонь:
-  Стой!  Сделай  еще  шаг…  Еще…  Стой!  Слышу!

Петька,  который  теперь  стоял  к  Витьке  довольно  близко,  спросил  шепотом:
-  Что  слышишь?

Витька  открыл,  наконец,  глаза  и  с  довольным  видом  ответил:
-  Это  –  мое  изобретение.  Я  только  что  его  испытал.  Читает  мысли.  Вот  это  я  и  слышу  –  твои  мысли,  Петька!

Петька  недоверчиво  посмотрел  на  коробочку  и  наушники  и  спросил  Витьку:
-  А  что  я  сейчас  думаю?

Витька  послушал  чего-то  в  своих  наушниках  и  ответил:
-  Ты  мне  не  веришь…  А  вот  теперь  ты,  Петька,  думаешь,  как  бы  себе  такую  штуку  раздобыть.

Петька  обмер:  именно  эти  мысли  пронеслись  у  него  в  голове.  Но  как?!  Возможно  ли  это?

А  Витька,  хитро  усмехаясь,  тронул  Петьку  за  плечо  и  сказал:
-  Не  дрейфь.  Я  буду  новый  прибор  строить,  мощнее,  а  то  через  этот  мысли  плохо  слышно  и  помех  много.  А  этот  –  хочешь,  продам?

И  Витька  назвал  цену  -  сумма  была  для  человека  восьми  лет  от  роду  просто  баснословной.  Петька  даже  не  стал  спрашивать  у  Витьки,  что  за  мысли  теперь  носились  в  его  голове,  уж  так  ему  стало  горько.  Он  повернулся  и  зашагал  домой  –  гулять  ему  больше  совсем  не  хотелось.

По  пути  домой  в  голове  у  Петьки  шевелились  разные  мысли,  одна  другой  мрачнее,  -  хорошо,  что  Витька  со  своим  прибором  их  не  слышал.  Думал  Петька  о  том,  что  вот  кому-то  выпадает  удача  делать  изобретения  и  открытия,  а  кому-то  достается  совсем  жалкий  удел  –  только  завидовать,  и  даже  купить  они  себе  ничего  стоящего  не  могут.  О  таких  людях  потом  никто  не  вспоминает,  и  в  книжках  о  них  не  пишут,  и  в  школе  не  рассказывают.  Жизнь  у  них  серая  и  неинтересная.  Им  ни  в  чем  и  никогда  не  везет.  Даже  во  время  летних  каникул  они  безвылазно  сидят  в  городе  и  завидуют  своим  счастливым  товарищам,  которые  плещутся  в  морях,  речках,  озерах  и  прочих  водоемах…

Пока  Петька  добрался  до  своей  квартиры,  его  мрачные  мысли  приобрели  криминальный  оттенок.  Испытывая  одновременно  и  страстное  желание  приобрести  чудесный  прибор,  и  острый  стыд,  Петька  размышлял  о  том,  что  исчезновение  одной  купюры  из  шкатулки,  в  которой  мама  держала  деньги  на  хозяйственные  расходы,  заметным  станет  не  сразу.  Пожалуй,  даже  совсем  не  скоро  станет  заметным  –  а  тем  временем  Петька  с  помощью  волшебной  коробочки  раздобудет  еще  и  не  такие  деньги.  Как  именно  он  их  раздобудет,  Петька  даже  не  предполагал:  это  наверняка  несложное  дело  можно  будет  обдумать  потом,  толку  ли  ломать  голову  сейчас,  если  коробочки  все  равно  нет?

В  квартире  стояла  тишина,  только  как  будто  на  кухне  раздавались  равномерные  удары  –  это,  наверное,  вода  капала  из  неплотно  закрытого  крана.  Петька,  словно  бы  даже  не  принимая  никаких  решений  и  совсем  не  думая,  пошел  прямо  к  маминой  шкатулке.  Когда  он  проходил  мимо  высокого,  до  потолка  зеркала,  он  кратко  глянул  в  него  и  не  узнал  себя:  в  желто-сером  стекле  отразился  какой-то  перепуганный,  взъерошенный  мальчик,  с  чужими  глазами  и  перекошенным  ртом.  Гулкие  удары  капель,  доносившиеся  с  кухни,  участились,  вот  странно…  Петька  сделал  шаг  к  зеркалу,  половица  пронзительно  скрипнула  под  его  ногой,  и  тогда  он  сорвался  с  места,  подбежал  к  шкатулке  и  схватил  ее  со  стола.

Петька  раскрыл  шкатулку  и  потащил  из  нее  верхнюю  купюру.  Где-то  за  спиной  снова  высоко  скрипнула  половица,  Петька  вздрогнул  и  уронил  на  шкатулку  на  пол.  Шкатулка  раскрылась,  и  деньги  вывалились  из  нее,  образовав  на  дощатом  полу  разноцветный  веер.  Петька  обернулся  –  никого.  Тишина,  страшная,  мертвая  тишина,  только  капли  на  кухне…  да  нет,  это  вовсе  не  капли,  и  не  на  кухне,  это  в  голове  тяжко  и  быстро  стучит…

Петька  опустился  на  колени  рядом  со  шкатулкой  и  взял  из  веера  какую-то  купюру.  Он  даже  не  видел,  какую  именно,  потому  что  перед  глазами  его  плыли  цветные  пятна  и  круги.  Зажав  купюру  в  кулаке,  Петька  опрометью  кинулся  во  двор.

Сделка  была  совершена  моментально.  Витька  ушел  домой,  а  Петька  нахлобучил  на  голову  наушники  и  принялся  искать  подходящий  объект  для  экспериментов.  Однако  двор  был  по-прежнему  пуст;  тогда  Петька  подкрался  поближе  к  кошке,  дремавшей  на  подоконнике  квартиры  первого  этажа,  направил  на  нее  коробочку  и  замер,  прислушиваясь.

Кошка  насторожилась,  повела  ухом  и  раскрыла  один  глаз.  Петька  сосредоточился  и  даже  зажмурился,  вслушиваясь,  однако  в  наушниках  он  услышал  только  тихое  шипение  и  далекое  потрескивание  –  наверное,  те  самые  помехи,  о  которых  говорил  Витька.  Петька  на  секунду  засомневался  в  достоинствах  прибора,  однако  потом  он  раскрыл  глаза  и  заглянул  в  зеленый  кошачий  глаз  –  там  было  пусто,  совершенно  пусто.  «У  животных  нет  мыслей!»  -  озарила  Петькину  голову  догадка.  Посмотрев  снисходительно  на  кошку,  которая  с  тревожным  видом  спрыгнула  с  подоконника  и  укрылась  в  подвале,  Петька  отправился  в  ближайший  сквер  –  попытать  своего  исследовательского  счастья  там.

Сквер  был  маленький  и  неухоженный.  Из  пяти  скамеек  три  были  сломаны,  цветочные  куртины  превратились  под  летним  солнцем  в  неопрятные  гербарии.  Посреди  сквера  на  маленьком  постаменте  стоял  поясной  памятник  какому-то  мыслителю.  Мыслитель,  видимо,  происходил  с  Востока,  потому  что  голову  его  украшала  чалма;  род  занятий  мыслителя  выдавала  толстая  книга,  которую  мыслитель  бережно  обнимал.  Однако  обычно  на  его  чалме,  плечах  и  книге  дремали  голуби,  поэтому  мыслитель  больше  смахивал  на  ученого-орнитолога  или  завзятого  голубятника.

Петька  застал  в  сквере  только  одного  человека  –  сегодня,  как  и  всякий  другой  день,  на  одной  из  уцелевших  скамеек  сидел  смешной  старик  и  читал  газету.  Петьке  он  казался  смешным,  потому  что  у  старика  был  огромный  круглый  живот,  который  висел  так  низко,  что  казалось,  будто  старик  вовсе  не  имел  никакого  живота,  а  просто  прикрывал  своей  свободной  рубашкой  напольный  глобус,  установленный  между  его  ног.  А  еще  у  старика  была  обширная  пятнистая  лысина,  вокруг  которой  дыбом  стоял  венчик  седых  волос.  Петька  подобрался  поближе  к  старику,  вытянул  руку  с  черной  коробочкой  и  прислушался.  Сначала  он  услышал  тихое  шипение,  потом  –  треск  помех,  потом  вдруг  среди  помех  и  шипения  ясно  и  чисто  прозвучало  одно  слово  –  «маяк».  Услышав  это  слово,  Петька  чуть  не  подпрыгнул  на  месте,  однако  после  этого  «маяка»  из  наушников  исчезли  и  помехи,  и  шипение.  Теперь  в  них  стояла  полная  тишина  –  точно  такая  же,  как  в  квартире,  когда  Петька  взял  деньги  из  маминой  шкатулки…

Воспоминание  об  этих  деньгах  нахлынуло  на  Петьку  вдруг  и  унесло  все  мысли  о  коробочке,  которая,  конечно  же,  оказалась  очередной  Витькиной  проделкой.  Это  же  Петька  взял…  не  взял,  а  ук…  нет.  Он  не  мог  даже  мысленно  произнести  слово  «украл»,  как  будто  некто  строгий  и  даже  безжалостный,  с  настоящим  прибором  для  чтения  мыслей,  тотчас  бы  эту  мысль  услышал,  схватил  бы  Петьку  за  плечо  твердыми  пальцами  и  привлек  бы  к  какой-то  страшной  ответственности.  Петькины  глаза  налились  слезами,  в  носу  защипало,  рука  с  бесполезной  коробочкой  бессильно  повисла,  второй  рукой  он  стянул  с  головы  мертвые  наушники,  а  потом  зарыдал  –  сразу  и  в  голос.

Старик,  который  отложил  свою  газету  и  с  интересом  наблюдал  за  Петькой,  заговорил:
-  Чего  ты  плачешь,  малыш?  –  голос  его  оказался  сочным  и  глубоким,  и  Петька  моментально  проникся  к  старику  доверием  и  начал  сбивчиво  повествовать  о  своем  несчастье.  Давясь  слезами  и  судорожно  всхлипывая,  Петька  вывалил  все  и  сразу:  и  неудавшиеся  каникулы,  и  подлого  Витьку  с  его  изобретением,  и  мамины  деньги,  и  еще  много  всяких  несправедливостей  мира,  которые  сейчас  ни  с  того,  ни  с  сего  вспомнились  Петьке.

Старик  выслушал,  обхватил  пухлыми  руками  свой  обширный  живот,  поулыбался  и  сказал:
-  Да  уж,  история,  нечего  сказать.  Ты,  конечно,  хорош!  Сам-то  понимаешь,  что  сделал?  Дал  себя  Витьке  обмануть,  это  как  минимум.  А  деньги  –  это  как?  Дела,  брат!  Дела!  –  и  старик  покрутил  своей  лысой  головой,  отчего  седой  венчик  волос  пришел  в  движение  и  засиял  на  солнце.  Петька  присел  рядом  со  стариком  на  скамейку,  втянул  голову  в  плечи  и  вздохнул.  Понимал  он  теперь  решительно  все,  кроме  одного:  как  вернуть  краденые  деньги.

Старик  легонько  ткнул  Петьку  пальцем  в  плечо  и  сказал:
-  А  Витька-то  –  изобретатель!  Только  он  твои  мысли  без  прибора  прочитал,  смотри,  какой  смышленый,  просто  гений.  Верно  он  все  понял:  сначала  человек,  конечно  же,  не  верит  в  прибор  для  чтения  мыслей,  потому  что  так  не  бывает,  а  когда  ему  подтверждают:  вот,  ты  не  веришь!  –  загорается  желанием  такую  коробочку  и  себе  приобрести…  А  зачем  она  тебе,  мальчик?

Петька,  угнетенный  таким  простым  разоблачением  Витькиного  фокуса  с  «чтением  мыслей»  даже  больше,  чем  кражей,  пожал  плечами.  И  в  самом  деле,  зачем?  Да  это  ладно,  с  деньгами  бы  разобраться…

-  Не  знаешь?  И  я  не  знаю:  ведь  только  вот  эти  две  мысли  и  можно  «прочитать»  таким  прибором,  уважаемый!  –  сказал  старик,  а  потом  хлопнул  в  ладоши  и  скомандовал:
-  Ну-ка,  встать!  Видишь  аптеку  на  углу?  Ступай  туда  живо,  спроси  Марьванну.  Запомнил?  Только  не  Людмилу  Павловну,  а  Марьванну.  Повтори!  –  Петька  повторил.

-  Скажи  Марьванне,  что  Ивану  Петровичу  халат  нужен,  срочно.  Ступай!  –  и  Петька  побежал  в  аптеку.

В  аптеке  тощая  Людмила  Павловна  выслушала  Петьку  с  самым  недоверчивым  видом,  но  когда  он  упомянул  Ивана  Петровича,  мгновенно  позвала  Марьванну.  Полная  Марьванна,  у  которой  под  халатом,  похоже,  прятался  такой  же  напольный  глобус,  как  и  у  старика  из  сквера,  выслушала  Петьку,  кивнула  и  вынесла  ему  из  комнаты  за  белой  дверью  с  табличкой  «Провизорская»  белоснежный,  пахнущий  свежестью  сверток.

В  сквере  старик  развернул  сверток,  оказавшийся  халатом,  облачился  в  него,  спрятал  в  карман  коробочку  и  наушники  и  приказал  Петьке:
-  Веди!  Где  там  твой  изобретатель  Витька?  –  и  они  отправились  к  Витьке.

У  подъезда  старик  взъерошил  седые  волосы  и  водрузил  на  нос  массивные  очки  с  толстыми  стеклами,  которые  чрезвычайно  увеличили  его  и  без  того  большие  глаза.  От  этого  старик  сразу  стал  похож  на  доброго  и  чуть  сумасшедшего  ученого,  проводящего  все  время  среди  пробирок,  реторт  и  микроскопов.  И  так  они  поднялись  к  Витькиной  квартире  и  постучали  в  дверь.

Витька  опешил,  увидав  на  пороге  старика  в  белом  халате.  А  тот,  воспользовавшись  Витькиным  замешательством,  ступил  через  порог,  увлекая  за  собой  и  Петьку,  и  прикрыл  за  ними  дверь.  Потом  старик  извлек  из  кармана  черную  коробочку  и  наушники  и  внушительно  произнес:
-  Добрый  день,  коллега.  Ваше  изобретение  произвело  на  меня  чрезвычайное  впечатление.  Столь  смелое  и  яркое  достижение,  в  столь  юном  возрасте  –  это,  признаться…  признаться….  Эээ,  позвольте  пожать  вашу  руку,  мой  юный  друг!  Впечатлен!  –  и  старик  схватил  Витькину  руку  своими  обеими  пухлыми  руками  в  точках  пигментных  пятен  и  веснушек  и  потряс  ее.

-  Вот  только  одна  загвоздка  с  вашим  прибором,  коллега.  Он  вышел  из  строя,  не  работает  больше.  Я  не  берусь  починить.  Не  могу  утверждать,  что  это  не  по  силам  вам,  но…  Да  вот  проверим!  –  и  старик  натянул  на  голову  наушники,  послушал  немного  и  сказал,  разведя  руками:
-  Ничего  не  слышу!

Витька  уже  пришел  в  себя  после  неожиданного  вторжения  и  попытался  выкрутиться:
-  Коллега,  вы,  наверное,  настройку  сбили…  Я  вам  сейчас  покажу…  -  и  он  протянул  руку,  в  которую  старик  тут  же  вложил  коробочку  и  наушники.  Витька  с  умным  видом  надел  на  голову  наушники,  повертел  в  руках  коробочку,  закрыл  глаза,  помолчал,  а  потом  сказал:
-  Слышу!  Вы…  вы,  коллега,  мне  не  верите...
-  Ничего  подобного!  –  воскликнул  старик,  прижав  руки  к  груди  в  самом  искреннем  порыве.  –  Я  верю,  безоговорочно  верю.  И  мой  юный  друг  тоже.  А  что  я  думаю  теперь?

Витька  начал  лепетать  что-то,  однако  всякая  новая  «прочитанная»  им  мысль  тут  же  отвергалась  и  стариком,  и  осмелевшим  Петькой.

-  Вот  что  я  вам  скажу,  молодой  человек,  -  сказал  старик,  резким  жестом  остановив  терзания  Витьки,  который  уже  окончательно  заврался  и  теперь  молол  чепуху,  только  чтобы  не  молчать.  –  Вот  что.  Вы  беретесь  починить  прибор,  а  пока  чините  –  денежки  побудут  у  моего  юного  друга.  Когда  вы  прибор  почините,  обменяетесь:  вам  деньги,  мальчику  –  прибор.  И  еще  я  ничего  не  расскажу  вашим  родителям  и  вашим  учителям…  А  также  вашим  коллегам-ученым,  -  добавил  старик  с  самым  торжественным  видом.

Обмен  был  совершен  моментально.  Старик,  сняв  халат,  отправился  обратно  в  сквер,  а  Петька  умчался  домой  –  нужно  было  еще  разобраться  со  шкатулкой,  пока  мама  не  пришла.  Ведь  ее  мысли  о  шкатулке  он  мог  бы  прочитать  без  всякого  прибора  и  даже  прямо  сейчас  -  запросто!

Только  одно  теперь  беспокоило  Петьку:  как  бы  мама  сама  обо  всем  не  узнала,  ведь  она  и  без  прибора  как-то  умела  угадывать  Петькины  мысли,  и  скрыть  от  нее  что-то  было  непросто…  А  потом  он  еще  подумал,  что  Витька  мог  бы  выставить  его  на  всеобщее  посмешище,  и  хорошего  было  в  этом  мало,  даже  совсем  ничего.  Хотя,  может,  и  не  станет  выставлять,  ведь  и  сам  Витька  стал  жертвой  фокуса  –  только  теперь  в  исполнении  старика.  Да  и  кому  Петьку  выставлять  на  посмешище?  –  разъехались  все,  нет  никого  в  городе.  Пока  ребята  вернутся,  эта  история,  может,  и  позабудется…

А  потом  пришла  мама,  и  Петька,  чтобы  заглушить  свои  мысли,  принялся  громко  рассказывать  какие-то  невероятные  истории  из  жизни  Теслы,  Эдисона,  Форда  и  Маркони.  Петька  молол  языком  без  умолку,  а  мама  слушала,  удивлялась,  всплескивала  руками  и  недоверчиво  поднимала  брови,  приговаривая  «ну  надо  же!»

А  еще  она  поглядывала  на  Петьку  и  думала,  что  он  в  очередной  раз  попал  в  какую-то  сомнительную  историю,  но  смог  из  нее  благополучно  выпутаться,  и  теперь  за  этим  представлением  скрывает  стыд  и  досаду.  И  сердце  ее  наполнилось  любовью  и  нежностью,  и  она  привлекла  сына  к  себе,  и  он,  наконец,  замолчал,  уткнувшись  лицом  в  мамино  плечо.  Петька  понял,  что  мама  снова  обо  всем  как-то  догадалась,  но  простила  его  и  любит  по-прежнему.  И  все  грустные  мысли  разом  оставили  Петькину  голову,  а  на  душе  у  него  стало  тихо  и  светло.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=604166
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 04.09.2015

…никто не пишет

в  груди  прорастает-качает  тростник  -
заветная  трость  и  певучий  паломник,
и  вечер  за  окна  тенями  проник,
и  вязы  притихли  в  лохмотьях  туник,
и  вышел  из  тени  усталый  полковник

забытая  слава!  -  теперь  адресат,
которому  нет  никаких  поступлений,
проситель  тишайший,  носитель  наград,
любимец  убитых  в  сраженьях  солдат
и  пленник  гастрита  и  хворых  коленей

ну,  что  же,  полковник?  какие  дела,
что  слышно  из  центра,  какие  депеши
вода  мимо  вас  по  реке  пронесла,
стекая  капелью  по  кромке  весла
на  драный  ботинок  почти  Гильгамеша?

полковник  молчит,  водит  пальцем  по  шву,
считает  на  нем  клинописные  дыры,
и  сон,  постановлен  угла  во  главу,
на  город  спустился;  а  в  каждом  шкафу
ждут  писем  забытые  чьи-то  мундиры

...в  груди  докачался  и  срублен  тростник,
и  сломана  трость,  не  вернулся  паломник,
и  вечер  за  окнами  ночью  поник,
и  вязы  уснули  в  лохмотьях  туник,
и  скрылся  в  тени  терпеливый  полковник

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=603484
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 01.09.2015

Отцы и дети, или Счастье

Совсем  маленькое  дитя  не  составляет  больших  проблем.  Ему  вообще  почти  ничего  не  нужно.

Подрастая,  дитя  требует  все  большей  заботы,  вплоть  до  изрядного  утомления  родителей.
-  Да  когда  же  это  кончится?!  -  вот  сколько  нужно  заботы.

Потом  дитя  кое-чему  обучается  и  уже  кое-что  умеет.

Родителям  становится  как  будто  полегче.
-  Слава  Богу!  -  вот  так  им  становится.

Дитя  обучается  еще  и  еще,  умеет  все  больше.

Родители  сначала  радуются,  а  потом  вдруг  спохватываются:
-  Это  же  оно  так  всему  научится,  и  мы  станем  ему  больше  не  нужны!  -  вот  так  спохватываются  родители.

А  потом,  когда  дитя  уже  все  или  почти  все  умеет,  а  родители  еще  все  или  почти  все  могут,  оказывается,  что  все  это  время  дитя  любило  их  просто  так.
-  Счастье...  -  вот  как  это  оказывается.

А  потом  родители  начинают  сдавать.  Теперь  уже  им  нужна  забота.  Они  волнуются:
-  Если  мы  будем  слишком  обременять  дитя,  оно  начнет  нас  избегать!  -  вот  так  они  волнуются.

Дальше  -  больше.  Зависимость  от  дитя  растет.  Родители  переживают.  И  дитя  переживает:
-  Только  бы  они  пожили  подольше...  -  вот  так  переживает  взрослое  дитя.

А  потом  уже  и  дитя  сталкивается  с  проблемой  заботы  о  своих  детях:
-  Да  когда  же  это  кончится?!  
-  Слава  Богу!
-  Это  же  оно  так  всему  научится,  и  мы  станем  ему  больше  не  нужны!
-  Счастье...

К  тому  времени  родителей  уже  нет.  Взрослое  дитя  стареет.  Снова  все  повторяется:
-  Если  мы  будем  слишком  обременять  дитя,  они  начнет  нас  избегать!
-  Только  бы  они  пожили  подольше...

Все  повторилось.  Круг  замкнулся.

-  Счастье...

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=602809
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 29.08.2015

Гражданская позиция

Жил-был  человек  с  активной  гражданской  позицией.

О  своей  гражданской  позиции  он  никогда  не  забывал  и  на  компромиссы  с  ней  не  шел.

Его  гражданское  "да"  всегда  означало  только  "да,  а  его  гражданское  "нет"  -  только  "нет".

Его  гражданское  слово  никогда  не  расходилось  с  его  гражданским  делом.

Он  всегда  оставался  верен  своим  гражданским  принципам,  которые  повторял  каждое  утро,  как  молитву.

Даже  сны  по  ночам  ему  снились  предельно  выдержанные  и  четко,  по-граждански  позиционированные.

В  любой  ситуации  и  по  любому  поводу  он  всегда  и  прежде  всего  сверялся  со  своей  гражданской  позицией,  как  путник  -  с  компасом  или  моряк  -  со  звездами.

Поэтому  сбить  этого  человека  с  толку  разного  рода  демагогам  не  удавалось  никогда.  И  вообще  никому  не  удавалось  сбить  его  с  толку.

Одна  была  проблема  с  этой  позицией.

Был  тот  человек,  s#k@,  фашист.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=602785
рубрика: Інше, Лирика любви
дата поступления 29.08.2015

Курский вальс

он  лежит  на  дне  и  молит  который  год:
"аве,  мостик,  командуйте  полный  вперед,
прикажите  продувку  балластных  цистерн,
разрешите  матросов  свистать  всех  наверх"

а  на  мостике  некто,  стуча  каблуком,
отвечает:  "смотри,  только  суша  кругом,
да  и  сам  ты  развалина,  груда  кусков,
и  твоих  позабыли  уже  моряков"

но  хрипит  и  стонет  черный  металл  в  ответ:
"я  на  дне  и  команды  на  всплытие  нет,
а  какой-то  испуганный  мальчик-матрос
выбивает  морзянкой  по  корпусу  SOS"

а  на  мостике  некто,  задув  огонек,
отвечает:  "давно  установлен  ты  в  док,
а  матросы,  наверное,  ты  позабыл,
отдыхают  давно  по  каютам  могил"

но  хрипит  и  стонет  черный  металл  в  ответ:
"все  в  строю,  заболевших  и  выбывших  нет,
только  держит  нас  крепко  в  отчаянной  мгле
недоправда  о  нас  на  родимой  земле"

и  лежит  на  дне,  и  молит  который  год:
"аве,  мостик,  командуйте  полный  вперед,
прикажите  продувку  балластных  цистерн,
разрешите  матросов  свистать  всех  наверх!"

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=601004
рубрика: Поезія, Военная лирика
дата поступления 20.08.2015

Демаркация

Седовласый  Редактор  неодобрительно  посмотрел  на  юного  Корреспондента  поверх  массивных  очков  и  сказал:
-  Днями  –  десятая  годовщина  демаркации  границы  с  соседями.  Надо  бы  юбилейный  очерк.  Столько  все-таки  копий  сломано.  А  потом  здравый  смысл  победил,  и  добрая  воля  восторжествовала.  В  таком  ключе.  Короче,  езжай.

Корреспондент  переспросил:
-  С  какими  соседями,  господин  Редактор?

Редактор,  уже  спрятавший  глаза  за  очками,  устало  ответил:
-  Не  удивляй  меня  –  мне  это  вредно.  Иди  работай.  Сроку  тебе  –  три  дня.

Корреспондент  побрел  в  архив  и  углубился  в  чтение.  Скоро  у  него  в  голове  сложилась  полная  картина.  Границы  родной  страны  уже  давно  были  стабильны,  однако  на  юге  совсем  небольшая  территория  долгое  время  оставалась  спорной.  Время  от  времени  дипломатические  препирательства  перерастали  в  вооруженные  столкновения,  а  однажды  даже  случилась  настоящая  кровопролитная  война.  Война  унесла  десятки  тысяч  жизней,  перессорила  все  мировое  сообщество,  но  проблему  границы  так  и  не  решила.

Только  десять  лет  назад  двум  соседним  государствам  удалось  договориться  и  провести  линию  границы  так,  чтобы  исключить  дальнейшие  споры  и  конфликты.  Через  какое-то  время  граница  осталась  только  на  карте,  потому  что  полосатые  столбы  с  гербами,  колючая  проволока,  наблюдательные  вышки,  контрольно-следовая  полоса,  собаки,  пограничники,  КПП  и  прочие  пограничные  причиндалы  занимали  слишком  много  места  и  всем  мешали.  Собственно,  их  и  раньше  не  было,  потому  что  территория  была  спорной,  и  после  демаркации  простояли  они  всего-то  несколько  лет.  Однако  и  в  родной  стране  Корреспондента,  и  в  сопредельном  государстве  до  сих  пор  немало  находилось  реваншистов,  которые  новую  границу  не  признавали  и  требовали  самых  решительных  мер,  вплоть  до  полной  мобилизации  и  тотальной  войны  за  свои  исконные  земли.

