Терджиман Кырымлы

Димчо Дебелянов: "Пловдив", "Отдохновение" и "Лес"

Димчо  Дебелянов  "Пловдив"

Сколь  сильно  скорбь  мне  застила  дни  детства!
О  ,сколько  слёз  моих  здесь  тайно  пали!
Впервые  здесь  ослеп  я  среди  бедствий,
где  бури  вились  и  меня  ломали.

Здесь  глас  впервые  был  мне:  "Разуверься,
и  не  пытай—любовный  плод  запретен
тебе,    на  этом  злобном  свете
мечтам  твоим  навек  полона  вервье.

И  днесь  брожу  я  в  этом  скорбном  граде,—
здесь  сам  я  дом  своим  скорбям  бездомным,—
ищу  в  унынии  себе  отраду

то  ли  потерян  в  пустоши  огромной.
И  я  средь  стольких  чёрных  дум  зажат,
что  не  желаю  ничего  припомнить.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы
Это  стихотворение  не  было  опубликовано  при  жизни  поэта.  Впервые  вышло  после  смерти  Дебелянова  в  первой  его  книге  "Стихотворения",  1920  г.


Пловдив
   
Как  бяха  скръбни  мойте  детски  дни!  
О,  колко  много  сълзи  спотаени!  
Тук  първи  път  се  моя  взор  стъмни  
и  безпощадна  буря  сви  над  мене.  

Тук  първи  път  чух  гласа  възглас:  -  Престани  
да  вярваш  и  да  дириш  -  забранен  е  
на  любовта  плодът  -  и  в  зли  страни  
мечтите  ти  навек  ще  бъдат  пленни.  

И  днес  аз  бродя  в  тоя  скръбен  град—  
едничък  дом  на  мойта  скръб  бездомна—  
аз  бродя  за  утехата  нерад  -  

и  кат  загубен  в  пустошта  огромна.  
И  толкоз  черни  мисли  ми  тежат,  
че  аз  не  искам  нищо  да  си  спомна.  
 
Димчо  Дебелянов


Димчо  Дебелянов,  "Отдохновение"

Ты  приди  и  покров  совлеки  мне
в  час  отрады  великой,  когда
день  царящий  не  сжег  себя  в  гимне
над  дорогою  в  бездне  стыда;
ты  приди  и  болезненно  нежно
аромат  над  душою  разлей,
и  о  счастье  под  солнцем  безбрежном
чародейскую  песню  навей.

Пробуждён  ею,  скоро  я  встану—
и  свет-сила  покажет  своё,
и  с  тобою,  аврора  мечтаний,
я,  лазурной  мечтой  упоён,
полечу  к  обиталищам  звёздным,
вперив  взгляд  в  золотистую  даль,
над  долиной,  ущелием  розным,
где  сверх  меры  и  мрак,  и  печаль.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы
стихотворение  впервые  было  опубликовано  в  журн.  "Из  нов  път",  1907,  кн.  4.


Отдых
   
Ти  ела,  разбули  ме  тогава  -  
на  великата  радост  в  часът,  
кога  царствений  ден  ще  изгрява  
над  изгубений  в  бездните  път;  
ти  ела  и  болезнено  нежно  
аромат  над  душата  разлей  
и  за  радост  и  щастье  безбрежно  
чародейната  песен  запей.  

Аз  от  нея  пробуден,  ще  стана  
и  мощ  светла  ще  бликне  у  мен,  
и  със  теб,  о  зора  възмечтана,  
от  лазурни  мечти  упоен  -  
ще  летя  към  пределите  звездни,  
поглед  в  слънцето  златно  опрял  -  
ще  летя  над  долини  и  бездни,  
преизпълнени  с  мрак  и  печал.  

Димчо  Дебелянов


Димчо  Дебелянов,  "Лес"

У  поля,  там,  где  солнце  плавно  порожнит  колчан,
и  в  долах  тёплых  перекаты  речки  песенно  журчат,
где  в  недрах  девственных  нектар  отдохновенья  скрыт,
колонны  непреклонные  возвысил  Лес,  спокойствием  умыт.
Там  дремлют  сказки  старины,  тиши`  таится  серебро—
и  безответны,  скованны,  не  отыскав  свой  брод
смолкают  покогортно  страстные  распевы  поля,
а  крыльям  подуставшим  здесь  покой  вечор  неболен.

И  знает  путник  утомлённый:  в  полночь  ропотом  листва,
дрожа,  ему  напомнит  прошлое,  боянна  и  проста;
а  на  заре  в  ущельях  каменных,  где  праха  нет  полей,
его  поманит  снова  жизнь,  что  не  было  милей;
а  днём,  как  только  отразит  его  лицо  его  покойная  вода,
увидит  страсти  он,  уснувшие  в  нём  мудро  навсегда.

За  столько  дней  он,  в  небо  верой  истой  устремлён,
извечный  тлен  постиг,  его  следы  в  полях,  и  звон—    
и  сам  свернул  да  в  Лес,  где  для  него  есть  одинокий  скит,  
последней  радости  навстречу,  скорбь  остатка  приютить...

У  поля,  где  полуденное  солнце  плавно  порожнит  колчан,
и  в  долах  теплых  перекаты  речки  песенно  журчат,
где  в  недрах  девственных  нектар  отдохновенья  скрыт,
колонны  непреклонные  возвысил  Лес,  спокойствием  умыт.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы
Стихотворение  "Гора"    было  впервые  опубликовано  в  журн.  "Смях"  ("Смех"),  3-й  год  издания,  номер  110  от  29.IX.1913  г.

Гора
   
Накрай  полето,  дето  плавно  слънцето  стрели  
и  в  марни  валози  потокът  с  вълни  приспивни  ръмоли,  
меда  на  отдиха  стаила  дълбоко  в  девствени  недра  
-  виши  колони  непреклонни  успокоената  Гора.  
Там  дремят  приказки  старинни,  там  тае  звънка  тишина  
и  в  безответните  й  скути,  като  вълна  подир  вълна,  
заглъхват  хоровете  страстни  на  многогласното  поле  
и  подслон  верен  в  час  вечерен  намират  морните  криле.  

И  знае  пътникът  утруден,  че  в  презнощ  тръпните  листа  
с  участен  ромон  ще  му  спомнят  на  миналото  повестта,  
взори  низ  глъхнали  присои,  далек  от  полски  прах  и  дим,  
пред  него  повтор  ще  въстава  животът  ласкав  и  любим,  
а  денем,  лик  когато  свежда  над  примирената  вода  -  
ще  вижда  прежните  копнежи  там  мъдро  спящи  навсегда.  

Че  дълги  дни  към  хубост  вярна  в  небег  безцелен  устремен  
той  вред  в  полето  е  настигнал  следите  на  предвечна  тлен  
и  сам  е  свърнал  -  на  Гората  в  съкровищните  самоти,  
последна  радост  да  изведа,  последна  скръб  да  приюти...  

Накрай  полето,  дето  плавно  излъчва  слънцето  стрели  
и  в  марни  валози  потокът  с  вълни  приспивни  ръмоли,  
меда  на  отдиха  стаила  дълбоко  в  девствени  недра  -  
виши  колони  непреконни  успокоената  Гора.  
   
Димчо  Дебелянов

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=247358
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 15.03.2011

Димчо Дебелянов: "Молитва", "Чёрная песня" и "Миг"

Димчо  Дебелянов,  "Молитва"

Мои  уста  сомкни  ладонью,
когда  душа,  устала  к  но`щи,  
бескрылая  в  скорбя`х  утонет,
и,  безутешная,  возропщет;
сомкни  уста  мои,  спаси  мя!
И  да  печали  не  поддамся
и  да  хулою  горькой  Имя
не  очерни`т  мой  гнев  невластный!

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы
Стихотворение  было  впервые    публикувано  в  журн.  "Съвременна  мисъл",  2-й  год  издания,  кн.  3  от  15.IV.1911  г.

 
Молитва
   
Сложи  ръка  на  мойте  устни,  
когато,  морна  да  блуждае,  
крила  душата  ми  отпусне  
и  безутешна  възроптае;  
сложи  ръка  и  запази  ме!  
Да  не  надвие  скръб  безмерна,  
и  в  гняв,  и  в  горест  твойто  име  
с  похулни  думи  да  зачерна!

Димчо  Дебелянов


Димчо  Дебелянов,  "Чёрная  песня"
 
Я  умираю  и  рождаюсь  пенно--
столикая,  нестройная  душа
и  неустанно  созидаю  денно,
и  без  пощады  в  ночь  иду  круша.

То  дней  взывает  светлое  смиренье,
то  буря  море  тёмное  громит--
что  мне  она?  я  бури  перемена:
мной  стон  и  ропот  всякий  да  убит.

Зарёю  огнеструйной  вожделею,
а  ослеплён  лучами,  я  в  поту;
весною  по-осеннему  хирею,
а  осенью  я  весенно  цвету.

Без  устали  стремясь  железным  веком,
кончается  непрожитая  жизнь;
и  плач  по  пристани  мой  умирает  мелко,
в  большой  пустыне  никнет  и  дрожит.

вольный  перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы

 
Умираю  и  светло  рождаюсь--
многолика,  неладна  душа:
днём  без  устали  строить  решаюсь,
в  ночь  иду  без  пощады  круша.

Дни  взывают,  светлы  и  смиренны,
бури  море  волнуют  гремя--
что  там  буря,  не  мне  перемены:                                                                  
вопль  и  ропот  не  тронут  меня.
 
По  огнистой  заре  я  вздыхаю
хоть  меня  ослепляют  лучи,
в  мае  будто  к  зиме  усыхаю,
в  листопады  не  знаю  кручин.

Взапуски  с    неотзывчивым  веком
гаснет  жизнь-нежилица  моя;
над  огромной  пустыней  развеян,
плач  по  дому  мой  гибнет  змеясь.

(  последний  катрен,  вариант:  
По  бесстрастному  веку  волнуясь
тихо  никнет  несжатая  жизнь.
плач  мой,  пристань  к  другому  ревнуя,
во  пустыне  предсмертно  дрожит.)

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы

   
Димчо  Дебелянов,  "Чёрная  песнь"
   
Аз  умирам  и  светло  се  раждам  -  
разнолика,  нестройна  душа,  
през  деня  неуморно  изграждам,  
през  нощта  без  пощада  руша.  

Призова  ли  дни  светло-смирени,  
гръмват  бури  над  тъмно  море,  
а  подиря  ли  буря  -  край  мене  
всеки  вопъл  и  ропот  замре.  

За  зора  огнеструйна  копнея,  
а  слепи  ме  с  лъчите  си  тя,  
в  пролетта  като  в  есен  аз  крея,  
в  есента  като  в  пролет  цъфтя.  

На  безстрастното  време  в  неспира  
гасне  мълком  живот  неживян  
и  плачът  ми  за  пристан  умира,  
низ  велика  пустиня  развян.  
 
Димчо  Дебелянов
Стихотворение  было  впервые  опубликовано  в  журн.  "Съвременник",  2-й  год.  издания,  кн.  6  от  15.V.1910  г.


Димчо  Дебелянов,  "Миг"

Так  вышло  когда-то,  то  ль  будет--  не  помню,
не  знаю,  быть  может...  тоскою  приморен,
я  выплыл  один  из  оравы  огромной
в  какой-то  нечистый  позорище-город.
И  странное  небо  в  ленивом  безумье    
остыло  и  замерло  там  надо  мною,
а  низом  стелились  музы`чные  шумы--
смешенье  шагов  и  словес  несмешное.
Но  гордые,  жадные  очи  не  звали
меня,  обуянного  тихим  смиреньем
на  уличный  пир:  му`жи  вои  едва  ли,
отвергнуты  жёны--  немые  сирены...
Вмиг  город  накрыло  волною  глухою,
увязла  округа  в  ней,  странной  и  скорой;
я  сердцем  почуял  молебн  неустроя--
мне  мир  показался  бездонною  прорвой.  
Незримые  воды  под  таинства  шелест
залили  мой  сон,  и  безбрежны,  и  немы--
и  не  было  там  ни  надежды,  ни  вести,
свернулся  простор  и  отреяло  время...
И  взор  потемнел  мой  в  круженьи  предсмертном;
колени  склонил  я  без  сил,  бедный  мытарь,
подумал,  что  глас  изречёт  мне  заветы
из  некоей  старой  скрижали  забытой,
что  бог  умилённый,  неведом,  откроет
за  днями  и  днями  безумий  мятежных,
почто  он,  не  мы,  столь  всевластен  и  гордый
нам  слабым  и  горестным  здесь  без  надежды!
Напрасно,  увы!...  Не  занявшись,  угаснул,
невиданный  миг  превеликого  чуда;
меня,  суетлива,  вновь  стиснула  масса;
угасла  мечта  в  беспощадности  зуда--
и  ропот,  и  смех  тишину  прободали...
Шепнул  кто-то  серый:"  Безумец,  он  пьяный!"
Я  замер...  Эоны  пустые  молчали...
Я  плакал...  Толпа  леденила  буяна.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы


Миг
   
Дали  се  е  случило  нявга  -  не  помна,  
не  знам  -  ще  се  случи  ли...  Тъжен  и  морен,  
аз  плувах  самин  из  тълпата  огромна  
на  някакъв  град  огрешен  и  позорен.  
Над  мене,  замръзнало  в  мисъл  безумна,  
небето  немееше  странно  далече,  
а  долу  се  носеше  музика  шумна  
от  стъпки,  от  смях  и  преплетени  речи.  
Но  горди  и  сластни  очи  не  зовяха  
на  уличен  пир  мойте  жажди  смирени  -  
мъжете  там  хилави  воини  бяха,  
жените  -  отвъргнати,  неми  сирени...  
В  миг  глуха  вълна  над  града  се  пронесе,  
в  миг  всичко  в  заглъхналост  странна  потъна,  
аз  сетих  и  страх  и  молитви  в  сърце  си  
и  видех  света  като  пропаст  бездънна.  
Незрими  води,  с  глух  и  таинствен  ромон,  
заляха  съня  на  безбрежия  неми  
и  нямаше  там  ни  надежда,  ни  спомен  -  
и  нямаше  там  ни  пространство,  ни  време...  
И  с  поглед  стъмен  от  предсмъртна  замая  
аз  плахо  превих  колена  прималняли,  
помислих,  че  някакъв  глас  ще  вещае  
незнаен  завет  из  незнайни  скрижали,
че  някакъм  бог  умилен  ще  разкрие,  
след  толкова  дни  на  безумства  метежни:  
защо  е  тъй  горд  и  надвластен,  а  ние  -  
тъй  слаби,  тъй  горестни,  тъй  безнедеждни!  
Напразно,  уви!  -  Невъзпламнал  угасна  
великият  миг  на  великото  чудо,  
нов  суетен  стрем  из  тълпата  ме  тласна,  
мечтата  смени  безпощадна  пробуда  -  
и  ропот,  и  смях  в  тишината  нахлуха...  
"Пиян  е,  безумен  е!"  -  някой  прошушна...  
Аз  станах.  -  Небето  бе  празно  и  глухо...  
Аз  плачех.  -  Тълпата  бе  ледно-бездушна.  

Димчо  Дебелянов

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=247338
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 15.03.2011

Рэндалл Джаррелл, "Оливковый сад" и "Восьмой авиаполк"

Рэндалл  Джаррелл,  "Оливковый  сад"
                                         (Райнер  Мария  Рильке)

Он  поднялся  над  серой  листвой--
сер  кромешно,  заброшен  в  оливковом  крае--
и  зажал  лоб  свой,  серый  от  пыли
горячо,  глубоко  в  пропылённость  руками.
Это  после  всего.  Это  было  концом.
"Мне  уйти  уж,  однако,  слепцом.
Зачем  Ты  желаешь,  чтоб  я  говорил
ТЫ  СУЩ,  коль  Тебя  не  найти  мне?
Я  Тебя  не  найду.  Ни  в  себе,  нет.
Ни  в  иных.  Ни  в  этом  камне.
Без  Тебя  я  один,  и  во  мне
горы  горя  людского  и  память.
Всё,  НЕ  СУЩИЙ,  пытался  я  было
Тобою  облегчить,  безымянный  позор...
Говорили  мне  "ангела  жди,  он  нескор"
Что  там  ангел?  Увы,  вот  и  ночь  наступила,
и  деревья  листала  она,  безразлично.
Чуть  ворочались  сонные  ученики.
Что  там  ангел?  Увы,  вот  и  ночь  наступила,
и  отнюдь  не  чудесная;  сотнями  прочь
её  подобные  ночи  минуют.
в  ней  каменья  лежат,  в  ней  собаки  уснули;
увы  скорбящему,  увы  что  ни  ночь
ждущему  чуда  несбыточного  до  утра.
Помолимся  за  них:  "Ангелы  им  не  явились.
Только  б  ночи  им  взоры  величьем  своим  не  затмили".
Потерявшим  себя  всё  равно;
их  отрёкся  отец,  недоступно
лоно  матери  для  каменистых  сердец.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


The  Olive  Garden  

  (Rainer  Maria  Rilke)

He  went  up  under  the  gray  leaves
All  gray  and  lost  in  the  olive  lands
And  laid  his  forehead,  gray  with  dust,
Deep  in  the  dustiness  of  his  hot  hands.
After  everything  this.  And  this  was  the  end.
--  Now  I  must  go,  as  I  am  going  blind.
And  why  is  it  Thy  will  that  I  must  say
Thou  art,  when  I  myself  no  more  can  find  Thee.
I  find  Thee  no  more.  Not  in  me,  no.
Not  in  others.  Not  in  this  stone,
I  find  Thee  no  more.  I  am  alone.
I  am  alone  with  all  men's  sorrow  --
All  that,  through  Thee,  I  thought  to  lighten,
Thou  who  art  not,  O  nameless  shame...
Men  said,  later:  an  angel  came.
Why  an  angel?  Alas,  there  came  the  night,
And  leafed  through  the  trees,  indifferently.
The  disciples  moved  a  little  in  their  dreams.
Why  an  angel?  Alas,  there  came  the  night.
The  night  that  came  was  no  uncommon  night:
So  hundreds  of  nights  go  by.
There  dogs  sleep;  there  stones  lie,
Alas  a  sorrowful,  alas  any  night
That  waits  till  once  more  it  is  morning.
For  then  beseech:  the  angels  do  not  come,
Never  do  nights  grow  great  around  them.
Who  lose  themselves,  all  things  let  go;
They  are  renounced  by  their  own  fathers
And  shut  from  their  own  mothers'  hearts.  

Randall  Jarrell


Рэндалл  Джаррелл  "Восьмой  авиаполк"

На  задворках  казармы,  допустим
щенок  лакает  воду  из  вазы  цветочной,
а,  бреясь,  хмельной  сержант  от  грусти
насвистывает  "О,  парадизо!"--  я  ль  правомочен
сказать  "он  не  волк  человеку"?  Так  точно.

Другие  убийцы  в  униформах  зевают;
трое  режутся  в  подкидного;  один  спит;  один
лежит,  считая  вылеты,--  потеет  "борзая",--
пусть  сердце  его  выстукивает:  "Один,  один,  один".
О,  убийцы!..  Так  было,  не  суди:

это  война...  Но  ведь  играли,  прежде  умереть,
щенки  в  щенячьем;  я  же,  человек,
был  с  ними  заодно--  меня  не  смяла  смерть,
я  расскажу  вам  всё,  что  помнится  вовек,
всё  на  позор  вам:  "Се  есть  человек!"

Я  страдал,  мечтая--  но  натура  людская
многранна;  я  тонул--  мне  соломинка  привычна:  
лгал  я  тогда,  лгу  и  вам.  Но  что  значит  ложь?
Люди  моют  ладони,  в  крови--  их  не  трожь:
я  не  нахожу  изъяна  в  человеке  обычном.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Eighth  Air  Force  

If,  in  an  odd  angle  of  the  hutment,
A  puppy  laps  the  water  from  a  can
Of  flowers,  and  the  drunk  sergeant  shaving
Whistles  O  Paradiso!--shall  I  say  that  man
Is  not  as  men  have  said:  a  wolf  to  man?

The  other  murderers  troop  in  yawning;
Three  of  them  play  Pitch,  one  sleeps,  and  one
Lies  counting  missions,  lies  there  sweating
Till  even  his  heart  beats:  One;  One;  One.
O  murderers!  ...  Still,  this  is  how  it's  done:

This  is  a  war  ...But  since  these  play,  before  they  die,
Like  puppies  with  their  puppy;  since,  a  man,
I  did  as  these  have  done,  but  did  not  die--
I  will  content  the  people  as  I  can
And  give  up  these  to  them:  Behold  the  man!

I  have  suffered,  in  a  dream,  because  of  him,
Many  things;  for  this  last  saviour,  man,
I  have  lied  as  I  lie  now.  But  what  is  lying?
Men  wash  their  hands,  in  blood,  as  best  they  can:
I  find  no  fault  in  this  just  man.  

Randall  Jarrell

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=247111
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 14.03.2011

Амди Гирайбай, "Татарина Сеидамета дочери Айше-тотай"

Амди  Гирайбай,  "Татарина  Сеидамета  дочери  Айше-тотай"

Аллах  тебя  благослови,  Айше-тотай*,  делами;
твоя  "заветная"  тетрадь  навеки  мне  на  память--
свои  ей  тайны  отворю,  спишу  народу  песен:
коль  молод  скоро  я  умру--  ней  буду  интересен.

Совет  я  дам  тебе  такой:  живи  сто  лет  нескучно;
от  бабушки  моей--  другой:  "жирней  и  слаще  кушать".
Будь  среди  наших  на  виду,  борись  не  уступая;
в  степи,  вздымая  пыль,  носись  от  Крыма  до  Алтая.

Ради  татар  цвети  весной--  быть  розе  из  бутона;
ради  татар  сияй  звездой  над  Крымом  нашим  сонным;
ради  татар  секи  врага  с  луной  в  пути  огромной;  
ради  татар  шахидкой**  стань,  души  утехой  скромной.

Татарам  раны  утоли--  пусть  кровь  платок  питает;
премногих  лет  тебе,  расти  что  маковка  крутая;
а  вдруг  погибнешь  ты,  смела,  муже`й  татарский  ровня
погост  слезами  засолит,  зальёт  могилу  кровью.

А  если  словом  оскоблю  тебя,  ответь  мне  туго;  
совру--  осмей  меня,  наплюй  в  глаза  мои,  подруга,
воздай  мне  речью  по  делам,  верни  моё  с  лихвою,
ради  татар  держи  ответ,  меня  он  твой  устроит.

Пока,  отрада  старику,  деви`ца-сердцеедка,
последыш  матушкин,  звезда,  шальная  малолетка.
К  тебе  на  свадьбу  прискачу  бороться  по  старинке;
"Ант  эткенме`н"**  мужи  споют--  сыграю  на  волынке.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  тотай--  достойная  барышня,  почтительное  титулование;
**  т.е.  мученицей,  героиней.  погибшей  (или  обречённой  на  гибель)  в  борьбе  за  правое  дело;  
***  "Ант  эткенмен"--  национальный  гимн  крымцев,  чьи  слова  написаны  Номаном  Челебиджиханом  накануне  Великой  Октябрьской  социалистической  революции,--прим.перев.
Оригинальный  текст  см.  Амди  Гирайбай,  "Шиирлер",  "Таврия"  нешрияты,    Симферополь,  1997  г.,  сс.86-87,  стихотворение  "Сеидахмет  татарнынъ  къызы  Айше  тотайгъа",  датировано  21  августа  1921  года.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=247029
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 14.03.2011

Александр Вутимски: "Отель", "Моё родное село"

Я  ступаю  по  лестнице  старой,  по  красным  коврам:
деревяшки  перил  по  железу,  во  углах--  зеркала.
В  темноте  я  увидел  лица  свой  синюшный  срам,
долговяз  я,  одежда  от  пыли  и  солнца  желта.

Дверь  легонько  торкаю  свою,  отворил--  а  внутри  тишина.
Кротколиким  портретом  своим  на  стене  я  был  встречен.
Добродушно  кивает  мне  вот,  занавеска  с  окна.
В  вазе  розы  увяли  две,  стали  часы--  будто  вечность.

Я  сижу  у  окна,  освещённый  фонариком  дальним.
Чернота  дымарей,  а  луна  пламенеет  во  мраке.
Псы  худые  внизу  на  углу  задремали.
Чернота  в  небесах,  во  домах,  и  в  моей  во  обители  малой.

...В  этот  призрачный,  старый  отель  я  откуда  пришёл?
Из  страны  небывалой  какой,  океаном  распада?
...  Я  не  знаю.  Но  ночами  терзает  меня  ностальгия:
плачу,  грёжу,  хожу  я--  чужому,  земля  мне  отрада?

Мой  язык,  может,  всеми  забыт,  непонятен  и  стар.
Может,  пращуры  инками  в  храме  загадочном  были  мои.
Я  не  знаю.  Не  знаю.  Тут  луна  оседлала  дымарь.
В  вазе  розы  увяли  две.  Тихо.  Я  в  отеле  один.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы


Хотел  

Аз  се  качвам  по  старите  стълби  със  червени  килими,  
с  перила  от  дърво,  от  желязо,  на  всеки  завой  -  огледало.  
В  тъмнината  оглеждам  се  аз,  ръцете,  челото  -  сини,  тъмни,  
високият  дръст,  мойта  дреха  и  палтото  от  слънце  и  прах  пожълтяло.  

Почуквам  полека  на  свойта  врата,  отварям,  а  вътре  е  тихо.  
Посреща  ме  с  кротко  лице  моят  собствен  портрет  от  стената.  
От  прозореца,  ето,  пердето  добродушно  ми  кима.  
Часовникът  спрял,  двете  рози  увехнали  във  вазата.  

Аз  седя  на  прозореца,  осветен  от  далечен  фенер.  
Комините  -  черни,  луната  -  пламтяща  във  мрака.  
Хилави  кучета  долу  на  тъмния  ъгъл  задрямали.  
Черно  е  в  къщите,  черно  -  в  небето,  в  моята  стая.
 
...Откъде  съм  дошъл  в  този  стар  и  затънтен  хотел?  
От  коя  ли  страна,  през  кои  океани  и  залези?  
-  Аз  не  знам.  Но  в  нощта  ме  терзае  жестоко  носталгия:  
вървя  ли,  мечтая  ли,  плача  ли,  аз  съм  тук  -  другоземец  ли?

Аз  говоря  навярно  на  някакъв  непознат  и  забравен  език.  
Може  би  прадеди  са  ми  инките  -  жреци  от  загадъчен  храм.  
Аз  не  знам.  Аз  не  знам.  Тук  луната  седи  на  комин.  
Двете  рози  увехнали  във  вазата.  Тихо  е.  Във  хотела  съм  сам.

Александър  Вутимски


Александр  Вутимски,  "Моё  родное  село"
 
Моё`  родное  село  уж  далече.
Там,  под  огромным  и  ясным  челом
горным  и  ясным,  в  огромных  насечках
под  синевою...  Родное  село!

Снизу  в  ущелье  река  берега
моет,  а  выше--леса  и  поляны.
Снизу  в  ущелье  тихушка-река
за`лита  солнцем,  ущельем  заклята.

Моё`  родное  село  уж  далече...
Вечер.  Бездомная  чудо-луна
тихо  садится  за  холм  незамечен.
В  чёрные  домики  шасть  тишина.

Моё`  родное  село  уж  далече.
Что  я  припомнил,  тоскуя  о  нём?
Было--  забыто:  бесхлебица,  вечер,
слёзы  в  подушку.  Тужу  о  своём?..

Грустное,  дальнее!  Мне  б  повезло
мельком  тебя  увидать  ниже  леса,
выше  реки,  посветлевшим,  село,
светлым  в  объятиях  радости  тесных!

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы


Моето  родно  село

Моето  родно  село  е  далече.
Там,  под  огромното  ведро  чело,
ведро  чело  на  балкана  –  изсечен
в  синьо  небе.  –  Мойто  родно  село!

Долу  във  пролома  волна  река
мие  брега  –  и  гори,  и  поляни.
Долу,  във  пролома  волна  река
тихо  протича,  във  слънце  обляна.

Моето  родно  село  е  далече…
Вечер  бездомна,  огромна  луна
слиза  без  шум  зад  баира  изпречен.
В  къщите  черни  тече  тишина.

Моето  родно  село  е  далече…
Днеска  защо  ли  го  спомням  с  тъга?
Малко  ли,  малко  ли  стихнали  вечери
мокри  очи  не  притварях  –  от  глад?…

Мое  печално,  далечно  село!
Бедно  село,  о,  кога  ще  те  зърна,
светло  под  ведрото,  горско  чело,
светло  –  от  радост  спокойна  обгърнато?

Александър  Вутимски

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246912
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 13.03.2011

Алистер Кроули, три стихотворения

Алистер  Кроули,  "Пентаграмма"

[Посвящается  Джорджу  Раффаловичу*]

В  годы  Вышкола  Начального  Человек  на  заре,  было  с  зыбкою  слит,
подчинил  себе  лошадь  и  мамонта--  с  ними  стал  Повелителем  Земли.

Ствол  священного  дерева  выдолбив,  парусом  вёсла  ускоря,  
охватил  он  земное--  и  стал  Человек  Повелителем  Моря.

Силу  пара  себе  подчинив  и  молонью  в  работу  наняв,
Человек,  милосердие  направляя,  стал  Повелителем  Огня.

Зычно  с  тронов  исконных  своих  хор  эонов  указ  огласил:
"Человек  Повелитель  Воздуха  лишил  последнего  демона  сил".

Наследуй  царство,  Человек,  восстань,  дерзай    в  виду  богов,  
пока  они  не  подтвердят:  ты  Повелитель  духа  своего.  

перевод  с  анлнийского  Терджимана  Кырымлы
*  о  Дж.Рафаловиче  см.  по  ссылке  http://www.answers.com/topic/george-raffalovich  ,--прим.перев.


The  Pentagram  

[Dedicated  to  George  Raffalovich*]

In  the  Years  of  the  Primal  Course,  in  the  dawn  of  terrestrial  birth,
Man  mastered  the  mammoth  and  horse,  and  Man  was  the  Lord  of  the  Earth.

He  made  him  an  hollow  skin  from  the  heart  of  an  holy  tree,
He  compassed  the  earth  therein,  and  Man  was  the  Lord  of  the  Sea.

He  controlled  the  vigour  of  steam,  he  harnessed  the  lightning  for  hire;
He  drove  the  celestial  team,  and  man  was  the  Lord  of  the  Fire.

Deep-mouthed  from  their  thrones  deep-seated,  the  choirs  of  the  æeons  declare
The  last  of  the  demons  defeated,  for  Man  is  the  Lord  of  the  Air.

Arise,  O  Man,  in  thy  strength!  the  kingdom  is  thine  to  inherit,
Till  the  high  gods  witness  at  lenght  that  Man  is  the  Lord  of  his  spirit.  

Aleister  Crowley


Алистер  Кроули,  "Во  Стокгольме"

Молчали  мы,  хотя  страсти  не  шутя
палили  щёки  нам  до  красноты,
любовь  рекли  за  нас,  хотя
молчала  ты.

Что  речи  фальшь?  бесплодье  суеты--
способны  руки  взяться  и  обнять,
уста  нежны,  безмолвны  и  просты?

К  чему  слова?  мгновенья  не  простят--
в  лобзаньях  лишь  реченья  теплоты...
Теперь...  ах!  милая,  минувшее--пустяк,
смолчим  на  ты!

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


At  Stockholm
     
We  could  not  speak,  although  the  sudden  glow
Of  passion  mantling  to  the  crimson  cheek
Of  either,  told  our  tale  of  love,  although
We  could  not  speak.
 
What  need  of  language,  barren  and  false  and  bleak,
While  our  white  arms  could  link  each  other  so,
And  fond  red  lips  their  partners  mutely  seek?
 
What  time  for  language,  when  our  kisses  flow
Eloquent,  warm,  as  words  are  cold  and  weak?  --
Or  now  --  Ah!  sweetheart,  even  were  it  so
We  could  not  speak!

Aleister  Crowley  (1875-1947)


Алистер  Кроули,  "В  Киле"

О,  белый  пламень  членов  в  полумгле;
Глаза  твои--  в  меня  до  дрожи  смело,
два  карих  горна.  Море  свечерело,
столь  призрачен  на  нём  посмертный  блеск,

что  страшен  мир.  Но  не  в  пределах,
обьятий  наших,  наших  поцелуев,
горящих  и  блуждающих  ликуя
средь  джунглей  локонов!  Что  Аду  дела,

когда  тела  и  души  стали  раем,
столь  негасимым,  что  желанья  сласть  
от  тренья  во  слияньи  занялась,
что  Вечность  нам?  Мы  время  избираем

для  всех  изысков  роскоши  греха?
С  Небес  довольно  страшного  суда.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


At  Kiel
 
Oh,  the  white  flame  of  limbs  in  dusky  air,
The  furnace  of  thy  great  grey  eyes  on  me
Turned  till  I  shudder.  Darkness  on  the  sea,
And  wan  ghost-lights  are  flickering  everywhere

So  that  the  world  is  ghastly.  But  within
Where  we  two  cling  together,  and  hot  kisses
Stray  to  and  fro  amid  the  wildernesses
Of  swart  curled  locks!  I  deem  it  a  sweet  sin,

So  sweet  that  fires  of  hell  have  no  more  power
On  body  and  soul  to  quench  the  lustrous  flame
Of  that  desire  that  burns  between  us  twain.
What  is  Eternity,  seeing  we  hold  this  hour

For  all  the  lusts  and  luxuries  of  shame?
Heaven  is  well  lost  for  this  surpassing  gain.

by:  Aleister  Crowley  (1875-1947)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246892
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 13.03.2011

Никола Вапцаров, три стихотворения

Никола  Вапцаров,  "Моей  жене"

Во  сны  твои  мне  изредка  входить
нежданным  гостем,  просто  чужаком.
Изволь  меня  заметить  и  впустить
не  оставляй  ворота  под  замко`м.

Войду  я  тихо--и  присяду  кротко,
тебя  увижу,  вперив  очи  в  темень;
насытив  их,  я  поцелую  строго
тебя,  и  уж  уйду  затем  я.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы


На  жена  ми

Понякога  ще  идвам  във  съня  ти
като  нечакан  и  далечен  гост.
Не  ме  оставай  ти  отвън  на  пътя  –
вратите  не  залоствай.

Ще  влезна  тихо,  кротко  ще  приседна,
ще  вперя  поглед  в  мрака  да  те  видя.
Когато  се  наситя  да  те  гледам,
ще  те  целуна  и  ще  си  отида.

Никола  Вапцаров
Април  1942


Никола  Вапцаров,  "У  меня  есть  родина..."

У  меня  есть  родина,  над  нею
днём  синеет-греет  небо,
вечером  кадят  её  созвездья,
те,  что  гасит  утром  светлый  день.

Но  когда  я  ночью  возвращаюсь,
дом  отцовский  выглядит  не  белым,
знаю  я:  в  меня  глаза  тараща,
враг  в  ладони  тиснет  парабеллум.

Мама!  ты  меня  учила  притчей,
чтоб  любил  я  всяких  как  тебя.
Матушка,  обычай  есть  обычай--
да  нужны  мне  воля  и  хлеба.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы
*  полилей--  паникадило,  парабел--  парабеллум;  в  прежнем  русском  переводе  выпущены  эти  "полюлеи"  и  "парабел"--изюминка  стихотворения  ,  --прим.перев.


Огромный  град  с  покровом  звёздным,
в  нём  электрические  солнца,
открыл  ворота  деткам,  создан
для  них  от  венчика  до  донца.

В  тебе  горит,  в  тебе  родится
поток  единый  суть  народ.
И  камень  всякий,  и  станица
бодрее,  утренней  живёт.

С  тобой  стреплений  уйма  брезжит,
железносердая  ты  сватья--
согрей  их,  приласкай  их  нежно,
прими  в  бетонные  обьятья!

Давя  запрет,  пульсируй  здраво:
под  гнётом  схлопнется  раздор!
Во  длани  каждого--  держава,
в  груди  дрожит  стальной  мотор.
Огромный  град,  бетонный  град
с  одним  бетонным  сердцем!
Подобен  жизни--  вечно  млад,
грядущ,  открыты  дверцы.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы


Огромен  град  със  звезден  покрив  
и  електрически  слънца,  
открил  вратите  си  широко  
за  хилядите  си  деца.    

Във  теб  гори,  във  теб  се  ражда  
стремежа  на  един  народ.  
Ив  всеки  камък,  в  всяка  сграда  
възхожда  бодро  нов  живот.  

Ти  сбираш  хиляди  копнежи  
в  бетоненото  си  сърце;  
съгрей  ги,  приласкай  ги  нежно,  
обвий  ги  с  своите  ръце!  
 
Пулсирай  и  напирай  здраво  
потискащите  брегове!  
Във  всяка  длан  трепти  корава,  
желязна  воля  за  прогрес.  
Огромен  град,  бетонен  град,  
с  едно  бетонено  сърце!  
Като  живота  —  вечно  млад,  
с  протегнати  напред  ръце.  

Никола  Вапцаров

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246679
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 12.03.2011

Макс Дотендей, четыре стихотворения

Макс  Дотендей,  "Влекущая  тоска"

Ваши  руки  обвили  сиянье  луны,
и  стремятся  по  звёзды;
ваших  глаз  колыхания  ночью  полны
и  далёким  безжизненным  "поздно".
И  вот  скребёт  прося`щего  рука
глухие  камни,  трупие  песка--
отчаянья  страстей  помол,  который
залит  тоскою  и  слезою  скорой.
 
перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Sehnsucht

Ihre  Arme  umschlingen  den  Mondenschein
Und  ringen  nach  den  Sternen,
Die  Augen  wuehlen  sich  in  die  Nacht,
in  kalte  leblose  Fernen.
Und  es  umkrallt  die  bettelnde  Hand
Den  tauben  Stein,  den  toten  Sand,
zermalmt  von  verzweifeltem  Sehnen.
Ertrinkend  in  Sehnsucht  und  Traenen.

Max  Dauthendey


Макс  Дотендей,  "Туман-свинья"

Туман-свинья  вприскок  опушкой  рыщет,
в  лесу  себе  вынюхивает  пищу.
Дубы  крепки,  но  уж  понуры:  платье
их  бурое  от  смертного  проклятья.

Свинья  пыхтит  вовсю,  топочет  лес:
и  где  листва  была--  туманный  бес.
На  землю--  солнце  осени  вертясь,
а  вкруг  него  бежит  трусцой  свинья.

Свинья  стремглав  туман  боками  мнёт--
в  нём  лес  ночной  конечно  пропадёт.
Свинья  устроит  логово-туман,
а  лес  падёт  навек  в  ночной  карман.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы
фотопортрет  автора--  в  прилагаемом  к  этому  посту  файле;  
биография  Макса  Даутендея  (Max  Dauthendey  (1867-1918),на  немецком  (в  русской  "Википедии"--  лишь  краткая  справка  о  нём)  :  http://de.wikipedia.org/wiki/Max_Dauthendey,--  прим.перев.


Das  Nebelschwein

Das  Nebelschwein  rennt  im  Wald  und  sucht,
Es  riecht  der  Wald  nach  der  Eichel  Frucht.
Die  starken  Eichen  stehn  braun  und  versinkend,
Es  hat  der  Tod  den  Wald  verflucht.

Das  Schwein,  wild  dampfend,  rennt  waldein,
Die  Blaetterhaufen  zu  Nebel  zerstampfend.
Herbstsonne  geht  geisternd  am  Boden  um,
Und  das  Schwein  rennt  rund  um  die  Sonne  herum.

Das  Schwein  sich  wild  in  den  Nebel  wuehlt,
Der  Wald  wird  vom  Nachtnebel  fortgespuelt.
Das  Schwein  hat  sein  Lager  aus  Nebeln  gemacht,
Und  ueber  den  Wald  faellt  jetzt  ewige  Nacht.

Max  Dauthendey


Макс  Дотендей,  "Наши  мертвецы"

На  поля  туманы,  дабы  их  сломить  влачатся,
от  тумана  серость  к  окнам  липнет.
Мертвецов  вблизи  постелей  наших  видим  часто--
те  уходят  тихо  как  обычно,  знают,  где  калитка.
Вновь  они  приходят  осенью,  с  туманом,  во  часок  урочный,
наши  мертвецы,  они  нам  улыбались  прежде,
им  угодно  в  ужасе  беседу  прерванную  кончить,
им  угодно  нам  туман  на  щёках  и  на  подбородках  смежить.
Мысли  их--  им  руки,  можешь  с  мертвецами  быть  накоротке,
ближе,  чем  тогда,  когда  пивал  ты  с  ними.
Все  они  в  любви  своей  бескрайней  водят  ближних  налегке
через  двери  запертые,  что  туман  туда-сюда,  рука  в  руке.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Unsere  Toten

Nebel  filtert  um  die  Felderrunden,  um  die  brachen,
Und  von  Nebeln  wird  das  Fenster  grau  umwunden.
Die  sonst  nur  in  unsern  Traeumen  nachts  am  Bett  erwachen,
Unsere  Toten,  die  des  Hauses  Ausweg  leis  gefunden,
Kommen  herbsttags  mit  den  Nebeln  in  die  Tueren,  in  die  Stunden.
Unsere  Toten,  die  nur  laecheln,  nicht  mehr  lachen,
Wollen  jetzt  im  Grauen  abgebrochene  Gespraeche  weiterfuehren,
Wollen  mit  den  Nebeln  Wangen  und  dein  Kinn  anruehren.
Ihre  Arme  sind  Gedanken,  und  du  kannst  die  Toten  naeher  spueren,
Naeher  jetzt  als  damals,  wo  sie  noch  vom  gleichen  Glase  mit  dir  tranken.
Alle  Toten  koennen,  ohne  Ende,  liebend  die  Geschlechter  fuehren,
Und  sie  gehen  aus  und  ein,  wie  die  Nebel  durch  geschlossene  Tueren.