Корреспондент  сказал  сам  себе  «понятно»,  быстро  собрался  и  выехал  на  юг  –  к  той  самой  спорной  территории.  Задание  казалось  ему  простым  и  необременительным,  а  вот  поездка  на  юг  возбуждала  в  нем  приятное  томление.

На  следующий  день  к  полудню  поезд  доставил  Корреспондента  в  крохотный  приграничный  городок.  Станционные  часы  стояли.  На  вокзале  было  пусто,  только  в  тени  под  деревьями  лежало  несколько  псов.  На  Корреспондента  они  даже  не  взглянули.  

Корреспондент  сверился  с  записной  книжкой  и  бодрым  шагом  по  узким  разбитым  тротуарам  направился  в  редакцию  местной  газеты,  а  точнее,  листка  объявлений.  Настоящей  газеты  в  городке  не  было  –  тут  читали  прессу,  изданную  в  городах  покрупнее.  Издатель  листка  оторвался  от  толстенной  книги,  в  которой  он  через  мощную  лупу  рассматривал  гравюру,  посмотрел  на  визитную  карточку  Корреспондента,  пожевал  губами  и  спросил:
-  Чемммм,  собственнннно,  ммммогу?  –  Звуки  «м»  и  «н»  он  странно  тянул.

Корреспондент  вкратце  объяснил  Издателю  свою  задачу  и  попросил  подсказать  ему  адрес  какого-нибудь  местного  старожила,  который  хорошо  помнит  времена  пограничных  споров  и    сможет  поведать  живые  детали  событий.  «Оживить  материал»,  -  добавил  Корреспондент  и  сделал  неопределенный  жест  рукой,  будто  лампочку  в  патроне  туда-сюда  покрутил.

Издатель  поморщился.  Что-то  ему  явно  не  понравилось  в  этой  теме,  однако,  покопавшись  в  телефонном  справочнике,  он  написал  на  листке  имя  и  адрес  и  протянул  его  Корреспонденту.  Тот  поблагодарил  и  поспешил  к  выходу.  Однако  Издатель  окликнул  Корреспондента,  когда  тот  уже  был  в  дверях:
-  Ммммолодой  человек…  Вы  знннаете,  что…  Вы…  Впрочемммм,  лллладно,  прощайте.  –  Оказывается,  Издатель  странно  тянул  и  звук  «л».  Он  устало  махнул  рукой,  и  Корреспондент  вышел.

Адрес  он  нашел  быстро.  Он  спросил  Старожила,  и  какая-то  женщина  указала  ему,  где  того  найти.  Старожил,  древнего  вида  дед,  сидел  на  стуле  под  деревом  и  сердито  смотрел  на  маленькую  картонную  шахматную  доску,  установленную  у  него  на  коленях.  На  ней  оставалось  совсем  немного  фигур.  Черные,  как  заметил  Корреспондент,  преобладали.

Корреспондент  представился,  сообщил  Старожилу  о  юбилее  и  попросил  его  рассказать  о  демаркации  границы,  а  еще  –  что-нибудь  интересное:  волнующие  детали,  любопытные  подробности  и  смешные  казусы  этого  непростого  дела.  «Оживить  материал»,  -  пояснил  Корреспондент  и  повторил  манипуляцию  с  воображаемой  лампочкой  в  невидимом  патроне  -  туда-сюда.

Старожил  ссыпал  шахматы  в  карман,  доску  сложил  пополам  и  засунул  туда  же,  пробормотал  «юбилей»,  после  чего  глубоко  задумался.  "Этого  надо  разговорить»,  -  сказал  сам  себе  Корреспондент  и  задал  Старожилу  вопрос:
-  А  где  она,  граница?

Старожил  ткнул  пальцем  в  землю  под  деревом:
-  Да  вот  она.  Вот  прямо  тут  и  проходит  –  оттуда  и  вон  туда,  прямая  линия.  Вот  тебе  твоя  граница.

-  А  раньше  где  была?  Где  спорная  территория?  –  продолжал  раскручивать  Старожила  Корреспондент,  поневоле  раззадориваясь  и  наполняясь  азартом.  «Сейчас  я  этот  пень  раскручу  на  подробности,  -  подумал  он,  с  самым  предупредительным  видом  глядя  в  лицо  Старожилу,  -  а  если  чего  придется  к  твоему  рассказу  добавить,  так  ты  не  узнаешь».

Дед  снова  ткнул  пальцем  в  землю  под  деревом,  как  будто  бы  в  то  же  самое  место:
-  Да  вон  там  она  проходила.  На  метр  дальше  от  нынешней.  Там  такой  как  бы  «карман»  был.  Как  раз  один  стул  и  один  человек  на  этом  стуле  туда  помещались.

Корреспондент  встрепенулся,  как  гончая,  почуявшая  кровь  подраненного  зайца,  –  придумывать,  похоже,  ничего  не  придется.

-  Какой  стул,  какой  человек  на  стуле?  –  вкрадчиво  спросил  он  Старожила.

Дед  полез  в  карман  и  достал  трубку  и  кисет.  Он  молча  тщательно  набил  трубку,  раскурил  ее,  а  потом  неохотно  ответил:
-  Партнер  мой…  по  шахматам…  оттуда,  -  Старожил  сделал  движение  головой  в  сторону  сопредельного  государства,  -  с  той  стороны.

Корреспондент  незаметно  включил  диктофон  в  кармане  и  принялся  расспрашивать  старика:
-  То  есть  вы  играли  в  шахматы  с  жителем  соседней  страны?  Прямо  на  границе?

-  Да,  -  ответил  Старожил,  глядя  сквозь  клубы  дыма  на  Корреспондента,  -  играли  в  шахматы.  Сорок  лет  играли.  Вот  здесь,  вот,  прямо  на  этом  самом  месте.  –  И  старик  сердито  топнул  ногой  и  снова  замолчал.

-  Значит,  вы  были  свидетелем  всего,  что  здесь  происходило?  –  тянул  из  деда  слова  Корреспондент.

-  Был,  -  буркнул  дед.  –  Да  только  тут  ничего  и  не  происходило,  кроме  шахмат.  А  как  наезжали  сюда  всякие  комиссии  и  чиновники,  а  потом  солдаты  и  танки,  так  уж  тогда  начинало  происходить…  Да  вы  сами  знаете,  чего  там…  А  так  –  ничего.  –  Старик  выбил  трубку  о  каблук  и  спрятал  ее  в  карман.

-  А  что  же,  вы  с  вашим  партнером  так  никогда  и  не  спорили  о  границе?

-  Почему  же,  спорили…  Спорили…  Вот  так  вот  за  шахматами  и  спорили,  только  толку  или  там  вреда  от  тех  споров  никакого  не  было.  Границы  же  не  было!  Сидели  мы  с  ним  вот  здесь,  в  шахматы  играли,  и  спорили  о  границе.  А  проведи  границу  –  такую,  как  потом  соорудили,  никаких  шахмат  уже  не  будет.  –  И  дед  хлопнул  себя  ладонями  по  худым  коленям.

-  А  о  чем  же  вы  тогда  спорили?  –  пожал  плечами  Корреспондент.

-  Да  все  о  том  же…  Он,  понимаешь,  садился  всегда  как  раз  на  этой  треклятой  «спорной  территории»  и  все  мне  говорил,  что,  мол,  это  наше,  мы  вам  это  не  отдадим.  Как  будто  просил  я  его  отдать  этот  клочок!  Нет,  «не  отдадим»,  и  все  тут…  Это  его  и  сгубило!  –  вдруг  в  сердцах  выкрикнул  Старожил.

Корреспондент  напрягся:
-  Сгубило?  Как  это  его  сгубило?  Нельзя  ли  поподробнее?

-  Да  вот  когда…  сколько?  Да,  ты  ж  говорил,  десять  лет  назад  в  аккурат,  когда  о  границе  договорились,  ее  решили  провести  строго  посередине  этого  самого  места.  Этого  «кармана».  Делов-то!  Посередине!  -  Старожил  снова  сердито  ткнул  пальцем  в  землю  под  ногами.

-  Приехали,  понимаешь,  из  столиц  обеих  господа  генералы  да  господа  чиновники  со  свитой,  так  мол  и  так,  извольте  территорию  освободить,  не  место  тут  в  шахматы  играть,  тут  –  страшно  сказать  –  государственная  граница!  А  он  возьми  да  упрись:  никуда  отсюда  не  пойду,  моя  территория!  Тут  уж  господа  генералы  и  господа  чиновники  взъелись:  как  так  не  пойду,  какая  твоя?  Одно  за  другое,  слово  за  слово,  тут  уж  и  между  ними  спор  вышел:  схватили  его  за  руки,  каждый  в  свою  сторону  тянет.  Одни  говорят:  это  наше  население,  и  другие  говорят:  это  наше  население.  Тянут  только  это  «население»  в  разные  стороны,  и  все.  А  из  столиц  уже  президенты  едут,  бумаги  подписывать  о  демаркации,  а  тут  такая  заминка.  Поделенное  поделить  не  могут  –  «население»  уперлось,  понимаешь!  –  И  Старожил  закашлялся  и  надолго  замолчал.

Корреспондента  охватило  нехорошее  предчувствие.  Он  страшился  своих  собственных  вопросов,  но  еще  больше  –  ответов  старика.  Однако  задание  есть  задание,  надо  все  разузнать,  да  и  ехать  отсюда  поскорее.

-  И  что…  как  это  все  разрешилось?  –  обмирая,  спросил  Корреспондент  у  Старожила.

Тот  посмотрел  на  Корреспондента  сквозь  кустистые  брови,  потом  опустил  глаза  и  сказал  глухо:
-  Да  вот  так…  так  и  разрешилось…  Поделили  «спорную  территорию»  господа  генералы  и  господа  чиновники…  поделили  и  территорию,  и  «население»  -  строго  посередине…  Довольно!  -  Старик  вдруг  поднялся  и  зашагал  куда-то,  подволакивая  правую  ногу.  Было  слышно,  как  он  бормочет:  «юбилей…  демаркация…  поделить…»,  вставляя  между  этими  словами  непечатное.

Ноги  Корреспондента  как-то  вдруг  предательски  задрожали,  и  он  опустился  на  стул,  на  котором  только  что  сидел  Старожил.  Он  смотрел  на  полоску  земли  у  себя  под  ногами,  которую  так  долго  не  могли  поделить  и  все-таки  однажды  поделили,  здравый  смысл  победил,  и  добрая  воля  восторжествовала,  как  сказал  господин  Редактор...

Корреспондент  все-таки  поднялся  со  стула  и  нагнал  Старожила,  который  все  еще  бормотал  свое:  «юбилей…  демаркация…  поделить…»  С  трудом  выталкивая  слова  из  пересохшего  горла,  Корреспондент  спросил  старика:
-  Где  он  похоронен?

Старик  резко  остановился  и  обернулся  к  Корреспонденту.  Он  смотрел  на  молодого  человека  выцветшими  глазами,  его  серые  губы  дрожали,  одна  щека  дергалась.

-  Там!  –  выкрикнул  Старожил,  махнув  правой  рукой  в  сторону  вокзала.  –  И  вон  там!  –  чуть  тише  сказал  он,  махнув  левой  рукой  в  сторону  соседнего  государства.  –  На  государственный  счет!  И  там,  и  тут!  –  и  он  снова  зашагал  своей  дорогой,  подволакивая  правую  ногу  и  не  оглядываясь.

…Вечерним  поездом  Корреспондент  отбыл  в  столицу.  Он  сидел  у  окна,  бездумно  глядя  на  веселенькие  пейзажи  за  окном,  молчал  и  на  вопросы  проводника  и  соседей  по  купе  не  отвечал.

Прибыв  домой,  Корреспондент  позвонил  Редактору  и  сообщил,  что  вдрызг  болен  и  репортаж  к  юбилею  демаркации  подготовить  никак  не  сможет.  Редактор  вздохнул  в  трубку,  пробормотал  что-то  нелестное  и  дал  отбой.  Он  ничему  не  удивлялся  –  ему  это  было  вредно.

Юбилей  демаркации  газета  отметила  шаблонным  сообщением  о  славной  дате,  которая  ознаменовала  победу  здравого  смысла  и  торжество  доброй  воли.  Корреспонденту  на  «летучке»  объявили  устный  выговор  за  срыв  редакционного  задания.  Он  не  возражал.  Задание  он  действительно  сорвал.

2012  г.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=600883
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 20.08.2015

Далекое лето

...и  глобусом  арбуз,
у  родины  украден,
и  пузырьки  медуз,
и  россыпь  виноградин,
и  желтый  срез  степи,
лиман  зеленокорый,
собаки  на  цепи
и  павшие  заборы,
соленая  земля,
не  ведавшая  речки,
и  тлела  тихо  тля,
и  громко  человечки,
цыганская  серьга
над  полевым  пробором,
и  вопрошали  "га?",
и  отвечали  хором,
и  пропасть  в  колеях,
и  маревом  прихвачен,
был  горизонт  в  полях
ничем  не  обозначен,
спорыш,  трава-спорыш,
беседка,  абрикосы
и  камышовых  крыш
блондинистые  косы,
и  было  далеко
прекрасное  далеко,
дойти  туда  легко,
да  нам  и  здесь  неплохо,
и  ласточкиных  гнезд
полно,  но  вкус  неведом,
и  за  паденьем  звезд
мы  в  ночь  впадали  следом,
и  ночь  без  фонарей
светлей,  чем  с  фонарями,
и  враг  один  -  пырей,
и  запросто  с  друзьями
мы  в  сахар  мокрый  хлеб
макали  -  вкусно,  сытно!  -
и  разница  суде́б
была  неочевидна,
но  времени  искус
развел  в  свои  тарелки  -
и  краденый  арбуз,
и  прочие  безделки.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=600531
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 18.08.2015

Экзистенциальное

Разбирают  до  винтика  сущность,
С  экзистенции  тянут  покров.
Оказалось,  что  дальность  и  кучность
Поважнее  устройства  миров.

Захотелось  с  вещами  на  выход,
Оказалось,  что  выхода  нет.
Экзистенция  стонет  под  дыхом:
-  Закругляйся,  пора  на  обед.

-  На  хрена  тебе,  дуре,  обедать,
Если  завтра  каюк  и  кирдык?
-  Это  завтра.  Сегодня  беседа
Под  вино  и  бараний  шашлык.

Ничего  ведь  не  ведает  сущность
О  реалиях  свойства  "не-быть",
"Быть"  /  "не-быть"  выдаются  поштучно,
Можем  на  спор  с  тобой  погуглить.

И,  по  самому  свесившись  краю
Ненарушенных  ноной  календ,
У  барашка  -  exist  -  постигают,
Как  его  наступает  -  the  end.

Разбирают  барашка  детально,
Изучая  Вселенной  уклад...
А  тем  временем  кучность  и  дальность
Неотступно  за  всеми  следят.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=600290
рубрика: Поезія, Философская лирика
дата поступления 17.08.2015

Comfort (атрибутами схвачены, стонут живые…)

атрибутами  схвачены,  стонут  живые  -  спазм
вызван  культурищей  остро-пристальных  критик,  
загущений,  возгонок  и  вытяжек  мыслемасс,
извлечением  костей  из  шкафов  наитий

и  до  мертвых  живые  тянутся  без  лопат,  но
извлекают  наружу  и  экспонатом
выставляют  -  гляди!  -  второе  тайное  дно,
расщепляя  покойных,  как  ярый  анатом

хоть  у  мертвых,  надеюсь,  комфортный  вышел  альянс:
вот  так,  развалясь  в  шезлонгах  вольно,  по-царски,
дурака  валяют  и  мечут  словесный  пасьянс
габриэль  гарсия  "габо"  маркс  и  карл  маркес

им  владелец  шезлонгов,  предприимчивый  "эй,  гарсон!",
наливает  по  полной  и  ставит  на  столик
молчаливую  милость,  налитую  в  черный  флакон,
и  выводит  на  счете  однозначный  нолик

2015

Comfort  (англ.)  -  здесь:  утешение

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=599420
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 13.08.2015

Скажи мені, скажи, коли… (Печаль)

Скажи  мені,  скажи,  коли
Печаль  стече  за  видноколи,
Коли  -  тоді,  коли  -  ніколи
Загусне  краплями  смоли

Забурштиніє  в  німоті
І  ляже  в  землю  спочивати,
Допоки  час  видобувати
Настане  смутки  золоті

Скажи  мені,  скажи,  коли
За  смутком  нас  обійме  туга,
Коли  переситу  недуга
Спустошить  радості  столи

Чи  не  тоді  новій  добі
Прийти  до  нас,  коли  в  сумлінні
Початок  світла  й  колір  тіні
Ми  розрізнятимем  в  собі?

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=599216
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 12.08.2015

Августейший

...он  добрался  и  лег  на  усталое  поле,
растянулся  и  смотрит,  как  в  небе  ползут
и  пятнают  его  облака  там  и  тут
и  находят  себя  в  августейшем  глаголе

он  листает  деревья  -  по  собственной  воле
их  листва  предлагает  забытый  роман
желтых  линий  и  точек  и  колотых  ран
на  когда-то  густом  и  зеленом  камзоле

он,  похоже,  увлекся  -  и  тянет  без  соли
из  ручья  полувысохший  запах  текил,
собирает  пыльцу  скоротечных  светил,
языком  ощущая  изъян  на  оболе

и  забывшись  совсем,  без  натуги  и  боли
он  сгорает  и  терпит  фатальный  урон;
черно  тянутся  комья  неспешных  ворон
и  ложатся,  как  борозды,  в  сонное  поле...

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=598800
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 10.08.2015

Не выпускайте на улицу Бога!

Не  выпускайте!
           Не  выпускайте
                                     Бога
                                       на  улицу!
Что  ему  делать
               в  разсовремененном
                                               мире?
С  нищими  разве
               по  подворотням
                             гнить  и  сутулиться,
Кутая  ноги  в  пыльном
                             паук-кашемире?
Как  Ему,
             древнему,
в  Его  устаревшей
                           ментальности,
Как  зачерпнуть
                         и  напиться
               из  мутной  струйки
Истин  эпохи
                     стратегической
                               авиа-дальности  -
Без  нужной  эпохе
           политической
                                             чуйки?
В  храме  спокойней;
       под  надзором
                         надежным
                                         и  намертво
Держит  по  месту  -
                       проверен!  -
                             крестик
                                     (и  гвозди),
Рядом  только  свои:
повзводно,
                 поротно,
                                   покамерно
Лежат
                   по  кивотам
               несомненные
                                           кости.
Он  же  -
                                 педант  и  зануда!
Как  пристанет
                         по-банному,
Не  понимает:
             для  Царства
                               нужно
                                             немного...
Скоро!
                   Скоро  тут
                                         Царству
встать
                     и  стоять  -
                                   безизъянному!
Но  раньше  -  
                     не  выпускайте
                                             на  улицу
                                                                 Бога!

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=597921
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 05.08.2015

Гилейская степь

                                                                         [i]памяти  Бенедикта  Лифшица,  гилейца*[/i]

а  ты  бывал  в  Гилее*?  видел  степь?
ты  слышал  как,  нагрето  до  мерцаний,
пространство  начинает  тихо  петь
небывших  инструментов  голосами

ты  наблюдал,  как  на  закате  конь,
прямой  наследник  всадника  Гилеи,
уходит  прямо  в  раскаленный  огнь,
к  началу  пламенистой  галереи

и  от  копыт  лучами  брызжет  темь,
орнамент  до  краев  залив  овражий,
и  в  свой  полусферический  гарем
заходит  месяц,  волоча  ягдташи

и  рассыпает  серебро  и  медь
добычи  убывающих  скитаний,
и  громоздит  себя,  как  на  мечеть,
на  купола  чернопрозрачной  ткани

а  утром  небо,  сорвано  с  петель
трудом  напрасных  к  высоте  усилий,
ложится  в  степь,  как  чадо  в  колыбель,
себя  жарой  и  маревом  заилив

а  по  степи,  баюкающей  синь,  -
щекой  к  щеке  прижались  две  стихии  -
бредет,  шатаясь,  ветер-муэдзин,
и  горизонты  тонут  в  летаргии

и  снова  начинает  тихо  петь,
качаясь  равномерно  в  такт  ковылий,
гилейская  мифическая  степь
на  диалекте  сурдо-суахили

2015

*Гилея  (Скифия)  -  область  в  низовьях  Днепра,  описанная  Геродотом  как  обширный  лесной  массив.  Один  из  мифов  повествует,  что  в  Гилее  обитало  существо  с  телом  женщины  и  хвостом  змеи;  от  брака  этого  существа  с  Гераклом  произошли  скифы.  В  настоящее  время  остатки  лесов  сохранились  в  виде  отдельных  рощиц  на  Кинбурнской  косе  и  в  окрестностях  Цюрупинска  (бывш.  Олешки).  Все  остальное  пространство  Гилеи  ныне  занято  степью.

*Гилейцы,  Гилея  -  объединение  первых  футуристов  России,  возникшее  в  поместье  Бурлюков,  Чернянке,  расположенном  в  Херсонской  губернии.  О  гилейцах  Бенедикт  Лифшиц,  поэт,  рассказал  в  своей  книге  "Полутораглазый  стрелец".  Весьма  поэтичные  строки  в  этой  книге  посвящены  степи,  раскинувшейся  на  землях  полумифической  Гилеи.

О  трагической  судьбе  Б.  Лифшица  (поэт  был  расстрелян  и  потом,  после  смерти  Сталина,  реабилитирован)  -  запись  в  Дневнике  от  21.07.2015
http://www.poetryclub.com.ua/dread.php?id=31845  

Книга  "Полутораглазый  стрелец"  -  весьма  занимательное  чтение,  доступна  в  Сети

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=596729
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 30.07.2015

Хороший день

…Серое,  туманное  утро.  Солнца  нет,  вместо  него  какие-то  полыньи  в  облаках.  Оттуда  истекает  бледный,  немочный  свет.  К  восьми  утра  все  просветы  в  небе  исчезли,  и  по  листве  залопотал  дождь.  Через  полчаса  дождь  уже  не  лопотал,  а  ровно  шумел  и  катал  по  лужам  прозрачные  шарики  пузырей.  Это  надолго.

Шагаю  про  тротуару,  стараясь  обходить  ручьи  дождевой  воды  и  поменьше  задевать  своим  зонтом  встречные  зонтики.  Но  их  много,  со  всеми  не  разминуться,  и  то  и  дело  за  спиной  слышится  сердитое  шипение.  Впрочем,  большинство  владельцев  зонтов  слишком  заняты  своими  мыслями,  чтобы  сердиться  по  такому  поводу.

Светофоры  не  работают.  Автомобилисты  проезжают  пешеходный  переход  без  всякого  снисхождения  к  промокшим  прохожим,  которые  собираются  зонтичными  толпами  по  обе  стороны  дороги.  Улучив  промежуток  между  машинами,  шагаю  на  дорогу.  Поток  автомобилей  обреченно  тормозит,  а  пешеходы  немедленно  устремляются  через  дорогу.  Они  толкают  друг  друга  и  сцепляются  зонтиками.  Кто-то  шипит,  кто-то  негодует  в  голос.

Вход  на  аллею  между  Университетом  и  Ботсадом  -  узкая  арка  в  белых  "триумфальных  воротах",  изукрашенных  причудливыми  трещинами,  цементными  заплатами,  надписями  и  рисунками.

Одновременно  со  мной  к  арке  -  но  со  стороны  Ботсада  -  подходит  полная  женщина.  В  руке  она  тоже  несет  зонт,  а  на  лице  -  сосредоточенную  озабоченность.  Чтобы  разминуться  с  ней,  я  приподнимаю  зонт;  она  приподнимает  свой.  Мы  поднимаем  наши  зонты,  глядя  друг  на  друга;  наверное,  и  на  моем  лице  то  же  выражение,  которое  появилось  на  лице  женщины.  Мы  оба  видим,  что  наши  любезные  действия  нивелируют  любезность  и  не  устраняют  препятствий  в  виде  наших  мокрых  зонтиков,  но  продолжаем  эти  зонтики  поднимать.  Момент  напряженный  -  это  мелочь,  но  все-таки  катастрофа,  пусть  ее  масштаб  совершенно  ничтожен.

И  вот  моя  рука  с  зонтиком  вытянута  вверх  до  предела  -  как  и  ее  рука.  Шаг,  наши  зонтики  сталкиваются  у  нас  над  головами,  и  нас,  уже  защищенных  аркой  от  дождя,  но  не  от  нашей  обоюдной  неловкости,  с  ног  до  головы  обдает  брызгами  -  с  моего  зонта  вода  летит  на  женщину,  с  ее  зонта  -  на  меня.

Женщина  взрывается  смехом  и  тут  же  прикрывает  рот  ладонью,  продолжая,  впрочем,  смеяться.  Моя  напряженная  сосредоточенность,  накатившая  на  меня  в  преддверии  «катастрофы»,  тут  же  исчезает,  я  тоже  смеюсь.

Все,  вот  мы  и  разминулись.  В  извинениях  нет  нужды  -  неловкость  была  исправлена  самым  непринужденным  и  приятным  образом.  Мы  идем  дальше,  каждый  своей  дорогой.

...Хороший  сегодня  день.  Определенно.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=596344
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 28.07.2015

Літо добігатиме кінця… (Журавлі)

Літо  добігатиме  кінця
                                 в  сутінках  достиглого  відтінку,
Як  досягне  краю,  під  сурдинку
                                     згасне,  наче  вогник  каганця.
Блиском  жовто-красного  лиця
                                         осінь  відкриватиме  сторінку,
Гай  і  поле  в  іншу  одежинку
                             перевдягне  з  вправністю  кравця.
В  пошуках  у  вирій  манівця,
                                     серед  хмарно-білого  барвінку
Журавлі  у  кличному  відмінку
                                                   милі  називатимуть  місця.
Скоро  вже  обабіч  путівця
                                 знайдуть  невідому  літню  жінку,
Незнайому  без  ім’я  чужинку
                                                 у  прикрасі  зимного  вінця.
А  тоді  зненацька,  мов  з  яйця,
                                         весняну  зелену  скатертинку
Розгорне  під  пташу  катеринку
                                               подихом  веселим  вітерця.
В  пошуках  додому  манівця
                                   серед  хмарно-білого  барвінку
Журавлі  у  кличному  відмінку
                                                 милі  називатимуть  місця.
Знову  літо  -    вічного  кільця
                                     складові  минатимуть  зупинку,
Поєднались  в  вічнім  поєдинку,
                                   мов  із  небом  пташі  два  крильця́.
А  краї  в  безмір’ї  острівця
                                   окрилятимуть  в  одну  картинку
Журавлині  мандри  на  відтинку,
                                               що  розбив  надвоє  їх  серця...
Літо  добігатиме  кінця...