Max  Dauthendey


Макс  Дотендей,  "Вечер"

Мхи  черны.
Из  сугробов  тепловатых
слышны  запахи  земные.
Колокольцев  небогатых
серебристы  выи
да  вечерний  бла`говест.
Огоньки  едва  видны.
Выдох  тёплый  напоследок.
Красно  плавятся  моря
и  цветут.  Шары  наседок-
-солнц  темны,  в  крови  горят.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Abend

Schwarze    Moose.
Erdgeruch  in  lauen  Flocken.
Schmale  duenne  Silberblueten
Und  Gesang  von  bleichen  Glocken.
Welke  Feuer  loeschen  leise.
Nur  ein  Atmen  warmer  Flut.
Bluehend  schmelzen  rote  Meere,
Dunkle  Sonnen  saugen  Blut.

Max  Dauthendey

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246595
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 12.03.2011

Александр Вутимски (3 ст. ) + Христо Ботев (1 ст. )

Александр  Вутимски  (его  фотопортрет--  во  вложенном  файле,--  прим.перев.)  (псевдоним  Александра  Коцева  Вутова),  болгарский  поэт  ,родившийся    30.07.1919  г.  в  городе  Своге*.  Переселился  в  Софию  после  чего  почти  все  его  близкие  умерли  от  туберкулёза.  Закончил  Первую  мужскую  гимназию  (1937),  поступил  на  факультет  классической  филологии  в  Софийском  университете,  но  спустя  год  прервал  учёбу.  Лечился  в  различных  санаториях.  Сотрудничал  с  левыми  изданиями;  вместе  с  Александром  Геровым  и  Эмилем  Мановым  участвовал  в  изданмм  "Златорог"  (1939).  При  жизни  не  издавал  своих  книг.  В  социалистическую  эпоху  были  изданы  его  "Стихотворения"  (1960),  “Избранные  произведения”  (1970)  и  “Избранные  произведения”  (1979).  Умер  от  туберкулёза  23.09.1943,  будучи  24-летним,  в  санатории  Сурдулица*,  Югославия.
__________________________________________________________
*  городок  примерно  в  50  км  на  север  от  Софии,  см.  по  ссылке  http://www.mymap.bg/?city=%D1%E2%EE%E3%E5%2C%C1%FA%EB%E3%E0%F0%E8%FF  ;
**  городок  Сурдулица  находится  на  берегах  реки  Врла  в  54  км  от  Лесковаца  на  юго-востоке  Сербии,  с  апреля  1941  года  до  сентября  1944  года  принадлежал  Болгарии,  в  1999  году  был  разбомблён  самолётами  НАТО,--  прим.перев.
см.  по  ссылке  первоисточник  и  другое  об  авторе:  http://literaturensviat.com/?p=21244


Александр  Вутимски,  "Болгария"

Твоё  высокое  что  древность  небо.
Твоя  земля  под  солнцем  тихим.
Сегодня  исповедуюсь  тебе  я,
негромок  верно  будет  стих  мой.  

Люблю  тебя,  милы  твои  преданья
о  Марко-королевиче  свод  песен*.
Пещер  твоих  урок  мне  интересен
о  чудесах  святого  Иоанна.

Люблю  твои  фонтаны,  где  на  камнях
дарителей  начертаны  заветы:
паломников  смиренье  нам  на  память--
здесь  Русалима  местные  приметы.

Люблю  твоих  монастырей  узоры
и  тихие  их,  кроткие  часовни,
их  алтари  и  выцветшие  фрески--
иконописцев  древних  зарисовки...

...резьбу  твою,  и  праздничные  платы,
сукманы**,  вышитые  канителью,
и  рюмки...  праздники  твои  богаты--  
зачат  я  с  ними,  вскормлен  этим  млеком.

Безмолвная,  красивая  и  древняя  Болгария,
под  золотым  твоим  былинным  небом
я  словно  детка  сыт  вечерним  хлебом
и  сплю  в  родном  своём  старинном  доме.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы
*  о  Марко-королевиче  см.  по  ссылке  http://dic.academic.ru/dic.nsf/brokgauz_efron/64982/Марко  ,в  частности  :"...  В  болгарской  народной  поэзии  также  немало  псен  о  Крале  Марко  (ср.  сборник  Ив.  Богорова,  “Български  народни  песни”,  София  1879),  вследствие  чего  болгары  оспаривают  принадлежность  сербам  этого  героя  южно-славянской  поэзии.  Бесспорно,  сербы  имеют  на  него  преимущественные  права,  как  по  числу  народных  песен  и  сказаний,  так  и  по  историческим  основаниям";
**  сукманы--  домотканные  юбки  из  грубой  шерсти,--прим.перев.


България  

Небето  ти  е  старо  и  високо.
Земята  ти  е  слънчева  и  тиха.
Сега  ще  ти  разкажа,  както  мога,
една  безшумна  изповед  във  стихове.

Люблю  тебя,  милы  твои  преданья
о  Марко-королевиче  свод  песен*.
Пещер  твоих  урок  мне  интересен
о  чудесах  святого  Иоанна.

Обичам  теб  и  твоите  предания,
и  песента  на  Марко  Кралевити.
Ще  ми  напомнят  дълго  пещерите  ти
за  чудесата  на  свети  Ивана.

Обичам  твойте  каменни  чешми
със  надписи  на  стари  благодетели,
които  чак  от  Ерусалим
донасяли  смирено  даровете  си.

Обичам  твойте  манастири  шарени  –
и  тихите  им,  кротки  параклиси
със  избелели  фрески  и  олтари,
рисувани  от  стар  иконописец.

Резбите  твои,  пъстрите  забрадки,
сукманите,  извезани  със  сърма,
и  бъклиците,  светлите  ти  празници,
с  които  съм  заченат  и  откърмен.

Безмълвна,  стара,  хубава  България,
под  златното  ти,  приказно  небе
аз  дишам  твоя  здрач  като  дете,
което  спи  във  стара,  родна  къща.

Александър  Вутимски


Александр  Вутимски,  "Болгария"

Как  только  вдруг  осенний  ветер
нечист  уже,  приходит  на  равнину
он  травы  полегоньку  треплет--
и  та  звенит  с  листвой  старинной.
А  я  один,  и  тих  я  на  равнине.

Когда  настанет  вечер,  я  внимаю*
земное  бормотание  печалей
и  шёпоты  всего  и  всяких  тварей.
По  солнечным  закатом  на  коленях
дереья  расшушукались  в  молитве.
Я  в  одиночку  говорю  с  бескрайним.
А  домики  сморило...  Вечер
минует  надо  мной--  ему  я  внемлю.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы
*  можно  ещё  "...  я  воймую"--  это  архаизм));  здесь  "внимаю"=  "жадно  поглощаю  слухом"  (хотя  в  оригинале  не  так),  не  "внемлю  чему-то,  кому-то",  что  у  меня  в  последней  строке,  --прим.перев.


В  равнината

Когато  вятърът  на  есента
дохожда  в  равнината  омърлушен,
от  лекото  докосване  тревата
звъни  ведно  със  старите  листа.
А  аз  съм  сам  и  тих  във  равнината.

Когато  падне  вечерта,  аз  слушам
замисления  говор  на  земята
и  шепота  на  всичките  неща.
Дърветата  се  молят  на  колене
под  залеза  на  слънцето  и  шушнат.
Аз  разговарям  сам  с  безкрайността.
А  къщите  задремват…  Вечерта
минава  върху  мен  и  аз  я  слушам.

Александър  Вутимски


Александр  Вутимски,  "Село"

Я  издали  пришёл,  село,
пришёл  тебе  с  надеждой
сыскать  здесь  отдыху  на  славу--
в  молчании  пустынном
застывшей  синевы  вверху,
во  дубравах  мшистых  на  духу
их  свежей,  нежной
постели  мягкой  муравы.

Увы!..  
я  не  узнал  тебя,  село.
Иль  ожидал  я
такой  бедности  в  саманных,  низких
и  грязных  хижинах,  где  пол--  земля,
где  дым  ест  лёгкие  и  очи?
И  столько  муки  во  испитых  лицах
усталых  чабанов
и  бледных,  горемычных  жниц,
что  вечером
с  нив  дальних  по  домам,
потерянным  во  мраке  ковыляют?
А  в  сумерках
сбираются  в  корчма`х  мужчины--
морщинисты,
измучены,
грубы`,
небритые,
в  обносках  изветшалых,
чтоб  пить  дешёвое  вино
дабы  утешиться
или  развлечься.
Чего  я  ждал,  село?
О,  из  стихов,  из  книг
тебя  узнал  иным  я.  
Ты--
скрытый  уголок
весёлых,  мирных  пасторалей,
печальных  песенок  свирели,
плужка,  коровок,  колыбели,
и  танцев  пёстрых  пастырей  да  кралей.

Ну  вот,  ты  мне  знакомо.

Село,  я  уж  почуял  ропот
твоей  надежды
закопанной  глубо`ко,  неугасшей.
Я  прежде
был  слеп  до  нынешнего  дня--
певун,  самонадеян,  робок,
земле  чужой,  не  нужный  ей.
Село,  тебе  
желаю  я  иных,  пресветлых  дней.

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы


Село

Аз  от  далеч  дойдох,  село.
Дойдох  при  теб  с  надежда,
че  ще  намеря  отдих  и  забрава  –
в  пустинното  мълчание
на  синия,  застинал  връх,
във  свежия  и  нежен  дъх
на  сенчестите,  мъхави  дъбрави,
в  постелята  на  меките  треви.

Уви!  –
Не  те  познавах  аз,  село.
Очаквах  ли  –
такава  бедност  в  ниските  колиби  –
нечисти  и  застлани  със  земя,
където  пушека  души  гърдите?
И  толкоз  мъка  по  изпитите
лица  на  уморените  овчари,
на  бледите,  унесени  жетварки,
които  вечер
се  връщат  от  далечните  нивя  –
по  къщите  изгубени  из  мрака?
А  привечер
събират  се  във  кръчмите  мъжете  –
набръчкани,
измъчени
и  груби;
брадясали,
във  извехтели  дрехи,
да  пият  евтино  вино,
за  да  намерят  насърчение
или  утеха.
Очаквах  ли,  о,  село?  –
От  книгите,  от  стиховете
аз  те  познавах  друго.
Ти  –
потулен  кът
на  веселите,  мирните  идилии,
на  песните  печални  на  кавала,
на  малкото,  любимо  орало,
на  пъстрите  носии  и  хорá.

Но  ето  –  знам  какво  си  ти  сега…

Село,  разбирам  вече  ропота
и  топлата  надежда,
дълбоко  закопана  във  недрата  ти.
Изглежда
аз  сляп  съм  бил  до  днес  –
унесен  в  песните  за  самотата,
и  на  земята  –  чужд  и  непотребен.
Село,
жадувам  друг  живот  за  тебе.

Александър  Вутимски


Христо  Ботев,  "Элегия"

Cкажи,  скажи,  бедный  народе,
кто  в  рабской  люльке  тебя  качает?
Тот  ли,  кто  зверски  копьём  бил  в  рёбра
Спасителя;  иль  тот,  кто  тонко
тебе  столь  лет  одно  лишь  плачет:  
"Терпи--  и  ты  свою  спасёшь  душонку"?!

Не  тот,  тогда--  его  наместник,
иль  сын  Лойолы  и  брат  Иуды,
предатель  истый,  живой  предвестник
оброков  новых  для  полунищих
разбойник  новый  в  безумье  новом,
продавший  брата,  отца  убивший?

Ведь  он?  Скажи  мне.  Мал  спрос  с  народа!
Гремят  оковы  вполсилы,  страшно,
а  всё  же  слышно  речёт  "свобода":
нахмурив  лбы,  простаки  кивают  
на  сброд  "элиты"--  скотов  из  наших;
сюртук  да  ряса  вслепую  бают.

Народ  кивает,  а  пот  кровавый
с  чела  на  гроба  камень  струится;
а  крест  живому  телу--  отрава,
а  ржа  дробит  испитые  кости
змей  заветрел  народ  ступицей--
его  и  наши  сосут,  и  гости!

А  бедный  раб  лишь  терпит;  мы  же
бесстыдно,  робко  считаем  время,
сколь  лет  хомут  на  шее  дышит,
сколь  лет  оковам  для  народа
считая,  верим  в  скотское  племя,
всё  ждём,  когда  и  к  нам  свобода!

перевод  с  болгарского  Терджимана  Кырымлы


Елегия

Кажи  ми,  кажи,  бедний  народе,  
кой  те  в  таз  рабска  люлка  люлее?  
Тоз  ли,  що  спасителят  прободе  
на  кръстът  нявга  зверски  в  ребрата,  
или  тоз,  що  толкоз  годин  ти  пее:  
"Търпи,  и  ще  си  спасиш  душата?!"  

Той  ли,  ил  някой  негов  наместник,  
син  на  Лойола  и  брат  на  Юда,  
предател  верен  и  жив  предвестник  
на  нови  тегла  за  сиромаси,  
нов  кърджалия  в  нова  полуда,  
кой  продал  брата,  убил  баща  си?!  
 
Той  ли?  —  кажи  ми.  Мълчи  народа!  
Глухо  и  страшно  гърмят  окови,  
не  чуй  се  от  тях  глас  за  свобода:
намръщен  само  с  глава  той  сочи
на  сган  избрана  —  рояк  скотове,  
в  сюртуци,  в  реси  и  слепци  с  очи.  

Сочи  народът,  и  пот  от  чело  
кървав  се  лее  над  камък  гробен;  
кръстът  е  забит  във  живо  тело,  
ръжда  разяда  глозгани  кости,  
смок  е  засмукал  живот  народен,  
смучат  го  наши  и  чужди  гости!  

А  бедният  роб  търпи  и  ние  
без  срам,  без  укор,  броиме  време,  
откак  е  в  хомот  нашата  шия,  
откак  окови  влачи  народа,  
броим  и  с  вяра  в  туй  скотско  племе  
чакаме  и  ний  ред  за  свобода!

Христо  Ботев

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246466
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 11.03.2011

Аннетта фон Дросте-Хюльсхофф, "Старый замок"

З`амок  мой  седлает  кручу;
ниже  озеро  синеет;
ночью  слышу  гномов  бучу;
днём  орёл  под  тучей  реет;
серые  портреты  предков
для  бесед  годны  едва  ли;
мне  комоды  и  кушетка--
лари,  кованные  сталью.

Выйду  тихо  на  террасу
словно  дух  на  рунный  камень--
там  Луной  написан  маслом,
вижу,  город  стародавний.
Слышу  свист  у  бастиона--
это  филин  или  мальчик?
Коль  могила  мне  просторна,
то  жива  пока  я  значит!

Мне  навстречу  зал  зевает
в  глубине  видны  ворота,
за  которыми  бывает
слы`шна  тяжкая  походка.
Отперев  засов,  позволю
лампе  глянуть  вниз  --  ступени
слишком  ветхие,  здесь  больно
опускаться  даже  тени.

Темень  манит  и  дразни`тся,
вниз  меня  на  гибель  тянет--  
там  колодец  иль  темница;
жизнь  отдам  за  близость  к  тайне?
жаль,  что  лестница  негодна,
брошу  камень--  нету  эха,
крикну  громко  преисподней--
ураган  ответит  смеха.

Я  загадывать  не  смею,
скоро  ль  страсть  меня  покинет--
вдруг  сверну  бесславно  шею  
в  романтический  руине;
ведь  сильна  я  средь  обломков--
великан  крепчает  в  дюне,
где  не  бьёт  ветрам  поклонов,
во  покое  вечно  юный.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы
 
     
Das  alte  Schloss
 
Auf  der  Burg  haus'  ich  am  Berge,
Unter  mir  der  blaue  See,
Höre  nächtlich  Koboldzwerge,
Taeglich  Adler  aus  der  Hoeh',
Und  die  grauen  Ahnenbilder
Sind  mir  Stubenkameraden,
Wappentruh'  und  Eisenschilder
Sofa  mir  und  Kleiderladen.
 
Schreit'  ich  ueber  die  Terrasse
Wie  ein  Geist  am  Runenstein,
Sehe  unter  mir  die  blasse
Alte  Stadt  im  Mondenschein,
Und  am  Walle  pfeift  es  weidlich,
-  Sind  es  Kaeuze  oder  Knaben?  -
Ist  mir  selber  oft  nicht  deutlich,
Ob  ich  lebend,  ob  begraben!
 
Mir  genueber  gaehnt  die  Halle,
Grauen  Tores,  hohl  und  lang,
Drin  mit  wunderlichem  Schalle
O  Langsam  droehnt  ein  schwerer  Gang;
Mir  zur  Seite  Riegelzuege,
Ha,  ich  oeffne,  lass  die  Lampe
Scheinen  auf  der  Wendelstiege
Lose  modergrüne  Rampe,
 
Die  mich  lockt  wie  ein  Verhaengnis,
Zu  dem  unbekannten  Grund;
Ob  ein  Brunnen?  ob  Gefaengnis?
Keinem  Lebenden  ist's  kund;
Denn  zerfallen  sind  die  Stufen,
Und  der  Steinwurf  hat  nicht  Bahn,
Doch  als  ich  hinab  gerufen,
Donnert's  fort  wie  ein  Orkan.
 
Ja,  wird  mir  nicht  baldigst  fade
Dieses  Schlosses  Romantik,
In  den  Truemmern,  ohne  Gnade,
Brech'  ich  Glieder  und  Genick;
Denn,  wie  trotzig  sich  die  Düne
Mag  am  flachen  Strande  heben,
Fuehl'  ich  stark  mich  wie  ein  Huene,
Von  Zerfallendem  umgeben.

Annette  von  Droste-Huelshoff  (1797-1848)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246382
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 11.03.2011

Ральф Уолдо Эмерсон: "Красота", "Судьба" и "Героизм"

Ральф  Уолдо  Эмерсон,  "Красота"

Безлика,  облачно  проста  
мила  САИДу  красота,
что  не  дремала,  но  смела`    
вертясь,  блистала  --  и  ушла.
Беглянку  он  искал  повсюду:
в  огне  и  в  буре,  в  тучеблуде.
Он  бил  озёра  кулачком,
он  гальки  плоские  бросал--
бериллы  брызгов  впитывал  зрачком,
а  ухом  "музыке"  внимал;
Частенко  полюс  как  судья
кивал  ему,  едва  звеня,
экватор--  тоже.  Слышал  он,
неведомый  дотоле  звон
блуждающих  в  эфире  сфер,
и  стойких  тех,  что  нам  пример.
Гекзаметром    Земля  тряслась;  
морей  приливы  и  отливы
вещали  саги  и  молитвы.
Саид  познал  Эро`та  власть:
тот  с  Солнца  боем  снял  заклятье
и  мир  купался  в  ясном  злате.
Её  любя,  презрев  блага,
служил  он  ей,  трудом  богат--
Лукавство  с  Выгодою  зря
ему  дарили  якоря!
Он  думал,  лучше  принять  Смерть
за  Красоту,  не  хлеба  твердь.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Beauty  

Was  never  form  and  never  face
So  sweet  to  SEYD  as  only  grace
Which  did  not  slumber  like  a  stone,
But  hovered  gleaming  and  was  gone.
Beauty  chased  he  everywhere,
In  flame,  in  storm,  in  clouds  of  air.
He  smote  the  lake  to  feed  his  eye
With  the  beryl  beam  of  the  broken  wave;
He  flung  in  pebbles  well  to  hear
The  moment's  music  which  they  gave.
Oft  pealed  for  him  a  lofty  tone
From  nodding  pole  and  belting  zone.
He  heard  a  voice  none  else  could  hear
From  centred  and  from  errant  sphere.
The  quaking  earth  did  quake  in  rhyme,
Seas  ebbed  and  flowed  in  epic  chime.
In  dens  of  passion,  and  pits  of  woe,
He  saw  strong  Eros  struggling  through,
To  sun  the  dark  and  solve  the  curse,
And  beam  to  the  bounds  of  the  universe.
While  thus  to  love  he  gave  his  days
In  loyal  worship,  scorning  praise,
How  spread  their  lures  for  him  in  vain
Thieving  Ambition  and  paltering  Gain!
He  thought  it  happier  to  be  dead,
To  die  for  Beauty,  than  live  for  bread.  