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=595648
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 24.07.2015

Навигаторы

                                                                                                       З  вдячністю  В.Т.

-  Будет  дождь,  -  сказала  бабушка,  оглядев  горизонт.  Там  замерли  низкие  тучи,  солнце  сквозь  них  едва  угадывалось.  Река  лежала  тусклая  и  неподвижная,  как  асфальт,  а  под  дальним  берегом  сердито  чернела.

И  вчера,  и  позавчера,  и  неделю  назад  день  начинался  именно  так:  мутное  небо,  невидимое  солнце,  застывший  воздух  над  неподвижной  Рекой  и  неизменный  бабушкин  прогноз.  А  потом  снова  и  снова  тянулось  ожидание,  томительное  и  безрезультатное.  Дождь  все  не  шел,  хотя  по  всему  должен  был  пойти,  и  не  дождь,  а  ливень,  с  молниями,  громом  и  всем,  что  полагается  летней  природе  после  долгой  засухи  и  наэлектризованного  безветрия.

Мальчишки  выбежали  на  берег,  едва  проснувшись,  и  принялись  осматривать  Реку  и  небо.  Один  из  них  укоризненно  покачал  головой,  уперев  руки  в  бока.  Второй  тоже  покачал  головой,  тоже  укоризненно  и  очень  похоже  на  первого,  но  руками  при  этом  всплеснул.  Мальчишки  были  братьями,  во  многом  похожими  друг  на  друга,  но  темпераментом  все  же  несколько  отличались.

На  их  месте  взрослые  уже  мучились  бы  от  затянувшейся  в  природе  паузы,  которая  натуре  впечатлительной  могла  бы  показаться  многозначительной  и  даже  зловещей.  Но  мальчишкам  было  не  до  странностей  атмосферы;  еще  весной  они  решили  установить  парус  на  свое  судно  –  двухместную  надувную  лодку.  Всю  весну  они  рисовали  чертежи,  спорили  о  материале  паруса,  о  конструкции  мачты  и  реи  и  вообще  о  самой  возможности  парусного  вооружения  такого  сомнительного  плавсредства  как  надувная  лодка.  А  еще  потом  они  добывали  необходимые  материалы  и  сооружали  парус,  мачту  и  такелаж.

И  вот  теперь,  когда  все  было  готово,  когда  оставалось  выйти  на  Реку  и  поднять,  наконец,  парус,  погода  выкинула  свой  трюк  и  заставила  их  каждое  утро  выходить  к  Реке,  смотреть  на  небо,  укоризненно  качать  головами,  а  главное  –  оставаться  на    берегу.  Им  очень  хотелось  провести  испытания  своего  корабля;  но  вот  этот  дождь,  который  все  никак  не  начинался,  а  только  собирался  и  день  за  днем  копил  силы,  заставлял  мальчишек  медлить.  Все-таки  они  были  еще  слишком  малы,  восемнадцать  лет  на  двоих,  а  Река,  как  им  было  хорошо  известно,  шутить  не  любит.

…Надо  сказать,  что  братья  уже  были  довольно  опытными  навигаторами,  а  их  первые  попытки  покорения  Мирового  океана  начались,  когда  им  было  лет  по  пяти.  В  ту  пору  они  проводили  лето  в  селе;  из  этого  села  вышли  предки  мальчишек  –  рыбаки  и  виноградари.  В  их  распоряжении  тогда  оказалось  целое  пресноводное  море  по  имени  Лиман,  на  берегу  которого  лежало  село,  да  вот  беда:  лодки  в  их  прибрежном  хозяйстве  не  было.  Прадед  мальчишек,  потомственный  рыбак,  стал  инвалидом  в  одну  из  позабытых  войны  и  был  давным-давно  прикован  к  постели;  его  дети  бросили  отцовское  ремесло  и  уехали  из  села  в  город,  а  от  лодки  избавились  за  ненадобностью.  Но  провести  все  лето  на  берегу,  когда  все  малолетние  соседи  что  ни  день  выходят  «в  море»  -  нет,  это  было  совершенно  недопустимо.

Первое  судно  мальчишек  выглядело  внушительно  и  по  их  меркам  тянуло  никак  не  меньше,  чем  на  броненосец.  Огромное  оцинкованное  корыто  легко  вмещало  в  себя  обоих  братьев  и  даже  кое-какой  груз,  однако  на  воде  обнаруживало  полную  несостоятельность.  Стоило  кому-то  из  мореходов  пошевелиться,  как  центр  тяжести  броненосца  смещался,  судно  опрокидывалось,  и  братья  оказывались  по  горло  в  теплой  желто-зеленой  воде.  Нужно  было  что-то  срочно  предпринимать;  однако  естественному  ходу  истории  мальчишеской  навигации  было  мало  дела  до  этой  срочности.

Только  следующим  летом  мальчишкам  повезло  –  сосед-тракторист  подарил  им  огромных  размеров  камеру  от  колеса  своего  трактора.  Это  было  невероятное,  просто  сказочное  везение;  правда,  у  мальчишек  не  было  насоса,  а  в  камере  отсутствовал  золотник,  но  такие  мелочи  не  смогли  затмить  их  радости  и  помешать  построению  самых  невероятных  планов.  Шутка  ли!  –  непотопляемое,  неопрокидываемое,  упруго-комфортное  судно!  С  самого  утра  мальчишки  по  очереди  дули  в  металлическую  трубочку,  через  которую  обычно  накачивают  камеры  насосом,  –  и  к  вечеру  камера,  наконец,  приняла  новую  форму  и  даже  приобрела  желанную  упругость.  Занятие  это  оказалось  не  из  легких:  процесс  то  и  дело  обращался  вспять,  и  тогда  уже  камера  надувала  мальчишеские  легкие,  а  не  наоборот;  по  единогласному  определению  братьев,  из  камеры  шел  «крысиный  воздух».  Но  они  все-таки  добились  своего  и  были  счастливы,  хотя  голову  у  них  разболелись,  а  перед  глазами  плыли  фиолетовые  пятна.  Соорудив  наскоро  из  полиэтиленовой  пленки,  смолы  и  капроновой  веревки  пробку  вместо  золотника,  усталые  мальчишки  уселись  в  тени  раскидистой  абрикосы  и  с  обожанием  принялись  разглядывать  свой  корабль,  предвкушая  завтрашний  триумф  «на  море».  Однако  надеждам  их  пришлось  сбыться  не  сразу  –  самодельная  пробка  плохо  держала  воздух,  а  потом  и  вовсе  слетела  прямо  во  время  первого  рейса.  Хорошо,  что  случилось  это  не  очень  далеко  от  берега,  а  свидетелей  такого  позора  не  было.  Потратив  еще  неделю,  братья  раздобыли  настоящий  золотник  и  соорудили  помост  из  досок,  который  привязали  к  камере,  -  и  выход  на  большую  воду  таки  состоялся.  Конечно,  камера  как  судно  имела  серьезный  недостаток;  ее  круглое,  без  носа  и  кормы  тело  плохо  слушалось  мальчишек,  вразнобой  орудовавших  шестами,  зато  было  чувствительно  к  малейшему  порыву  ветра.  Но  как  бы  там  ни  было,  целое  лето  камера  служила  мореходным  и  рыболовецким  забавам  братьев,  пока  не  пришла  в  полную  негодность.  Все-таки  это  была  очень  старая  камера,  а  колхозный  трактор  весом  в  несколько  тонн  прилично  поколесил  на  ней  по  сельскому  бездорожью.

А  потом…  потом  началось  то,  что  мальчишки  могли  бы  назвать  «другой  жизнью»,  если  бы  хорошенько  поразмыслили,  или  «другим  форматом»,  если  бы  знали  такое  мудреное  слово.  Прадед  умер,  дом  в  селе  продали,  а  на  вырученные  деньги  купили  дачу  на  Острове  посреди  Реки.  Где-то  там,  за  поворотами  и  островами,  Река  впадала  в  Лиман;  но  даже  поглядев  на  карту,  которая  доказывала  несомненное  родство  Реки  и  Лимана,  братья  не  обнаруживали  признаков  этого  родства  на  местности.  И  мальчишки,  конечно,  затосковали  по  сельской  жизни;  дача,  скудное  в  пять  соток  пространство,  все  оплетенное  колючей  проволокой  соседских  заборов,  не  могла  тягаться  с  селом  ни  в  каком  смысле.  Однако  бабушка  ловко  примирила  братьев  с  немилой  им  действительностью  –  она  купила  им  надувную  лодку  с  античным  именем  «Омега».  И  мальчишки,  не  позабыв  и  не  разлюбив  своей  былой  жизни  и  сельской  вольницы,  принялись  осваивать  новые  возможности  и  новые  пространства…

И  вот  теперь,  когда  неслыханное  приключение  вот-вот  могло  осуществиться,  Река  и  небо  подкинули  им  такой  неприятный  сюрприз.  Будь  они  постарше,  они  бы  нашли  себе  какое-то  занятие,  пока  погода  не  установится.  Но  такие  юные  души  могли  вместить  только  одно  дело  такого  волнующего  свойства  как  поход  по  Реке  под  самодельным  парусом.  Думать  о  чем-либо  еще,  когда  вооруженное  парусом  судно  уже  готово  к  спуску  на  воду,  было  попросту  невозможно.  Поэтому  мальчишки  слонялись  вдоль  Реки  и  бесконечно  проверяли  «такелаж»,  а  все  свои  обычные  дела  забросили  –  и  рыбалку,  и  купание,  и  набеги  на  соседские  сады,  и  «войнушку»,  и  костры  по  вечерам,  и  стрельбу  из  самодельных  луков,  и  лазание  по  деревьям,  и  разведки    вглубь  Острова,  и  все  остальные  дела  тоже.

Но  сегодня  бабушкино  «будет  дождь»  повлияло  на  мальчишек  совершенно  иначе;  не  сговариваясь,  они  зашагали  на  берег.  Решение,  которое  давно  было  принято  и  бесконечно  –  целых  три  дня!  –  откладывалось,  сегодня  надлежало  исполнить.  В  десять  минут  они  накачали  лодку  и  притащили  из  сарая  «такелаж».  Теперь  –  самое  сложное,  установка  мачты;  сейчас  они  узнают,  насколько  осуществимы  все  их  расчеты,  чертежи,  теории  и,  ни  много  ни  мало,  -  мечты.  Да,  именно  мечты!  -  Ведь  мальчишки  уже  поняли,  что  созвучие  слов  «мечта»  и  «мачта»  не  было  случайным;  может  быть,  для  кого-то,  но  только  не  для  них,  уж  это  точно.

И  все  получилось  как  нельзя  лучше;  древняя  циновка,  за  ветхостью  списанная  из  городской  прихожей  в  дачный  сарай,  образовала  отличную  палубу.  Мачта,  изготовленная  из  длинного  черенка  для  грабель,  уверенно  стояла  на  этой  палубе,  упираясь  в  нее  квадратной  «ногой»  из  обрезка  доски.  Ванты  из  бечевки,  которой  дедушка  подвязывал  виноград,  крепились  к  уключинам  по  бортам  и  к  резиновым  петлям  на  носу  и  на  корме,  и  надежно  удерживали  мачту.  Парус  –  с  огромным  и  несколько  предосудительным  трудом  добытый  полотняный  мешок,  частично  расшитый,  частично  разрезанный  для  увеличения  площади,  –  был  закреплен  на  рее  и  готов  к  поимке  речного  ветра.  Флага  не  было.  Эту  конструкцию  мальчишки  на  «раз-два»  подняли  с  песка,  кряхтя,  дотащили  до  мостика  и  опустили  на  воду.  

Теперь  больше  не  резиновая  лодка,  а  самый  настоящий  парусник  покачивался  у  берега.  Мачта  и  парус  преобразили  лодку  и  даже  ее  экипаж;  мальчишки  переглянулись  и  одновременно  почувствовали,  что  смотрят  не  только  на  свое  судно,  но  и  друг  на  друга  совершенно  иначе.  «Капитан»  -  это  было  самое  скромное  обращение,  которое  вертелось  у  каждого  на  кончике  языка  и  грозило  вот-вот  сорваться,  нарушив  безмолвную  торжественность  момента.

Они  влезли  в  лодку,  оттолкнулись  от  мостика  и  принялись  выгребать  из-под  ветвей  ивы,  низко  клонившейся  над  мостиком.  О  курсе  первого  рейса  споров  не  было,  да  и  быть  не  могло,  ведь  давным-давно  мальчишки  решили,  что  первый  рейс  под  парусом  будет  выполнять  не  только  испытательную  задачу,  но  и  задачу  дипломатическую.  Без  бабушкиной  благосклонности  корабль  двух  «капитанов»  мог  запросто  оказаться  арестованным  «до  выяснения»  и  даже  строго-настрого  запрещенным;  и  потому  сейчас  они  направлялись  к  небольшому  островку,  расположенному  у  противоположного  берега  Реки.  Такой  же  песчаный,  как  и  Остров,  на  котором  стояла  дача,  островок  соединялся  с  берегом  Реки  мостом  и  служил  городским  гидропарком;  его  со  стороны  судоходного  русла  щедро  укрепили  камнем  и  бетонными  плитами,  которые  защищали  гидропарк  от  штормов  и  ледохода.  Вот  за  этим  камнем  мальчишки  и  направлялись;  они  рассудили,  что  после  доставки  этого  ценного  материала  для  укрепления  дачного  берега  вокруг  мостика  бабушка  не  станет  возражать  против  такого  полезного  дела  как  парусный  флот  (а  свой  единственный  корабль  они  уже  именовали  флотом).  О  том,  что  доставка  камня  из  гидропарка  может  иметь  еще  какие-то  оценки,  кроме  «польза»,  они  даже  не  задумывались,  как,  впрочем,  и  об  опасностях  своего  предприятия.

Корабль  двинулся  к  глубокой  воде,  а  мальчишки  принялись  поднимать  парус.  Однако  вот  тут  события  приняли  тот  лавиноподобный  характер,  когда  вдруг  начинает  происходить  сразу  все  одновременно,  а  твое  собственное  незначительное  действие,  кажется,  положило  всему  этому  начало.  Как  только  парус  был  поднят,  рванул  ветер  и  закапал  дождь;  деревья  на  еще  близком  берегу  зашумели  дружно  и  тревожно,  обнажив  светлую  изнанку  листьев  –  все  разом.  Мальчишки  прекрасно  поняли,  что  на  Реке  сейчас  начнется  буря  –  одна  из  тех  летних  бурь,  которые  выворачивают  с  корнем  самые  большие  деревья  и  уносят  с  крыш  листы  шифера  и  железа.  Мальчишки  переглянулись  и  взялись  за  весла,  чтобы  грести  обратно  к  мостику,  но  тут  же  их  бросили.  Было  слишком  поздно.

Тяжелые  капли  дождя  били  мальчишек  и  лодку,  словно  градины;  ветер,  посвистывая  в  тонких  «вантах»  из  садовой  бечевки,  казалось,  усиливался  с  каждой  минутой.  Мачта  с  парусом  кренилась  вперед.  Лодка  неслась  по  поверхности  воды,  которая  уже  начала  приходить  в  движение;  еще  минута  –  и  по  Реке  заходили  тяжкие  волны,  украшенные  пенными  чубами.  Лодка,  которая  даже  для  такого  паруса  была  слишком  легкой,  а  уж  для  такого  ветра  и  подавно,  стрелой  летела  к  «гидропарку»,  прыгая  по  волнам,  как  по  ухабистой  дороге  –  это  было  и  неприятно,  и  больно,  потому  что  удары  лодки  о  воду  были  жесткими  и  резкими.  Мальчишки  даже  не  успели  порадоваться  тому,  как  чудно  парус  оправдал  все  их  надежды;  они  вцепились  в  борта  и  с  ужасом  смотрели  –  сначала  друг  на  друга,  на  берег,  на  парус,  на  небо,  а  потом  –  только  на  высокий  красный  корпус  сухогруза,  который  шел  вниз  по  Реке.  Казалось,  сухогруз  не  пришел  сверху,  из  порта  их  родного  города,  а  попросту  вынырнул  из-под  воды  –  прямо  на  фарватере,  просто  для  того,  чтобы  поставить  точку  во  всей  этой  кошмарной  истории.  Столкновение  было  неизбежно.

Раньше  мальчишкам  виделся  неизменно  романтический  ореол  вокруг  океанских  судов,  которые  проходили  по  Реке;  это  были  не  просто  корабли,  это  были  символы  и  обещания.  Дальние  странствия,  неведомые  берега,  новые  моря,  необитаемые  земли  –  вот  что  видели  мальчишки  в  корпусах  и  надстройках.  Очередной  корабль  стремительно  проходил  мимо  дачи;  вот  он  уже  скрылся  за  мысом,  но  в  берег  еще  бьют  поднятые  им  волны,  а  в  небе  еще  виднеется  дым  из  его  трубы.  Мальчишкам  всегда  казалось,  что  этот  дым  соединяет  их  с  теми  непостижимо  далекими  местами  Земли,  которые  исчезнувший  из  виду  корабль  отправился  бороздить  и  открывать.  Теперь  же  сухогруз  предстал  перед  ними  в  совершенно  новом  свете:  это  была  просто  огромная  тяжелая  конструкция  из  металла.  А  еще  она  была  очень  страшной.

Ветер  все  усиливался,  и  лодка  неумолимо  набирала  ход,  прыгая  с  волны  на  волну  курсом  наперерез  сухогрузу,  и  ничего    с  ее  скоростью  и  курсом  мальчишки  поделать  уже  не  могли.  Однако  им  повезло:  судно,  для  которого  этот  речной  шторм  не  представлял  ровным  счетом  никакой  проблемы,  шло  с  постоянной  скоростью,  и  братья  пересекли  фарватер  за  какие-то  секунды  перед  тем,  как  его  темные  воды  в  гребнях  и  провалах  волн  были  подмяты  колоссальным  форштевнем.  Сверху,  с  палубы  сухогруза  на  них  равнодушно  поглядел  какой-то  смуглый  до  черноты  человек  в  темных  очках.  Еще  минута,  еще  сотня  жестких  и  хлестких  ударов  о  воду  –  и  лодка  вылетела  на  пологий  берег  гидропарка,  здорово  тряхнув  мальчишек  напоследок.

Все  еще  не  веря,  что  им  удалось  разойтись  с  красным  сухогрузом,  мальчишки  некоторое  время  посидели  в  лодке  неподвижно,  провожая  взглядами  огромный  корабль.  Однако  скоро  дождь  и  ветер  напомнили  им  о  делах  насущных;  они  выбрались  из  своего  корабля  и  спустили  парус.  Парус  вырывался  из  рук  и,  казалось,  намеревался  улететь  прямо  в  грозовое  небо,  которое  то  и  дело  вспыхивало  молниями  и  рокотало  ударами  грома.  Потом  они  осмотрели  днище  лодки,  нет  ли  пробоин;  им  повезло,  лодку  вынесло  на  песчаный  участок  берега,  и  она  не  пострадала.  Они  оттащили  свое  судно  чуть  дальше  от  воды,  потому  что  прибой  уже  начинал  забрасывать  воду  в  лодку.  На  всякий  случай  они  привязали  ее  к  стволу  ближайшего  дерева,  а  чтобы  ветер  не  потащил  лодку  берегом,  уложили  на  «палубу»  несколько  крупных  камней.  Теперь  мальчишки  могли  укрыться  и  сами  –  и  они  забились  в  густые  кусты  на  берегу,  где  дождь  и  ветер  не  секли  так  больно.  Теперь  можно  было  перевести  дыхание  и  обсудить  происшествие  с  сухогрузом.

Сидя  в  кустах,  они  негромко  переговаривались;  никто  не  признался  в  малодушии,  но  глаза  приходилось  прятать  обоим.  Теперь  им  уже  не  казалось,  что  бабушкин  арест  судна  или  даже  запрет  юного  парусного  флота  был  бы  чем-то  неприятным;  пожалуй,  лучше  бы  бабушка  узнала  обо  всем  чуть  раньше  и  упредила  их  безумную  затею.  Но  как  только  кончился  дождь,  а  ветер  и  гром  чуть  поутихли,  мальчишки,  как  ни  в  чем  ни  бывало,  принялись  собирать  камни  и  складывать  их  на  берегу  около  лодки.  Ведь  дипломатическая  миссия  все  еще  не  была  выполнена  и  даже  усложнилась;  им  предстояло  вернуться  домой  через  штормовую  Реку,  против  ветра,  а  еще  и  объяснить  все  бабушке,  которая  наверняка  их  уже  хватилась.

Мальчишки  спустили  лодку  на  воду  и  нагрузили  ее  камнями;  они  надеялись,  что  камни  послужат  балластом  и  пресекут  попытки  лодки  прыгать  с  волны  на  волну.  Эти  прыжки  были  бы  самым  неприятным  в  путешествии,  если  не  считать  рискованный  проход  под  самым  носом  сухогруза.  Однако  теперь,  когда  сухогруз  ушел  к  морю,  а  фарватер  опустел,  мальчишки  пытались  избежать  этих  прыжков  –  ведь  они  не  рассчитывали  на  движение  судна  галопом,  когда  «проектировали»  парусник.  Они  выгребли  на  глубокую  воду  и,  чуть  помедлив,  снова  подняли  парус.  Задача,  которая  менее  опытным  мореходам  показалась  бы  невыполнимой,  им  такой  не  казалась:  они  прочитали  все,  что  нашли  дома  и  в  школьной  библиотеке  о  лавировании,  о  движении  против  ветра  и  прочих  навигаторских  премудростях.  Конечно,  сила  ветра  все  еще  весьма  превосходила  их  ожидания,  однако  оставаться  на  островке  гидропарка  сколько-нибудь  еще  они  не  могли:  теперь  бабушкина  кара  за  парусную  регату  в  шторм  страшила  их  сильнее  самого  шторма  и  всех  его  опасностей.

Камни  действительно  служили  балластом,  да  и  ветер  начал  стихать  и  менять  направление;  однако  Река  уже  расходилась  так,  что  волны  захлестывали  отяжелевшую  лодку.  Мальчишки  с  ужасом  обнаружили,  что  вычерпывать  воду  из  лодки  нечем;  уж  лучше  бы  они  скакали  с  волны  на  волну,  как  по  ухабистой  дороге!  Скоро  лодка  наполнилось  водой  по  самые  борта;  если  бы  она  не  была  надувной,  то  могла  бы  и  не  пересечь  Реку  -  пошла  бы  ко  дну.  Но  груженая  камнем  и  наполненная  водой  надувная  лодка  под  парусом  из  полотняного  мешка  продолжала  двигаться  через  Реку;  мальчишки,  всматриваясь  вперед  и  время  от  времени  поглядывая  вверх  и  вниз  по  Реке,  не  идет  ли  какой-то  корабль,  припоминали  рассказы  об  античном  мореходстве  на  Средиземном  и  Черном  море.  Пожалуй,  их  лодка  целиком  оправдывала  свое  греческое  имя:  она  была  столь  же  утлой  посудиной,  как  и  те,  на  которых  древние  пересекали  моря  с  грузом  зерна,  масла  и  вина.  Опасности  на  Реке,  которую  древние  навигаторы  тоже  знали  и  даже  называли  на  свой  лад  «Борисфен»,  превращала  мальчишек  в  столь  же  бесстрашных  мореплавателей,  каковыми  были  и  древние  греки  вместе  с  древними  римлянами.  И  эта  мысль,  сама  по  себе  довольно  отрадная,  несколько  утешала  братьев  и  даже  авансом  смягчала  гнев  бабушки,  который,  как  они  хорошо  понимали,  будет  неотвратим  и,  вероятно,  некоторое  время  страшен  по-настоящему,  ничуть  не  меньше,  чем  этот  шторм,  который  они  пережили  под  парусом.

Тем  временем  ветер  переменился  и  задул  «снизу»,  с  низовья  Реки;  мальчишкам  это  показалось  добрым  знаком  –  ведь  их  «лавирование»  привело  к  тому,  что  к  своему  Острову  они  подошли  много  ниже  по  течению,  чем  стояла  их  дача.  Теперь  же,  благодаря  новому  направлению  ветра,  им  не  придется  идти  на  веслах  на  отяжелевшей  под  весом  камня  и  воды  лодке  –  парус  и  ветер  сделают  за  них  всю  работу.  Мальчишки  приободрились;  им  казалось,  что  все  самое  тяжелое  и  страшное  уже  позади  (кроме  бабушкиного  гнева,  разумеется).

Когда  они  уже  подходили  к  родному  мостику,  тревожно  всматриваясь  в  заросли,  не  стоит  ли  там  где-нибудь  бабушка  с  хорошей  «лозиной»  или  даже  с  палкой,  прямо  возле  лодки,  по  ее  левому  борту,  из  воды  тяжело  вынеслось  огромное  тело.  Рыба  медленно  перевернулась  на  гребне  волны,  показав  обширный  беловатый  живот,  широко  раззявила  губастый  рот    и  тяжко  канула  в  темную  воду.  Мальчишки  немедленно  забыли  о  бабушке  и  ее  орудиях  возмездия;  они  всматривались  в  волны,  но  существо  больше  не  появлялось.  И  только  они  собрались  обсудить,  что  же  это  была  за  рыба,  как  лодку  внесло  под  иву,  нависавшую  над  мостиком.

Это  была  полная  и  окончательная  катастрофа  –  а  они-то  думали,  что  все  опасности,  кроме  бабушки,  уже  позади!  Ванты,  натянутые  до  предела  о  ветви  и  сучья  ивы,  с  жалобным  взвизгом  лопнули,  и  мачта  рухнула  на  братьев.  Парус,  который  только  что  нес  лодку  через  Реку,  с  треском  разорвался  пополам,  и  одна  его  половина  осталась  висеть  на  иве,  а  вторая  накрыла  мальчишек.  Это  был  конец.

Они  выбрались  на  мостик,  все  еще  не  веря,  что  паруса  больше  нет.  Они  смотрели  на  обломки  первого  в  их  жизни  настоящего  кораблекрушения,  позабыв  и  о  страшном  форштевне  сухогруза,  и  о  прыжках  лодки  по  волнам,  и  о  бабушкиной  палке.  Через  какое-то  время  к  ним  пришло  осознание,  что  крушение  случилось  по  их  собственной  вине;  ведь  вместо  того,  чтобы  управлять  судном,  они  увлеклись  какой-то  рыбой.  Они  поглядывали  то  на  разорванный  парус,  то  на  Реку,  туда,  где  только  что  из  глубины  вынырнул  таинственный  обитатель,  словно  бы  только  для  того,  чтобы  навлечь  на  них  это  страшное  бедствие  и  тут  же  исчезнуть.