Ralph  Waldo  Emerson


Ральф  Уолдо  Эмерсон,  "Судьба"

В  нас  глубоко  сидит  судьба,
она  проворна,  не  груба--
куёт  фортуны  нам,  мечи,
величье,  подлость--  и  молчит.
Ни  мне,  ни  Кромвелю  она
не  есть  и  не  была  видна.
Откуда  знать  мог  "чёрный"*  конь,
кто  лучше--  конюх  или  он.
Трудился  Оливер:  бивал
эсквайров,  лордов;  управлял
страной,  сношался  с  королями
и  силой  мерился,  упрямый,
пока  в  сомненьях  не  узнал:
ему  Великий  Остров  мал;
Протектор  понял,  пусть  от  страха:
страна  висит  над  прорвой  краха...
Тогда,  отринув  горний  трон,
явился  Ангел  к  нам  на  звон.
Предвиденье  всегда  союзно
с  конём,  что  топчет  блато  грузно;
а  кто,  невидим  нам,  парит--
грядущий  Ангел,  он  творит.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы  
*  тяжеловоз  породы  "шайр",  результат  скрещивания  фландский  и  фризских  лошадей  с  английскими,  считается  потомком  средневекового  военного  коня,  известного  под  названием  Great  Horse,  позже  переименованного  в  English  Black;  во  времена  Кромвеля  он  был  пока  только  военным  конём,  --  прим.перев.


Fate  

Deep  in  the  man  sits  fast  his  fate  
To  mould  his  fortunes,  mean  or  great:  
Unknown  to  Cromwell  as  to  me  
Was  Cromwell's  measure  or  degree;  
Unknown  to  him  as  to  his  horse,  
If  he  than  his  groom  be  better  or  worse.  
He  works,  plots,  fights,  in  rude  affairs,  
With  squires,  lords,  kings,  his  craft  compares,  
Till  late  he  learned,  through  doubt  and  fear,  
Broad  England  harbored  not  his  peer:  
Obeying  time,  the  last  to  own  
The  Genius  from  its  cloudy  throne.  
For  the  prevision  is  allied  
Unto  the  thing  so  signified;  
Or  say,  the  foresight  that  awaits  
Is  the  same  Genius  that  creates.  

Ralph  Waldo  Emerson


Ральф  Уолдо  Эмерсон,  "Героизм"

Воры  тянут  вин  рубин;
сахар  с  пользою  для  мин
ожиревшие  рабы
уплетают;  во  гробы
прохиндеям  розы  мечут;
На  Юпитеровы  плечи
ниспадают  тучи  с  громом,
на  челе  Его  корона
молний,  связанных  узлами;
а  герой  не  пиром  славен:
день  за  днём  в  один  присест
сердце  он  своё  же  ест;
всем  великим  воля  --  горе,
им  в  палатах  светлых  дурно,
их  стопа  всегда  боса
не  возвышена  котурном;
встречный  ветер  в  море  бурном
королевским  парусам
не  помеха,  а  подспорье.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Heroism  

Ruby  wine  is  drunk  by  knaves,
Sugar  spends  to  fatten  slaves,
Rose  and  vine-leaf  deck  buffoons;
Thunder-clouds  are  Jove's  festoons,
Drooping  oft  in  wreaths  of  dread,
Lightning-knotted  round  his  head;
The  hero  is  not  fed  on  sweets,
Daily  his  own  heart  he  eats;
Chambers  of  the  great  are  jails,
And  head-winds  right  for  royal  sails.  

Ralph  Waldo  Emerson

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246264
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 10.03.2011

Джон Генри Маккей, "Ложь лета"

Джон  Генри  Маккей,  "Ложь  лета"

Этой  ночью  лето  вышло.
Я  тебя  до  капли  выжал--
песнь  усталая  твоя
нам  любовь  смела  испугом:
ненавидим  мы  друг  друга,
зов  последний  утая.

Камень,  что  с  высокой  кручи
пал,  шатанием  умучен--
зазевавшимся  беда...
так  же  капля  грязи  в  рюмку,
пав,  вино  кругами  мути
губит  явно  без  суда...

Ты  стелилась  в  ноги  мужу,
что  вчера  был  лишь  натружен,
ныне  выжат  он--  не  трожь!
Мы  разбитыми  губами
рот  лобзаем  твой--  нам  память
похмеляет  лета  ложь!

Вечно  дети,  слепо,  странно
верим  мы  самообмана
увлекательной  игре!
Снова  внемлем  песням  лета,
веселимся,  хоть  отпеты:
дрёма  нам  сулит  пригрев.

Я  с  твоей  последней  ночью,
понял,  что  себя  порочил,
робок  был  и  не  любил;
твой  венок--  в  нём  вянут  розы,
их  целуют  уж  морозы--
я  порву,  он  мне  немил!..

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Sommerluege

Letzte  dieser  Sommernaechte,
In  dein  muedes  Sterben  flechte
Ich  ein  letztes,  muedes  Lied,
Das  –  wie  Ruf  auf  oeden  Wassern  –
Uns  aus  Liebenden  zu  Hassern
Macht,  und  dann  von  dannen  zieht.

Ein  Stein,  der  aus  hohen  Hallen,
Lange  schwankend,  nun  gefallen,
Und  –  was  noch  er  hielt,  es  stuerzt...
Und  ein  Tropfen,  welcher  leise
In  des  Trankes  schale  Kreise
Gleitend  sie  vergiftend  wuerzt...

Sommerluege!  Gestern  Falter,
Heute  muehsam-muedes  Alter,
Dem  du  feig  und  stumm  dich  fuegst!
Mit  verzehrender  Lippe  kuessten  wir
Deine  Lippe,  gleich  als  wuessten  wir
Nicht,  wie  frech  du  uns  beluegst...

Ewige  Kinder,  irr-  und  schutzlos,
Und  vertrauend  –  bah,  wie  nutzlos
Dieses  Selbstbeluegens  Spiel!
Und  wie  freudlos!  –  Immer  wieder
Horchten  wir  auf  Sommerlieder,
Waehrend  Schlummer  uns  befiel.

Mit  der  letzten  deiner  Naechte,
Dieser,  mutlos  nun  ich  rechte,
Denn  Empoerung  packte  mich:
Einen  Kranz  schon  welker  Rosen,
Weil  die  hauchberaubten,  losen
Mich  nicht  freun,  zerzerre  ich!..

John  Henry  Mackay

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246192
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 10.03.2011

Джеймс Дикки, "У Дэрайенского моста"

Джеймс  Дикки,  "У  Дэрайенского  моста"

Здесь  море  выглядит  так,  как  будто  
его  соорудили  каторжники,  стоя

ногами  в  кандалах  в  воде
по  щиколотку,  чтобы  землю

сразить  и  засолить.
В  трясине  этой  я  дитя

гулял,  когда  они  работали  весь  день,
пролёты  опуская.

По-прежнему  мне  видится  то  солнце,
разящее  бок  молота  в  полёте,

родившее  железных  чаек  от  него,
чтоб  реяли  они,  взлетая  с  маршей.

Как  только  серость  мне  затмением  найдёт
пилить  мирскую  пуповину  мозга,

гуляю  я  чтоб  птиц  увидеть--  те,
от  бликов  моего  кольца  порхают,

хоть  и  непуганные:  им  оно
напоминает  кандалы.

На  дёрне  стоя,  я  гляжу  на  мост
давно  заброшенный,  что  выстроен  был  ими--

и  вот  уж  в  воду  валится  вконец--
и  им  подобно  жаждет  воли

иль  смерти,  иль  веры  прежней  в  то,
что  каторгой  своею  океану  вид  они  придали

незыблемый  и  безнадёжный--  от  него
нет  спасу  чудесам  любым.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  Дэрайен--  небольшой  город  в  штате  Коннектикут,  населённый  примерно  20  тысячами  душ;  на  снимке  --  тот  же  мост  в  наше  время,--  прим  перев.


At  Darien  Bridge  

The  sea  here  used  to  look  
As  if  many  convicts  had  built  it,  

Standing  deep  in  their  ankle  chains,  
Ankle-deep  in  the  water,  to  smite  

The  land  and  break  it  down  to  salt.  
I  was  in  this  bog  as  a  child  

When  they  were  all  working  all  day  
To  drive  the  pilings  down.  

I  thought  I  saw  the  still  sun  
Strike  the  side  of  a  hammer  in  flight  

And  from  it  a  sea  bird  be  born  
To  take  off  over  the  marshes.  

As  the  gray  climbs  the  side  of  my  head  
And  cuts  my  brain  off  from  the  world,  

I  walk  and  wish  mainly  for  birds,  
For  the  one  bird  no  one  has  looked  for  

To  spring  again  from  a  flash  
Of  metal,  perhaps  from  the  scratched  

Wedding  band  on  my  ring  finger.  
Recalling  the  chains  of  their  feet,  

I  stand  and  look  out  over  grasses  
At  the  bridge  they  built,  long  abandoned,  

Breaking  down  into  water  at  last,  
And  long,  like  them,  for  freedom  

Or  death,  or  to  believe  again  
That  they  worked  on  the  ocean  to  give  it  

The  unchanging,  hopeless  look  
Out  of  which  all  miracles  leap.  

James  Dickey

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246078
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 09.03.2011

Алистер Кроули, "Реинкарнация" и "Калифорния"

Алистер  Кроули,  "Реинкарнация"
 
Надежда  нам--  застойная  вода?
Дождёмся,  мол  Артурова  суда,
что  вычистит  от  гнили  города.
Не  он,  так  Карл*,  Илья,  Христос.  Когда,
зачем  и  как?  Достаточно  труда
отвергнув  первородный  грех,  отдать
бразды  Грядущему:  пересоздаст
горнило  нас.  Догадки--  лишь  руда.

Судьба:  в  виду  слепых  небес
ладошка  облачка.  Люблю,
живу,  умру--  несу  свой  крест
я  во  Христе,  пусть  ум  мой  лют.
В  награду  мне  лишь  смерть--  и  пусть,
ведь  я,  как  все  вы,  я  затем  вернусь.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  Карл  Великий,  он  же  Шарлема(г)н,  Charlemagne  ,--  прим.перев.


Reincarnation
     
In  Life  what  hope  is  always  unto  men?
Stories  of  Arthur  that  shall  come  again
Cleansing  the  Earth  in  her  eternal  stain,
Elias,  Charlemagne,  Christ.  What  matter  then?
What  matter  who,  or  how,  or  even  when?
If  we  but  look  beyond  the  primal  pain,
And  trust  the  Future  to  write  all  things  plain
Graven  on  brass  with  the  predestined  pen.
 
This  is  the  doom.  Upon  the  blind  blue  sky
A  little  cloud,  no  larger  than  a  hand.
Whether  I  live  and  love,  or  love  and  die,
I  care  not:  either  way  I  understand
To  me--to  live  is  Christ;  to  die  is  gain
For  I,  I  also,  I  shall  come  again.

Aleister  Crowley  (1875-1947)


Алистер  Кроули,  "Калифорния"

Ты  выкован  Перстами  Бога,  Случай.
Туда  меня  влечёт  звездой  падучей
где  Калифорния  таит  златые  жилы,
рубины  и  бериллы...
Плодов  разнообразие  творит
немыслимый  фурор--  куда
лугам  Эдема,  вот  беда!
Но  ведь  грубы--  в  них  роскошь  пучит.

Лишь  в  море  зелень  остаётся  та,
накатом,  неземная--  из  Ямато.
Не  знал--  и  вот  сбылась  моя  мечта:
сколь  мне  прелестна  эта  красота,
которой  жизнь  под  игом  Смерти  неспроста
черти`т  своё  по  нам,  красой  богатым.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


California
   
Forged  by  God's  fingers  in  His  Furnace,  Fate,
My  destiny  drew  near  the  glowing  shore
Where  California  hides  her  golden  ore,
Her  rubies  and  beryls  ...
Manifold  fruits  and  flowers  alike  create
Glories  most  unimaginable,  more
Than  Heaven's  own  meadows  match;  yet  this  is  sore.
A  stain;  not  one  of  these  is  delicate.
 
Save  only  the  clear  green  within  the  sea--
Because  that  rolls  all  landless  from  Japan.
I  did  not  know  until  I  missed  it  here
How  beautiful  that  beauty  is  to  me,
That  life  that  bears  Death's  sigil  traced  too  clear,
Blue  lines  within  the  beauty  that  is  man.

Aleister  Crowley  (1875-1947)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=246063
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 09.03.2011

Роберт Лоуэлл, "Пьяный рыбак"

Роберт  Лоуэлл,  "Пьяный  рыбак"

В  крови  по  горло,  я  увяз
в  улове,  что  не  тешит  глаз
(он  ищет  клад--  и  щедрый  Бог
его  насытить  бы  не  смог);
лишь  благородная  форель
годится  мне--  и  метит  в  цель:
полным-полна  моя  сума,
а  там  пусть  треснут  закрома.

Мой  календарь  подскажет  день;
прогонит  гнуса,  сладит  тень
платок;  тюфяк  всегда  сухой,
пока  сижу  на  нём  бухой;
под  маркой  "Виски"--  ком  червей;
в  штанах  пижамных--  так  живей--
сажу  приманку  на  крючок--
и  век  мне  старый  нипочём?

"Бывало  раньше,  пёр  мне  фарт...
Жаре  и  стуже  был  я  рад:
хоть  штиль,  хоть  шторм--  моё  житьё
плясало  жигу  на  своём..."
Рыбак,  плюясь  и  матерясь,
не  распускает  мыслей  связь:
"Сынки,  припомню--  и  лечу:
ловлю  в  момент  чего  хочу".

Река  мелеет,  поглядишь--
остался  омут  да  камыш;
песчинка  в  туфле--  смерть  пяте:
пусть  я  Ахилл--  года  не  те;
покайся,  выплюнь  перегар;
Буянишь,  кит,  а  ты  ведь  стар,
забит  по  горло  чепухой.
Горшок  дырявый,  ты  сухой*.

"Здесь  динамит  похлеще  рук--
на  что  ручью  мой  мелкий  крюк?"
Где  рыбе  дохнущей  капут,
лишь  сыновья  его  гребут.
"Есть  червь  заклятый  на  Христа.
Пусть  кровь  моя  --во  Стикс,  густа,
о,  Сатана..."  Бредёт  как  встарь
по  водам  сух  Святой  Рыбарь.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*    это  я  от  себя,  но  в  авторском  русле,  ср.  "high  and  dry",  т.е.  "на  высокой  мели",--прим.перев.


The  Drunken  Fisherman  

Wallowing  in  this  bloody  sty,
I  cast  for  fish  that  pleased  my  eye
(Truly  Jehovah's  bow  suspends
No  pots  of  gold  to  weight  its  ends);
Only  the  blood-mouthed  rainbow  trout
Rose  to  my  bait.  They  flopped  about
My  canvas  creel  until  the  moth
Corrupted  its  unstable  cloth.

A  calendar  to  tell  the  day;
A  handkerchief  to  wave  away
The  gnats;  a  couch  unstuffed  with  storm
Pouching  a  bottle  in  one  arm;
A  whiskey  bottle  full  of  worms;
And  bedroom  slacks:  are  these  fit  terms
To  mete  the  worm  whose  molten  rage
Boils  in  the  belly  of  old  age?

Once  fishing  was  a  rabbit's  foot--
O  wind  blow  cold,  O  wind  blow  hot,
Let  suns  stay  in  or  suns  step  out:
Life  danced  a  jig  on  the  sperm-whale's  spout--
The  fisher's  fluent  and  obscene
Catches  kept  his  conscience  clean.
Children,  the  raging  memory  drools
Over  the  glory  of  past  pools.

Now  the  hot  river,  ebbing,  hauls
Its  bloody  waters  into  holes;
A  grain  of  sand  inside  my  shoe
Mimics  the  moon  that  might  undo
Man  and  Creation  too;  remorse,
Stinking,  has  puddled  up  its  source;
Here  tantrums  thrash  to  a  whale's  rage.
This  is  the  pot-hole  of  old  age.

Is  there  no  way  to  cast  my  hook
Out  of  this  dynamited  brook?
The  Fisher's  sons  must  cast  about
When  shallow  waters  peter  out.
I  will  catch  Christ  with  a  greased  worm,
And  when  the  Prince  of  Darkness  stalks
My  bloodstream  to  its  Stygian  term  .  .  .
On  water  the  Man-Fisher  walks.  

Robert  Lowell

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=245849
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 08.03.2011

Джеймс Дикки (1 ст. ) + Роберт Фрост (1 ст. )

Джеймс  Дикки,  "Небеса  животных"  

Они  прибыли.  Кроткие  глаза  открыты.
Если  они  жили  в  лесу,
здесь  им  лес.
Если  они  жили  в  поле,
здесь  трава  стелется
для  них  всегда.

Бездушные,  они  прибыли
сюда,  что  верно  выше  их  разумения.  

Под  стать  им  --декоративная  поросль,
она  изо  всех  сил,  отчаянно
исполняет  то,  что  приказано:
богатейший  лес,
густейшее  поле.

Ведь  для  иных  этих
без  крови  здесь,
да  и  тут,  всё  не  то.
Они  рыщут  как  и  прежде,  только  вот
когти  и  зубы  их  без  трудов  пуще,

смертоноснее--  самим  не  верится.
Они  крадутся  тише--
и  взбираются  на  члены  деревьев,
а  их  падение
на  видные  хребты  добычи

может  занять  годы
во  властном  токе  восторга;
а  тем,  гонимым
знакомо  это  из  опыта,
им  в  награду  гулять

под  деревьям  в  полном  осознании,
не  боясь,
но  покорно  приемля
благодать,  ниспосланную  им.
Полнясь  болью

посреди  коловрата,
они  дрожат,  они  гуляют
под  деревом,
падают--  они  растерзаны,
встают,  снова  гуляют.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


The  Heaven  of  Animals  
 
Here  they  are.  The  soft  eyes  open.
If  they  have  lived  in  a  wood
It  is  a  wood.
If  they  have  lived  on  plains
It  is  grass  rolling
Under  their  feet  forever.

Having  no  souls,  they  have  come,  
Anyway,  beyond  their  knowing.
Their  instincts  wholly  bloom
And  they  rise.
The  soft  eyes  open.

To  match  them,  the  landscape  flowers,  
Outdoing,  desperately
Outdoing  what  is  required:  
The  richest  wood,  
The  deepest  field.

For  some  of  these,  
It  could  not  be  the  place  
It  is,  without  blood.
These  hunt,  as  they  have  done,  
But  with  claws  and  teeth  grown  perfect,  

More  deadly  than  they  can  believe.
They  stalk  more  silently,  
And  crouch  on  the  limbs  of  trees,  
And  their  descent
Upon  the  bright  backs  of  their  prey

May  take  years
In  a  sovereign  floating  of  joy.
And  those  that  are  hunted  
Know  this  as  their  life,  
Their  reward:  to  walk

Under  such  trees  in  full  knowledge  
Of  what  is  in  glory  above  them,  
And  to  feel  no  fear,  
But  acceptance,  compliance.
Fulfilling  themselves  without  pain

At  the  cycle’s  center,  
They  tremble,  they  walk
Under  the  tree,  
They  fall,  they  are  torn,  
They  rise,  they  walk  again.  

James  Dickey


Роберт  Фрост,  "Светляки  в  саду"

По  небу  звёзды  ходят,  велики,
а  по  земле  пониже--  светляки,
что  "настоящих"  мельче,  но  с  руки
(они  не  звёзды  нам,  признаем  скромно)
им  изредка  нас  звёздно  тронуть,
хоть  нам  не  много  толку  от  поклона.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Fireflies  in  the  Garden

Here  come  real  stars  to  fill  the  upper  skies,
And  here  on  earth  come  emulating  flies,
That  though  they  never  equal  stars  in  size,
(And  they  were  never  really  stars  at  heart)
Achieve  at  times  a  very  star-like  start.
Only,  of  course,  they  can't  sustain  the  part.  

Robert  Frost  (1874-1963)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=245767
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 08.03.2011

Джеймс Дикки, "Алкаши…" и "Больничное окно"

Джеймс  Дикки,  "Алкаши,  просыпаясь..."

Алкаши,  просыпаясь,
не  всегда  осознают  то,  что
сточная  вода  бежит  по  их  ногам  в  канавах,
а  крайний  камень  мостовой  вместо  подушки
твердеет  настолько,  что  сон  прочь.
Почти  всегда  они,  не  зная,

надеются  оказаться  там,  где  желают.
Отворение  глаза--  драгоценно,

также--  положение  тела,
лежащего  как  упало,
небрежно  брошенного  земле
алкоголем.
Под  их  веками  алкаши
что  дети,  спящие  в  канун  Рождества.