Как  бы  там  ни  было,  но  корабль  погиб,  как  легендарная  «Васа»,  прямо  в  собственной  гавани.  Хотя  шведский  флагман  затонул  вместе  со  всем  экипажем  сразу  после  спуска  на  воду,  а  братьям  все-таки  удалось  совершить  один  поход,  им  все  равно  казалось  постыдным  так  глупо  потерять  свой  парусник.  Это  была  кара  –  за  глупость  и  самонадеянность,  а  также  еще  за  что-то,  что  явственно  было  в  этом  походе  под  парусом,  но  чему  они  пока  еще  не  нашли  названия,  но  вполне  ощущали.

Поэтому  колоссальное  везение,  которое  ожидало  их  дома,  поначалу  ничуть  не  улучшило  настроения  мальчишек.  Оказалось,  что  бабушка  укрылась  от  грозы  у  соседки,  до  сих  пор  не  вернулась  и  ничего  не  знала  о  парусном  походе  мальчишек.  Но  братья  уже  понесли  свое  наказание,  хуже  которого,  пожалуй,  не  было  и  быть  не  могло.

В  траурном  молчании  братья  вычерпали  воду  из  лодки  и  выгрузили  камни  на  мостик.  Объяснить  бабушке  их  происхождение  не  представлялось  возможным;  посоветовавшись,  мальчишки  просто  разбросали  камни  в  воде  у  берега  и  под  мостиком,  вокруг  его  опор.  Так  или  иначе,  но  это  укрепит  песчаное  дно,  и  на  следующий  год,  может  быть,  паводок  не  унесет  очередную  порцию  Острова,  а  может  быть,  и  мостик  устоит  в  ледоход.

К  тому  времени,  как  братья  закончили  работу,  им  уже  казалось,  что  самым  страшным  во  всей  этой  истории  мог  стать  позор;  ведь  им,  которые  считали  себя  настоящими  навигаторами,  не  пристало  пускаться  в  такие  глупые  авантюры  и  так  бездарно  терять  свой  корабль.  И  теперь  утрата  паруса  больше  не  казалась  мальчишкам  несчастьем;  бабушка  ничего  не  узнала,  и  достоинство  юных  мореходов  как  будто  не  пострадало.  Будут,  будут  еще  паруса!  И  повеселевшие  мальчишки,  закрепив  лодку,  побежали  домой.

Теперь,  когда  с  парусными  делами  было  временно  покончено,  остался  только  один  вопрос:  что  за  рыбину  они  видели  на  Реке?  И  мальчишки,  наскоро  перекусив  хлебом  и  молоком,  уселись  за  свою  любимую  летнюю  книгу  –  толстенный,  дореволюционного  еще  издания  фолиант  о  жизни  и  ловле  пресноводных  рыб,  многие  из  которых  уже  не  попадались  в  Реке  и  водились  только  в  мутноватых  сосудах  городского  краеведческого  музея.  За  этой  книгой  они  просидели  до  вечера,  пока  бабушка  не  позвала  их  ужинать,  а  за  ужином  гадание  о  видовой  принадлежности  рыбы  продолжилось  (ее  братья  якобы  видели  в  грозу  с  мостика,  у  самого-самого  берега).  Бабушка  тоже  включилась  в  разговор  –  ведь  ее  детство  прошло  в  том  же  рыбачьем  селе,  в  котором  они  начали  свою  навигаторскую  карьеру,  и  рыбы  на  своем  долгом  веку  она  повидала  достаточно  –  и  даже  такой,  которая  братьям  попадалась  только  в  книгах  да  в  музее.

А  потом  наступила  ночь,  мальчишки  улеглись  спать,  и  в  их  снах  погибший  парусник  совершил  еще  одно,  свое  последнее  путешествие  –  в  шторм  и  грозу,  через  Реку  и  обратно.

2015,  2017

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=595473
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 23.07.2015

Преодолело лето свой экватор…

Преодолело  лето  свой  экватор,
И  скоро  на  его  календаре
Настанет  день,  когда  эвакуатор
Начнет  грузить  в  заброшенном  дворе

Его  пожитки,  скромные  поделки,
Все  яркое  и  легкое  житьё,
И  лето  с  грацией  минутной  стрелки
В  кабину  прыгнет  и  махнет:  "[i]Адьё![/i]"

И  лето  в  принудительном  порядке
И  ради  соответствия  поре
На  двести  с  лишком  дней  на  штрафплощадке
Поселят  в  неуютной  конуре

Но  лето,  там  в  тревоге  пепелея,
Свершит  побег  и  году  вопреки
Пойдет  бродить  по  киевским  аллеям
И  вдоль  людьми  покинутой  реки

Его  возьмут  в  сияньи  синеватом,
Но  лето  нам  сквозь  вяжущую  гнусь
Швырнет  письмо  в  конвертике  измятом
С  посланьем  кратким:  "[i]Я  еще  вернусь![/i]"

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=594007
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 16.07.2015

Середина літа

ще  календар  торочить  про  липневе,
а  літо  вже  сумує  про  осіннє,
вже  визріває  вересня  насіння,
Дніпро-ріка  виблискує  сталево,
і  неба  червоніє  піднебіння

і  крижаніють  подихи  ранкові,
і  птах  сумний  вдивляється  у  вирій,
і  біле  сонце  в  усмішці  нещирій
глядить  на  світ  без  всякої  любові,
мов  циферблат  в  прозорому  сапфірі,

і  долу  гнеться  віттям  яблуневим
веселе  літо  -  час  його  минає,
ще  ніби  є,  і  вже  його  немає,
і  місяченько  оком  мигдалевим
щоночі  літо  в  осінь  виряджає

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=593795
рубрика: Поезія, Пейзажна лірика
дата поступления 15.07.2015

Она нетороплива, как река

она  нетороплива,  как  река
в  степном  краю,  где  всё  неторопливо,
и  долго-долго  смотрят  облака
в  ее  неприхотливые  извивы

и  берега  сливаются  в  одно
с  ее  водой,  как  будто  тоже  воды,
и  небеса  ложатся,  как  на  дно,
на  горизонт  и  дали  антипода

и  долог  день;  под  вечер  окунет
в  реке  свой  лик  усталое  светило,
и  заведут  неумолчный  учет
сверчки  всему,  что  с  ними  за  день  было

и  так  идут  минуты,  как  века,
и  на  одном  из  плавных  поворотов
она  неторопливо,  как  река,
свое  возьмет  змеей  водоворота

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=593217
рубрика: Поезія, Портретная поезия
дата поступления 12.07.2015

Про що осика шелестить?

своє  гілля́  втопивши  у  блакить,
немов  сумна  розплетена  дівчи́на,
стоїть  струнка  осика-дереви́на,
без  вітру  листям  тихо  шелестить

той  шелест  листя  мимоволі  дав
пліткам  початок,  і  ведуть  з  завзяттям:
мовляв,  Христос  зацькований  -  прокляттям
сумну  осику  дріжжю  покарав

а  що  її  безвітряна  блакить
своїм  одним  лиш  кольором  колише,
коли  усе  мовчить  і  ледве  дише  -
чи  не  про  те  осика  шелестить?

2015

[i]Всім  відомий  вираз  "дрижати,  як  осикове  листя".  За  народними  переказами,  коли  розлючений  натовп  шукав  Христа,  аби  стратити,  Він  сховався  під  деревом.  Тим  деревом  виявилася  осика;  своїм  шелестінням  вона  налякала  Ісуса,  і  Він  спересердя  її  прокляв  -  і  з  тих  пір  листя  в  осики  дрижить  постійно.  Як  відомо,  осика  не  росте  в  Палестині  та  Ізраїлі.  Дрожання  її  листя  пояснюється  особливостями  рослини  -  вона  занадто  швидко  росте,  тому  не  вирізняється  міцністю,  і  навіть  непомітний  вітерець,  від  якого  інші  рослини  не  рухаються,  змушує  осику  дрижати.  [/i]  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=592870
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 10.07.2015

Убывающая луна

луна  вкатилась  в  мутное  окно,
упала  на  пол  четвертью,  разбилась,
пролился,  словно  белое  вино,
холодный  свет  в  полночные  чернила

и  тени  обозначились,  пьяны,
она  в  последней  четверти  таилась  -
вся  сила  убывающей  луны,
пятнистого  ущербного  светила

а  утром  вновь  на  облака  десну
прозрачная  луна  облокотилась,
и  поплыла  к  закату  и  ко  сну,
держась  легко  за  белые  перила

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=592456
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 08.07.2015

Зной. Торжество

...в  косицы  ветром  сплетена,  трава
лежит  безвольно  на  сухом  газоне,
и  "пить"  звучит  и  в  колокольном  звоне,
и  в  дымке,  затянувшей  острова

и  в  повороте  чьей-то  головы,
и  в  шарканье  резиновой  подошвы
в  ткань  лета  вставить  дождевые  прошвы
звучит  мольба  на  знойное  "увы"

и  в  мареве,  как  будто  на  плаву,
планета  пьет  из  солнечного  круга,
пока,  об  август  прозвучав  упруго,
не  упадет,  как  яблоко  в  траву...

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=592259
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 07.07.2015

Лучшая судьба

Жил-был  один  человек.  Когда  он  был  еще  маленьким  человеком,  то  есть  ребенком,  он  споткнулся  и  расшиб  коленку,  как  это  часто  случается  с  маленькими  людьми,  и  горько  заплакал.  Некто,  чтобы  развлечь  плачущего  ребенка,  рассказал  ему  легенду  о  Дереве  Лучшей  Судьбы.

Где-то  далеко-далеко  есть  обширная  долина,  покрытая  ровной  зеленой  травой,  в  которой  виднеются  желтые,  синие  и  белые  цветочки.  Долина  совершенно  необитаема.  Посреди  долины  растет  дерево,  вроде  яблони,  только  ствол  у  него  очень  тонкий,  да  еще  и  покрыт  скользкой  корой,  так  что  взобраться  по  нему  до  кроны  невозможно.  А  крона  расположена  так  высоко,  что  плодов  не  достать  даже  с  самой  длинной  лестницы  в  мире.  Это  и  есть  Дерево  Лучшей  Судьбы.

Плод  с  Дерева  можно  получить  только  одним  способом:  необходимо  сесть  под  Деревом  и  дождаться,  пока  плод  упадет,  а  иначе  -  никак.  Зато  уж,  если  подождать,  с  Дерева  упадет  именно      такой  плод,  который  раз  и  навсегда  изменит  твою  судьбу  и  устроит  все  самым  лучшим  образом.

Маленький  человек,  совершенно  позабыв  о  травме,  выслушал  эту  легенду,  разинув  рот,  а  незнакомец,  видимо  довольный  эффектом  своей  выдумки,  потрепал  его  по  плечу  и  зашагал  дальше  своей  дорогой.  С  тех  пор  все  мысли  человека  были  сосредоточены  только  на  одном:  добраться  до  Дерева  Лучшей  Судьбы.  Он  вырос,  раздобыл  себе  крепкие  походные  сапоги,  рюкзак,  палатку  и  прочее,  что  может  понадобиться  путнику  в  трудном  походе,  и  отправился  в  путь.

Ему  даже  прощаться  ни  с  кем  не  пришлось  или  объяснять  кому-то,  куда  и  надолго  ли  он  уходит.  Человек  этот  был  совершенно  одинок  и  даже  никогда  не  пытался  завязать  с  кем-либо  близкие  отношения.  Зачем?  Когда  с  Дерева  упадет  плод,  ему  будет  обеспечена  такая  судьба,  в  которой  у  него  будут  и  самые  лучше  знакомства  и  отношения!

Человек  скитался  по  миру  очень  долго  и  переживал  весьма  обременительные  тяготы  своего  пути.  Шутка  ли!  -  ведь  ему  нужно  было  отыскать  место,  о  котором  ровным  счетом  ничего  не  говорилось  ни  в  одном  путеводителе,  ни  в  одном  атласе,  ни  в  одной  энциклопедии.  Расспрашивать  дорогу  человек  опасался  -  ведь  тогда,  чего  доброго,  найдутся  и  другие  желающие  добраться  до  Дерева  Лучшей  Судьбы!  И  он  продолжал  свой  путь,  покрываясь  дорожной  пылью  и  обрастая  бородой,  руководствуясь  только  легендой  незнакомца  и  страстным  желанием  отыскать  Дерево  и  приобрести  лучшую  судьбу.

 И  вот  однажды  утром  он  вошел  в  долину,  которая  точно  соответствовала  описанию:  обширная,  покрытая  ровным  ковром  травы,  из  которой  выглядывали  желтые,  синие  и  белые  цветочки.  Прямо  посредине  долины  стояло  высокое  дерево  –  вне    всяких  сомнений,  это  было  Дерево  Лучшей  Судьбы,  и  было  оно  в  точности  таким,  как  описал  его  незнакомец  много  лет  назад.

Однако  кое-что  отличалось  от  рассказа  незнакомца:  долина  была  обитаема.  В  долине  стоял  обширный  палаточный  лагерь,  над  ним  поднимались  ленивые  дымки  костров,  а  между  палаток  слонялись  какие-то  люди  -  такие  же  покрытые  дорожной  пылью  и  бородатые,  как  и  сам  человек  (без  бород  были  только  женщины,  которых  в  лагере  тоже  оказалось  немало).  И  человек,  терзаемый  страшными  подозрениями,  поспешил  туда,  чтобы  все  разузнать.

Люди  в  лагере  рассказывали  человеку  одну  и  ту  же  историю:  еще  в  детстве  с  ними  приключилась  какая-то  детская  беда  -  сбитая  коленка,  содранный  локоть,  разбитый  нос,  сломанная  игрушка  –  в  которой  их  утешил  рассказом  о  Дереве  Лучшей  Судьбы  какой-то  незнакомец,  и  они  отправились  искать  Дерево  и  попали  сюда,  в  долину.  Но  человек  не  стал  этим  удивляться  или  возмущаться;  его  интересовало  только  одно  –  Дерево.

И  его  провели  к  Дереву,  вокруг  которого  просто  яблоку  было  негде  упасть  -  так  плотно  сидели  под  ним  люди,  задрав  головы  вверх  и  безотрывно  глядя  на  крону  Дерева.  И  человеку  указали  его  место  -  довольно  далеко  от  тонкого  скользкого  ствола  Дерева,  а  еще  выдали  бумажку  с  номером  -  вот,  мол,  это  твое  место  в  очереди  за  плодами  Дерева.    Тут  у  человека  вытянулось  лицо.  Номер  на  бумажке  был  шестизначным.

Он  обратился  к  какому-то  бородачу,  дожидавшемуся  лучшей  судьбы:
-  Скажите,  коллега,  а  как  часто  падают  плоды?  У  меня  вот  тут  номер  такой...    -  и  он  показал  бородачу  свою  бумажку.

Бородач,  не  сводя  глаз  с  Дерева,  ответил  сквозь  окладистую  бороду,  по  которой  бегали  муравьи:
-  Не  часто.  А  нумерация  ведется  с  самого  начала.  Традиция,  так  сказать…  Фактически  ваше  место  в  очереди  намного  ближе,  большая  часть  соискателей  уже  там,  -  и  бородач  махнул  куда-то  рукой.

Человек  поглядел  в  указанном  направлении  и  увидел,  что  от  самой  околицы  лагеря  "соискателей"  и  до  горизонта  тянется  местность,  уставленная  разнообразными  предметами,  которые,  очевидно,  служили  надгробиями,  потому  что  образовывали  аккуратные  кварталы.  Это  было  кладбище  «соискателей».

Человек  снова  обратился  к  бородачу:
-  А  сколько  соискателей  дождались  не  этого,  -  он  махнул  рукой  в  сторону  кладбища,  -  а  вот  этого?  -  и  он  указал  на  Дерево.

По  лицу  бородача  пробежала  тень:
-  Говорят,  самый  первый  соискатель  получил  плод...  Но  шанс  ведь  есть  у  каждого,  не  так  ли?  И  знаете  что?  Не  мешайте  мне,  плод  может  упасть  в  любой  момент,  -  и  бородач  больше  ни  на  какие  вопросы  человека  не  отвечал,  весь  погрузившись  в  созерцание  Дерева  и  ожидание  лучшей  судьбы.

Человек  испытал  то,  что  принято  называть  «крушением  надежд».  Все  было  зря;  плоды,  может  быть,  вовсе  никогда  не  падают  с  этого  треклятого  Дерева,  а  вот  туда  -  и  он  посмотрел  в  сторону  кладбища  "соискателей"  -  люди  отправляются  регулярно,  так  и  не  дождавшись  лучшей  судьбы...  И  человек,  после  этого  разочарования  испытав  вдруг  прилив  гнева  и  гордости,  вскинул  свой  рюкзак  на  плечи  и  решительно  направился  обратно  -  к  выходу  из  долины.  Он  шагал  и  думал,  что  теперь,  когда  вся  эта  гнусная  тайна  раскрылась,  он  лучше  всех  прочих  знает,  как  устроена  судьба,  и  потому  уж  точно  сможет  обеспечить  себе  лучшую  судьбу  –  только  сам,  без  всяких  деревьев,  плодов  и  прочей  ерунды!  Сам!

Достигнув  той  точки,  с  которой  он  впервые  обозрел  долину,  человек  остановился  на  мгновение,  чтобы  бросить  последний  взгляд  на  Дерево,  которое  так  манило  его  к  себе  всю  жизнь.  Он  увидел  тонкий  ствол,  уходящий  чуть  ли  не  к  облакам,  плотную  крону,  а  под  деревом  –  лагерь  "соискателей".  Он  вспомнил,  как  глядели  на  крону  Дерева  люди,  сидящие  вокруг  него;  потом  на  человека  накатил  страх,  да  такой,  что  пот  выступил  у  него  на  лбу.  Человек  принялся  лихорадочно  шарить  по  карманам,  что-то  бормоча,  и  в  одном  из  них,  наконец,  нашел  бумажку  с  шестизначным  номером.  Он  упрятал  ее  в  свой  бумажник,  бумажник  засунул  в  нагрудный  карман  куртки  и  поспешил  обратно  -  в  лагерь  соискателей.  Он  чуть  ли  не  бежал,  плача  и  негромко  чертыхаясь,  и  выражение  отчаяния  на  его  лице  сменялось  выражением  надежды,  а  потом  снова  отчаяния.

Когда  человек  достиг  лагеря,  слезы  на  его  глаза  совершенно  высохли,  а  весь  его  облик  отражал  решимость  и  определенность.  Он  нашел  свободное  место,  установил  палатку,  бросил  туда  свой  рюкзак,  отправился  к  Дереву  и  занял  под  ним  свое  место.    Он  сидел  среди  прочих  бородачей,  ощущая  дружественное  тепло  их  локтей  и  плеч  и  испытывая  искреннее  единение  с  ними.

Он  неотрывно  глядел  на  Дерево  и  думал,  что  жить  и  умереть  среди  единомышленников  и  единоверцев,  пожалуй,  и  есть  лучшая  судьба  из  всех  возможных.  А  если  плоды  все-таки  падают...  -  что  ж,  на  этот  случай,  -  тут  человек  улыбнулся  и  похлопал  себя  по  груди,  -  на  этот  случай  у  него  есть  номер!

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=591771
рубрика: Проза, Лирика любви
дата поступления 05.07.2015

Зной. Ворожба

...несмелый,  заблудившийся  в  траве,
крадется  зной  безропотного  лета,
и  на  его  горячей  голове
венок  из  трав  иссушенного  цвета,

и  на  руках  браслеты  из  сухих
добытых  где-то  крылышек  от  клена  -
по  форме  зной,  но  для  погод  других
приют  готов  у  этого  сезона,

и  робкий  зной,  прижавшийся  к  стене
внезапного  торжественного  ливня,
дрожит  от  струй  холодных  по  спине
и  ворожит  на  засуху  наивно...

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=591546
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 03.07.2015

Июль

...и  напряженно  вглядываясь  в  лица,
встревожен  чем-то  каменный  Андрей*,
и  на  холмах  лежащая  столица
листает  нервно  свод  календарей,

и  озираясь  в  непонятном  мире,
взбирается  над  крышами  луна,
и  ходит  некто  в  маленькой  квартире,
отбрасывая  тени  вдоль  и  на,

и  беспокоен  шелест  у  каштана,  
и  шепот  трав  срывается  на  всхлип  -
задел,  как  струны,  струи  у  фонтана
своим  приходом  новый  архетип

и  тихий  вздох  над  медоносной  липой,
качая  в  небе  нестабильный  тюль,
вдруг  называет  имя  архетипа  -  
короткое  и  звонкое  "июль"

2015

*Андреевская  церковь  на  Андреевском  узвозе  в  Киеве

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=591177
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 02.07.2015

Дождь в конце июня

...циклон  пришел  и  тучи  хлопотливо
вращает,  словно  кегль  эквилибрист,
и  дождь  стучит  в  окно  неторопливо,
и  ромбовидный  кланяется  лист,

и  пахнет  рыбой  смесь  дождя  и  пыли,
и  смыт  несобранный  пчелой  нектар,
что  липы  беззаботно  уронили
на  чешуей  покрытый  тротуар...

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=590334
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 28.06.2015

Чорний Коваль

Колись  дуже  давно  стояло  на  межі  Лісу  і  Степу  село  -  зовсім  невелике,  не  більше  двадцяти  дворів.  Але  на  ті  часи  це  вже  було  дещо  -  адже  у  будь-який  час  зі  Степу  або  із  Лісу  могли  з’явитися  некликані  гості,  попалити  хати  і  забрати  людей  і  худобу  полоном.

Та  попри  усі  небезпеки,  село  виникло  і  поступово  виросло  -  адже  край  це  був  дикий  і  незайманий.  Ліси,  трави,  води,  ґрунт,  полювання,  риболовля  -  все  винагороджувало  працю  і  старання  людини  стократ.  А  для  некликаних  гостей  можна  і  шаблю  гостру,  і  списа  приготувати!  -  для  того  в  селі  і  Коваль  був.

Щоправда,  Коваль  той  був  не  зовсім  у  селі.  Колись  давно  він  разом  із  іншими  прийшов  у  ці  краї,  а  з  ним  і  його  дружина  з  маленьким  сином.  Та  налетіли  одного  дня  зі  Степу  мовчазні  люди  на  швидких  конях,  і  коваль  залишився  сам-один.  Від  горя  він  аж  почорнів  -  власне,  так  він  і  отримав  прізвисько  "Чорний  Коваль".

Відтоді  Коваль  оселився  окремо,  у  дубовому  гаю,  і  селяни  їздили  до  його  Чорної  кузні,  як  виникала  така  потреба.  Згодом  до  кузні  прибився  і  помічник  -  такий  же  осамітнений  прикордонним  життям,  як  і  сам  Коваль.

І  от  якось  завітав  до  села  такий  гість  зі  Степу,  якого  селяни  і  уявити  собі  не  могли.  Він  був  височенний,  як  береза,  і  кремезний,  мов  дуб,  мечем  він  торкався  верхівок  дерев,  а  списом  міг  би  штрикати  хмари.  Про  вигляд  велета  збереглася  лише  така  згадка:  він  був  "страховидний".  Сидів  цей  велет  на  коні,  який  і  виглядом,  і  розмірами  більш  нагадував  дракона  -  тільки  без  крил.

Доки  селяни  збирали  докупи  свою  мужність  і  міркували,  як  битися  із  таким  ворогом,  він  звернувся  до  них:
-  Я  не  торкнуся  ваших  хат,  ваших  статків  і  ваших  дітей,  якщо  ви  дасте  мені  коваля,  здатного  підкувати  мого  коня.  -  Коли  страховидний  велет  вимовив  "кінь",  той  заіржав  так,  що  усі  аж  поприсідали,  і  став  дибки.

Селяни  почали  радитися:
-  Скажемо  йому,  де  коваль,  і  все,  хай  собі  їде  далі,  аби  нас  це  страховидло  не  чіпало!
-  Як  можна  казати?  Зрозуміло,  що  на  злу  справу  йому  коня  треба  підкувати.  А  час  прийде  -  це  страховисько  і  за  нас  візьметься.
-  Та  коваль  же  не  в  селі?  Він  же  сам  собі  хазяїн,  десь  там  у  лісі,  ми  й  не  знаємо,  де...  От  і  давайте  скажемо,  що  нема  в  нас  у  селі  ніякого  коваля.

Так  і  сказали.  А  велет  тільки  засміявся  у  відповідь:
-  Я  ж  через  ваше  пасовище  їхав,  ваших  коней  бачив,  вони  майстерно  підковані!  Не  вмієте  ви  брехати,  будуть  з  вас  добрі  раби  для  мого  коша!  А  ну,  відведіть  мене  до  коваля,  поки  живі!

І  селяни  відвели  страховидного  велета  до  Чорного  Коваля.  Коваль  вислухав  його  мовчки,  а  тоді  тільки  очима  кліпнув:  згоден.

Селяни,  які  спостерігали  за  розмовою  з-під  тину  Чорної  Кузні,  почали  штурхати  одне  одного  ліктями  і  сварити  між  собою  Коваля:
-  Зрадник!  Ворогу  нашому  допомагає!  А  він  же  нас  усіх  і  дітей  наших  полоном  взяти  грозив!  -  і  домовилися  між  собою  Ковалеві  будь-що  помститися.

А  тоді  чують,  Коваль  таке  велету  каже:
-  Ти  великий  воїн,  і  кінь  тобі  під  стать.  Для  такого  коня  звичайна  підкова  -  ганьба.  Я  зроблю  для  твого  коня  гідні  підкови,  але  це  забере  деякий  час.  Мені  треба  послати  людину  по  чортове  залізо.  Це  днів  три  -  чотири.  Тоді  треба  з  чортова  заліза  виготовити  для  твого  коня  підкови  і  вухналі.  Це  ще  два-три  дні.  А  тоді  ще  підкувати,  -  тут  Коваль  ухопив  коня  за  передню  ногу,  оглянув  копито  і  додав:  -  це  ще  чотири  дні.

Велет  так  відповів  Ковалеві:
-  Добре.  Якщо  твої  підкови  будуть  гідні  мого  коня,  ти  отримаєш  щедру  винагороду  з  моєї  здобичі,  коли  я  вертатимусь  із  походу.  Якщо  ж  збрехав  мені  -  життям  власним  заплатиш!

І  вони  вдарили  по  руках.

Велет  отаборився  поруч  із  Чорною  кузнею,  певно,  не  довіряв  Ковалеві,  а  той  і  дійсно  вирядив  свого  помічника  кудись  –  мабуть,  по  чортове  залізо.  На  четвертий  день  помічник  повернувся,  і  у  Кузні  закипіла  робота.