Они  ждут  луча,  блеснувшего,
где  тому  вздумается.

Часто  он  заставляет  из  пялиться
сквозь  витрину  в  богатом  квартале,
где  слитки  очеловеченного  воска,
что  насильно  одеты,
чьи  головы  повёрнуты,
пребывают  под  арестом
в  пенале.  Как  надо,  но  алкашам

--  к  неудовольствию.
Они  ждут  и  надеются  на
нечто  совершенно  иное:
что  шатаясь  ночью
часами,  они  очистились,
так  сказать,  от  города;  что  они
напролом  сквозь  ограду  пали
в  бродяжный  розарий,
головой  уткнулись  в  бок  бульдогу,
сторожевому  псу,  чьё  дыханье

подобно  земному--  непринуждённое...  
или,  может  быть  им  угодно  раз  в  году
(с  любым  рассветом),  проснуться
в  церкви,  да  не  в  гробу,
отпеваемыми,  и  не  на  тряпье  в  котельной,
а  на  ступенях  алтаря,

где  свечи  отворили  свои  очи  
всевидящего  света,

а  зелёные  заржавленные  стёклышки  витражей
ниспадают  что  священная  листва.
Кому  ещё  выносится  столь  же
неопределённый  приговор  
увидеть  что  угодно  когда  сон  прочь:
дитя,  полисмена,  "икону"?

Кто  ещё  умирал  дабы  воскресать?
Не  зная,  как  угораздило  попасть  сюда,

они  с  тем  же  успехом  могут  ходить  
по  воде,  сквозь  стены,  из  могил,
через  поле  горшечника*  и  сквозь  сараи,
через  трущобы,  где  их  каменные  подушки
ни  за  что  не  отвердеют,  живы  лишь
надеждой  на  первый  луч  этого  утра,

когда  бежит  поверх  ног  вода,
будто  вода.  Хоть  она  вовсе  не  такая.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  см.  евангельский  рассказ  об  употреблении  тринадцати  серебреников  Иуды  Искариота  (от  Матф.,  27:7,8):  "...купили  на  них  землю  горшечника  для  погребения  странников",--  прим.перев.


Bums  On  Waking  
 
Bums,  on  waking,
Do  not  always  find  themselves
In  gutters  with  water  running  over  their  legs
And  the  pillow  of  the  curbstone
Turning  hard  as  sleep  drains  from  it.
Mostly,  they  do  not  know  

But  hope  for  where  they  shall  come  to.
The  opening  of  the  eye  is  precious,  

And  the  shape  of  the  body  also,
Lying  as  it  has  fallen,
Disdainfully  crumpling  earthward
Out  of  alcohol.
Drunken  under  their  eyelids
Like  children  sleeping  toward  Christmas,  

They  wait  for  the  light  to  shine
Wherever  it  may  decide.  

Often  it  brings  them  staring
Through  glass  in  the  rich  part  of  town,
Where  the  forms  of  humanized  wax
Are  arrested  in  midstride
With  their  heads  turned,  and  dressed
By  force.  This  is  ordinary,  and  has  come  

To  be  disappointing.
They  expect  and  hope  for  

Something  totally  other:
That  while  they  staggered  last  night
For  hours,  they  got  clear,
Somehow,  of  the  city;  that  they
Burst  through  a  hedge,  and  are  lying
In  a  trampled  rose  garden,
Pillowed  on  a  bulldog's  side,
A  watchdog's,  whose  breathing  

Is  like  the  earth's,  unforced  --
Or  that  they  may,  once  a  year
(Any  dawn  now),  awaken
In  church,  not  on  the  coffin  boards
Of  a  back  pew,  or  on  furnace-room  rags,
But  on  the  steps  of  the  altar  

Where  candles  are  opening  their  eyes
With  all-seeing  light  

And  the  green  stained-glass  of  the  windows
Falls  on  them  like  sanctified  leaves.
Who  else  has  quite  the  same
Commitment  to  not  being  sure
What  he  shall  behold,  come  from  sleep  --
A  child,  a  policeman,  an  effigy?  

Who  else  has  died  and  thus  risen?
Never  knowing  how  they  have  got  there,  

They  might  just  as  well  have  walked
On  water,  through  walls,  out  of  graves,
Through  potter's  fields  and  through  barns,
Through  slums  where  their  stony  pillows
Refused  to  harden,  because  of
Their  hope  for  this  morning's  first  light,  

With  water  moving  over  their  legs
More  like  living  cover  than  it  is.  

James  Dickey


Джеймс  Дикки,  "Больничное  окно"  

Я  только  спустился  от  отца;
всё  выше  и  выше  лежит  он
надо  мною  в  голубом  свете
за  крашенными  стёклами  окна.
Я  пал  сквозь  семь  белых  этажей--
и  ступил  поверх  мостовой.

Ещё  ощущая  возвышение  отца,
я  пересекаю  твёрдую  улицу;
Моё  плечо  трепещет  всем
стеклом,  что  способен  поднять  домище.
Теперь  направо--  и  я  лицезрею  фасад,
и  знаю  средь  прочих  отцовский  квадрат.

Каждое  окно  владеет  солнцем,
словно  его  фитили  там  горят.
Я  машу,  словно  меня  обжигает.
Напоказ  весь  блеск  мертвецких  квадратов
и  --за  ними,  все  белые  палаты,
они  окрашиваются  в  цвет  Неба.

Церемонно,  строго  и  вяло
дюжины  бледных  рук  машут
в  ответ,  изнутри  сполохов.
Но  один  среди  прочих  чистый  квадрат
ярок,  подчищен  до  невыразительности.
Я  знаю,  мой  отец  там,

в  контуре  своей  смерти  пока  жив.
Движение  вокруг  меня  всё  пуще,
что  безумие  свыше  на  мою  голову.
Рожки  палят  в  меня  стволами,
а  водители,  высунувшись,  куролесят...
но  вот  и  мой  воздвигнутый  отец

наконец  тянет  руку  из  тишины.
Свет  из  окна  бьёт  меня--
и  я  душа  моя  голубеет  сквозь  плоть:
так  было,  когда  я  родился.
Я  не  боюсь  за  своего  отца--
глянь!  Он  ухмыляется,  он  тоже

не  боится  за  мою  жизнь,  ведь
у  меня  "к  ноге"  дикие  машины,
рвущие  свои  моторы  и  ревущие,
и  я  держу  все  авто  на  своих  местах
за  мили,  возбуждая  их  рожки
гудеть  на  стены  мира

так,  что  смертник  может
бесстрашно  лететь  под  крепким
голубым,  пристальным  взлядом  отца.
Медленно  я  движусь  к  тротуару;
пальцы  покалывает--  рука  омертвела.
Изумлённый,  я  украдкой  тяну  её

высоко,  ещё  выше,  всё  машу;
мое  понимающее  лицо  смертника...
хотя  нет,  совсем  нет:  в  трудах,
измождено,  иномирно,  поражено,
тронуто  сенью  ржавого  стекла.
Я  только  спустился  от  отца.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


The  Hospital  Window  
 
I  have  just  come  down  from  my  father.  
Higher  and  higher  he  lies  
Above  me  in  a  blue  light  
Shed  by  a  tinted  window.  
I  drop  through  six  white  floors  
And  then  step  out  onto  pavement.  

Still  feeling  my  father  ascend,  
I  start  to  cross  the  firm  street,  
My  shoulder  blades  shining  with  all  
The  glass  the  huge  building  can  raise.  
Now  I  must  turn  round  and  face  it,  
And  know  his  one  pane  from  the  others.  

Each  window  possesses  the  sun  
As  though  it  burned  there  on  a  wick.  
I  wave,  like  a  man  catching  fire.  
All  the  deep-dyed  windowpanes  flash,  
And,  behind  them,  all  the  white  rooms  
They  turn  to  the  color  of  Heaven.  

Ceremoniously,  gravely,  and  weakly,  
Dozens  of  pale  hands  are  waving  
Back,  from  inside  their  flames.  
Yet  one  pure  pane  among  these  
Is  the  bright,  erased  blankness  of  nothing.  
I  know  that  my  father  is  there,  

In  the  shape  of  his  death  still  living.  
The  traffic  increases  around  me  
Like  a  madness  called  down  on  my  head.  
The  horns  blast  at  me  like  shotguns,  
And  drivers  lean  out,  driven  crazy—  
But  now  my  propped-up  father  

Lifts  his  arm  out  of  stillness  at  last.  
The  light  from  the  window  strikes  me  
And  I  turn  as  blue  as  a  soul,  
As  the  moment  when  I  was  born.  
I  am  not  afraid  for  my  father—  
Look!  He  is  grinning;  he  is  not  

Afraid  for  my  life,  either,  
As  the  wild  engines  stand  at  my  knees  
Shredding  their  gears  and  roaring,  
And  I  hold  each  car  in  its  place  
For  miles,  inciting  its  horn  
To  blow  down  the  walls  of  the  world  

That  the  dying  may  float  without  fear  
In  the  bold  blue  gaze  of  my  father.  
Slowly  I  move  to  the  sidewalk  
With  my  pin-tingling  hand  half  dead  
At  the  end  of  my  bloodless  arm.  
I  carry  it  off  in  amazement,  

High,  still  higher,  still  waving,  
My  recognized  face  fully  mortal,  
Yet  not;  not  at  all,  in  the  pale,  
Drained,  otherworldly,  stricken,  
Created  hue  of  stained  glass.  
I  have  just  come  down  from  my  father.  

James  Dickey

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=245636
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 07.03.2011

Мэриэнн Мур, "Могила" и "Только розы"

Мэриэнн  Мур,  "Могила"

Человек,  смотрящий  в  море
впивающийся  в  него,  которое  столь  же  достойно  этого,
                     как  ты  --собственных  взглядов,
это--  людская  натура  быть  пупом  мирозданья,  
но  море  не  по  тебе;
оно  неблагодарно,  будучи  лишь  объёмистой  могилой.
Ели  в  строю,  каждая  с  изумрудной  индюшиной
лапой  наверху,
ограниченные  собственными  силуэтами,  помалкивают;
подавление,  однако,  не  самое  очевидное  свойство
моря;
море--  скопидом,  щедрый  на  ответный  жадный  взгляд.
Не  один  ты,  и  прочие  испытали  его,
они  уже  смирились;  рыба  уже  не  смущена  им,
ибо  и  глазницы  тех  нет:
ниже  сетей  люди,  ибо  не  ведают  они,  что  они
осквернли  могилу--
и  быстро  гребут  прочь  подобно  стопам  водомерки,  будто
смерть  им  нипочём.
Отростки  шевелятся  сообща,  фалангой--  прекрасные
под  кружевом  пены,
и  бездыханно  сникают,  пока  море  тормошит
водоросль;
птицы  вплавь  секут  воздух  на  всех  парах,  издавая  кошачьи  крики
как  прежде...
черепашьи  панцири  слоняются  у  подножий  утёсов,  пресмыкаясь
под  ними;
а  океан,  пониже  морзянки  маяков  и  гама
звенящих  буев,
берёт  своё  как  обычно,  выглядит  так,  словно  не  океан  он,  в  который
что  упало,  то  пропало...
в  котором  павшие,  если  они  вертятся  и  вьются,  то  --невольно  и  не-
-сознательно.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


A  Grave  

Man  looking  into  the  sea,
taking  the  view  from  those  who  have  as  much  right  to  it  as
                     you  have  to  it  yourself,
it  is  human  nature  to  stand  in  the  middle  of  a  thing,
but  you  cannot  stand  in  the  middle  of  this;
the  sea  has  nothing  to  give  but  a  well  excavated  grave.
The  firs  stand  in  a  procession,  each  with  an  emerald  turkey-
                     foot  at  the  top,
reserved  as  their  contours,  saying  nothing;
repression,  however,  is  not  the  most  obvious  characteristic  of
                     the  sea;
the  sea  is  a  collector,  quick  to  return  a  rapacious  look.
There  are  others  besides  you  who  have  worn  that  look  --
whose  expression  is  no  longer  a  protest;  the  fish  no  longer
                     investigate  them
for  their  bones  have  not  lasted:  
men  lower  nets,  unconscious  of  the  fact  that  they  are
                     desecrating  a  grave,
and  row  quickly  away  --  the  blades  of  the  oars
moving  together  like  the  feet  of  water-spiders  as  if  there  were
                     no  such  thing  as  death.
The  wrinkles  progress  among  themselves  in  a  phalanx  --  beautiful  
                     under  networks  of  foam,
and  fade  breathlessly  while  the  sea  rustles  in  and  out  of  the
                     seaweed;
the  birds  swim  throught  the  air  at  top  speed,  emitting  cat-calls
                     as  heretofore  --
the  tortoise-shell  scourges  about  the  feet  of  the  cliffs,  in  motion
                     beneath  them;
and  the  ocean,  under  the  pulsation  of  lighthouses  and  noise  of
                     bell-buoys,
advances  as  usual,  looking  as  if  it  were  not  that  ocean  in  which
                     dropped  things  are  bound  to  sink  --
in  which  if  they  turn  and  twist,  it  is  neither  with  volition  nor
                     consciousness.  

Marianne  Moore


Мэриэнн  Мур,  "Только  розы"

Ты  будто  не  понимаешь,  что  краса--  скорее  пассив,
чем
актив  сообразно  с  тем,  что  дух  творит  форму,
которую  мы  приняли  с  условием,
что  у  тебя  есть  мозги.  Но  ты,  гордая  печатью
врождённого  превосходства,  остающаяся  непреклонным
и  броским  символом  особы
несмотря  на

изыски  амбициозной  цивилизациий  ;  но  ты,беспомощная,  несмотря
на  демонстрацию  явного
превосхоства,  опровергнуть  подозрения  нас,
созерцающих  тебя,  ты  тщетна;  ты  не  способна  убедить  нас
будто  ты--  чудесный  изыск.  Ведь,  роза,  если  ты
великолепна,  то
не  лепестками,  которые  суть  "золотой  запас"
твоих  качеств.  Без  шипов  
ты  осталась  бы  просто  "штучкой",  эксцессом  
и  только,  правда?  Они  суть  не  защита  от  червя,
от  жары  или  от  мучнистой  росы;
ну  а  от  хищной  руки?  Что  значит  великолепие
без  противовеса?  Принимая  во  внимание
мельчайшие  задатки  твоего  ума,  убеждающие  присяжных,
будто  "лучше  быть  забытой,  чем  остаться  кли-
-ном  в  памяти",
твои  шипы--  лучшее  твоё.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Roses  Only  

You  do  not  seem  to  realize  that  beauty  is  a  liability  rather
than
an  asset  -  that  in  view  of  the  fact  that  spirit  creates  form
we  are  justified  in  supposing
that  you  must  have  brains.  For  you,  a  symbol  of  the
unit,  stiff  and  sharp,
conscious  of  surpassing  by  dint  of  native  superiority  and
liking  for  everything
self-dependent,  anything  an

ambitious  civilization  might  produce:  for  you,  unaided,  to
attempt  through  sheer
reserve,  to  confuse  presumptions  resulting  from
observation,  is  idle.  You  cannot  make  us
think  you  a  delightful  happen-so.  But  rose,  if  you  are
brilliant,  it
is  not  because  your  petals  are  the  without-which-nothing
of  pre-eminence.  Would  you  not,  minus
thorns,  be  a  what-is-this,  a  mere
perculiarity?  They  are  not  proof  against  a  worm,  the
elements,  or  mildew;
but  what  about  the  predatory  hand?  What  is  brilliance
without  co-ordination?  Guarding  the
infinitesimal  pieces  of  your  mind,  compelling  audience  to
the  remark  that  it  is  better  to  be  forgotten  than  to  be  re-
membered  too  violently,
your  thorns  are  the  best  part  of  you.  

Marianne  Moore

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=245550
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 07.03.2011

Амди Гирайбай, "Матери моей" и "Будь ты проклята"

Амди  Гирайбай,  "Матери  моей"

Ты  ведь  не  жалела  меня  никогда.
Я  вырос  без  ласки,  о  Родина-мать,
мне  слёзы  твои  утирать.  Не  вода
твоё  молоко--  я  не  стану  лакать.

Зверьком  бессловесным  я  в  люльке  твоей
надолго  залёг  было,  где  угасал;
тетешкала  ты    нерастущих  детей;
тебя  я  в  прореху  пелёнки  видал.

Родить  бы  мне  наново  ныне  себя!
чтоб  "мамочкой"  только  себя  величать!..
Мой  красный  подарок  тебе  сгоряча?..

Печали  твои  возвышают,  скорбя,
поэты  татарские.  Тьму  изгоняют
стихами  эмины,  фикреты,  тукаи*.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  страничку  идель-татарского  поэта  Габдуллы  Тукая  см.  по  ссылке  http://kitap.net.ru/tukay.php  ,--прим.перев.
оригинальный  текст  см.  Амди  Гирайбай,  "Шиирлер",  "Таврия"  нешрияты,        Симферополь,  1997  г.,  с.  57,  стихотворение  "Анама"  датировано  8-20  апрелем  1920  года


Амди  Гирайбай,  "Будь  ты  проклята"

Коль  сердце  изболевшее  займётся,
ты  реку  пламени  слезой  погасишь?
Я  кровь  излил  близ  узкого  колодца--
ты  утолить  мне  боль  одна  во  власти.

Я  близорук:  зашёл  да  обознался,
не  ко  двору  пришёлся  ненарочно.
Суди  слова  мои,  их  разных  малость;  
я  отпою  себя--  и  сгину  срочно.

Улыбка  расцветёт  твоя  как  прежде--
её  я  расцелую  счастья  ради.
Коль  ты  уйдёшь,  женюсь  я  на  невежде,
от  сердца  говорю  тебе  по  правде.

перевод    с    крымтатарского    Терджимана    Кырымлы
оригинальный        текст        см.        Амди        Гирайбай,        "Шиирлер",        "Таврия"        нешрияты,        Симферополь,        1997        г.,        с.  55,        стихотворение        "Къаргъыш  сагъа"        датировано        8-20  апрелем    1920    года

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=245390
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 06.03.2011

Детлев фон Лилиенкрон: "Гёте и обезьяна" и "Ступор"

Детлев  фон  Лилиенкрон  ,"Гёте  и  обезьяна"

На  постаменте  славного  нам  мужа
что  звался  Гёте,  обнаружил
я  бюст  Поэта,  рядом  с  коим
был  павиан  на  корточках  устроен,
из  бронзы  ли,  латуни,  всё  равно--
из  тропиков  посмещище,  оно
привычно  моряку,  который
его  быть  может  юнгою  устроил
ненадолго,  шутя,  для  анекдота,
но  вышло  так,  что  новая  работа
нашлась  ему  близ  Гения  строки:
сплелись  судьба  и  случай  не  с  руки?

Передней  лапой  "ротик"  запечатав,
устроил  павиан  обет  молчанья
себе?  иль  гордо  зрящим  срам
прикрыл  он  пасти,  то  есть--  старшим,  нам?
Будь  осмотрителен!  И  верю  я,  что  встарь
наш  веймарский  "всесильный  Царь",
постиг,  в  душе  страдая,  хорошо
то,  что  без  нимба  быть  ему  грешно:
в  мipу  не  до`лжно  волю  дать  словам!

Всего  наследья  письменного  кроме
"не  наизнаку  будь"  совет  я  помню:
"бысть  познан  ими",  в  жизни  ты  потерян--
твоя  "всезначимость"  мiрской  покорна  мере.
Итак,  нам  Гёте  с  павианом  указуют,
что  жизнь  в  молчаньи  длится  не  впустую.

И  всё-таки,  молчание--  не  злато,
которым  лишь  отшельники  богаты,
им  Гёте  мог  бы  сжечь  свои  уста,
ему  б  не  покорилась  Высота,
и  не  взирал  бы  ныне  он  на  нас,
кому  в  навозе  ищется  алмаз.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Goethe  und  der  Affe

Ich  fand  auf  einem  Postament
Einen  Menschen,  der  sich  Goethe  nennt
Die  Bueste  des  Dichters,  und  nebenan,
Auf  demselben  Gestell,  hockt  ein  Pavian
Aus  Bronze,  Thon,  ich  weiss  nicht  mehr,
Ein  Goetzenbild,  von  den  Tropen  her,
Wo  ihn  ein  Seemann  erstanden  mag  haben,
Der  ihn  vielleicht  mal  seinen  Knaben
Mitgebracht  zum  Scherz,  als  Spiel,
Bis  ein  Zufall  dem  Aeffchen  ein  Ziel
Neben  dem  grossen  Poeten  gegeben,
Wie  sich  so  Zufall  und  Schicksal  verweben.

Der  Affe,  mit  einer  der  Vorderpfoten,
Hat  auf  den  Lippen  sich  Stille  geboten,
Sich?  oder  gilt,  das  Maul  zu  halten
Dem  klar  und  herrisch  blickenden  Alten?
Das  Symbol  der  Vorsicht!  Ich  glaube  sogar,
Der  weimarische  gewaltige  Czar
Hats  gut  verstanden  und  schmerzlich  empfunden,
Dass  er  sich  nicht  hat  unumwunden
Geben  duerfen,  er  kannte  die  Welt!

Denn  was  er  auch  schrieb:  durch  all  seinen  Schimmer
"Lass  nie  dich  erraten",  hoer'  ich  ihn  immer,
"Kennt  man  dich  ganz,  so  verlierst  du",  pass  auf,
"Alle  Bedeutung"  im  irdischen  Lauf.
So  sollen  Affe  und  Goethe  uns  zeigen:
Des  Lebens  beste  Vorsicht  heisst  Schweigen.

Und  doch,  und  doch,  haette  Goethe  geschwiegen,
Haett'  er  sich  nie  die  Lippen  verbrannt,
Er  waer'  nicht  die  goldenen  Stufen  gestiegen,
Mit  leuchtenden  Spuren  herabgestiegen
In  unser  nuechternes  Schulmeisterland.

Detlev  von  Liliencron
Aus  der  Sammlung  "Neue  Gedichte"


Детлев  фон  Лилиенкрон,  "Ступор"

Я  в  кафе  сидел  на  днях  в  охотку,
с  другом  близким  в  облаках  витая
то  над  морем,  то  в  листве  садовой,
между  тем  почитывал  газету.
                                     Ступор.

А  за  столиками  весело  болтали
и  курили  завсегдатаи  кафе:
торгаши,  студенты,  алкаши,
стряпчие,  поэты,  дядьки*,  франты,
в  общем  му`жеская  смешанная  масть.
Те,  кто  не  зарылся  в  газетёнки,
Шиллера  и  Канта  величали
или  то,  что  им  прочесть  угодно.
Остальные  резались  во  "скат",
зверски  зыркая  в  картишки.
                                   Ступор.

Много  пойла,  особливо--  пива
подавали  нашим  кельнери`нки,
эти  плоскодонки.
                                     Ступор,  ступор.

Вдруг  вошёл  в  плаще  дорожном,  чёрном
элегантный  от  подошв  до  шляпы,
видно  кандидат**,  богат,  спокоен,
сел  за  столик  мраморный:  "Тереза,
мне  коньяк"--  и  устремился  после
к  биллиарду  ближнему,  приметил
кий,  схватил  его  за  тонкий  кончик--
и,  дела,  махнул  им  как  дубиной.
Тут,  о  ужас,  всё  с  него  свалилось,
что  надето  было--  Смерть***  явилась.
А  трепал  он  нас,    хоть  осторожно,
но  душевно,  головой  мотая
как  старик.  Крича  и  спотыкаясь,
мы  ломились  в  двери  всей  оравой.
С  каждым  мигом  бил  он  нас  быстрее
и  больней,  орал  притом  противно:
"Прочь,  бродяги,  убирайтесь  в  пекло,
во  казарму  скучную,  куда
примут  вас,  и  ступор  ваш  пропишут".

Парочка  сидит,  невозмутима,
может  быть,  не  ведая,  что  сталось:
в  глазки  засмотрелись  друг  на  дружку,
он  скосил  головку,  и  она.
Он:  "Аннуся,  твой  желаю  видеть
профилёчек..."
                                           Ступор,  ступор,  ступор.
Подошёл  Скелет,  крутнул  их  столик
так,  что  оба  в  ужасе  бежали.
И  остался  Живоглот  великий
одинок.  И  прямо  из  бутылки
коньяку  хлебнув,  идёт  он  прочь,
снова  во  плаще  дорожном,  чёрном
элегантен  от  подошв  до  шляпы.
Будто  эхом  стены  разразились
в  пустошь:
                                 "Ступор,  ступор,  ступор".

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы
*  возможно,  "журналисты";  "дядьки"  от  чешского  слова  "струуй"  ("дядька");
**  кандидат--  без  пяти  минут  выпускник  университета;
***  смерть  der  Tod  в  немецком  языке  имя  существительное  мужского  рода,--  прим.перев.


Stupor

Sass  ich  neulich  im  Café,  gelangweilt,
Las  in  Ueber  Land  und  Meer,  im  Hausfreund,
Im  Daheim,  und  in  der  Gartenlaube,
Las  auch  kreuz  und  quer  die  Zeitung.
                                       Stupor.

An  den  kleinen  Tischen  lachten,  schwatzten,
Rauchten,  was  zu  sitzen  pflegt  im  Café:
Ladenschwengel  und  Studenten,  Bummler,
Assessoren,  Gecken,  Dichter,  Strizzi*,
Kurz,  der  Maennerwelt  gemischte  Karte.
Die  nicht  hinter  Blaetter  sich  verschanzten,
Sprachen  wichtig  ueber  Kant  und  Schiller,
Oder  ueber  was  sie  reden  mochten.
Andre  wieder  spielten  Skat  hoechst  eifrig,
Greulich  dabei  anzuschauen.
                                       Stupor.

Viel  Getraenke  trugen  immerwaehrend,
Im  besondern  Bier,  die  Kellnerinnen,
Diese  aermsten  Dinger.
                                       Stupor,  Stupor,

Auch  ein  Liebespaerchen  war  im  Saale,
Unablaessig  sich  die  Augen  musternd,
Er  mit  schiefem  Haupt,  und  sie  mit  schiefem.
Er  sprach:  Suesses  Annchen,  zeig  mir,  bitte,
Dein  Profilchen.
                                       Stupor,  Stupor,  Stupor.

Einmal  trat  herein  im  schwarzen  Gehrock,
Elegant  vom  Scheitel  bis  zur  Sohle,
Schiens  ein  Kandidat,  ein  Herr,  gelassen,
Setzte  an  ein  Marmortischchen  sich,  und:
Theres,  einen  Cognaç  Trank  ihn,  ging  dann
An  das  naechste  Billard,  holte,  waehlend,
Sich  ein  Queue,  umfasst  das  duenne  Ende,
Und,  was  soll  das,  schwingt  es  wie  die  Keule.
Da,  o  Grausen,  faellt  ihm  ab  vom  Leibe
Alles,  was  er  anhat,  und  der  Tod  ists.
Und  nun  schlaegt  er  auf  uns  ein,  bedaechtig,
Aber  kraeftig,  mit  dem  Kopfe  wackelnd
Wie  ein  Alter.  Wir  nun,  durcheinander,
Stuerzen  an  die  Thueren,  schreiend,  draengend.
Und  er  teilt  die  Hiebe  immer  schneller,
Immer  wuchtiger  aus.  Und  graesslich  bruellt  er:
Fort  mit  euch,  Gesindel,  in  die  Hoelle,
Ins  Kasernenhaus  der  Langenweile,
Wo  ihr  hingehoert  mit  euerm  Stupor.

Nur  das  Paerchen  sitzt  noch  unverdrossen,
Hat  wahrhastig  nichts  bemerkt  von  allem,
Guckt  sich  unaufhoerlich  in  die  Augen,
Er  mit  schiefem  Haupt,  und  sie  mit  schiefem.
Er  sprach:  Suesses  Annchen,  zeig  mir,  bitte,
Dein  Profilchen.
                                       Stupor,  Stupor,  Stupor,
Schreit  der  Knochenmann  und  schwingt  den  Rundstab,
Bis  die  beiden  voll  Entsetzen  fluechten.
Und  es  steht  der  grosse  Allverschlucker
Ganz  allein.  Noch  einen  Cognac  trinkt  er
Aus  der  Flasche  und  dann  geht  er  weiter,
Wieder  wie  vorhin  im  schwarzen  Gehrock,
Elegant  vom  Scheitel  bis  zur  Sohle.
Und  wie  Echo  klingt  es  von  den  Waenden
Durch  die  Leere:
                                       Stupor,  Stupor,  Stupor.

Detlev  von  Liliencron
Aus  der  Sammlung  "Neue  Gedichte"

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=245374
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 06.03.2011

Детлев фон Лилиенкрон, "Парадиз" и "Интермеццо"

Детлев  фон  Лилиенкрон,  "Парадиз"

                                                           "Столько  пташечек  летает
                                                             там  и  сям,  опять  летают."

На  подоконнике  будильник--  он  в  четыре
с  зарёй  небесной  лета  прозвенел.
Зевает  во  тумане,  просыпаясь,
за  крепкою  оградой  ров  с  болотом,
что  замок  окружает,  подо  мной.
Уже  трепещут  ласточек  фигурки,
лощёные  над  серостью  застойной,
а  в  камышах  стрекозы  чуть  дрожат.
Несётся  вдаль  из  парка  "гилиа`йо",
тирольский  йодль  средь  сосен  корабельных--
он  что  жонглёр:  черны,  желты  шары.
Рукой  подать,  у  самой  у  воды
в  приплясе  белых  бабочек  согнулась
под  игом  тяжкий  локонов  лиловых
сирень  в  цвету,  в  соку,  великий  куст:
"Приди  и  оборви  меня!  Избытку
любви  моей  придёт  кто  ль  восхититься?"

Вблизи  сирени  млад  дубок  топорщит
листочков  зелень  в  нежной  позолоте.
А  меж  сиреневым  кустом  и  ним,
тащась  из  тени,  пара  появилась--
со  львицей  лев.  А  козочка  "что  снег"
прискакивает  голову  сломя
подобно  псу,  что  вслед  разлуки  долгой
хозяина  увидел  своего.
Львы  улеглись  в  траву,  где  Троицу  свою
сирень-невеста  празднует  с  собою.
Две  шкуры  жёлтые  и  гривы  темень
окутаны  сиреневым  нектаром.
Поляна  жгучих  аленьких  цветков
мне  внемлет  в  уголке  укромном.
И  тишь.  А  солнце  лишь  потеет  да  молчит.
А  "стая  пташечек,  летающих  сюда",
едва  шумя,  проносится  столь  нежно,
мой  слух  своим  полётом  не  тревожит.
И  где  же  я?  Ах  да,  се  парадиз.

Пятью  часами  позже  в  парке  шумно:
принцесса  Габриэла  на  прогулке.
Четыре  года.  Фрейлина  и  бонна
её  сопровождают.  Камердинер,
седой  старик--  поодаль  вслед  за  ними.
Как  рисовали  Гейнсборо  и  Рейнолдс,--
я  лучшего  сравнения  не  дам--
столь  ревностны  в  невинности  они.
Лопочут  по-французски,  по-английски,
а  по-немецки  отвечают,  и  по-датски--
и  с  "булочкой"  своей  грядут,  светлы,
вдаль  по  аллеям  среди  буков,  тисов.
А  Бог  господ,  улыбчив,  свысока
взирает  на  процессию  принцессы--
и  поцелуем  тешит  детский  лобик.

На  днях  она  впервые  вышла  в  жизнь,
притом  --  сквозь  этот  мелкий  городишко.
Здесь  гомон  пенится  в  "пивном"  саду;
оравы  на  скамьях,  чьи  ножки  в  грунте,
сидят  вплотную,  всё  и  вся  впротык;
пьяны`  по  горло,  бабы  с  мужиками
дичайшим  йодлем  буйно  голосят:
картёжников  сосисочные  пальцы
струятся  кровью  от  хлопков  по  "жести";
девицы  выбредаютиз  танцзала,
где  мерзкий  клавесин  кромсает  уши;
Вот  в  сборе  клуб  "Фиалочка  моя",
ведомый  важным  седобрадым  мужем,--
густые  брови,  грудка  колесом
вздымается  над  чёрным  кушаком,--
плакат  несущим  с  надписью  "Фиалка".

Живописуйте,  юные  честняги.
Вот  клубный  хор  любимиц  затянул
свой  славный  гимн:  "Когда  шумят  дубравы".
Смех,  драка,  пьянка,  визг,  возня  и  злоба...
вот  мимо  катит  экипаж  принцессы.
Она  огромными  глазами  озирает
хао`с.  Ей  видимо  он  нравится.
Она,  ладошками  плеща,  взывает  нежно:
"Le  grand  jardin,  oh,  c'est  le  paradis!"**

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы
*  Джошуа  Рейнолдс  (1723–1792)  ,  английский  живописец-портретист,  см.  по  ссылке  http://bibliotekar.ru/100hudozh/37.htm;  Томас  Гейнсборо  (1727-1788),  крупнейший  английской  живописец  18-го  века,  см.  по  ссылке  http://www.bibliotekar.ru/muzeumLondon/38.htm  ;
**  "Большой  (великий)  сад,  ох,  это  рай  (парадиз)!"  (фр.),--  прим.перев.



Das  Paradies

                                                           "So  viel  Voeglein  als  da  fliegen
                                                           So  da  hin  und  wieder  fliegen."

In  meinem  Fenster  lag  ich  um  vier  Uhr,
Glock  vier  an  einem  Himmelssommermorgen.
Der  breite  braune  Graben,  der  das  Schloss
Umringt  und  schuetzt  vor  jedem  Ueberfall,
Gaehnt  unter  mir,  erwacht  aus  Nacht  und  Nebel.
Schon  blitzen  ueber  seine  Flaeche  fort
Die  blanken  schlanken  Schwalben;  und  Libellen
Ruhn  ihre  zitternden  Fluegel  aus  im  Schilf.
Weit  aus  dem  Park  klingt  guelio  giliaio
Des  Tirols  Ruf  in  hohen  Gartenbaeumen;
Wie  gelb  und  schwarze  Baelle  gaukelt  er.
Mir  gegenueber,  dicht  am  Wasserrand,
Biegt  sich,  umtanzt  von  weissen  Schmetterlingen,
Von  Lilalocken  voellig  ueberbuerdet,
Mit  seinen  Blueten  ein  Syringenbusch:
Kommt,  kommt,  und  pflueckt  mich  doch!  Kommt  keiner  her,
Um  meiner  Liebe  Prangen  zu  bewundern?

Nicht  fern  davon  steht  eine  Enakseiche,
Die  ihre  jung  gruengoldigen  Blaetter  straeubt.
Und  zwischen  Eiche  und  Syringenbusch
Erscheint  gemach,  aus  tiefen  Schatten  patschend,
Ein  Loewenpaar.  Ein  Zicklein  "weiss  wie  Schnee'
Umspringt  es  wie  ein  Hund,  der  seinen  Herrn
Nach  langer  Trennung  endlich  wieder  sah.
Die  beiden  Loewen  legen  sich  ins  Gras,
Wo  der  Syringenbusch  sein  Pfingstfest  feiert.
Das  gelbe  Fell,  die  dunkle  Zottelmaehne
Sind  ueberwoelbt  vom  Lilabluetenrausch.
Ein  Fleck  von  kleinen  brennend  roten  Blumen
Lauscht  zu  mir  her  aus  einem  Wiesenstueck.
Es  ist  ganz  still.  Die  Sonne  schwitzt  und  schweigt.
Die  Voegel,  "so  da  hin  und  wieder  fliegen,"
Machen  im  Fluge  nur  ein  zart  Geraeusch,
Wenn  sie  bei  meinem  Ohr  vorueberschiessen.
Wo  bin  ich  denn?  Ach  so:  Im  Paradies.

Fuenf  Stunden  spaeter,  und  im  Park  wirds  laut:
Prinzesschen  Gabriele  geht  spazieren.
Sie  ist  vier  Jahre  alt.  Begleitet  ist  sie
Von  einer  Hofdame  und  einer  Bonne;
Ein  greiser  Kammerdiener  folgt  von  weitem.
Wie  Reynolds  sie  und  Gainsborough  gemalt,
Ich  kann  nicht  besseren  Vergleich  hier  geben,
So  schaut  sie  aus,  so  unschuldvoll  und  reizend.
Sie  plappert  bald  franzoesisch,  englisch  bald,
Antwortet  deutsch,  antwortet  daenisch  auch,
Und  leuchtet  dann  mit  ihren  frischen  Baeckchen
Durch  die  Alleen  fort,  durch  Buchs  und  Eiben.
Und  Gott  der  Herr  sieht  laechelnd  auf  sie  nieder
Und  kuesst  sie  auf  die  kinderholde  Stirn.

Neulich  fuhr  sie  zum  erstenmal  ins  Leben
Und  kam  dabei  durch  eine  kleine  Stadt.
Da  war  in  einem  Biergarten  viel  Laerm:
Geschart  auf  Baenken,  die  sich  fast  verwachsen,
Sitzt,  eng  gedraengt,  All-Alles  durcheinander:
Weiber  und  Maenner,  die  zu  viel  getrunken
Und  nun  mit  wildestem  Gejohle  jubeln,
Skatmenschen,  denen  aus  den  dicken  Knoecheln
Das  Blut  schier  rinnt  vom  harten  Tischaufschlagen,
Dampfende  Maedchen,  die  vom  Tanzsaal  kommen,
Wo  ein  entsetzliches  Klavier  berserkert.
Ein  Klub  erscheint,  der  Klub  "Klein  Veilchen  du":
Voran  ein  Mann  mit  langem  grauem  Bart,
Der  wuerdevoll  in  seinem  schwarzen  Guertel,
Mit  finstrer  Augenbrau',  geschwellter  Brust,
Ein  Banner  hochhehr  traegt:  Klein  Veilchen  du.

Die  Quasten  halten  ernste  Juenglinge.
Jetzt  stimmt  der  Saengerchor  des  lieben  Klubs
Gesang  an:  "Wenn  die  Eichenwaelder  rauschen."
Gelaechter,  Raufen,  Saufen,  Kreischen,  Groehlen  -
Da  faehrt  der  Wagen  mit  Prinzess  vorbei.
Sie  sieht  mit  grossen,  staunend  grossen  Augen
Den  Wirrwarr  an.  Er  scheint  ihr  zu  gefallen.
Sie  klatscht  in  ihre  Haendchen  und  ruft  selig:
Le  grand  jardin,  oh,  c'est  le  paradis!

Detlef  von  Liliencron
Aus  der  Sammlung  "Bunte  Beute"


*  Джошуа  Рейнолдс  (1723–1792)  ,  английский  живописец-портретист,  см.  по  ссылке  http://bibliotekar.ru/100hudozh/37.htm;  Томас  Гейнсборо  (1727-1788),  крупнейший  английской  живописец  18-го  века,  см.  по  ссылке  http://www.bibliotekar.ru/muzeumLondon/38.htm  ;
**  "Большой  (великий)  сад,  ох,  это  рай  (парадиз)!"  (фр.),--  прим.перев.


Детлев  фон  Лилиенкрон,  "Интермеццо"
 
Плача  скрипки  я  ль  не  слышал,
красных  дев  я  ль  не  видал--
что  свернуло  дурню  дышло,
может,  чуда  полон  зал?

В  лёгких  туфельках  из  дыма
мне  искусница  нежна
вышла,  младостью  томима,
стала  рядом--  вот  она.

Очи  чёрныя  мне  блещут
звёздной  вольною  страной;
брови  берегом  трепещут,
где  туман  остудит  зной.

Коль  музы`ка  мне  навеет
крылья  белые,  во  страсть  
улечу  под  брови-змеи.  
Но  шипит  земная  пасть...

Я  в  мiру  бреду  сквозь  осень:
лист  на  лист,  земле  в  поклон;
вечность  ро`дит--вечность  косит  
гроб  на  гроб  в  покой  и  сон.

Гомон  деток,  катафалки,
зелень  вёсен,  листьев  прах,
костыли,  пелёнки,  палки,
мах  косы  росой  пропах.

Уж  милашкин  мёд  мне  горек,
счастья  нет  в  её  глазах--
а  она  со  смехом  скоро
в  облака  ушла  назад.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Intermezzo

Geigenklaenge,  nie  gehoerte,
Schoenes  Maedchen,  nie  gesehn  -
Was  verlangend  mich  bethoerte,
Soll,  ein  Wunder,  vor  mir  stehn?

Leicht  beschuht,  aus  Wolkenschleiern,
Tritt  die  zarte  Kuenstlerin,
Jugend  will  die  Jugend  feiern,
Reizend  tritt  sie  vor  mich  hin.

Ihre  dunklen  Augen  traeumen
In  ein  offnes  Sternenland,
Und  sie  laesst  den  Bogen  saeumen,
Fern  entnebelt  sich  ein  Strand.

Doch  wie  sie  den  Melodieen
Suesses  Sehnen  eingehaucht,
Muss  ich  ihren  Himmel  fliehen,
Und  die  gierige  Erde  raucht:

Durch  die  Herbstluft  seh  ich  gleiten
Blatt  um  Blatt  dem  Boden  zu,
Und  es  sinkt  in  Ewigkeiten
Sarg  auf  Sarg  zu  Rast  und  Ruh.