Днів  через  два  Коваль  покликав  страховидного  велета  -  величезні  підкови  з  чортова  заліза  були  готові.    Як  Коваль  і  казав,  підкувати  такого  коня,  якого  мав  страховидний  велет,  було  непросто  -  удвох  із  помічником  вони  цілий  день  гатили  молотками,  забиваючи  довгі  блискучі  вухналі,  а  все  одно  встигли  підкувати  лише  одну  кінську  ногу.  І  наступного  дня  -  лише  одну.  І  третього  -  теж.  Зате  на  четвертий  день  вони  впоралися  скоріше  -  ще  вранці,  щойно  почали,  стук-стук,  і  закінчили.  Відійшли  Коваль  і  його  помічник  осторонь,  вклонилися  велетові,  а  тоді  Коваль  і  каже  з  усмішкою:
-  А  ну,  пане,  перевір  мою  роботу.

Велет  спочатку  щось  сказав  коневі,  тоді  прикрикнув,  тоді  ляснув  його  по  шиї,  далі  дав  йому  шпори!  -  кінь  смикається,  але  рушити  з  місця  не  може!  Наче  Коваль  не  підкував  коня,  а  до  землі  прикув!

-  Ах  ти  ж,  підлий  зрадник,  лісовий  чародій,  смерть  тобі!  -  заволав  велет,  намагаючись  дістати  Коваля  своїм  довгим  списом.

Але  тієї  ж  миті  в  повітрі  заспівали  стріли  -  одна,  десять,  сотня,  аж  небо  потемнішало!  Хвилина  -  і  страховидний  велет,  весь  утиканий  стрілами,  наче  їжак  власними  голками,  впав  мертвий  на  землю,  а  тоді  повалився  і  кінь,  в  якого  теж  влучило  чимало  стріл.  А  з-за  дерев  з’явилося  княже  військо!

Тоді  на  галявину  вийшли  і  селяни  -  вони  весь  час  стежили  за-за  дерев  за  тим,  що  відбувалося  у  Кузні.  Коли  ж  до  мертвого  велета  підійшов  сам  князь,  селяни  підбігли  до  нього  і  низько  вклонилися.  Та  князь  сказав  їм:
-  Ні,  це  я  маю  вам  вклонитися.  Це  ж  ви  прислали  до  мене  гінця  зі  звісткою  про  нову  загрозу,  і  я  встиг  зібрати  дружину  і  дістатися  сюди.

-  Так,  це  ми,  -  дещо  непевно  відповіли  селяни,  поглядаючи  один  на  одного.

-  Це  ж  ви  придумали  підкувати  ворожого  коня  такими  підковами,  аби  він  з  місця  не  рушив,  і  ми  змогли  вбити  небаченого  ворога,  -  вів  далі  князь.

-  Так,  ми,  -  ледь  чутно  відповіли  селяни,  втупивши  очі  в  землю.

-  А  де  цей  чудовий  коваль?  Я  хочу  його  бачити!  -  рішуче  вимовив  князь.

Пішли  шукати  Коваля  і  знайшли.  Лежав  він  край  галявини  поруч  із  своїм  помічником  -  обидва  мертві,  бо  кожен  отримав  по  стрілі  прямісінько  у  серце.  

Засмутився  князь  над  Ковалем,  засмутилися  і  селяни.  Втім,  смуток  їх  був  глибоким,  але  недовгим,  адже  вони  перемогли  страшного  ворога,  і  забезпечили  своїй  землі  тривалий  чи  нетривалий  -  а  мир!

І  тоді  княжа  дружина  і  селяни  відсвяткували  перемогу  і  спалили  труп  страховидного  велета  та  його  коня,  схожого  на  дракона.  Князь  із  військом  поїхав  додому.  А  селяни  повернулися  до  свого  звичайного  життя  на  межі  Лісу  і  Степу,  де  у  будь-який  час  могли  налетіти  некликані  гості,  попалити  хати  і  забрати  людей  і  худобу  полоном.  Про  Чорного  Коваля  вони  не  згадували,  а  про  його  помічника  -  і  поготів,  хоча  про  перемогу  над  велетом  дещо  таки  подейкували.

Ішли  часи,  світ  змінювався,  змінювалися  Ліс  і  Степ,  і  маленьке  село  на  межі  Лісу  і  Степу  у  тих  змінах  загубилося  і,  врешті-решт,  зникло.  А  Чорна  Кузня,  кажуть,  і  досі  стоїть  десь  там,  серед  дубового  гаю,  і  одну  ніч  на  рік,  що  слідує  за  днем  загибелі  Чорного  Коваля,  в  Кузні  світиться.  Пішому  її  взагалі  не  знайти;  але  якщо  в  таку  ніч  завітати  до  Кузні  верхи,  Чорний  Коваль  підкує  коня  підковами  з  чортова  заліза,  і  той  кінь  миттю  доставить  вершника  будь-куди  –  взагалі  будь-куди,  куди  заманеться.  Але  коли  буває  така  ніч  і  де  той  дубовий  гай  -  оцього  нині  вже  не  знає  ніхто.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=588780
рубрика: Проза, Лірика кохання
дата поступления 21.06.2015

Прочанин

Ще  все  мовчить  -  лани,  гаї,
Росисті  затишні  левади,
І  ніч  продовжує  свої
Думки  нічні  перебирати

Ще  сплять  над  річкою  старі
Скрипучі  дужі  осокори,
Та  око  вранішнє  зорі
Вже  розчиняє  хмарні  створи

З  туману  вивела  стежі
Хвиляста  змійка  до  околиць  -
Село  побачив  від  межі
Прочанин,  тихий  богомолець

А  над  селом,  мов  мережа,  
Пливуть-бринять  церковні  дзвони,
Прочанин,  Богова  душа,
Кладе  на  дзвін  земні  поклони,

Він  уявляє  вівтарі,
Біленькі  храми  і  амвони  -
А  на  леваді  косарі
Виводять  косами  ті  дзвони!

Прочанин  обійшов  село,
Шукав,  ім"я  де  славлять  Боже,
Нема!  -  ні  дзвонів  джерело,
Ні  церкву  віднайти  не  може

Нема!  -  хоч  кланяйся  млину!  -
І  рушив  далі  богомолець,
Розніс  чутки  про  дивину
Далеко  від  сільських  околиць:

Мовляв,  село  є  на  землі
Де  інший  світ  відкрив  запони,
Нема  хоч  церкви  у  селі,
Над  ним  самі  лунають  дзвони!

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=587494
рубрика: Поезія,
дата поступления 15.06.2015

Полетное

Журавль  на  хвост  -  и  "Бомбардир"
Уже  совсем  почти  что  птица,
Летит,  а  сонный  пассажир
На  перелете  Мюнхен-Ницца
Свой  сандвич  с  курицей  жует,
И  так  вот  курице  летится:
Перемещаема  в  живот,
Немного  корм  и  где-то  птица,
Летает  там,  где  не  живет,
А  после  пассажиру  снится,
Как  отправляется  в  полет
"Эйрбройлер  Индастриз"  -  как  птица,
Как  самолетобутерброд,
И  спать  в  курятнике  ложится,
И  яйца  с  "Сеснами"  несет.
И  белокрылое  семейство
Клюет  с  утра  энергокорм,
Клюет  и  начинает  действо
Приобретенья  новых  форм,
И  доставляются  по  свету
Белки,  волокна,  птичий  жир,
Согласно  купленным  билетам
Летел  чтоб:  в  чем-то  пассажир,
Немного  самолет  и  птица,
Немного  летчик  и  пилот,
Немного  Мюнхен,  много  Ницца
И  где-то  собственно  полет..

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=586558
рубрика: Поезія, Шутливые стихи
дата поступления 10.06.2015

Средиземное

лазурь,  чешуйки,  блики,  перелив  -
чешуекрылый  зверь  смирней  фонтана,
и  шкура  цвета  переспелых  слив
линяет  истечением  тумана

зверь  ластится;  причалы  и  отель
не  сводят  подозрительные  лампы,
и  льют  петуний  синюю  шанель
на  мачтами  пришпиленные  лапы

и  зверь  лежит;  а  золото  чешуй
застали  чайки  в  лишнем  разговоре
на  языке  секретном  че  и  шуй
о  легендарном  средиземном  море

и  даже  о  старинных  временах
когда  предстало  в  образе  потопа,
и  пряталась  в  чешуйчатых  волнах,
никем  не  похищаема,  европа

но  старый  форт,  взобравшийся  на  холм,
плечом  и  башней  в  небеса  вонзившись,
пресек  мятеж  чешуекрылых  волн,
в  них  телом  каменистым  отразившись

лазурь  и  блики,  перелив  чешуй  -
чешуекрылый  зверь  смирней,  чем  ванна,
на  языке  старинном  че  и  шуй
о  чем-то  шепчет  в  ухо  океана

2015

Фото:  http://geophoto.ru/mediumlib/dzh098369m.jpg  

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=585797
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 06.06.2015

Открытка

Какой  бы  ни  был  смелый  план
На  городок  приморский  Канн*,
За  пальму,  яхту  и  платан
Задвинут  он,  как  чемодан.
Все  планы  в  Канне  скромно  ждут,
Здесь  неизменно  подают
В  пределах  неразумных  смет:
На  завтрак  -  с  пальмой  Круазет,
И  бухту  моря  с  молоком,
И  небеса  с  одним  желтком,
К  обеду  -  африканский  зной,
Чуть-чуть  приправленный  сосной,
На  ужин  -  охлажденный  штиль,
Прожектор  в  ночь,  как  белый  шпиль,
И  отходящему  ко  сну
Под  олеандрами  луну
Доставят  прямо  на  диван  -
Готовь  и  набивай  карман!
Целую,  жду.  С  любовью,  Канн

*Cannes  читается  Кан,  Канн,  у  нас  же  произносится  во  множественном  числе  Канны

Писано  в  Каннах  пятого  дня  месяца  июня  две  тысячи  пятнадцатого  года  :)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=585575
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 05.06.2015

Плаче дощик-тонконіг…

Плаче  дощик-тонконіг:
-  Я  за  мамою  не  встиг!

-  Мамо!  Мамо,  хмаро  чорна!
Покотилася,  мов  жорно,
Вже  гудеш  за  небокраєм,
За  тобою  не  встигаю!

-  Дощик,  дощик,  -  каже  річка,  -
Ти  -  водичка,  я  -  водичка,
Побіжи  швидким  струмочком,
Та  гляди  ж-бо  -  не  пісочком!  -
Я  сама,  сини  і  дочки  -
Хвилі,  синії  рядочки,
Як  рідню,  в  свої  обійми
Ми  тебе  гостинно  приймем,
Разом  вже  під  синім  небом
Маму  знайдемо  де-небудь!

Плаче  дощик-тонконіг,
І  струмочком  в  річку  -  плиг!

Покотилась  річка  далі,
Тільки  пошуки  невдалі,
Сонце  вже  на  небі  грає,
Синій  простір  розгортає,
Ні  хмаринки  не  лишило  -
Маму  тут  знайти  несила,
Дощик  сонечко  гукає,
Допомогу  дать  благає,
Сонце  згодилось  -  і  жаром
Обернуло  дощ  на  пару!  -

В  небо  дощик-тонконіг,
Щоб  побачить  маму  зміг!

Піднімався  дощик  вгору,
У  блакить  небес  простору,
Був  спочатку  сніжно-білим,
Та  вгорі  став  обважнілим,
Потемнішав,  загустився,
Чорнотою  весь  налився,
Небом  котиться,  мов  жорно,
Наче  мама  -  хмара  чорна,
І  почув:  з-за  небокраю
Хтось  тонесенько  гукає:

-  Мамо!  Мамо,  хмаро  чорна!
Покотилася,  мов  жорно,
Вже  гудеш  за  небокраєм,
За  тобою  не  встигаю!  -

Плаче  дощик-тонконіг:
Я  за  мамою  не  встиг...

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=584313
рубрика: Поезія, Казки, дитячі вірші
дата поступления 29.05.2015

Большие глаза

НЕПЕДАГОГИЧЕСКАЯ  НЕПОЭМА

Когда  Костик  впервые  появился  в  ее  группе,  Марьванна  обрадовалась.  Мальчишечка  выглядел  серьезным  и  ответственным;  солидности  ему  добавляли  аккуратная  прическа  с  пробором,  серые  брючки  с  острыми  стрелками,  белая  рубашечка  и  черный  жилет.

-  О,  будет  пример  моим  шалопаям,  -  сказала  сама  себе  Марьванна  и  принялась  знакомиться  с  Костиком.  Костик  тихим  голосом  кратко  рассказал  воспитательнице  свою  биографию  -  и  тогда  маленькая  холодная  иголочка  впервые  кольнула  сердце  Марьванны.  И  в  голосе  мальчика,  и  в  его  изложении  фактов  короткой  детской  биографии  было  так  мало  детского  и  столько  взрослого,  официального  и  даже  где-то  авторитетного,  что  Марьванна  посмотрела  на  Костика  с  испугом  и  коротко  сказала  ему:
-  Ну,  беги  к  ребятам,  -  после  чего  обессиленно  уронила  локти  на  стол  и  спрятала  лицо  в  ладонях.  Мальчик  ее  озадачил.

А  Костик  тем  временем  обошел  свою  группу,  осмотрел  мебель,  игрушки,  книги,  заглянул  в  санузел  и  на  кухню  и  присмотрелся  к  детям.  Затем,  удовлетворенно  кивнув,  он  сел  на  стульчик  под  окном  и  принялся  как  будто  чего-то  ждать.

Ждать  Костику  долго  не  пришлось.  Вскоре  между  малышами  разгорелась  ссора,  в  которую,  как  в  водоворот,  немедленно  оказались  втянуты  почти  все  дети  в  группе.  Тогда  Костик  подошел  к  расходившимся  малышам  и  негромко  произнес:  "вы  что,  не  понимаете?"  –  кажется,  именно  тогда  эта  фраза  прозвучала  впервые.

Как  ни  странно,  но  на  фоне  детских  криков  и  воплей  его  голос  был  слышим  удивительно  хорошо.  Малыши  прекратили  ссору  и  оглянулись  на  Костика.  И  тогда  Костик  скорчил  странную  гримасу.  Он  чуть  склонил  свою  лобастую  голову,  приподнял  брови  и  как  бы  отодвинул  их  к  вискам,  сжал  и  вытянул  в  ниточку  губы,  а  потом  еще  и  округлил  глаза,  уставившись  на  скандалистов.  Все,  кому  эта  его  гримаса  была  знакома  по  описаниям  и  пересказам,  не  могли  себе  представить  силы  ее  воздействия.  Только  те,  кто  оказался  с  Костиком  лицом  к  лицу  -  вот  к  такому  его  лицу  -  испытали  на  себе  эффект  этой  гримасы.

Скандалисты  и  спорщики  немедленно  ощутили  себя  неправыми,  виновными,  а  главное  -авторитетно  уличенными  и  пристыженными.  Им  тут  же  расхотелось  безобразничать,  они  потихоньку  разбрелись  по  углам,  испытывая  сильное  желание  оказаться  подальше  от  Костика  и  от  места  своего  преступления,  а  лучше  всего  -  в  маминых  объятиях.

Однако  дети  есть  дети,  и  на  следующий  день  Костик  снова  очень  недолго  просидел  на  своем  стульчике  под  окном.  Как  только  в  поведении  детей  проявилась  какая-то  шумная  нерегулярность,  Костик  подошел  и  сделал  им  "большие  глаза"  (он  сам  так  называл  свою  гримаску).  Нерегулярность  прекратилась  незамедлительно,  а  один  из  ее  участников  разрыдался.

Марьванна,  которая  уже  немного  призабыла  свое  первое  впечатление  от  встречи  с  Костиком,  сочла  такое  свойство  его  гримасы  полезным  и  решила  поставить  его  на  службу  в  крайне  хлопотном  деле  воспитания  шестнадцати  человеков  пятилетнего  возраста.  И  Марьванна  подошла  к  Костику  и  поощрительно  погладила  его  по  голове,  прикидывая,  какие  выгоды  можно  извлечь  из  его  авторитета  в  группе.  А  Костик  из-под  руки  Марьванны  сделал  "полубольшие  глаза"  еще  одному  хулигану  -  этого  оказалось  достаточно,  чтобы  тот  с  ревом  уткнулся  в  подол  нянечки.  Костик  аккуратно  вышел  из-под  поощрительной  ладони  Марьванны  и  вернулся  на  свой  стульчик  у  окна.

И  началась  в  группе  новая  жизнь.  Теперь  Костику  уже  не  приходилось  усмирять  нарушителей  дисциплины  -  желающих  оказаться  под  взглядом  его  "больших  глаз"  не  находилось.  Дети  старались  изо  всех  сил,  чтобы  Костик  не  покидал  своего  стульчика.  Марьванна  блаженствовала  -  такого  педагогического  успеха  она  в  самых  смелых  своих  мечтах  не  представляла.  Рай,  да  и  только.

Однако  через  неделю  Костик  сделал  следующий  шаг.  Его  приводили  в  детсад  раньше  всех,  и  он  встречал  детей  прямо  у  порога  группы  и  тут  же  делал  каждому  "большие  глаза".  Притихшие  и  даже  чуть  осунувшиеся,  дети  разбредались  по  группе,  находили  себе  какие-то  уголки  и  прятались  там,  иногда  вяло  трогая  игрушки  и  украдкой  поглядывая  на  Костика.  А  Костик  сидел  на  своем  стульчике  у  окошка  и  как  будто  совсем  не  интересовался  происходящим  в  группе.

Марьванна  уже  больше  не  блаженствовала  и  не  ликовала.  Ей  стало  тревожно,  когда  дети  прекратили  играть  и  шалить.  Хотя  она  и  поругивала  их  за  дисциплинарные  нарушения  и  вообще  за  шум  и  гам,  она  свято  верила,  что  здоровый  ребенок  пяти  лет  от  роду  должен  много  бегать  и  много  кричать,  а  если  ребенок  ведет  себя  тихо  и  пассивно,  то  он  болен  или  несчастен  и  требует  немедленного  лечения  или  ободрения.  И  Марьванна  принялась  наблюдать  за  Костиком  и  прочими  своими  подопечными.

А  Костик  тем  временем  вышел  на  следующий  уровень  своего  влияния.  Посидев  немного  на  своем  стульчике  и  понаблюдав  за  малышами,  Костик  дожидался,  пока  у  них  проходила  оторопь  после  первого  утреннего  внушения,  и  они  собирались  в  стайки  и  принимались  потихоньку  играть,  шепотом  обмениваясь  короткими  фразами.  Тогда  Костик  подходил  к  такой  стайке,  делал  "большие  глаза"  и  негромко  произносил:  "Вы  что,  не  понимаете?"

И  дети  замирали  на  месте,  как  пораженные  громом  или  пресловутые  соляные  столбы.  Нет,  они  решительно  ничего  не  понимали,  но  взгляд  Костика  и  его  голос  повергали  их  в  самую  глубину  тоски  и  несчастья.  Их  губы  дрожали,  глаза  с  расширенными  зрачками  полнились  влагой,  по  спинам  и  затылкам  бегали  противные  мурашки,  и  дети  не  могли  двинуть  ни  рукой,  ни  ногой  -  сейчас  только  мамины  объятия  и  поцелуи  могли  бы  несколько  унять  тоску,  сжимавшую  их  сердца.  В  крайнем  случае  подошел  бы  побег  -  куда-то  далеко,  на  самый-самый  край  света  или  хотя  бы  игровой  площадки,  только  бы  подальше  от  Костика  и  его  "больших  глаз".  Но  мамы  рядом  не  было,  группа  была  заперта  на  ключ,  на  воротах  детсада  висел  замок,  и  потому  дети  испытывали  совершенно  беспросветное  отчаяние.  Это  была  западня,  ловко  подстроенная  всесильным  Костиком,  они  в  нее  неосмотрительно  угодили,  и  западня  захлопнулась.  Выхода  не  было.

Марьванна  пришла  в  ужас.  Нет,  покой  покоем,  но  не  такой  же  ценой...  И  она  повела  Костика  в  свой  кабинет  и  решительным  голосом  запретила  делать  ему  "большие  глаза"  -  отныне  и  впредь.  Костик  выслушал  и  сделал  в  ответ  "большие  глаза"  Марьванне.  Заметив,  что  гримаса  начала  действовать  и  на  нее,  Костик  произвел  «контрольный  выстрел»  -  произнес  свое  "Вы  что,  не  понимаете?"

Марьванну  охватило  отчаяние.  Она  была  по  уши  виновата  и  неправа  -  и  на  это  ей  было  указано  самым  авторитетным  и  потому  унизительным  образом.  Ей  хотелось  куда-то  бежать,  где-то  укрыться,  где  можно  будет  немного  переждать  свой  позор  и  зализать  раны,  нанесенные  ее  достоинству  ее  же  собственным  поведением...  Тут  Марьванна  спохватилась.  Каким  поведением,  какие  раны,  какой  позор?!  Она  с  ужасом  поглядела  на  Костика,  который  с  равнодушным  видом  устроился  на  ее  кресле  и  листал  журнал.

Марьванна  потихоньку  вышла  из  кабинета  и  созвала  своих  "девочек"  на  консилиум.  Однако  консилиум  ничего  не  постановил;  все  его  участники  по  очереди  пообщались  с  Костиком  и  теперь  находились  в  крайне  угнетенном,  нетворческом  и  вообще  нерабочем  состоянии.  А  самый  юный  член  консилиума,  Леночка,  которая  работала  только  второй  год,  вернулась  от  Костика  в  слезах,  и  плечи  ее  до  сих  пор  еще  содрогались  в  рыданиях,  -  она  перед  Костиком  капитулировала.

И  тогда  Марьванна  куда-то  позвонила.  Через  час  в  детский  сад  приехал  весьма  импозантный  седоватый  господин  в  оливковом  роскошном  костюме-"тройке",  с  рыжим  кожаным  чемоданом,  тростью,  в  пенсне  и  с  аккуратной  эспаньолкой,  похожий  одновременно  и  на  знаменитого  писателя  Чехова,  и  на  Дона  Кихота.  Господин  расцеловал  Марьванну,  что-то  шепнул  Леночке,  которая  немедленно  прекратила  плакать  и  даже  робко  улыбнулась.  После  седоватый  господин  пошел  взглянуть  на  Костика.

Когда  Костик  сделал  "большие  глаза"  господину,  тот  улыбнулся  и  спросил:
-  Костик,  тебе,  наверное,  на  горшок  нужно?

Костик  отрицательно  повертел  головой,  не  сводя  с  господина  "больших  глаз",  и  произнес:
-  Вы  что,  не  понимаете?

Господин  улыбнулся  чуть  шире  и  сказал:
-  Отчего  же,  прекрасно  понимаю.  На  горшок!  А  не  получается.  Никак.  Да?

Костик  встал  с  кресла,  подошел  поближе  к  господину  и  встал  в  какую-то  такую  позу,  которая  в  сочетании  с  "большими  глазами"  заставила  бы  немедленно  зарыдать  в  полный  голос  всех  детей  в  группе  -  а  может,  и  Марьванну  тоже.  Тогда  господин  извлек  из  своего  портфеля  пузатую  бутылку  с  надписью  КАСТОРКА,  из  нагрудного  кармана  пиджака  -  изящную  старинного  вида  ложку,  и  налил  в  ложку  маслянистой  жидкости  из  бутылки,  и  жидкость  поднялась  над  краями  ложки  прозрачным  бугорком.  После  чего  господин  сам  сделал  Костику  "большие  глаза",  точь-в-точь  повторив  все  подробности  Костиковой  гримасы,  и  произнес  непререкаемо  авторитетным  голосом:
-  Ты  что,  не  понимаешь?

Костик  сник  и  немедленно  принял  из  рук  господина  маслянистую  жидкость  и  послушно  ее  проглотил.  Господин  упрятал  ложку  обратно  в  карман,  предварительно  отерев  ее  роскошным  носовым  платком  в  крупную  клетку,  и  кликнул  Марьванну  и  ее  "девочек".  Они  сначала  опасливо  заглянули  в  приоткрытую  дверь  кабинета,  но  как  только  увидели  поникшего  Костика  и  совершенно  новую  гримасу  на  его  лице  -  так  выглядит  всякий,  глотнувший  касторки,  -  они  тут  же  шумно  вбежали  в  кабинет.  Марьванна  увела  Костика,  а  "девочки"  остались  с  господином,  который  мгновенно  вступил  с  ними  в  какой-то  веселый  разговор,  то  и  дело  сдержанно  похохатывая  и  потирая  холеные  руки  с  тщательно  ухоженными  ногтями.  "Девочки"  смотрели  на  господина  с  обожанием.

На  следующий  день  Костик  появился  в  детском  саду  в  обычное  время,  то  есть  раньше  всех  остальных  детей,  и  на  лице  его  читалась  несломленная  готовность  делать  "большие  глаза".  Однако  она  исчезла,  как  только  он  заметил  на  полочке  над  столом  Марьванны  пузатую  бутылку  с  надписью  КАСТОРКА.  Ни  в  этот,  ни  в  следующие  дни  Костик  никому  не  делал  "больших  глаз"  и  не  приговаривал  "вы  что,  не  понимаете",  а  через  неделю  он  уже  играл  с  детьми,  как  ни  в  чем  ни  бывало,  как  будто  и  не  было  ничего.

Марьванна,  радуясь  этому  педагогическому  достижению,  в  глубине  души  опасалась,  что  Костиковы  родители  рано  или  поздно  узнают  всю  правду,  и  тогда  грозы  не  миновать.  До  сих  пор  ей  толком  не  удавалось  с  ними  пообщаться:  папа  и  мама  Костика,  как  только  мальчик  переступал  порог  детского  сада,  торопливо  убегали  на  работу.  Марьванна  поначалу  полагала,  что  они  -  чрезвычайно  занятые  люди,  а  потом  -  что  Костик  их  тоже  воспитывал  своими  "большими  глазами".  И  вот  дней  через  несколько  после  эксперимента  с  касторкой  Костиков  папа  решительно  направился  к  Марьванне,  а  она  внутренне  зажмурила  глаза  и  приготовилась  к  чему-то  из  разряда  самого  худшего.  Но  папа  только  схватил  Марьванну  за  руку,  пожал,  шепнул  "спасибо"  и  тут  же  умчался.  Видно,  он  и  впрямь  был  занятым  человеком,  а  от  Костика  ему  порядком  доставалось.

Марьванна,  понаблюдав  за  Костиком  еще  неделю,  прибрала  в  шкаф  пузатую  бутылку  с  надписью  КАСТОРКА  (по  правде  сказать,  касторку  унес  импозантный  господин,  а  в  бутылке  на  полочке  хранилась  самая  обыкновенная  вода).  Костик  этого,  похоже,  даже  не  заметил.

И  потекла  с  тех  пор  в  детском  саду  обычная  детсадовская  жизнь  -  шумная,  хлопотная,  с  мелкими  происшествиями  и  крупными  радостями.  Костик  и  его  ровесники  через  год  перешли  в  школу,  а  их  место  заняли  новые  воспитанники  Марьванны  –  такие  же  шумные  и  непослушные,  как  и  все  их  предшественники.  Марьванна  по-прежнему  свято  верила,  что  здоровый  ребенок  пяти  лет  от  роду  должен  много  бегать  и  много  кричать,  а  если  ребенок  ведет  себя  тихо  и  пассивно,  то  он  болен  или  несчастен  и  требует  немедленного  лечения  или  ободрения.  Родителям,  которые  приводили  своих  чад  в  группу  Марьванны,  ее  вера,  похоже,  очень  нравилась.

А  пузатая  бутылка  с  надписью  КАСТОРКА  так  и  стояла  в  шкафу  Марьванны,  пока  Марьванна  не  вышла  на  пенсию.  Прощаясь  со  своими  уже  несколько  поседевшими  «девочками»,  она  передала  ее  Леночке  –  теперь  уже  Ленпалне.  И  теперь  КАСТОРКА  хранится  в  тумбочке  стола  Ленпалны  –  если  попросить,  она  ее  покажет  и  обязательно  расскажет  эту  историю  -  о  «больших  глазах»  и  касторке.  Да,  собственно,  вот  она  –  читайте!

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=584252
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 29.05.2015

Сеанс одновременной игры

в  беловатом  мареве  река
задремала,  берега́  прио́бняв,
волны  с  шершаватым  звуком  не́бным*
лижут  край  нагретого  песка,
а  по  дну  скитальцы-облака
движут  тени  шахматоподобно

наблюдают  чутко  берега
ход  игры  и  напрягают  память;
заложив  краеугольный  камень
в  основанье  замка  из  песка,
локон  поправляет  у  виска
девочка  в  белеющей  панаме

из  минут  слагаются  века,
и  века  блуждают  по  вселенной,
их  сшивают  в  целое  мгновенно  -
девочка  в  панаме  и  река,
замок,  берега  и  облака
и  сеанс  игры  одновреме́нной

2015

*как  ch  в  слове  nicht

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=584065
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 28.05.2015

Мастерская

...подстриженный  стрижами  небосвод
так  аккуратен;  словно  после  глажки
лежат  на  нем  не  облака  -  рубашки,
а  между  ними  входит  в  поворот
утюг  крылатый,  лайнер-небоход,
разглаживая  спинки  и  кармашки

а  между  небом  и  землею  ткач  -
невидим  сам,  но  видится  работа,
он  с  тополей  под  крылья  самолета
сукно  размером  с  остров  Джарылгач*
простает  лихо,  сложностью  задач
разнообразив  жизнь  автопилота

закройщик-ветер  рвет  из-под  турбин
широкий  край  полотен  тополь-пуха,
и,  заложив  свой  карандаш  за  ухо,
над  мозаичной  плоскостью  равнин
кроит  рубашки  разных  величин,
"подстричь?"  стрижей  отмахивая  сухо...

2015

*Джарылгач  -  крупнейший  по  площади  остров  на  Черном  море  (62  кв.км).

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=583717
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 26.05.2015

мурава-разнотра, муравьиное счастье (летний день)

мурава-разнотра,  муравьиное  счастье,
соблюдает  природа  извечный  завет,
облекает  себя  в  новый  запах  и  цвет,
чередуя  затишья  свои  и  ненастья

человечек  -  в  зенит,  а  оттуда  -  к  надиру
что-то  смотрит  и  дышит,  и  плавно  летит
то  ли  просто  какой-то  развед.  сателлит,
то  ли  аист  себе  выбирает  квартиру

мурава-разнотра,  муравьиное  счастье,
опрокинут  над  городом  синий  котел
и  нанизан  на  ось  (ею  служит  костел),
а  котел  знай  себе  продолжает  вращаться

человечек  стоит,  растерялся,  немудрый,
малолетство  под  небом  свое  ощутив,
из  зенита  мотив  -  то  ли  императив,
то  ли  просто  прогноз  на  погожее  утро

мурава-разнотра,  муравьиное  счастье,
колыбели  и  ели,  каштаны,  скворцы,
и  "солдатики"  красят  собою  торцы  -
у  костела  обласкано  солнцем  запястье

человечек  следит:  из  белейшего  фетра
кочевые  зависли  над  ним  облака,
то  ли  держит  их  чья-то  незримо  рука,
то  ли  просто  нехватка  движения  ветра

мурава-разнотра,  муравьиное  счастье,
своевременный  вызов,  урочный  оброк,
тяжелеющий  смыслом  каким-то  урок
и  знакомство  детальное  с  летней  матчастью

человечек  усталый  забылся  нечутко,
пустотелый  и  звонкий,  закончился  день.
подбородок  луна  в  полукруглую  тень
и  бредет  на  дежурство  -  на  лунные  сутки

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=583516
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 25.05.2015

В Тавриду, или Чумацкий шлях

...продрогших  дрожек  ямщика-апреля
простыл  и  след.  Уже  отправлен  в  путь
чумак-июнь  -  в  Тавриде  зачерпнуть
ведро  прозрачной  теплой  акварели

и  тянет  шляхом  волорогий  Месяц
чумацкую  протяжную  судьбу,
и  россыпь  звезд  у  Месяца  на  лбу
глядит  на  шлях,  опасно  книзу  свесясь

и  долог  путь  -  не  лишены  изъяна
чумацкие  далекие  пути,
июнь  неспешен  (главное  -  дойти),
и  люльку  добывает  из  кармана

и,  рассыпая  вдоль  дороги  точки
табачной  желтоватой  теплоты,
он  вяжет  мысли  в  длинные  плоты,
считая  то  ли  версты,  то  ли  ночки

и  кончилась  в  степи  пустой  и  дикой
чумацкая  протяжная  судьба  -
июнь  у  безымянного  столба
сменил  бродяга-август  желтоликий

и  вот  Таврида.  Где  же  акварели?
простыл  и  след  -  белеет  только  соль,
и  смотрит  с  побережия  Ассоль,
над  морем  небеса  как  заалели

и  август,  безответственный  скиталец,
не  акварель  -  так  солоно  хлебать!  -
начнет  свой  воз  до  верху  нагружать,
чем  Бог  послал  (а  соль  -  чем  не  товарец?)

и  долог  путь  -  не  лишены  изъяна
чумацкие  далекие  дела,
ведь  август  возле  всякого  села
и  торговал,  и  пировал  до  пья́на,

и  шлях  усыпал  (с  пьяных  глаз  не  диво)
солеными  кристаллами  чумак,
а  сам  пропал,  и  на  возу  табак
теперь  декабрь  жует  неторопливо

и  белизной  истомленные  веси
собрали  силы,  и  отправлен  в  путь
ямщик-апрель  с  задачей  как-нибудь
найти  июнь,  чумацкий  славный  месяц

и  снова  шлях,  и  сердится  для  виду
чумак  июнь  на  стареньком  возу,
и,  наблюдая  вёдро  и  грозу,
ведет  свой  путь  в  далекую  Тавриду...

2015

Образ:  И.К.  Айвазовский.  Чумаки  на  отдыхе

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=582951
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 22.05.2015

пахнет скошенным сеном

пахнет  скошенным  сеном...  еще  не  сезон,
еще  колос  не  пил  вдоволь  солнечных  звонов,
не  глотал  в  забытьи  горьковатый  озон,
запивая  дождем  из  небесных  кингстонов

еще  май  не  допит,  и  не  выдан  наряд
на  введение  в  строй  юнь-июльских  томлений,
и  каштаны  в  цвету,  одноногий  отряд,  -
еще  кроны  белеют  вне  всяких  сомнений

еще  крыши  дрожат,  памятуя  о  том,
как  зимой  им  совали  ножами  в  подвздошье
острый  северный  ветер,  и  выли  потом
голосами  больными  продрогшие  кошки

пахнет  скошенным  сеном...  в  каком  же?  в  каком
позабытом  году  пахло  так,  как  сегодня?
и  толкнет  ностальгия  своим  локотком,
как  толкает  клиента  заправская  сводня

и  мучительный  возглас,  похожий  на  стон,
прорывает  изнанку  привычного  быта:
несезонный  ли  это  томительный  сон
или  память  о  чем-то  едва  не  забытом?

пахнет  скошенным  сеном!..  назойливый  звон
добывает  из  сердца,  как  моет  старатель,
коммунальщик-старик.  Молча  бреет  газон
чем-то  внешне  похожим  на  миноискатель

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=582654
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 21.05.2015

ты любишь город Киев и еще трамвай…

ты  любишь  город  Киев  и  еще  трамвай
(фуникулер  как  горный  вид  трамвая),
а  я  -  тебя.  И  полулетний  месяц  май
(на  теле  года  -  рана  ножевая)

и  Киевом  несут,  как  мог  бы  нас  прибой,
горизонтально  -  желто-охряные,
по  прислоненной  к  Златоверхому  прямой  -
две  вагонетки  сине-голубые

и  мне  покажется,  что  шарик  голубой
в  ладонь  мне  тычет  ласковое  темя  -
поглажу  шар  земной  (и  Киев,  нас  с  тобой,
и  трам-фуникулерчатое  племя)

все  замыкается  в  кружок  нероковой,
и  странным  образом  в  себя  вбирая,
шар  вдруг  окажется  глазастой  головой
любимого  тобой  (и  мной)  трамвая

не  щурь  глаза,  любимая,  не  разбирай,
что  к  нам  идет,  склонив  к  асфальту  выю,  -
любой  вид  транспорта  в  душе  своей  трамвай,
любое  место  -  это  город  Киев

но  ты  одна,  любовь,  и,  стало  быть,  один
моей  судьбе  двухцветный  бог-носитель
трамвай  -  любимый  самый  транспорт-господин,
и  Киев-град  -  любимая  обитель

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=582462
рубрика: Поезія, Лирика любви
дата поступления 20.05.2015

Это Киев, детка!

В  5.41-у  -
Это  Киев,  детка!  -
Мы  пошли  ко  дну,
Лето-лето-летко

Капли  по  стеклу,
Шлюзы  нараспашку,
Молния  иглу
В  синюю  рубашку

Дождь  дудит  в  дуду
Гулкой  старой  жести,
Липы  на  ходу
Гладит  против  шерсти

Мнутся  на  углу  -
По  ветру  каштаны
Письма  шлют  теплу
В  хургады  и  канны

Звонкую  уду  -
Лето-лето-летко  -
Запустил  в  Саду
Это  Киев,  детка!

Лето  ни  гугу  -
Да  иди,  не  бойся!
В  радугу-дугу
Надо  мною  стройся!

Тянет  за  губу  -
Лето-лето-летко
Спряталось  в  Трубу,
За  щекой  конфетка

И  поймал!  В  плену
Лето-лето-летко
В  6.41-у,
Это  Киев,  детка!

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=581398
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 15.05.2015

Прописка

в  гостях  -  дорогостоящий  уют,
а  дома  -  нестроение  и  смута,
и  бледный  призрак  [i]рідного[/i]  уюта
нам  то  и  дело  подло  выдают
за  подлинник  желанного  уюта

все  вкривь  и  вкось  до  ломоты  в  костях,
через  колоду-пень  и  пень-колоду,
ожог  от  молока  и  дуть  на  воду,
а  вечером  в  несвежих  новостях  -
опять  про  пень,  и  молоко,  и  воду

и  очевидно:  среди  всех  валют
ценней  всего  фальшивая  валюта,
ведь  вера  в  обещание  уюта
приходит  много  раньше,  чем  уют,
задолго  до  желанного  уюта

а  за  окном  -  таинственный  рассвет,
и  без  стыда  раздетые  платаны,
и  облака  раздутые,  как  планы,
и  шум  несостоятельных  бесед,
и  птиц  все-состоятельные  планы

и  дождь  опять!  -  как  водится,  наглец,
в  привсхлип  целуют  воду  водостоки,
осадки  здесь  не  уважают  сроки,
но  выглядят,  как  праздничный  венец,
и  в  самые  непраздничные  сроки

и  молоком  струит  в  дыханье  лет,
и  вкусом,  будто  разнотравье  меда,
впитавшая  раскраску  небосвода
и  солнечный  горячий  цвет-о-свет,
Отчизна  в  поцелуях  небосвода

и  смотришь  на  завещанный  [i]садок[/i],
[i]хрущі  гудуть[/i]  -  и  понимаешь:  свято!  -
и  отчий  дом,  и  зарево  заката,
и  ве́рба,  посмотревшая  в  [i]ставок[/i],
где  тонет  отражение  заката

и  по  степи  засеянный  курган,
где  ждут  давно,  заколосившись,  бабы,
и  даже  лужи,  грязи  и  ухабы
родных  дорог,  и  месяц-ятаган,
посеребривший  грязи  и  ухабы

и  что  ни  тронь  -  во  всем  тебе  уют,
да  так,  что  без  вопросов  всяких:  свято!  -
Отечество,  все-мерная  палата,
семья  и  дом,  естественный  приют,
и  первый  шаг,  и  смертная  палата

и  сквозь  кошмар  покажется  уют,
и  тают  нестроение  и  смута,
и  подлинник  родимого  уюта,
как  паспорт,  паспортисты  выдают
с  пропиской  вечной  в  области  уюта

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=581282
рубрика: Поезія, Гражданская лирика
дата поступления 15.05.2015

Вниз

К  полудню  офисная  жизнь  нагнала  на  Васю  дикий  голод.  Терзаемый  приступами  аппетита,  Вася  захлопнул  ноутбук  и  поспешил  в  кафе  по  соседству.  Обед  был    мерзок,  но  Васин  голод  благодарно  успокоился.  И  Вася  с  отягощенным  желудком  и  c  легким  сердцем  отправился  обратно  на  работу.

Лифт  вознес  Васю  на  положенный  этаж,  да  только  вот  в  офис  попасть  ему  не  удалось.  Вася  прикладывал  магнитную  карту  к  замку  и  так,  и  сяк,  раз  за  разом  жал  кнопку  звонка,  но  в  офис  так  и  не  проник.  Да  и  вообще  -  царила  за  дверью  офиса  полная  тишина,  какая  бывает  в  домах,  приготовленных  под  снос.  Не  звенели  телефоны,  не  слышались  шаги  и  голоса  сотрудников  -  ничего.  Даже  когда  Вася  жал  кнопку  звонка,  привычное  "динь-дилинь"  не  раздавалось.    Тогда  Вася  попытался  к  кому-то  из  коллег  позвонить  -  и  без  всякого  успеха:  потому  что  и  связи  тоже  не  было.  На  экране  его  новенького  телефона  с  двумя  сим-картами  на  месте  антеннок  кратко  и  без  пояснений  светились  два  перечеркнутых  кружочка.  Нет  связи.

Вася  занервничал.  Как-то  странно...  Обычно  даже  коридор  возле  офиса  был  оживленным:  сновали  соседи,  лязгали  дверями  лифты,  курильщики  проходили  на  балкон  и  возвращались  оттуда,  а  сейчас  ничего  этого  не  наблюдалось.  И  тишина  -  вот  что  больше  всего  беспокоило  Васю.  Тихо  в  этом  здании  не  бывало  никогда.

Вася,  помявшись  у  лифта,  решил  спуститься  вниз  и  поинтересоваться  у  консьержа,  куда  это  все  подевались  среди  бела  дня.  Он  нажал  кнопку  вызова,  но  кнопка  не  загорелась  красным  огоньком,  и  лифт  не  приехал.  Второй,  третий  -  все  лифты  бездействовали.    Вася  вернулся  к  двери  офиса  и  приложил  к  ней  ухо.  Как  и  следовало  ожидать,  он  ничего  не  услышал,  кроме  тишины,  однако  так,  сквозь  массивную  железную  дверь  в  дерматиновой  обивке,  тишина  даже  зазвучала.  Было  совершенно  понятно,  что  за  железной  дверью  -  никого,  ничего  и  никогда  не  было.  Там  была  необъятная  пустота,  заполненная  необъятной  тишиной.

Васе  стало  как-то  не  по  себе.  Он  приложил  ухо  к  дверям  соседних  офисов,  но  они,  судя  по  всему,  вели  туда  же  -  в  необъятную  пустоту,  заполненную  необъятной  тишиной.  Вася  глянул  на  экран  телефона:  по-прежнему  перечеркнутые  кружочки  на  месте  антенн.  И  он  бегом  кинулся  к  лестнице  и,  не  останавливаясь,  одолел  все  13  этажей  вниз.

Все,  да  не  все:  Вася  оказался  теперь  не  в  подъезде,  а  на  обычной  лестничной  клетке,  с  которой  один  марш  вел  вверх,  а  другой  -  вниз.  Вася  успокоил  себя  тем,  что  просчитался,  и  зашагал  вниз  -  вряд  ли  он  ошибся  больше,  чем  на  один  этаж.    Так  Вася  спустился  еще  на  один  этаж,  потом  еще  на  один,  потом,  ускорив  шаги,  еще  сразу  на  три,  -  а  лестница  все  не  заканчивалась.

Вася  опять  остановился  на  лестничной  клетке,  с  которой  один  марш  вел  вниз,  а  второй  -  вверх.  Что  же  это  такое!  Но  вниз  спускаться  было  легче,  к  тому  же  у  Васи  от  волнения  подгибались  колени  -  идти  вверх  он  попросту  не  мог.  И  он  обреченно  зашагал  вниз,  уже  даже  не  считая  этажи.

Лестница,  лестница,  лестница...  Связи  нет...  Тишина...  Лестница,  лестница,  лестница...  У  Васи  кружилась  голова  и  немного  побаливали  ступни,  натертые  недавно  приобретенными  туфлями,  однако  останавливаться  смысла  не  было,  а  идти  вверх  было  все  равно  намного  труднее,  чем  вниз.  Да  и  кончится  же  когда-нибудь  эта  лестница!  И  Вася  продолжал  свой  спуск  по  лестнице,  а  она  все  не  кончалась.

Когда  Вася  окончательно  выбился  из  сил,  он  понял,  что  прошел  вниз  столько  маршевых  пролетов,  что  одолеть  их  все  снова,  да  еще  и  в  направлении  "вверх"  просто  нереально.  И  он  потихоньку  продолжал  спускаться.  Им  овладела  теперь  надежда  попасть  хотя  бы  куда-нибудь,  только  бы  не  видеть  этих  серых  ступеней,  от  который  у  Васи  уже  рябило  в  глазах.  А  еще  –  не  слышать  этой  тишины,  которая,  казалось,  так  уплотнилась,  что  Васе  стало  трудно  дышать.  А  может,  он  просто  устал,  и  ему  нужно  отдохнуть?

Но  мысль  об  отдыхе,  напротив,  подхлестнула  его  и  даже  наполнила  страхом:  отдыхать  здесь?!  Неизвестно  где?!  В  этом  непонятном  и  даже  страшном  месте?  И  Вася,  морщась  от  боли  в  стертых  ступнях  и  усталых  икрах,  упрямо  шагал.    Еще  через  несколько  пролетов  он  разулся  и  понес  туфли  в  руках,  а  еще  через  десяток  просто  бросил  их  на  ступенях.  Он  устал,  перепугался,  хотел  пить,  и  до  новеньких  туфель  ему  не  стало  никакого  дела.  Только  бы  добраться  -  куда  угодно.

И  как  только  Вася  снял  туфли  и  избавился  от  мучительной  боли,  которую  они  причиняли,  он  вдруг  остро  и  ясно  вспомнил,  как  возвращался  из  кафе  после  обеда.  Над  входом  в  подъезд,  куда  он  вошел,  была  размашисто  намалевана  белая  цифра  2.  А  Васин  офис  находился  в  подъезде  с  аккуратной  зеленой  циферкой  3  справа  от  входной  двери!  Он  ошибся  подъездом!  Однако  Васино  ликование  было  недолгим:  все  равно  с  этим  подъездом  что-то  было  очень  не  так.  Совсем  не  так,  если  сказать  правду.  И  вот  этот  рассеянный  свет  -  откуда  он,  ведь  ни  окошка,  ни  щели,  ни      отдушины  нигде...

И  тут  Вася,  все  еще  продолжая  свой  путь  вниз,  обратил  внимание,  что  на  лестничных  пролетах  была  нумерация  -  наверное,  этажей,  чего  же  еще?  Однако  номера  этажей  были  снабжены  значком  "-",  то  есть  Вася,  скорее  всего,  оказался  в  подземной  части  здания!  Однако  что  это  за  здание  на  окраине  города,  в  котором  -  сколько?  Минус  98  этажей  по  состоянию  на  сейчас,  а  сколько  их  еще?  И  почему  между  вторым  этажом    и  минус  первым  не  оказалось  первого,  с  которого  можно  было  попасть  в  подъезд  и  выбраться  из  него  на  улицу?

Впрочем,  от  нумерации  этажей  толку  оказалось  немного  -  вообще  никакого  толку.  Потому  что  отрицательные  номера  сначала  нарастали  ("-98"..."-99"..."-100"),  потом  убывали,  а  потом  снова  стали  положительными  и  вообще  потеряли  всякий  порядок:  сразу  за  112-ым  следовал  6-ой,  а  потом  сразу  минус  44-ый.  И  Вася  больше  на  эти  номера  не  глядел,  а  только  шагал,  шагал,  шагал...
 
Наконец,  Вася  рухнул  на  ступеньку  -  идти  он  больше  не  мог.  Он  закрыл  глаза  и  рукой  нашарил  в  кармане  пиджака  телефон  -  без  всякой  надежды,  так,  только  чтобы  посмотреть  на  что-то,  что  не  выглядит  как  серая  бетонная  лестница,  покрытая  толстым  слоем  пыли,  на  котором  четко  виднелись  следы  босых  ног.  Ног?!

Вася  убедился,  что  это  были  его  следы;  они  шли  в  обоих    направлениях,  и  вверх,  и  вниз,  и  от  этого  ему  стало  страшно  теперь  уже  по  настоящему.  Значит,  он  ходил  кругами  по  этой  чертовой  лестнице?!  Значит,  выхода  нет?!    И  Вася,  размазывая  слезы  по  грязному  лицу,  уставился  на  экран  телефона.  Антеннок  по-прежнему  не  было,  но  Васе  было  отрадно  думать,  кому  бы  он  теперь  мог  позвонить.  И  в  самом  деле,  кому?  Кому  звонить  -  если  есть  возможность  –  из  такого  невозможного  места?

И  Вася  вдруг  вспомнил,  что  очень  давно  не  звонил  маме.  И  на  него  тут  нахлынула  такая  тоска,  а  следом  такое  раскаяние,  что  Вася  даже  закрыл  глаза  -  он  стыдился  даже  покрытых  пылью  ступеней.  Мама!  Что  же  он  так  редко  ей  звонил?  И  тогда  Васин  стыд  достиг  такого  накала,  что  превратился  в  чувство,  которое  Вася  иначе,  как  религиозным,  не  смог  назвать.  Ему  даже  померещилось,  что  смысл  этого  страшного  события  -  в  том,  чтобы  вспомнить  о  маме  и  больше  никогда  о  ней  не  забывать.  Вот  сейчас  он  откроет  глаза  -  и  все  будет,  как  раньше,  и  он  тут  же  позвонит  маме...

Раскрыв  глаза,  Вася  снова  увидел  ступени,  площадку,  паутину  в  углах,  пыль  и  следы  своих  ног  на  ней.  Религиозное  чувство  и  мысли  о  маме  оставили  Васю,  и  теперь  его  охватило  отчаяние  -  полное  и  беспросветное.  Выхода  не  было.  По-видимому,  здесь  ему  придется  пропадать...

Однако  мысль  о  "пропадать",  как  и  несостоявшееся  возвращение  на  волне  раскаяния  и  стыда  в  привычный  мир,  разозлили  Васю  до  крайности.  Пропадать  он  решительно  не  хотел.  И  Вася  встал  и  пошел  -  разумеется  вниз,  ведь  пути  вверх  по  сути  не  было  -  никакого  выхода  там,  а  по  пути  вниз,  может,  чего-то  и  обнаружится.  И  Вася  шел  -  вниз,  вниз  и  вниз!

Когда  муки  голода  и  жажды  стали  совсем  нестерпимы,  Вася  вдруг  припомнил,  как  он  сидел  в  отчаянии  на  лестнице,  а  где-то  справа  в  углу  виднелась  паутина.  А  ведь  паутина  -  это  пауки.  А  пауки  охотятся  на  других  насекомых  -  для  этого  им  паутина  и  нужна.  А  насекомые  –  это  вода,  белки,  еще  что-то;  еда,  одним  словом.  Немедленно  Вася  выяснил,  что  голод  и  жажда  совершенно  избавили  его  от  предвзятости  к  насекомым  и  от  пищевой  привередливости.  Самосохранение  –  превыше  всего!  А  ведь  ему  еще  нужно  пройти  путь  -  его  Великий  Путь  вниз!

И  Вася  принялся  собирать  и  поедать  пауков,  мокриц  и  прочих  насекомых  всех  отрядов  и  семейств,  которые  попадались  в  паутине.    Он  шагал,  ел  насекомых  и  размышлял  о  том,  что  Путь  и  Цель  -  великие  вещи.  Поначалу  он  только  не  мог  определиться,  что  первично:  величие  Путника  или  величие  Пути  и  Цели,  однако  постепенно  уверился,  что  только  Великий  Путник  способен  осознать  само  существование  Пути,  Цели  и  начать  движение  –  по  Пути  к  Цели.  Именно  величие  Путника  и  делало  Путь  и  Цель  -  великими.

И  Вася  -  впрочем,  теперь  он  себя  называл  исключительно  Путник  -  шел  по  своему  Великому  Пути  вниз  в  полной  уверенности,  что  за  этим  путешествием  не  было  никакой  нелепой,  необъяснимой  случайности.  Нет,  Путник  сам  выбрал  свой  Путь  и  свою  Цель,  и  теперь  двигался  -  строго  вниз  -  к  этой  Цели.  А  иначе  и  быть  не  могло.

И  Вася,  гордо  подняв  голову,  прихватывая  насекомых  и  отправляя  их  в  рот,  продолжил  свой  Великий  Путь  -  только  вниз,  вниз  и  вниз  -  к  Великой  Цели.  Скоро  на  Васю  снизошло  откровение:  Великая  Цель  этого  Великого  Пути  состоит  в  движении  по  Пути  к  Цели,  и  в  этом  -  суть,  суть  всего  сущего!  А  иначе  и  быть  не  могло  -  и  Вася  уверенно  шел,  напевая  нечто  торжественное,  никуда  не  сворачивая  и  весьма  гордясь  своей  несгибаемостью  и  готовностью  держаться  Великого  Пути  -  он  уже  и  думать  забыл,  что  сворачивать  было  попросту  некуда.