Kinderlaerm  und  Trauerbahre,
Fruehlingsgruen  und  duerres  Laub,
Lindenschoessling,  weisse  Haare,
Veilchentrost  und  Sensenraub.

Und  der  Holden  sanfte  Lieder
Sterben  wie  das  letzte  Glueck,
Und  sie  schwindet  laechelnd  wieder
In  den  Wolkenflor  zurueck.

Detlev  von  Liliencron
Aus  der  Sammlung  "Neue  Gedichte"

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=245183
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 05.03.2011

Детлев фон Лилиенкрон, "На кладбище"

Детлев  фон  Лилиенкрон,  "На  кладбище"

Днём  ливень  лил.  Я  с  бурею  на  ты
у  гро`ба  призыбытого  побыл,--
стары,  обветрены  надгробья  и  кресты--
едва  прочтёшь  горбы  промокших  глыб.

Днём  ливень  лил.  Я  с  бурею  на  ты.
На  гро`бах  всех  льдяное  слово  "бывший".
Дремали  словно  росные  посты,
здоровяки  дышали  тихо:  "слышим".

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Auf  dem  Kirchhofe

Der  Tag  ging  regenschwer  und  sturmbewegt,
Ich  war  an  manch  vergessnem  Grab  gewesen,
Verwittert  Stein  und  Kreuz,  die  Kraenze  alt,
Die  Namen  ueberwachsen,  kaum  zu  lesen.

Der  Tag  ging  sturmbewegt  und  regenschwer,
Auf  allen  Graebern  fror  das  Wort:  Gewesen.
Wie  sturmestot  die  Saerge  schlummerten,
Auf  allen  Graebern  taute  still:  Genesen.

Detlef  von  Liliencron


Детлев  фон  Лилиенкрон,  "Чума"

В  одной  азийском  городе  великом
пришлось  мне  по  делам  пожить,  когда
уж  дни  и  месяцы  в  округе  той,
с  дворцов  и  хижин,  с  рынков  и  дорог
взимал  поборы  жадный  демон  Смерти.
Со  дна  реки  от  грязи  побуревшей,
из  ила  он  восстал  коварно--
и  оба  берега  обрызгал  гнилью.
Не  ангел  он,  не  с  пальмовою  ветвью,
незванным  гостем  тайно  всем  являлся
с  поганым  зельем,  что  меча  опасней.
И  мириады  мелких  насекомых,
отраву  истоптав,  летели  к  людям--
так  семя  злаков  пашню  пресыщает:
кому  они  уста  марали,  тот
бесславно  умирал  от  хвори.

Чума  пришла  нежданно  для  господ.
Дабы  коммерции  своей  не  повредить,
скрывая  прибыль  хворых  и  смертей,
купцы  великие  помалкивали  долго,
пока  болезнь  во  гневе  не  зашлась.
Недоставало  коек  и  врачей,
лекарств.  Она  косила  славно.
И  кулаки  бедняцкие  сжимались,
грозя  дворцы  и  парки  разнести.

И  смертником  казался  всяк  живой;
вот  разве  только  как  обычно  всюду
играли  дети,  весело  крича--
о,  сладкий  шум  молчанью  вопреки.

Раз  вечером  я  шёл  вдоль  переулка,
что  во  тумане  липком  изнывал.
Покрытые  нечистою  росою,
в  жаре  блистали  лавок  фонари.
Там  равнодушная  толпа  топталась,
чей  слух  и  взор  давно  смирились:
привычка  обеляет  даже  смерть.
Когда  проехал  мимо  катафалк,
меня  в  плечо  ударила  ручонка.
Я,  обернувшись,  девушку  увидел:
индуска  тонкая,  худая,  молода,
нежна,  высокоброва...  нет,
я  девушку  знакомую  увидел,
которую  знавал  давно,  однажды
отсель  далече,  там,  в  моей  Европе,
которую  оставил  я  постыдно.
Индуска  мне  сказала  лишь:  "Иди!"
Я  ей  в  ответ:  "Меня  сгубить  желаешь?"
Она  в  глаза  мне  глянула  :"Иди!"
И  я  пошёл  сквозь  гам  людской  за  нею,
чей  выдох  оживил  остывший  пепел
в  душе  моей--  он  снова  заискрился,
на  сердце  струпы  остро  прижигая.
Зашли  мы  с  нею  в  превеликий  дом,
по  грязным  лестницам  взбирался  я
за  нею  вслед  в  убогом  полумраке.
Три  тысячи  людей  в  нём  обитали:
уборщики  и  шлюхи,  всякий  сброд
обрёл  здесь  кров  и  чуточку  уюта.

(этот  перевод  я  закончу  на  днях...)

Die  Pest

In  einer  asiatischen  Riesenstadt
Bin  ich  auf  meinen  Reisen  einst  gewesen,
Und  waehrend  meines  Aufenthaltes  dort
Schritt  finster  durch  die  Plaetze,  Hoefe,  Strassen
Ein  schwarzer  Engel  viele  Wochen  lang.
Dem  Urgrund  eines  breiten  braunen  Stromes
Aus  Schlamm  und  Schlick  war  haemisch  er  enttaucht,
Und  seine  schweren  Schwingen  tropften  Moder.
Die  Rechte  hielt,  wie  ein  gezogen  Schwert,
Wie  Genien  goldne  Palmenzweige  tragen,
Ein  giftig  Kraut,  das  schlug  er  an  die  Pforten,
Und  tausend,  abertausend  winzige  Kaefer
Entstoben  dann  dem  giftigen  Kraut  und  fielen
Auf  alle  Menschen,  alle  uebersaeend,
Und  wem  sie  zierlich  durch  die  Lippen  krochen,
Der  musste  ohne  Gnade  in  den  Tod.

Ganz  ueberraschend  war  die  Pest  gekommen.
Dass  ihr  Kommerz  ja  nicht  darunter  litte,
Verheimlichten  die  grossen  Handelsherren
Die  Ekelkrankheit  in  der  ersten  Zeit,
Bis  sie  mit  unerhoerter  Wut  ausbrach.
Und  Vieles  fehlte  nun:  Baracken,  Aerzte,
Schutzmittel.  Alles  starb  wie  hingemaeht.
Und  drohend  ballte  sich  die  Hand  der  Armen,
Um  Schloss  und  Park  der  Reichen  zu  zerstoeren.

Gelaehmt  schien  jedes  Leben,  jede  Kraft;
Nur  nach  wie  vor,  wie  stets  und  ueberall,
Klang  Kinderspiel  und  Kinderjubelruf,
O  sueßer  Schall,  durch  Wehgekreisch  und  Schweigen.

An  einem  Abend  ging  ich  durch  die  Gassen,
Die  unheimlich  in  warmem  Nebel  lagen.
Die  Ladenlichter  blinzten  durch  die  Feuchte,
Die  perlend  am  Laternenglase  schwitzte.
Gleichgiltig  schob  und  draengte  sich  die  Menge,
Gleichgiltig  hoben  Augen  sich  und  Ohr,
Gewohnheit  macht  den  Tod  selbst  zur  Gewohnheit,
Wenn  uns  vorbei  die  Siechenwagen  jagten.
Da  schlug  mir  eine  kleine  Hand  die  Schulter,
Ich  sah  mich  um  und  seh  ein  Hindumaedchen,
Schlank,  ueberschlank,  fein,  zart,  mit  hohen  Brauen,
Nein  doch,  ein  Maedchen,  das  ich  einst  gekannt,
Fern,  ferne  in  Europa  einst  gekannt,
Und  das  ich  schmaehlich  dort  verlassen  hatte.
Sie  schaut  mich  an  und  spricht  ein  Wort  nur:  Komm!
Ich  ihr  dagegen:  Hast  du  mir  vergeben?
Sie  schaut  mich  an  und  spricht  ein  Wort  nur:  Komm!
Und  ich  ging  mit  ihr  durch  den  Voelkerschwall.
Wie  sie  nun  vor  mir  hinschritt,  blies  ein  Hauch
Die  Asche  in  mir  auf  zu  neuen  Funken,
Zu  Funken,  deren  Glut  mich  schier  verbrannte.
Wir  traten  in  ein  maechtiges  Haus  hinein,
Das,  schlecht  erleuchtet,  schmutzige  Treppen  zeigte.
Dreihundert  Menschen  wohnten  hier  beisammen:
Parias,  Dirnen,  Gott  weiss,  welch  Gesindel
Hier  Unterkunft  und  Schlupf  gefunden  hatte.

Ein  Zimmer,  drin  ein  roter  Ampelschein,
Umfing  uns  traulich,  gastlich  und  behaglich.
Kannst  du  vergeben?  Doch  sie  spricht  nur:  Komm!
Ein  Feuer  brach,  ists  auf  dem  Hundsstern  so?
Aus  unsern  Herzen  in  einander  ueber;
Wir  liebten  uns  in  nie  gefuehlter  Glut.
Auf  einmal  welch  Geraeusch!  Ich  springe  auf,
Und  aus  dem  Fenster  seh  ich  Graessliches:
Leiche  auf  Leiche  traegt  man  auf  die  Strasse,
Und  zwischendurch,  o  Graun,  Kranke  auf  Kranke.
Die  Fackeln  schwirren,  werfen  zuckende  Lichter
Auf  all  dies  Furchtbare:  Nein  sieh,  nein  sieh,
Die  Gugelmaenner  mit  den  Kappkapuzen,
Sieh,  nur  die  Augen  siehst  du,  komm  doch,  sieh!
Die  Gugelmaenner  schleppen  Leichen,  Kranke,
Schleppen  und  schleifen  roh,  bestialisch  roh,
Betrunken  sind  die  Kutscher,  Traeger,  Sprenger,
Verzeihen  wird  wohl  jeder  ihnen  gern,
Auf  ihre  Wagen,  ihre  Karren  unten
Das  ganze  pestverseuchte  Haus  hinaus.
Und  ein  Geschrei  tobt  wahnsinnig  vom  Flur,
Von  jeder  Stufe,  jeder  Stube  her.
Die  Muetter  werfen  wuetend  sich  entgegen,
Umsonst  -  Greis,  Saeugling,  Mann,  Weib,  Braut  und  Juengling
Muss  alles  mit,  ob  tot,  ob  noch  lebendig.
Und  vor  Entsetzen  sträubte  sich  mein  Haar.
Das  Hindumaedchen,  das  sich  an  mich  lehnte,
Umspannte  meine  Huefte  leicht  und  lachte:
Wie,  du  bist  aengstlich?  Aber,  Lieber  doch  ...

So  stand  und  stand  ich  bis  zur  Morgenfruehe
Das  Hindumaedchen,  laechelnd,  war  schon  laengst
Auf  unsern  weichen  Polstern  eingeschlafen.
Zuletzt  noch  rissen  diese  Hoellenknechte
Einen  sich  wehrenden,  zappelnden  Knaben
Im  Hemde,  untern  Arm  gepresst,  ins  Freie.
Und  dann,  befremdlich  war  das  anzuschaun,
Unnennbar  ruehrend  nach  den  wuesten  Graeueln:
Zu  allerletzt,  geschmueckt  mit  Blatt  und  Blumen,
Erscheinen,  feierlich  und  ungestoert
Von  den  paar  Ueberlebenden  begleitet,
Drei  Kindersaerge,  und  verschwinden  stumm.
Als  ich  mich  endlich  in  das  Zimmer  wandte,
Lag  nackt,  ein  schwarz  und  blau  Gedoerre,  tot,
Das  Maedchen  vor  mir  auf  dem  Liebeslager.

Am  Abend  dieses  neuen  Tages  ging  ich
Hinaus  zum  Friedhof;  es  war  Mitternacht.
Da  hoert'  ich  anrollen  die  Totenwagen,
Befrachtet  allesammt  wie  Kaufmannsfuhren,
Die  Leichen  eingesackt  in  Zwilch  wie  Waaren.
An  einer  Fuhre  bricht  ein  Rad,  wie  Kolli
Entkullerten  die  Leiber  auf  den  Fahrdamm.
Und  durch  einander  liegt  die  volle  Ladung:
Die  Frau  Brahminin  und  die  Bajadere,
Der  Reisgrossist,  der  Elephantenwaescher,
Und  aus  der  Leinwand  springen  Kopf  und  Bein
Und  krampfgekruemmte  Haelse,  Haende,  Finger.
Die  Fackeln  huschen  wieder  hin  und  her.
Die  Gugelmaenner:  Kutscher,  Traeger,  Sprenger,
Die  Sprenger  mit  den  grossen  Malerquasten,
Sind  alle  heute  noch  besoffener.
Und  unter  schauderhaften  Scherzen  fliegen
In  lange  Gruben  die  Verröchelten.
Da  zerrten  sie  mein  Maedchen  auch  hervor,
Doch  ihrer  grausigen  Faust  entrang  ich  sie
Und  trug  sie  durch  die  Nacht  in  einen  Hain,
Wo  still  ich  einen  Scheiderhaufen  aufwarf.
Schon  ringeln  Rauch  und  Qualm  in  dicken  Ballen,
Schon  leckt  die  Flamme  aus  dem  trocknen  Reisig
Und  schlingt  und  geilt  und  giert  sich  um  den  Leichnam,
Und  lischt,  und  nochmal  zieht  ein  dicker  Qualm
Bis  nur  die  heisse  Asche  uebrig  bleibt.
Da  kommt  die  Sonne,  und  ein  scharfer  Wind
Nimmt  jauchzend  meines  Maedchens  weissen  Staub
Auf  seine  raschen,  unentweihten  Fluegel.
Und  seit  dem  Tage  war,  seltsam  Ereignis,
War  alle  Krankheit  aus  der  Gegend  weg.
Nahmst  du  sie  mit,  mein  braunes  Maedchen  du,
Warst  du  an  jenen  dunklen  Schooss  ein  Opfer?
Ein  Opfer  du,  mein  ungeborener  Sohn,
Du  Sohn  der  Pest,  den  gestern  wir  gezeugt
Im  tollen  Hundssternliebesbacchanal?

Des  alten  Ganges  Wellen  hoer'  ich  fluten;
Mit  frohen  Wimpeln,  ruhig,  segeln  wieder
Hinauf,  hinab  den  Fluss  die  Handelsschiffe,
Und  Freude,  Dank  und  Frieden  sind  der  Schluss.

Detlef  von  Liliencron
Aus  der  Sammlung  Neue  Gedichte

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=245095
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 05.03.2011

Д. Ф. фон Лилиенкрон, "Битва за водопой" и "Апрель"

Детлев  Фридрих  фон  Лилиенкрон,    "Битва  за  водопой"

.............................майору  барону  фон  Науэндорфу  и  сержанту  Вехингеру

В  Бечуаналенде,  на  запад--  Намиб,
где  русло  иссохшее  у  Калькфонтейна,
у  выжженных  пустошей  во  глуби
среди  тростника  и  кустов--  перемена:
воркочет  родник  подусталым  привет:
"Испейте!"--  и  ноги  ломит  в  момент
у  чистого,  свежего  водопоя.

Вода!  Но  витбои*  вцепились  в  неё;
три  дня  за  "испить"  нас  погибель  карает.
"Воды!  Пусть  чума  нас  затем  отпоёт!
Хоть  каплю  подай  нам,  землица  сырая!"
Болтает  кокетка-речушка  не  нам,
и  плещется,  манит:  "я  так  холодна
у  чистого,  свежего  водопоя!"

Чётвёртые  сутки!  Штурм  пятый,  когда
усладу  чертовскую  мы  окружаем.
Воды!  Или  му`ка  нам  в  глотку  ножами.
Ещё  раз  тараним!  Удача,  вода!
Как  будто  на  родине,  лесом  вдоль  поля
журчит  родничок,  наша  добрая  доля
у  чистого,  свежего  водопоя.

Напрасно!  Измучены,  мы  залегли,
лишь  трещины  ныли  на  наших  губах,
нас  страх  в  неприютные  ложа  свалил--
горячие  камни,  и  горечь  во  ртах.
Русалки  нам  машут:  "Прохладно  у  нас,
придите  скорее  в  купель  наших  ласк
у  чистого,  свежего  водопоя".

"Воды  мне,  воды!  мне  последний  глоток..."--
уже  помешался,  взмолился  товарищ.
Водица-мартышка  дразни`ся  впоскок.
"...  Господь,  без  воды  ты  меня  не  оставишь".
А  волны-малышки  смеются  в  кулак,
болтают  впустую  и  шутят  за  так
у  чистого,  свежего  водопоя.

Царит  в  батарее  покой  гробовой;
солдат  с  офицером  истерзаны  в  клочья:
ни  выстрела;  Ганс  огребает  ногой**--
почти  удалось  нам,  а  дальше  нет  мочи.
И  манит  прудка  нас  прохладная  стыть:
"Придите  напиться  и  раны  омыть
у  чистого  ,свежего  водопоя".

От  раны  в  паху  исстонался  майор,
на  страшной  жаре  он  уже  трое  суток.
Нет  доктора.  Стонет  он  нам  лишь  в  укор:
"Воды!"  --  а  в  ответ  ему  волны  трясутся
насмешкою  ада,  и  пули  свистят.
"Воды!  Хоть  глоточком  меня  угостят
у  чистого,  свежего  водопоя?!"

Сержант  подползает  к  майору--  у  них
раненья  похожи,--  он  мямлит,  весь  бледный:
"Последние  капли  ротвейна,  они
от  нас  для  любимого--  выпьёт  немедля!"
Родник  не  смолкает,  зовёт  и  зовёт:
"Придите  ко  мне--  утолю  от  щедрот
у  чистого,  свежего  водопоя!"

Майор  отказался,  хоть  жадно  взглянул:
"Спасибо!  Мой  верный!  Мне  больше  не  нужно.
Берись  за  оружье,  ползи  в  караул
к  своей  батарее,  коль  ты  ещё  дужий".
Бормочет  родник  что  отрада  в  раю
по  гравию,  гальке  гоняет  струю
у  чистого,  свежего  водопоя.

Сержант  повалился,  смешался  ротвейн
с  мучнистым  песком  и  сочащейся  кровью--
и  жажда  обоих  терзала  сильней;
природа  вокруг  изнывала  покоем.
Родник  лишь  журчит  исполать  без  суда,
воркочет  и  манит  всегда,  навсегда
у  чистого,  свежего  водопоя.

Вперёд!  Нам  атака  теперь  удалась.
Припали  с  коня`ми  мы  мигом  к  воде
и  ноздрям,  и  глоткам  дрожащим  во  сласть.
Убито  страданье,  нет  жажды  нигде.
Пыль  облаком  встала  над  тем  родником;  
здесь  жизней  и  лавров  поётся  псалом
чистому,  свежему  водопою.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы
*  витбои--  одна  из  общин  народа  готтентотов  (койкойнов),  восставшая  в  1893  против  германского  владычества  в  Юго-Западной  Африке  (ныне  Намибия);  о  вожде  восстания,  Хендрике  см.  по  ссылке  http://dic.academic.ru/dic.nsf/bse/159088/Витбой;  о  последующей,  до  1907  года  антиколониальной  партизанской  войне  готтентотов  и  гереро  см.  по  ссылке  http://dic.academic.ru/dic.nsf/bse/78715/Гереро;
**  Ганс  Клаппербайн  (гусь?  с  ногой-погремушкой)--  страшный  чудище-бабай,  которым  пугают  немецкойх  детей
***  "кольк",  см.  http://en.wikipedia.org/wiki/Kolk--  ушедшее  в  недра  русло  реки  или  промоина  в  известняке,  в  карсте  (кальк=  известь  в  нем.  ,  фонтейн=  источник;  возможно,  "кольк"=  мел  в  нидерландском  и  африкаанс),--прим.перев.


Der  Kampf  um  die  Wasserstelle  

...........................Major  Frhr.  v.  Nauendorf  und  Sergeant  Wehinger.

Im  suedwestafrikanischen  Land,  
Bei  Kalkfontein,  im  Aubgebiet,  
Liegt  im  ewig  sengenden  Sonnenbrand  
Ein  kuehler  Kolk***  zwischen  Roehricht  und  Ried.  
Es  singen  die  Quellen,  sie  bieten  den  Gruss:  
Trinkt!  Trinkt!  und  netzt  euch  den  staubmueden  Fuss  
An  der  klaren,  frischen  Wasserstelle.  

Wasser!  Die  Witbois  halten  es  fest;  
Um  den  Trunk  tobt  seit  drei  Tagen  der  Tod.  
»Wasser!  Dann  mag  mich  fressen  die  Pest!  
Nur  einen  Tropfen  in  letzter  Not!«  
Es  plappern  die  Wellchen  kokett  und  kalt,  
Sie  plaetschern  und  plauschen:  kommt  bald,  kommt  bald  
An  die  klare,  frische  Wasserstelle!  