И  вот  однажды  на  какой-то  лестничной  площадке  увидел  Вася  дверь  -  он  уже  настолько  привык  к  лестничной  жизни  на  Великом  Пути,  что  даже  не  сразу  понял,  что  это  такое.  С  трудом  он  припомнил,  для  чего  существуют  двери.  Вася  толкнул  дверь,  она  открылась,  и  он  проник  -  сначала  в  шкаф,  а  потом  и  на  маленькую  уютную  кухоньку.    За  столом  под  низким  оранжевым  абажуром  сидели  четверо  -  мужчина,  женщина,  мальчик  и  девочка.  Они  ужинали.  Васино  появление  из  шкафа  чрезвычайно  их  удивило,  а  детей  даже  напугало,  и  девочка  заплакала.

Но  Васе  было  не  до  эмоций  и  прочих  глупостей.  Он  вкратце  разъяснил  людям  смысл  всего  сущего,  порядок  питания  на  Пути  и  потребовал  немедленно  следовать  за  ним.  Однако  люди  воспротивились,  и  пока  мужчина  вязал  полотенцами  ослабевшего  на  пауках  и  мокрицах  Васю,  женщина  увела  детей  и  вызвала  милицию  и  скорую.  Васю  увезли.

Когда  Вася  вышел  из  лечебницы,  ему  даже  удалось  восстановиться  на  прежней  работе.  Премии  квартальной  его  лишили,  однако  зарплату  за  время  вынужденного  прогула  все-таки  выплатили.  Вася  радовался:  еще  легко  отделался,  а  могли  бы  уволить.  В  наши-то  всегда  тяжкие  времена  это  совсем  нехорошо,  просто  хуже  некуда!  И  поэтому  Вася  совсем  не  скорбел  о  потерянных  на  лестнице  туфлях  -  все  равно  они  натирали.

Вася  живет  теперь,  как  и  раньше,  и  даже  совсем  прекратил  есть  насекомых  и  видеть  сны  о  Великом  Путнике,  идущем  по  Великому  Пути  к  Великой  Цели  -  только  вниз,  вниз  и  вниз,  никуда  не  сворачивая.  Кроме  того,  он  звонит  маме  -  и  часто,  теперь  это  для  него  очень  важно.  А  больше  ничего  в  Васиной  жизни  не  изменилось.

Да,  еще  одно:  2-ий  подъезд  во  всяком  доме  он  с  тех  пор  обходит  стороной.  Вот  и  все!

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=580929
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 13.05.2015

Старий маяк (На смузі береговій)

...тримають  старий  маяк
за  шию  -  іржа-замок,
за  ногу  -  зграя  собак,
за  мозок  -  купа  думок

колись  рятував;  моряк
біг  в  церкву,  туди,  де  Бог,
брав  свічі:  одну  за  так
і  три  при  купівлі  двох

списали  в  утиль  маяк:
нині  в  просторах  морів
супутник  (трафив  би  шляк!)
торує  шлях  кораблів

і  не  збагне  позаяк
перетин  часів-стихій,
як  смузі,  смокче  маяк
на  смузі  береговій

пішов  би  старий  маяк
у  церкву  -  хай  дав  би  Бог
життя  ще  одне  -  за  так,
не  три  при  купівлі  двох

та  каже  сивий  моряк,
що  в  церкву  не  ходить  Бог,
і  стогне  старий  маяк
ковтає  туман,  мов  грог

і  бачить  -  рекламний  стояк,
там  слів  немає  кількох:
"одне  (та-та)  за  п"ятак
(та-та-та)  купівлі  двох"

і  дивиться  спрагло  маяк,
а  там  -  просто  винний  льох,
шинкар  і  сивий  моряк,
і  хтось  (чи  той  самий  Бог?)

туди  б  зазирнув  маяк  -
сидіти,  цмулити  ром,
і  Бога  сивий  моряк
умовив  би  за  столом

не  три  при  купівлі  двох,
одне  -  на  службу-дозір  -
життя  щоб  позичив  Бог
загаслій  одній  із  зір

та  де  там!  -  міцно  маяк
тримають  іржа-замок,
за  ногу  -  зграя  собак,
за  мозок  -  купа  думок...

...додому  пішов  моряк.
у  небо  сховався  Бог.
при  морі  старий  маяк
чекає  знову  обох

і  тишу  приморських  мряк,
і  злий  морський  буревій,
як  смузі,  смокче  маяк
на  смузі  береговій

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=580869
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 13.05.2015

…вот-вот, уже наполовину…

...вот-вот,  уже  наполовину
доеден  хлеб  угасшего  костра,
и  поклонилось  свежее  Вчера
внутри  своей  утробы  сыну
и  звездам,  выдающим  на-гора,
и  завернулось  в  паутину
с  простой  короткой  надписью  "Вчера"

и  растворилось  в  паутине,
необратимой  следуя  стезей,
как  скальпелем,  орудуя  косой,
само  себя  ваяет  в  сыне,
и  на  траву,  умытую  росой,
в  крови,  амброзии  и  глине
уже  грядет  он,  голый  и  босой,

и  вот  уже  бежит  по  сходням,
из  паутинных  вырвавшись  пелен,
вприпрыжку  неуверенных  колен
розовощекое  Сегодня,
Вчера  вчера  почившему  взамен,
как  будто  от  него  свободно
и  вольно  от  его  ущербных  ген

из  самых  лучших  побуждений
себе  твердит  Сегодня:  "никогда
не  поразит  отцовская  беда,
предшественника  злобный  гений,
я  стану  Завтра  -  новая  звезда,
водитель  новых  поколений,
и  в  прошлое  не  ляжет  борозда"

и  тяжкий  труд  часов  целинных,
и  съеден  хлеб  угасшего  костра  -
Сегодня  в  неизбежное  Вчера
идет,  беременное  сыном,
и  шепчет,  шамкая:  "а  мне  пора
укрыться  в  серой  паутине
с  простой  короткой  надписью  "Вчера"

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=580593
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 12.05.2015

Киевскому Мосту Метро

...на  старом  русле,  взрезанном  луной,
водобоязнью  бешеной  собаки
трясется  бакен,  careless  ковбой,
и  свист  нехарактерный,  свист  такой,
как  будто  всех  наверх  свистают  раки,
собравшись  в  круг  над  Лысою  горой,

и  кружевами  пенится  вода,
рычит  глубин  невидимое  горло,
и  безо  всякого  совсем  труда
самой  себе  до  самого  до  дна
водоворотов  яростные  сверла
река  вгоняет  с  воплем  "ерунда!"

а  над  рекой,  как  птица  над  гнездом,
повис  и  смотрит  многомногоглазо  -
автомобилен,  метропоездом,
лемурьим  ловко  выгнутый  хвостом,
дитя  любви  госплана  с  госзаказом,
крещен  в  эксплуатацию  мостом

2015

*careless  беспечный

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=579814
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 08.05.2015

мальчик мой, крепыш, любитель кальчо…

мальчик  мой,  крепыш,  любитель  кальчо,
игр  спортивных  во  вселенных  тесных  дворовых,
да  и  прочих  тоже  детских  радостей  земных  -
необыкновенный,  в  общем,  мальчик,

ты  не  знаешь,  чем  мой  ум  отцовский
плотно  занят  за  игрою  нашей  в  бадминтон,
ты  кричишь  "подай!  -  тебе  не  слышен  обертон
междометий  киевско-московских,

мальчик  мой,  а  помнишь,  мы  смотрели,
как  взбирается  опять  над  крышами  луна  -
как  Арго,  идет  в  поход  на  поиски  руна,
нанизав  себя  на  иглы  елей

и  на  лип  задумчивые  ветки?
а  меня  томил  предтравматический  синдром:
в  смерть  убиты,  в  пепел  уничтожены  огнем
красный  мяч,  воланчик  и  ракетки

мальчик  мой,  а  помнишь  -  одуванчик,
изучали  как-то  на  заброшенном  лугу,
ты  спросил  "зачем  сорняк?"  -  стараюсь,  как  могу,
объяснить  и  рассказать,  мой  мальчик

вы  с  цветком  в  своем  упрямстве  сходны,
братец  ты  ему,  видать,  бескровная  родня,
если  так  -  то  не  поймает  эта  западня
твою  жизнь  в  прицел  свой  всепогодный

глупый,  слабый  символ!  -  милый  мальчик,
подрастешь,  узнаешь,  что  в  тревоге  за  детей
просят  взрослые  богов,  сорняк  и  орхидей,
красный  мяч,  ракетки  и  воланчик!

я  записку  спрячу  в  твой  пенальчик:
"на  земле,  политой  красной  кровью,  как  водой,
все  равно  замашет  желтой,  а  потом  седой
головой  веселый  одуванчик"

мальчик  мой,  крепыш,  любитель  кальчо...

2015

*кальчо  -  ит.  calcio,  футбол

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=579770
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 08.05.2015

Любовь моя, цвет зеленый…

Жил-был  в  Испании  человек  по  имени  Федерико  -  а  полностью  звали  его  Федерико  Гарсия  Лорка.  Жил  он  недолго  -  всего  38  лет,  потому  что  родился  в  1898  году,  а  в  июле  1936  года  в  Испании  началась  гражданская  война.  И  уже  в  августе  1936  года  Лорка  был  убит.

К  тому  времени  Федерико  уже  стал  знаменитым  поэтом  и  драматургом.  Да  что  там  говорить  -  если  не  творчество,  то  имя  Лорки  знали  все,  а  его  гений  вышел  далеко  за  пределы  испаноязычного  мира.

Я  знаю  творчество  Лорки  по  переводам  -  полагаю,  что  испанские  сердца  захлестывают  слезы  и  любовь  на  его

Verde  que  te  quiero  verde
verde  viento  verdes  ramas
el  barco  sobre  la  mar
el  caballo  en  la  montana

так  же,  как  и  мое  сердце  на  русский  перевод

Любовь  моя,  цвет  зеленый.
Зеленого  ветра  всплески.
Далекий  парусник  в  море,
Далекий  конь  в  перелеске...

Но  политические  потрясения  и  гражданская  война  вмешались  в  дыхание  этого  гения.  Поэт,  как  и  следовало  ожидать,  оказался  левее  правых,  а  правые  в  Испании,  как  и  везде,  не  чурались  грубых  методов.  16  августа  1936  года  Лорка  был  арестован  франкистами  и  -  предположительно  -  расстрелян  на  следующий  день.  До  самой  смерти  генерала  Франко  -  до  1975  года!  -  книги  Федерико  Гарсия  Лорки  были  запрещены  в  Испании.  Никакого  тебе  "любовь  моя,  цвет  зеленый"...
Однако  достоверных  данных  о  его  судьбе  нет.

Есть  версии:  будто  бы  захоронили  поэта  в  неизвестной  могиле  -  однако  в  2008  году  при  эксгумации  тел  расстрелянных  в  то  время  и  в  том  месте  не  обнаружили  никаких  останков  Лорки.  Судья  Гарсон,  который  дал  разрешение  на  эксгумацию  тел,  потерял  должность  и  подвергся  уголовному  преследованию  за  превышение  полномочий.

По  другой  версии,  поэт  выжил,  но  потерял  память,  и  скитался  по  миру,  не  имея  никакого  представления  о  том,  кем  он  был  раньше.

Но  достоверно  ничего  неизвестно.  Поэт  исчез;  остались  только  сборники  поэзии,  пьесы  и  легенда  -  легенда  о  гении,  оказавшемся  в  конфликте  со  своим  жестоким  временем.  Любовь  моя,  цвет  зеленый...

А  еще  полагают,  что  поэт  непостижимым  образом  предугадал  свою  судьбу  в  стихотворении  1930  года:

Но  хрустнули  обломками  жемчужин
скорлупки  чистой  формы  —
и  я  понял,
что  я  приговорен  и  безоружен.
Обшарили  все  церкви,  все  кладбища  и  клубы,
искали  в  бочках,  рыскали  в  подвале,
разбили  три  скелета,  чтоб  выковырять  золотые  зубы.
Меня  не  отыскали.
Не  отыскали?
Нет.  Не  отыскали.
Но  помнят,  как  последняя  луна
вверх  по  реке  покочевала  льдиной
и  море  —  в  тот  же  миг  —  по  именам
припомнило  все  жертвы  до  единой.

...Вот  так  она  и  выглядит  -  бессмысленная,  безрезультатная,  жестокая,  слепая,  глухая  и  немая  гражданская  война.  Вот  это  и  есть  -  реальная  политика  в  своем  реальном  измерении.

Любовь  моя,  цвет  зеленый...  -  поэта  убили,  буквально  стерли  с  лица  земли,  и  книги  его  запретили,  но  оказались  ни  в  силах  стереть  из  памяти  человечества  эти  строки.  Они  живут  и  вселяют  надежду.  Если  уж  какие-то  буквы,  составленные  в  слова,  сплетенные  в  певучие  строки  о  нежном  и  беззащитном  -  о  зеленом  цвете  и  о  любви  -  превозмогают  политический  режим,  оружие  и  саму  смерть,  значит,  не  все  для  нас  потеряно.  Значит,  есть  не  только  надежда  -  но  будет  и  свершение  надежды.

Читайте  Лорку.  Надейтесь.  Верьте.  Любите.  И  воздастся  тогда  вам  по  вашим  надежде,  вере  и  любви.

Любовь  моя,  цвет  зеленый...

2015  год

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=579466
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 07.05.2015

Млини-на-Дзвінці

Стояло  колись  давно  серед  долини  зеленої  одне  село.  Село  те  було,  як  і  будь-яке  інше  в  тім  краї:  хати  білі  під  солом’яними  стріхами,  навколо  хат  –  тини  з  лози  плетені  в’ються,  на  тинах  глечики  глиняні  висять,  за  хатами  –  городи  доглянуті  та  садочки  веселі.  Правда  ж,  ніби  село  як  село,  але  як  гляне  який  подорожній  на  нього  з  пагорба  над  долиною  –  серце  в  нього  затьохкає,  застогне  солодко,  таке  село  миле  й  затишне!  А  над  долиною  –  небо  синє,  хмарки  білі,  а  довкола  долини  –  пагорби  лісисті  зелені,  а  долиною  –  річечка  тече-звивається,  а  на  річечці  –  місточок  і  млин.  Ой,  краса,  ой,  радість,  дивився  б  і  дивився,  милувався  та  милувався!  А  за  селом  по  долині  –  гаї,  луки  та  пасовища,  корівки  гуляють,  а  їх  пастух  доглядає.  –  Ой,  мило,  ой,  як  мило!  –  озивався  сам  до  себе  розчулений  подорожній  і  ледь  не  біг  з  пагорба  вниз,  до  села.  Звалося  те  село  Млини,  річка  була  Дзвінка,  а  все  разом  –  Млини-на-Дзвінці.

Насправді  ж  млин  у  селі  був  один  –  стояв  він  трохи  осторонь,  на  річці,  що  весело  обертала  його  колесо.  Млин  той  був  побудований  так,  що  мірошник  і  жив  у  ньому:  то  ж  як  подивиться  хто  з  одного  боку,  то  побачить  млин,  а  як  з  іншого  –  побачить  хату.  Там-то  і  мешкав  старий  мірошник–  сивий,  огрядний  і  відлюдкуватий.  Ніколи  він  у  село  не  ходив,  селяни  самі  до  нього  возили  збіжжя.  Та  й  то  –  мірошник  ні  з  ким  навіть  не  вітався,  робив  свою  справу  мовчки,  але  добре  робив.  А  ще  найстаріші  селяни  пам’ятали  цього  мірошника  ще  з  часів  свого  дитинства  –  і  вже  тоді  він  був  такий  же  сивий,  огрядний  і  відлюдкуватий,  і  до  того  ж  з  тих  пір  геть  не  змінився.

Та  не  лише  відлюдкуватість  і  вік  мірошника  бентежили  селян.  Вже  давно  вони  помітили,  що  колесо  млина  обертається  вдень  і  вночі,  влітку  та  взимку  –  ніколи  не  зупиняється,  крутиться,  порипує,  ніби  на  млині  робота  йде  –  навіть  тоді,  коли  ніхто  на  млин  збіжжя  не  завозив.  То  ж  час  від  часу  виникали  різні  балачки  й  тихі  розмови  про  старого  мірошника  та  його  загадковий  млин.  Втім,  скаржитися  селянам  на  мірошника  підстав  не  було,  то  ж  розмови  ці  й  балачки  потроху  собі  точилися,  а  далі  цього  не  йшло.

Якось  у  Млини-на-Дзвінці  прибув  із  міста  урядник.  Чого  він  прибув  –  невідомо,  адже  в  селі  життя  було  спокійне  й  тихе,  ніхто  урядника  не  кликав.  Так  чи  не  так,  але  урядник  прибув;  повештався  він  селом,  всюди  пхаючи  свого  гачкуватого  носа,  й  нарешті  добрався  до  млина.  Мірошник  визирнув  із  дверей,  побачив,  що  людина  без  діла  прийшла,  та  й  сховався  собі.  Урядник  цілий  день  спостерігав  за  млином,  а  тоді  пішов  у  село  й  заходився  розпитувати  людей  про  млин  і  мірошника.  Так  він  дізнався  дещо  про  відлюдкуватого  господаря  млина  –  а  що  саме,  хтозна?  Адже  пліткувати  людям  не  заборониш,  а  тут  хтось  і  цікавиться  тими  плітками!  –  щось  таки  селяни  й  розповіли  урядникові  про  млин  і  про  мірошника.

Наступного  ранку  знов  пішов  урядник  до  млина  –  тоді  мірошник  навіть  не  виглянув:  зрозуміло  ж,  людина  пуста,  навіть  не  знає,  нащо  на  млин  приходять  -  адже  збіжжя  в  урядника  нема!  Та  урядник  погрюкав  у  двері  й  покликав  мірошника.  Той  вийшов,  двері  за  собою  щільно  причинив,  став  і  дивиться  мовчки  на  урядника  (а  мірошник,  як  ви  знаєте,  був  не  з  говірких).  А  урядник  і  каже  йому:
-  Чого  це  в  тебе  колесо  весь  час  обертається,  що  ти  там  таке  мелеш?  Ану,  пусти  мене  подивитися  на  твій  млин!  Іменем  цісаря!

Мірошник  аж  затрусився:
-  Я  нікого  не  чіпаю,  чесно  роблю  свою  справу,  а  тобі  до  неї  –  зась!  –  сказав  так,  зайшов  у  млин  і  двері  причинив.

Урядник  розлютився:  він  звик,  аби  люди  корилися  усім  його  вимогам  і  забаганкам!  І  він  почав  гупати  кулаками  у  двері  та  залякувати  мірошника  –  і  холодною,  і  кийками,  і  засланням.  Та  мірошник  дверей  не  відчинив  і  уряднику  з-за  дверей  нічого  не  відповів.  Урядник  покричав,  заспокоївся  трохи,  обійшов  млин  –  аж  дивиться,  а  колесо  –  рип!  рип!  рип!  –  все  одно  обертається!  Не  злякався,  меле  знову  щось  клятий  мірошник!  І  тоді  урядник  рішуче  покрокував  у  село.

У  селі  урядник  зібрав  людей  і  почав  їм  втовкмачувати,  що  мірошник  лихі  таємні  справи  на  своєму  млині  робить.  Спочатку  мало  хто  його  слухав:  хоча  й  пліткували  про  мірошника,  але  самі  пліткарі  першими  знали,  що  нема  за  мірошником  нічого,  крім  тих  пліток.  Втім,  декого  урядник  таки  підбурив  –  згодилися  вони  йти  до  млина,  аби  силоміць  довідатися,  чого  це  колесо  млина  постійно  обертається  –  вдень  і  вночі,  влітку  та  взимку,  тоді  навіть,  коли  ніхто  на  млин  збіжжя  не  завозив.  Інші  селяни  йти  за  урядником  відмовилися,  але  й  тих,  хто  за  ним  до  млина  пішов,  не  утримували  і  не  відмовляли:  адже  урядник  яка  не  яка,  а  таки  влада!

Привів  урядник  своїх  поплічників  до  млина,  заходилися  вони  у  двері  та  віконниці  стукати-гупати,  мірошника  кликати-лаяти,  але  мірошник  сидів  тихо  та  з  млина  не  виходив  і  навіть  не  озивався.  Тоді  притягли  вони  з  села  сокиру  –  і  сокирою  тою  почали  рубати  двері.

Тоді  мірошник  визирнув  у  малесеньке  віконечко  під  стріхою  та  заволав  відчайдушно:
-  Люди,  я  вам  ніколи  лихого  не  робив,  чому  мені  не  вірите,  а  цьому  чоловіку  повірили?

Та  вже  його  ніхто  не  слухав  –  розпалилися  люди  руйнівною  роботою,  рубають  двері,  розхитують  –  так  їм  кортить  подивитися,  чого  ж  те  кляте  колесо  обертається,  які  таємниці  мірошник  приховує!

Вдруге  тоді  заволав  мірошник:
-  Люди,  не  розумієте,  що  робите!  Правду  кажу,  біда  буде!  Велика  біда!  Чорне  горе!  Зупиніться!  Не  чіпайте  млина!  Благаю!

Не  слухають,  рубають  двері,  ламають.  І  втретє  заволав  мірошник  до  людей:
-  Люди,  не  чіпайте  млина,  лихо  буде,  і  селу,  і  вам,  і  діточкам  вашим!

Аж  тут  натовп  двері  відчинив  і  сунув  до  млина.  Бачать  вони:  дійсно,  обертається  чорне  колесо  млина,  порипує,  а  води  річкової  навіть  не  торкається!  Урядник  аж  підскочив  на  місці:
-  Казав  я,  лихі,  темні  справи  тут  коїть  цей  клятий  мірошник!  Він  відьмак  і  чаклун  –  он,  у  нього  колесо  саме  обертається!  Хапайте  його  мерщій,  доки  не  втік!  Іменем  цісаря!

А  мірошник  вже  й  сам  тут  –  плаче,  трясеться,  голосить:
-  Ой,  біда!  Ой,  біда!  Не  вберіг!  Горе  мені,  нещасному,  всім  нам  горе!

Та  слухати  його  не  стали  –  одразу  ж  вбили  кілок  міцний  під  колесо  так,  аби  воно  зупинилося  –  і  колесо  стало,  рипнувши  голосно  та  болісно  востаннє.  А  старого  мірошника,  який  ридав  ридма,  потягнули  в  місто  на  розправу,  а  звідти  до  Млинів-на-Дзвінці  вже  ніхто  не  повернувся  –  ані  мірошник,  ані  урядник,  ані  його  посіпаки.

А  у  Млинах-на-Дзвінці  й  справді  біда  якась  сталася:  ніби  все  лишалося,  як  завжди,  тільки  ніби  щось  не  так.  І  хати  білі  під  солом’яними  стріхами  стоять,  і  навколо  хат  –  тини  з  лози  плетені  в’ються,  на  тинах  глечики  глиняні  висять,  за  хатами  –  городи  доглянуті  й  садочки  веселі.  Але  щось  таки  не  так  у  селі  –  тривога  й  неспокій  ширяли  над  стріхами,  а  люди  всім  серцем  відчували,  що  з  Млинами  їх  рідними-любими,  та  й  з  ними  самими  сталося  щось  жахливе.

Та  ніби  страшного  нічого  не  відбувалося  –  хіба  що  на  млин  тепер  доводилося  їздити  в  сусіднє  село,  а  так  –  все,  як  і  раніше,  за  часів  старого  мірошника  та  його  чаклунського  млина.  І  люди  поступово  звикли  до  тривоги  над  своїми  стріхами  та  головами,  перестали  помічати  біду,  що  чаїлася  у  кожному  куточку  Млинів-на-Дзвінці  та  визирала  з  усіх  щілин.  І  так  минали  дні,  тижні,  місяці,  промайнув  рік  і  другий,  аж  доки  помітили  селяни,  що  ніхто  з  них  більше  не  змінював  свого  віку.  Діти  лишалися  дітьми,  молоді  –  молодими,  старі  –  старими,  і  ніхто  від  старості  не  помирав.  І  так  минуло  ще  кілька  років,  аж  доки  помітили  селяни,  що  тепер  їм  вже  не  потрібні  стали  питво  та  їжа:  виявилося,  що  вони  пили  та  їли  за  звичкою,  а  насправді  ж  не  відчували  ані  голоду,  ані  спраги.  Також  їх  більше  не  лякав  мороз  і  не  втомлювала  спека  –  геть  байдуже  їм  стало  до  погоди.  І  поступово  люди  покинули  усі  свої  звичні  справи,  до  яких  вони  втратили  будь-який  інтерес  –  як  і  до  себе,  й  до  інших,  і  до  життя  загалом.  Вони  вешталися  селом,  мов  примари,  очікуючи  лише  на  смерть,  яка  десь  забарилася  та  геть  забула  про  них  –  і  отак  рік,  три,  десять,  сто…

І  дотепер  ще,  коли  з  пагорбів,  що  оточують  долину,  випадковий  подорожній  побачить  те  село,  відчує  він  одразу,  що  сталася  тут  колись  давно  страшна  й  невиправна  біда.  І  стискається  тоді  подорожньому  серце,  і  насуваються  на  нього  непоборний  смуток  і  гнітюча  тривога,  і  повертає  він  тоді,  й  шукає  іншої  дороги,  аби  тільки  не  йти  через  це  найстрашніше  в  цілому  світі  місце  –  Млини-на-Дзвінці.

2015,  2016

Малюнок:  Петро  Левченко,  "Водяний  млин"  (1910-і  роки),  Сумський  художній  музей

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=579411
рубрика: Проза, Лірика
дата поступления 06.05.2015

діти часу

життя  іде  у  розкладах  часів,
часи  бувають  різні  -  часом  грізні,
хто  влаштуватись  в  часі  не  зумів,
того  зітруть  пере́тинки  залізні

ми  інший  випадок;  знайшли  комфорт
у  будь-якому  часі  безперечно,
нас  батько  Час  під  владний  омофо́р
пустив,  що  забавлялися  безпечно

наш  батько  Час,  володар  всім  царям,
дозволив  нам  побуть  на  власнім  троні,
хто  визнає  себе  його  дитя́м,
той  виграє  часи  беззаборо́нні

на  всі  жало́би,  звернуті  до  нас,
відповідаєм  (вигадка  чудова):
"ми  діти  Часу!  рідний  батько  Час
таку  нам  дав  з  народження  будову!"

рятує  нас  в  минулому  рідня,
і  в  сьогоденні  -  батькова  відмова
судити  нас  негайно,  і  щодня
вітатиме  нас  варта  палацо́ва,

і  ми  тому  пануємо  в  світах,
як  регенти,  ми  бавимось  на  троні,
нам  батьків  трон  -  міцни́й  надійний  дах,
ми  перли  у  нездо́ланій  короні

хай  хтось  кричить:  "ми  випали  з  часів,
в  безчассі  нас  спіткала  смертна  ту́га!"
ми  діти  Часу!  -  батьківський  засів,
чатуєм  трон  від  ворога  і  друга

та  ж  ось!  -  прийшов  наш  славний  батько  Час,
радіють  діти:  батько  наш  на  троні!  -
і  батько  Кронос  пожирає  нас
і  лиже  кров  з  поше́рхлої  долоні,

і  дивиться  на  чергу  помертві́лу:
хто  на  батьківську  зважиться  на  силу?

...життя  іде  у  розкладах  часів,
часи  бувають  різні  -  часом  грізні,
хто  влаштуватись  в  часі  не  зумів,
того  зітруть  пере́тинки  залізні

2015

Світлина:  Рубенс.  Сатурн

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=579283
рубрика: Поезія, Лірика
дата поступления 06.05.2015

апрель-май

затенились  бульвары,  задумались  липы
на  газонах  Подола  бразильской  расцветки,
престарелый  апрель  свои  жалобы-всхлипы
поверяет  прохожим  с  хромой  табуретки

а  прохожие  мимо,  прохожие  скоро,
много  нищих  Подолом!  -  апрель  (ежегоден)
целый  месяц  валялся  под  каждым  забором
и  кидался  под  ноги  из  всех  подворотен

он  прохожим  приелся  -  по  этой  причине
даже  думал  покончить  с  собой  под  трамваем.
тут  один  пожалел:  подошел  к  старичине,
отобрал  табурет  и  представился  маем

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=578740
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 04.05.2015

Булочник Аксель

пахнет  из  булочной!  -  хлеб  загорелый
занял  прилавок,  столы  и  буфет,
булочник  Аксель  в  фартуке  белом
смотрит  с  улыбкой  на  Божий  на  свет

и  посетителей  ранних  с  улыбкой
Аксель  встречает  и  хлеб  подает,
в  белой  посыпке,  в  мареве  зыбком,
всенощных  бдений  увесистый  плод

люди  уходят  и  с  белым,  и  с  черным,
с  булками  цвета  Великих  равнин...
а  на  пороге  булочной  "Джордах"
Аксель  ласкает  в  кармане  стрихнин

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=575829
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 20.04.2015

Поворот на Глюк

-  Ну,  что,  поехали?  Включай  навигатор.
-  Ага.  Адрес  там  какой?
-  Глюк…  Глюк-ам-Лана,  Гротштрассе  22…  Ха,  Глюк!
-  Глюк  по-ихнему  «счастье».  У  нас  тоже  есть…  Уже  считает.

Мотор  взревел,  и  машина  бодро  побежала  по  чуть  заснеженной  трассе.  Радио  то  бормотало,  то  напевало,  водитель  и    пассажир  молча  глядели  на  дорогу.  Навигатор  медленно  прокладывал  маршрут,  выражая  прогресс  в  процентах:  10…20…30.  Добравшись  до  показателя  90,  навигатор,  чуть  поразмыслив,  возвращался  к  самому  началу  своих  расчетов,  и  снова  на  экране  мерцало:  10…20…30.  Наконец,  прибор  сообщил  ровным  женским  голосом:
-  Протяженность  маршрута  слишком  велика  для  устройства.  Устройство  проложит  маршрут  по  частям.  Продолжайте  движение  прямо  …  180  километров.

Шины  шуршали,  мотор  гудел,  радио  пело,  спутники  обменивались  замечаниями  об  окрестностях,  а  навигатор  хранил  молчание  все  180  километров.  Потом  он  предупредил:  через  три…два…один  километр…  500  метров…  держитесь  левее  –  и  принялся  заново  прокладывать  маршрут.  Минут  через  пять  навигатор  повторил:
-  Протяженность  маршрута  слишком  велика  для  устройства.  Устройство  проложит  маршрут  по  частям.  Продолжайте  движение  прямо  …  250  километров.

Так  и  шло  это  путешествие:  спутники  сменяли  друг  друга  за  рулем,  останавливались  на  заправках  и  в  придорожных  кафе,  где  они  пили  кофе,  курили,  говорили  о  разных  занимательных  вещах  и  обменивались  впечатлениями  об  увиденном  по  дороге.  Навигатор  через  положенные  им  самим  промежутки  пути  предупреждал  о  поворотах  или  перестроениях,  а  потом  выдавал  уже  привычное:  «Протяженность  маршрута  слишком  велика…  Продолжайте  движение  прямо…»

Местность  вокруг  дороги  изменилась.  Поля,  сады,  торфяники  и  озера  остались  позади,  и  дорогу  обступил  лес.  Казалось,  лес  стоял  сплошной  стеной,  и  стена  эта  двигалась  вдоль  машины  –  или  машина  вдоль  нее  –  очень  медленно,  если  смотреть  на  стену  сквозь  лобовое  стекло  вперед,  по  ходу  движения.  А  если  же  смотреть  на  стену  через  боковое  окно,  никакой  стены  не  было  –  она  распадалась  на  отдельные  деревья,  а  деревья  немедленно  составляли  маленькие  группы,  которые  кружились  в  стремительном  танце,  как  будто  хороводы  водили,  только  очень-очень  быстро.

-  …продолжайте  движение  прямо…

Путешественники  торопились  –  путь  был  неблизким,  времени  было  в  обрез,  а  февральская  погода  могла  внезапно  ухудшиться.  Поэтому  они  ехали  весь  день  и  почти  всю  ночь,  сменяя  друг  друга  за  рулем,  и  только  перед  рассветом  второго  дня  пути  остановились  на  несколько  часов  на  обочине,  чтобы  поспать.  Разбудил  их  ветер  –  пока  они  спали,  погода  изменилась,  и  теперь  порывы  ветра  раскачивали  машину,  мягко,  но  ощутимо.  Снова  за  окном  потянулся  лес  –  сплошной  и  медленный,  если  смотреть  вперед  из  лобового  окна,  и  распадающийся  на  группы  деревьев,  летящие  в  быстром  танце,  если  смотреть  из  бокового.  Навигатор  снова  предложил  двигаться  прямо  и  надолго  замолчал.  Путники  тоже  молчали  –  сон  в  машине  их  мало  освежил.

Случилось  то,  чего  они  опасались:  погода  начала  ухудшаться.  К  полудню  заморосил  дождь,  который  скоро  превратился  в  ливень.  Дворники  едва  справлялись  с  потоками  воды,  в  которых  проплывали  кристаллы  льда.  К  вечеру  дождь  кончился,  словно  его  выключили.  Машина  как  раз  вскарабкалась  на  холм,  и  перед  спутниками  раскинулась  обширная  глубокая  долина,  освещенная  мягким  предзакатным  солнцем.  Через  всю  долину  до  самого  горизонта  тянулась  дорога,  окаймленная  чернеющим  лесом,  там  и  сям  уже  разгорались  огни  городков  и  селений,  прикрепленные  к  автобану  тонкими  цепочками  огней.  Эта  картина  была  такой  мирной  и  спокойной,  что  спутники  одновременно  заулыбались.    Однако  на  горизонте  –  прямо  там,  куда  лежал  их  путь  –  лежала  черная  туча,  сплошная,  плотная  и  беспросветная,  как  гора.  Спутники  разом  перестали  улыбаться  и  переглянулись:  эта  часть  пути  не  будет  легкой.  Скоро  стемнеет,  а  под  тучей,  скорее  всего,  будет  идти  сильный  дождь  или  даже  снег.

-  Поднажмем?  –  спросил  тот,  кто  сидел  за  рулем,  поглядывая  на  тучу.
-  Поднажмем,  -  согласился  второй,  с  тревогой  глядя  то  на  тучу,  то  на  экран  навигатора.
-  …продолжайте  движение  прямо,  -  поддержал  навигатор.

И  они  поднажали  и  продолжили  «движение  прямо»;  однако  с  наступлением  сумерек  они  все  еще  были  в  пути  –  «продолжайте  …  километров»,  равнодушно  сообщил  прибор.  Как  только  они  оказались  под  черной  тучей,  из  нее  повалил  густой  снег.

Наверное,  в  такой  снег  приятно  прогуляться  по  дорожке  какого-нибудь  парка  в  большом  городе;  еще  приятнее  смотреть  на  него  сквозь  окно,  устроившись  в  удобном  кресле  у  жаркого  камина  или  просто  конвектора.  А  сквозь  лобовое  стекло  автомобиля,  летящего  по  автобану,  снег  выглядел  жутковато;  казалось,  машина  двигается  в  какой-то  волокнистом  веществе,  вдоль  белых  волокон  этого  вещества.  Именно  так  выглядели  снежинки  сквозь  лобовое  стекло  –  как  длинные  белые  волокна,  натянутые  над  дорогой  под  небольшим  углом  к  ней  и  очень  близко  друг  к  другу,  так  близко,  что  вместе  они  составляли  то  самое  белое  волокнистое  вещество.  А  вот  дороги  сквозь  эти  волокна  видно  не  было;  и  вообще  ничего  видно  не  было  –  ни  разметки,  ни  отбойников,  ни  катафотов  в  разметке  и  отбойниках,  ни  попутных  или  встречных  машин  –  ничего.

Скорость  пришлось  снизить.  Радио  замолчало  –  последние  минут  десять  перед  тем,  как  окончательно  замолчать,  оно  ловило  на  всех  каналах  только  отдельные  фразы,  всплески  музыки  и  помехи,  то  и  дело  теряло  сигнал  и  принималось  искать  другую  станцию,  а  вот  теперь  замолчало  совсем.  Пассажир  попробовал  искать  сигнал  вручную,  но  не  преуспел  –  радио  молчало.  Водитель  уперся  взглядом  в  муть  за  лобовым  стеклом  -  белую,  ярко  освещенную  огнями  фар;  губы  его  беззвучно  шевелились  –  он  то  ли  горячо  молился,  то  ли  ругался  последними  словами.  Пассажир  покосился  на  него  и  сказал:
-  Ничего…  скоро  поворот  на  Глюк.  А  там,  вот  увидишь:  солнце  светит,  небо  голубое,  тепло,  дети…  пастушью  сумку  собирают,  -  водитель  кивнул  и  чуть  заметно  улыбнулся.

Однако  до  поворота  они  так  не  добрались.  Снег  укрыл  дорогу  таким  толстым  слоем,  что  двигаться  дальше  было  затруднительно.  Да  и  была  ли  теперь  под  колесами  дорога,  можно  было  только  догадываться.  Наконец,  водитель  остановил  машину  и  ткнул  пальцем  большую  красную  кнопку  с  белым  треугольником.  Белые  горизонтальные  волокна  за  окнами  распались  на  снежинки  –  здоровенные  и  мохнатые  –  которые  падали,  как  и  положено  снежинкам,  сверху  вниз.  Мерцание  аварийных  огней  автомобиля  ежесекундно  окрашивало  их  в  оранжевый  цвет:  белый  снег  –  оранжевый  снег  –  белый  –  оранжевый…

На  экране  навигатора  красный  треугольник,  обозначавший  их  машину,  остановился  на  красной  полосе,  обозначавшей  автобан,  совсем  недалеко  от  поворота  на  Глюк.
-  А  мы  не  посреди  дороги  стоим?
 -  Да  черт  его  знает…  Навигатор  показывает,  что  на  дороге.  Ему  видней,  хотя,  может,  погода  влияет…  А  ну,  измени  масштаб.

Изменение  масштаба  изменило  только  кое-что:  красный  треугольник  превратился  в  миниатюрный  автомобильчик,  а  красная  линия  –  в  две  желтые  полосы,  символизирующие  автобан;  автомобильчик  стоял  на  правой  полосе.  Поворот  на  Глюк  исчез  за  верхней  кромкой  экрана.

Пассажир  приоткрыл  свою  дверь  –  «оглядеться»,  сказал  он  -  и  в  машину  тут  же  словно  кто-то  забросил  целую  лопату  снега.  Пассажир  натянул  на  голову  капюшон,  выбрался  наружу  и  захлопнул  дверь.  Шаг,  второй  –  и  его  силуэт  полностью  скрылся  за  снежной  пеленой.  Второй  смотрел  ему  в  след,  и  в  голове  у  него  проносились,  словно  крупные  мохнатые  снежинки,  какие-то  мысли  и  образы,  в  которых  он  никак  не  мог  разобраться.  А  потом  он  понял,  что  это  за  мысли  и  образы,  открыл  окно  со  стороны  пассажира  и  крикнул  в  снег:
-  Подожди!  Стой!

Ничего;  только  снегу  намело  на  сидение  и  торпеду.  Он  подождал  еще  немного,  потом  открыл  свою  дверь  и  вышел  в  снег:  белый  –  оранжевый  –  белый  –  оранжевый…  Он  обошел  вокруг  машины  и  остановился  у  пассажирской  двери.  Потом  –  спиной  вперед  –  сделал  три  шага  в  сторону,  убедился,  что  аварийные  огни  не  пробивались  сквозь  толщу  снега  и  вернулся  к  машине.  Он  подождал  еще  минуту,  потом  вернулся  за  руль  и  принялся  сигналить:  может,  если  не  свет,  то  звук  пробьется.  «Пастушью  сумку  собирают…»

-  Нет  ничего,  никакого  ограждения,  -  облепленный  снегом  пассажир  появился  за  окном  и  внутри  машины  почти  одновременно.  –  Я  прошел  вправо  30  шагов,  там  ничего,  снегу  по  колено,  и  все.  Потом  пошел  назад…  Хорошо,  что  ты  сигналил.

-  А  может…  -  тот,  который  сидел  за  рулем,  полез  в  карман  и  извлек  мобильный  телефон.  Пассажир  сделал  то  же  самое.  –  Нет  сигнала.

-  И  у  меня  нет.  Вообще  странно  –  а  почему  навигатор  работает?  А  радио  молчит.
-  Так  то  соты,  то  радио,  а  то  –  спутник,  не  зависит  одно  от  другого.  Хотя  все  это  –  волны.
-  Волны.  Что  делать-то  будем?
-  А  задай  навигатору  маршрут  до  ближайшего  города…  позади.
-  Это  мысль…  готов,  считает.

Навигатор  продемонстрировал  полное  выполнение  задачи  –  100%  -  и  произнес  ровным  голосом:
-  Продолжайте  движение  прямо  50  метров,  потом  приготовьтесь  держаться  правее…  Держитесь  правее…  Держитесь  левее…    Продолжайте  движение  прямо  100  метров…  Через  50  метров  приготовьтесь  к  выезду  на  автомагистраль…  Продолжайте  движение  прямо  12  километров.

Они  ехали  медленно  из-за  снега,  а  еще  из-за  вызванного  им  чувства  беспомощной  дезориентации,  с  которым  не  мог  справиться  спокойный  женский  голос  в  навигаторе.  Время  и  дорога  тянулись  так  медленно,  как  могут  тянуться  только  неопределенное  время  и  незнакомая  дорога.  Однако  постепенно  они  преодолели  половину  из  предложенного  навигатором  расстояния,  снег  поредел,  а  потом  и  совсем  прекратился,  ночь  стала  светлее,  радио  негромко  затрещало,  зашипело  и  вдруг  стремительно  и  чисто  заговорило  мужским  голосом  по-немецки,  а  в  ответ  голосу  дружно  рассмеялась  какая-то  публика.  Скоро  появились  и  другие  автомобили  –  и  попутные,  и  встречные.  Через  несколько  минут  навигатор  распорядился  повернуть  вправо  –  и  цель  будет  достигнута.  Они  свернули  на  заправку  и  снова  задали  навигатору  маршрут  на  Глюк.  Навигатор  надолго  задумался,  потом  сообщил  им,  что  маршрут  слишком  протяженный,  но  все  получится,  мол,  следуйте  моим  указаниям,  ес  ист  клар?

Навигатор  вывел  их  на  развязку,  помог  выполнить  разворот  и  посоветовал  продолжать  движение  прямо  15  километров  –  примерно  столько  оставалось  до  поворота  на  Глюк.  Однако  на  полпути  снова  пошел,  а  потом  и  повалил  снег,  и  снова  казалось,  что  машина  движется  внутри  какого-то  волокнистого  белого  вещества.  Они  остановились.  За  окнами  был  только  снег:  белый  –  оранжевый  –  белый  -  оранжевый.  Радио  молчало,  телефоны  не  ловили  сигнал,  а  поворот  на  Глюк  на  экране  навигатора  был  совсем  рядом.  Ну,  просто  рукой  подать.

Переглянувшись,  спутники  натянули  капюшоны,  вышли  из  машины  и  зашагали  вперед.  Снег  мешал,  как  только  мог,  он  забивался  в  нос  и  в  глаза,  лез  во  все  щели,  проникал  в  карманы,  путался  под  ногами  и  вообще  раздражал.  Но  спутники,  не  обменявшись  ни  единым  словом,  ощущали  одинаковую  одержимость:  не  может  какой-то  там  снег  победить  человека,  вооруженного,  помимо  всех  современных  гаджетов,  еще  и  необходимостью  попасть  из  точки  А  в  точку  Б,  черт  побери!

Тем  временем  стало  заметно  холоднее.  Мороз  был  действительно  нешуточный:  усы  и  бороды  спутников  обросли  льдом,  а  воздух  обжигал  ноздри  и  гортани.  Тот,  кто  шагал  справа,  вдруг  вспомнил,  что  какой-то  человек  по  имени  Джек  Говард…  или  Джон  Лондон?  –  так  вот  этот  Лондон  или  Говард  или  Джек  или  Джон  утверждал,  что  когда  идет  снег,  всегда  становится  теплее.  Правда,  он  писал  об  Аляске,  хотя  и  непонятно,  как  он  мог  спасать  Херсон  от  холеры,  успешно  в  нем  умереть  и  быть  счастливо  погребенным  там  же,  и  при  этом  успеть  побывать  на  Аляске  и  разобраться  с  тамошними  осадками  и  температурами,  хотя,  конечно,  и  такое  возможно.  Вот,  например,  они  едут  в  Глюк,  который  есть  на  карте,  куда  ведет  навигатор,  а  навигатор  ведут  туда  спутники  системы  глобального  позиционирования,  а  за  спутниками  наблюдает  целая  толпа  специалистов  где-то  за  океаном,  а  все  равно  попасть  в  этот  треклятый  Глюк  никак  нельзя,  потому  что  …  потому  что  «погода,  господа,  нынче  снег!»

Он  повернул  голову,  чтобы  произнести  эту  веселую  цитату  для  своего  друга,  и  даже  произнес  ее,  да  только  прозвучала  она  из  заледеневших  губ  невнятно,  невесело  и  ушла  не  по  адресу  –  в  снег.  Никого  слева  не  было,  и  справа  никого  не  было,  и  вообще  –  нигде  никого  не  было.  Он  покричал  немного,  отсчитывая  после  каждого  крика  по  пять  секунд,  чтобы  случайно  самому  не  заглушить  ответ;  потом  попытался  вернуться  к  машине,  потом  попробовал  ходить  концентрическими  кругами,  стараясь  с  каждым  разом  увеличить  радиус;  потом  понял,  что  окончательно  заблудился,  замерз,  устал  и  вообще  –  отчаялся.  Но  остановиться  было  еще  страшнее,  и  он  пошел.

Мороз  еще  усилился  и  стал  совсем  безжалостным  –  человек  понимал,  что  пальцы  на  руках  и  ногах  у  него  наверняка  уже  безнадежно  обморожены,  потому  что  совершенно  утратили  всякую  чувствительность  и  не  слушались.  А  там,  где  чувствительность  еще  сохранялась,  человек  ощущал  сильное  жжение  и  боль.  Мороз,  откусив  ему  пальцы,  не  удовлетворился  и  теперь  вгрызался  прозрачными  кристаллическими  зубами  дальше,  глубже  –  туда,  где  все  еще  трепещет  в  испуге  и  усталости  бурый  комок  мышц,  именуемый  сердцем,  заставляя  кровь  бежать  к  пальцам,  уже  убитым  морозом.

Теперь  уже  было  все  равно,  куда  идти,  потому  что  человек  уже  ходил  во  все  стороны,  которые  в  этом  снегу  были  совершенно  неотличимы  одна  от  другой.  И  он  шел  и  шел,  закрыв  глаза,  потому  что  так  было  легче:  глаза  мерзли  на  этом  диком  морозе,  снег  лез  в  них,  открытые  и  замерзшие,  а  еще  открытые  глаза  ничего,  кроме  снега,  не  видели,  и  потому  закрыть  их  было  единственным  приемлемым  выходом  для  разумного  человека  в  подобных  обстоятельствах.  А  потом  оказалось,  что  в  подобных  обстоятельствах  открытые  и  закрытые  глаза  совершенно  равнозначны  с  точки  зрения  функциональности.  Человек  усмехнулся:  глаза  можно  закрыть  или  потерять,  а  точка  зрения  при  этом  все  равно  останется.  Итак,  зрение!  –  именно  благодаря  зрению  человек  получает  львиную  долю  информации.  Однако  здесь,  в  этом  снегопаде,  то  ли  в  силу  отсутствия  львиной  доли  информации,  то  ли  в  силу  каких-то  иррациональных  причин,  закрытые  глаза  служили  ничуть  не  хуже  открытых,  а  главное  –  они  не  страдали  от  мороза.

Они,  эти  закрытые  глаза,  и  в  самом  деле  творили  вещи  чудесные.  Оказалось,  что  навигатор  при  таком  способе  зрения  –  вещь  лишняя  и  даже  вредная.  Теперь,  когда  замерзающий  человек  шагал  с  закрытыми  глазами  по  глубокому  снегу  и  сквозь  густой  снег,  он  прекрасно  видел  и  снег,  и  сквозь  снег,  а  еще  -  поворот  на  Глюк  и  дорогу  на  Глюк.  У  поворота  на  Глюк  кто-то  стоял.

Человек  прищурился  закрытыми  глазами  –  вернее,  ему  захотелось  прищуриться,  но  с  новым  зрением  этого  вполне  было  достаточно,  само  желание  прищура  и  было  прищуром  –  тем  самым,  идеальным,  который  делал  контуры  резкими,  а  формы  –  отчетливыми.  А  может,  все  дело  было  в  том,  что  мороз  уже  убил  веки  человека,  как  и  мышцы,  которые  приводили  веки  в  движение,  и  потому  человек  мог  только  желать  прищура,  а  прищуриться  –  уже  нет.  Как  бы  там  ни  было,  он  подумал  о  том,  что  неплохо  бы  прищуриться,  и  картинка  тут  же  стала  резче  и  четче.

У  поворота  на  Глюк  стояла  женщина,  точнее,  девушка  –  да,  определенно,  девушка,  высокая  и  стройная,  даже  худощавая.  Шагов  до  нее  оставалось  всего  с  десяток;  она  стояла  у  дороги,  повернув  голову  в  сторону  путника,  и  выжидательно  смотрела  на  него  своими  большими,  просто  огромными  глазами.  «Разве  бывают  у  человека  такие  большие  глаза?  Девушка,  девушка,  а  зачем  вам  такие  большие  глаза?  Чтобы  лучше  тебя  вииииидеть,  пуууууутник!»,  -  говорил  сам  себе  человек,  тем  временем  совершая  последние  шаги  до  поворота  и  до  большеглазой  девицы.

Вот  до  нее  осталось  три  шага  –  на  таком  расстоянии  ее  глаза  оказались  еще  больше,  просто  в  пол-лица,  и  сидели  они  в  глазницах  очень  глубоко,  однако  ее  это  не  портило.  «Всякий,  кто  ее  видит,  понимает,  что  она  такая,  какая  есть,  и  другой  быть  не  может»,  -  подумал  про  себя  путник,  втайне  гордясь  своей  проницательностью  и  способностью  формулировать  мысли  и  заключения.  И  он  сделал  еще  один    шаг  к  большеглазой,  а  она  ему  улыбнулась.

И  улыбка  у  нее  оказалась  в  пол-лица;  глаза  в  пол-лица  и  улыбка  –  в  пол-лица.  И  в  голову  человека  прилетело  сразу  огромное  множество  неуловимых,  но  вполне  отчетливых  мыслей,  а  в  сердце  возникло  множество  чувств,  сквозь  которые  сердце  продиралось,  как  совсем  недавно  машина  продиралась  сквозь  снегопад.  Потом  или  прямо  тут  же  надо  всем  этим  вдруг  проплыло  сообщение  -  словно  океанский  лайнер  над  мятущейся  штормовой  рекой  -  что  мороз  уже  убил  все,  кроме  серо-белого  комка  в  голове  человека  и  темно-красного  комка  в  его  груди,  и  потому  волноваться  еще  есть  чем,  но  больше  не  о  чем.  Таящееся  под  каким-то  самым  последним  и  сокровенным  спудом  сожаление  о  потерянном  друге  перестало  быть  сожалением;  оно  как  бы  повернулось  своей  оборотной  стороной,  а  уж  она,  эта  оборотная  сторона,  знала,  что  с  девушкой  у  поворота  на  Глюк  встречаются  только  один  на  один.

И  все  это  смялось  и  поникло  перед  тем  знанием,  которое  наполнило  человека  на  последнем  шаге.  Он  еще  только  занес  правую  ногу,  чтобы  сделать  этот  шаг  до  большеглазой  и  большеротой  девицы,  а  уже  совершенно  точно,  достоверно  и  наверняка  знал,  что  скажет  он  и  что  скажет  она  –  там,  на  исходе  этого  последнего  шага.  Он  спросит  ее  имя  и  не  знает  ли  она  дороги  на  Глюк,  а  она  улыбнется  широко  -  от  уха  до  уха  –  и  ответит…

-  Я  и  есть  Глюк.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=575548
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 19.04.2015

Вівчар

Гнав  отару  понад  ставом
Втомлений  вівчар,
За  життя  таких  чимало
Перегнав  отар,
Час  від  часу  підрахунок:
Чи  ж  там  цілі  всі?
"Раз-два-три",  -  вівчар  не  втратив
Жодної  вівці.
Та  сьогодні  лихо  сталось,
Ой,  ганьба,  вівчар!
Зникли  вівці  як  примара,
Все  зійшло  на  пар!
І  лишився  понад  ставом
Сам  вівчар,  один,
А  в  ставок  стікали  краплі
З  дощових  хмарин.
Ось  така  пригода  сталась:
Вітерець-вівчар
Гнав  отару  хмар  над  ставом
І  лишивсь  без  хмар.

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=575112
рубрика: Поезія, Казки, дитячі вірші
дата поступления 17.04.2015

Паук

мы  отравлены  все  чем-то  редкоземельным,
как  любовь  или  родина  -  это  наследственный  яд...
а  паук  на  окне  все  петляет  петельки,
возглавляя  свой  собственный  членистоногий  отряд

и  любовь  (да  и  родина)  выше  приматов,
зоопарк  не  про  них,  их  не  сдашь  на  погляд  в  зоосад...
а  паучьи  ворсинки  сегодня  примяты,
эт,  видно,  к  дождю  -  на  первый  и  на  двенадцатый  взгляд

у  любви  или  родины  нету  сомнений,
сомневается  тот,  кто  был  ими  случайно  подмят...
а  паук  на  окне  встал  на  восемь  коленей  -
обоняет  и  слышит  ногами  паук,  говорят

2015

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=574972
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 16.04.2015