Vier  Tage!  Wir  stuermen  zum  fuenften  Mal,  
Und  waere  das  Labsal  von  Teufeln  umringt.  
Wasser!  Wann  endlich  endet  die  Qual!  
Noch  einmal  gestuermt!  Es  gelingt,  es  gelingt!  
Wie  in  der  Heimat  durch  Wald  und  Feld  
Sprudelt  das  Baechlein,  o  selige  Welt,  
An  der  klaren,  frischen  Wasserstelle.  

Umsonst!  Nun  liegen  wir  muerb  und  matt,  
Verdurstend,  die  Lippen  sind  rissig  und  wund,  
Der  Wahnsinn  haelt  uns  am  Boden  platt,  
Gluehheiss  ist  der  Stein  dem  saugenden  Mund.  
Die  Nixen  winken:  Bei  uns  ist  es  kuehl,  
Kommt,  badet  mit  uns  im  heitern  Gespuel  
Der  klaren,  frischen  Wasserstelle.  

»Wasser!  Wasser!  Nur  einen  Schluck!«  
Einer  ruft  heilig,  schon  wirr  ist  sein  Sinn,  
Das  Waesserchen  drueben  aefft  gluckgluckgluck:  
»Gott  fuehret  zum  frischen  Wasser  mich  hin.«  
Das  Wellchen  schwatzt  weiter  und  kichert  und  lacht  
Und  hat  seine  windigen  Scherze  gemacht  
Auf  der  klaren,  frischen  Wasserstelle.  

In  der  Batterie  herrscht  Graeberruh,  
Offiziere  und  Mannschaft  sind  zermetzt;  
Kein  Schuss  mehr,  Hans  Klapperbein  schmunzelt  dazu,  
Gefallen  fast  Alles  und  zerfetzt.  
Und  drueben  das  Teichlein  laedt  ungestuem  ein:  
Trinkt  doch  und  wascht  euch  die  Wunden  rein  
An  der  klaren,  frischen  Wasserstelle.  

Getroffen  im  Unterleib,  aechzt  der  Major,  
In  der  furchtbaren  Hitze,  drei  Tage  lang.  
Kein  Arzt.  Er  rafft  sich  vergebens  empor:  
»Wasser!«  Er  hoert  nur  Hoellengesang.  
Durch  Tag  und  Nacht  hoehnt  das  Quellengegluck:  
»Wasser!  Ein  einziger  kleiner  Schluck  
Aus  der  klaren,  frischen  Wasserstelle!«  

Da  kriecht  ein  Sergeant,  zerschossen  wie  er,  
An  seine  Seite,  muehsam,  und  lallt:  
»Ein  letzter  Rest  Rotwein,  ich  bring  ihn  her  
Unserm  lieben  Major;  nun  trinkt  alsbald!«  
Die  Quelle  ruft  drueben  ohn  Unterlass:  
Kommt  her  zu  mir,  eilt  an  mein  Uebermass,  
An  die  klare,  frische  Wasserstelle!  

Der  Major,  mit  gierigem  Blick,  lehnt  ab:  
»Dank!  Treuer!  Trink  du!  Ich  bin  nicht  mehr  nuetz.  
Du  hast  noch  Kraft,  du  bist  noch  nicht  schlapp,  
Schlepp  dich  zurueck  an  Batterie  und  Geschuetz.«  
Es  murmelt  das  Fliess  wie  im  Paradies,  
Und  klangvoll  huepft  ueber  Gries  und  Kies  
Die  klare,  frische  Wasserstelle.  

Der  Sergeant  bricht  zusammen,  der  Rotwein  mischt  
Sich  im  mehlichten  Sand  mit  dem  sickernden  Blut,  
Waehrend  beider  Qual  im  Durst  erlischt;  
Und  Alles  feiert  und  rastet  und  ruht.  
Die  Quelle  nur  rieselt  von  Bord  zu  Bord  
Und  laeuft  und  lockt  immerfort,  immerfort  
Auf  der  klaren,  frischen  Wasserstelle.  

Vorwaerts!  Der  letzte  Sturm  gelingt.  
Und  Alles  wirft  sich  kopfueber  hinein,  
Die  Pferde  zittern,  die  Nuester  klingt,  
Der  Durst  ist  besiegt,  und  aus  ist  die  Pein.  
Um  die  Quelle  verzieht  sich  der  Pulverqualm;  
Von  Leben  und  Lorbeer  flutet  ein  Psalm  
Ob  der  klaren,  frischen  Wasserstelle.

Detlev  von  Liliencron


Детлев  Фридрих  фон  Лилиенкрон,  "Апрель"

То  ли  зюйд  свистит,
ежевикой  сыт,
что  у  нас  за  окном  развелась.
То  ли  дождь  польёт,
саду  в  рост  займёт
нас  весною  поманит  всласть.

Ветер  вдруг  всерчал,
дождь  посыпал,  част
через  сито  прижимистых  туч.
А  ветряк  устал,
повертел--  и  стал,
хоть  минуту  назад  был  могуч.

Шмыгнул  сверху  луч,
вдоль  полей  тягуч,
словно  стрельнул  шелом  золотой--
и  пошла  шрапнель,
серебра  капель
мириадом  прискоков  травой.

Утомился  зюйд--
облака  ползут:
гневом  полнится  наша  страна.
Снова  дождь  шумит;
внемлет  сад,  умыт--
покорился  он  хищным  нам.

К  моему  плечу
ты  прильнув,  чуть-чуть
смотришь  в  небо,  сама  тиха.
Поговорку  знай--
та  долга  что  май:
"минул  дождь--  солнце  без  греха".

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


April

Wie  der  Suedwind  pfeift,
In  den  Dornbusch  greift,
Der  vor  unserm  Fenster  spriesst.
Wie  der  Regen  stuerzt
Und  den  Garten  wuerzt,
Und  den  ersten  Fruehling  giesst.

Ploetzlich  saeumt  der  Wind,
Und  der  Regen  rinnt
Spaerlich  aus  dem  Wolkensieb.
Und  die  Muehle  dreht
Langsam  sich  und  steht,
Die  noch  eben  maechtig    trieb.

Schiesst  ein  Sonnenblick
Ueber  Feld    und    Knick,
Wie  der  Blitz  vom  Goldhelm  huscht,
Und  auf  Baum  und  Gras
Schnell  im  Tropfennass
Tausend  Silbertuepfel  tuscht.

Wieder  dann  der  Sued,
Immer  noch  nicht  mued,
Zornt  die  Welt  gewaltig  an.
Und  der  Regen  rauscht,
Und  der  Garten  lauscht
Demuetig  dem  wilden  Mann.

Meiner  Schulter  dicht
Lehnt  dein  hold  Gesicht,
Schaut  ins  Wetter  still  hinein.
Kennst  das  alte  Wort,
Ewig  treibt  es  fort:
Regen  tauscht  und  Sonnenschein.

Detlev  von  Liliencron

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244950
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 04.03.2011

Аннетта фон Дросте-Хюльсхофф, "Смерть цветов" и Детлев фон Лилиенкрон, "Ещё и ещё"

Сколь  зелены  пальцы  мои--
цветики  я  обрывала;
жить  для  меня  бы  им--
смерть  их  со  мной  повстречала.
В  глаза  мне  смотрели  они--
я  грёзила:  чистые,  робкие  ли`ца
клонились--  и  каждый  молил
меня,  чтоб  к  нему  наклонитья--
ломала  я  станы  их  спицы,
чужих  незная  забот.
Зелёная  кровь  течёт
по  пальцам  моим,  каплет;
они  не  плакали,  мольбы
нисколь  не  обронив,  погибли;
лишь  стали  сумрачно  грубы`,
их  лики--  небо  с  ливнем.

Они  беззащитны--  иначе  
едва  ли  позволили  мне  б;
О,  что  я  наделала--  паче
безумья  букет  мой  нелеп!

О,  глупая  игра,
невинна  в  жажде  крови!
Жизнь--  тёмная  пора:
сомкнитесь  в  горе,  брови,
ведь  не  исправишь  злое  дело;
кого  б  убить  я  впредь  посмела?

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы

     
Blumentod
 
Wie  sind  meine  Finger  so  gruen,
Blumen  hab'  ich  zerrissen;
Sie  wollten  fuer  mich  bluehn
Und  haben  sterben  muessen.
Wie  neigten  sie  um  mein  Angesicht
Wie  fromme  schuechterne  Lider,
Ich  war  in  Gedanken,  ich  achtet's  nicht
Und  bog  sie  zu  mir  nieder,
Zerriss  die  lieben  Glieder
In  sorgenlosem  Mut.
Da  floss  ihr  gruenes  Blut
Um  meine  Finger  nieder;
Sie  weinten  nicht,  sie  klagten  nicht,
Sie  starben  sonder  Laut,
Nur  dunkel  ward  ihr  Angesicht,
Wie  wenn  der  Himmel  graut.
 
Sie  konnten  mir's  nicht  ersparen,
Sonst  haetten  sie's  wohl  getan;
Wohin  bin  ich  gefahren
In  trüben  Sinnens  Wahn?
 
O  toericht  Kinderspiel,
O  schuldlos  Blutvergiessen!
Und  gleicht's  dem  Leben  viel,
Lasst  mich  die  Augen  schliessen,
Denn  was  geschehn  ist,  ist  geschehn,
Und  wer  kann  fuer  die  Zukunft  stehn?
 
Annette  von  Droste-Huelshoff  (1797--1848)


Детлев    Фридрих    фон    Лилиенкрон,  "Ещё  и  ещё"

В  молочном  сумраке  царит
чиста,  бледна  Луна  зари.
По  небу--  хлад  и  синева;
роняет  перлы  рос  трава.
Дрожит  сей  мир,  неукрощён;
уж  новый  день  встаёт  на  счёт,
ревёт,  трясётся  ,скалит  пасть:
даёт  нам  жить  и  не  упасть.
Вот  Солнце  кончило  свой  бег;
закаты,  полночи--  судьбе.
В  молочном  сумраке  царит
чиста,  бледна  Луна  зари.
И  жрёт,  и  жрёт  помалу  век--
и  прожирается  сквозь  бег.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Fuer  und  fuer

Im  ersten  matten  Daemmer  thront  
Der  blasse,  klare  Morgenmond.
Den  Himmel  faerbt  ein  kuehles  Blau;
Der  Wind  knipst  Perlen  ab  vom  Tau.
Der  Friede  zittert:  ungestuem;
Reckt  sich  der  Tag,  das  Ungetuem,
Und  schuettelt  sich  und  bruellt  und  beisst;
Und  zeigt  uns  so,  was  leben  heisst.
Die  Sonne  hat  den  Lauf  vollbracht;
Und  Abendroete,  Mitternacht.
Im  ersten  matten  Daemmer  thront  ;
Der  blasse,  klare  Morgenmond.
Und  langsam  frisst  und  frisst  die  Zeit;
Und  frisst  sich  durch  die  Ewigkeit.

Detlev    von    Liliencron

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244876
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 04.03.2011

У. Б. Йитс, "Три отшельника" и С. Тисдейл "Дерево песен"

Уильям  Батлер  Йитс,  "Три  отшельника"

Три  отшельника  близ  моря
в  холод  шли  искать  привал:  
первый  пел  молитвы  горя,
а  второй  блоху  искал;
сорванец  столетний,  третий--
сел  на  камень  на  ветру,
щебетал  он,  незаметен:
"Хоть  я  Смерти  ко  двору,
я  не  жду  её  привета,
оттого  и  не  молюсь:
трижды  в  день  ко  сну  отпетый
в  ложе  заживо  валюсь".
А  второй,  за  ним  и  первый:
"По  заслугам  нам  дано,
будем  взвешенными  верно--
и  опять,  за  кратким  сном
тени  старцев,  что  сумели
во  трудах  прожить  века,
возродятся  в  новом  теле
в  мiре  грешников,  пока
не  избегнут  напрочь  страсти".
Блохолов  орал:  "С  грехом
быть  душе  звериной  масти".
Первый  кончил  спич  смешком:
"Им  не  светят  перемены,
но  коль  любит  грешных  Бог,
даст  им  трон,  перо--  наверно,
иль  по  паре  дамских  ног".
Первый  рыл  власа  второго--
бил  блоху,  а  третий  пел--
сотня  лет  ему  не  много,
незаметен  был  пострел.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


The  Three  Hermits  

Three  old  hermits  took  the  air  
By  a  cold  and  desolate  sea,  
First  was  muttering  a  prayer,  
Second  rummaged  for  a  flea;  
On  a  windy  stone,  the  third,                
Giddy  with  his  hundredth  year,  
Sang  unnoticed  like  a  bird.  
‘Though  the  Door  of  Death  is  near  
And  what  waits  behind  the  door,  
Three  times  in  a  single  day    
I,  though  upright  on  the  shore,  
Fall  asleep  when  I  should  pray.’
So  the  first  but  now  the  second,  
‘We’re  but  given  what  we  have  earned  
When  all  thoughts  and  deeds  are  reckoned    
So  it’s  plain  to  be  discerned  
That  the  shades  of  holy  men,  
Who  have  failed  being  weak  of  will,  
Pass  the  Door  of  Birth  again,  
And  are  plagued  by  crowds,  until
They’ve  the  passion  to  escape.’  
Moaned  the  other,  ‘They  are  thrown  
Into  some  most  fearful  shape.’  
But  the  second  mocked  his  moan:  
‘They  are  not  changed  to  anything,    
Having  loved  God  once,  but  maybe,  
To  a  poet  or  a  king  
Or  a  witty  lovely  lady.’  
While  he’d  rummaged  rags  and  hair,  
Caught  and  cracked  his  flea,  the  third,    
Giddy  with  his  hundredth  year,  
Sang  unnoticed  like  a  bird.

W.B.  Yeats  (1865–1939)


Сара  Тисдейл,  "Дерево  песен"

Я  пела  своё  другим,
тебе  лишь  молчу;
деревом  песен  нагим
быть  на  юру  хочу.

Пришёл  ты,  ветер-сеньор--
и  листья  вкруговерть
в  былое  прошлых  пор,
за  мира  твердь.

Нагое  дерево  точно
ввиду  небес,
другим  я  по  листочку,
себя  --тебе.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
другой  перевод  этого  же  стихотворения:
http://www.stihi.ru/2011/03/01/6725


The  Tree  of  Song  

I  sang  my  songs  for  the  rest,  
For  you  I  am  still;  
The  tree  of  my  song  is  bare  
On  its  shining  hill.  

For  you  came  like  a  lordly  wind,  
And  the  leaves  were  whirled  
Far  as  forgotten  things  
Past  the  rim  of  the  world.  

The  tree  of  my  song  stands  bare  
Against  the  blue--  
I  gave  my  songs  to  the  rest,  
Myself  to  you.

Sara  Teasdale

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244740
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 03.03.2011

Аннетта фон Дросте-Хюльсхофф, "Прощайте" и Пауль Целан, "Неведомо иною…"

Аннетта  фон  Дросте-Хюльсдорф,  "Прощайте"

Прощайте  вы!  Иначе  нам  нельзя:
вам  паруса  трепещет  вольный  ветер,
меня  оставьте  в  за`мке--  вам  стезя,
дом  с  привиденьями  пустой--  мне  третьей.

С  моим  проститесь  сердцем  навсегда,
я  вам  дарю  свой  лучик  распоследний;
ему  болит,  но  это  ерунда:
на  посошок  его--  срастётся,  бедный.

Меня  оставьте  с  озером  моим,
чьи  волны  убаюкать  смогут  память,
а  дух  мой  бедный,  дружбою  гоним
за  вами  вслед,  заворожу  делами.

Покинута,  я  всё  же  не  одна,
смятённа--  но  разлукою  не  смята,
пока  в  душе  хоть  искорка  видна,
и  нею  лишь  глаза  мои  богаты,

пока  шумит  по  мне  весенний  лес,
вестует  песнь  из  каждого  листочка,
из  каждого  утёса--  пуще  месс,
пока  мне  дружен  эльф,  чей  домик--  кочка.

Пока  рука  моя  к  труду  вольна,
и  тянется  в  эфир  моим  веленьем,
и  коршун  крячет  мне--  его  струна
разгулом  муз  влёчёт  меня  из  плена.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы
оригинальный  текст  см.  "Droste-Huelsdorf  Werke  in  einem  Band    Aufbau-Verlag  Berlin  und  Weimar  DDR  1969,  стр  192,  "Lebt  wohl"  ;
прощальное  послание  Левину  Шюклингу  и  его  молодой  жене,  писательнице  Луизе  фон  Галль  (1815-1855),  которые  с  6  по  30  мая  1844  гостили  в  Меерсбурге  у  поэтессы


Неведомо  иною  
ты  стала  мне,  зане
твой  сердца  бой  устроен
везде  в  Родник-стране,

где  рот  не  пьёт,  а  тени
не  ладят  силуэт,
вода--  лучи  смятенья,
сочится  пеной  свет

То  родником  ты  станешь,
то  светом,  чтоб  парить.
Ты  выдумала  танец,
что  я  хочу  забыть.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


So  bist  du  denn  geworden,
Wie  ich  dich  nie  gekannt.
Dein  Herz  schlaegt  allerorten
In  einem  Brunnenland.

Wo  kein  Mund  trinkt  und  keine
Gestalt  die  Schatten  saeumt,
Wo  Wasser  quillt  zum  scheine
Und  Schein  wie  Wasser  schaeumt.

Du  steigst  in  alle  Brunnen,
Du  schwebst  durch  jeden  Schein.
Du  hast  ein  Spiel  ersonnen,
Das  will  vergessen  sein.

Paul  Celan

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244659
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 03.03.2011

Амди Гирайбай, "Ты"

Амди  Гирайбай,  "Ты"

Во  сирени  густой  хнычет  соловей,
оттого  я  пою  только  горячей;
а  на  сердце  тоска,  что  ползучий  змей;  
гиацинт  приувял  во  руке  моей.

Ты  б  падучей  звездой  скрасила  застой,
страсти  бедной  моей--  долго  ей  пылать?  
иль  фиалкой  взошла  на  могиле  той,
где  мне  вечно  тебя  к  саду  ревновать.

Как  увижу  тебя--  кровь  моя  кипит,
я  же  каплей  воды  оседаю  в  грунт.
Целовать  бы  уста--  дева  не  велит,
а  не  то  я  б  расцвёл,  уж  весной  горю.

Мы  ладони  совьём--  целовать  твою
губы  тянутся  вновь  бледные  мои...
Разве  прозой,  стихом  имя  воспою--
эту  розу  строка  страстью  напоит?

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
оригинальный    текст    см.    Амди    Гирайбай,    "Шиирлер",    "Таврия"    нешрияты,    Симферополь,    1997    г.,    с.56,    стихотворение    "Сен"    датировано    17-29  апрелем  1920  года

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244530
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 02.03.2011

Зигфрид Сэссун, два стихотворения

Зигфрид  Сэссун,  "Прелюдия  к  ненаписанному  шедевру"

Подобна  ты  садам  моим,  где  трели:
цветы  и  крылья;  и  пейзажам  тихим
эмоций  ради,  юности  на  зорьке...
"Не  глубоко;  навязчивый  мотив
в  словах  твоих,  он  музыка  почти--
ещё  раз  повтори,  в  ней  нам  забыться".

Сей  ночью  мне  приснился  эпизод
навязчивый,  забытый,  он  из  детства;
(конечно  секс!)  припомнить  не  могу,
как  беспокойство  овладело  мною;
и  мигом  я  вслепую  на  припёк
крыльцом  сбегаю,  старым  садом,  где
меня  преследует  свирепое  "неясно",
какой-то  увалень  жестокий  вставший
погони  хищной  ради...  Хрясь!  В  забор
ломлюсь  я,  дальше--  лесом,  скор,
а  в  нём  мне  кров  готов  зелёный,  тихий;
да  тропами,  где  мшистый  дух  чудно`й,
с  поляны  на  поляну;  ...за  спиной--
обрывок  вопля.  Тихо.  Я  вовне.
 
Вот  здесь  обрыв,  всегда.  Я  этой  ночью
зашёл  подальше,  в  гущу,  в  темень  бора--
и  заблудился,  плотно  окружён
трясиною  без  птиц.  Без  шансов  к  чаю
домой  попасть.  Проснулся  в  лихорадке:
лень  тёплых  рек  и  крокодильи  прятки.

Настанет  день,  я  выстроить  сумею
(куда  рискованней,  чем  Доти  Джордж)
готическую  песнь--  её  дождёшься.
Моя  брада-метель  за  годом  год
овеет  плечи  узкие  пророка.
Иные  молвят:  "Труд  его  столь  мрачен".
А  те:  "Он  обаял  нас  прежде  было".
А  ты,  мой  друг,  возропщешь:
"Зачем  тянул  ты,  самоед  помпезный?"

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  George  Doughty,  популярный  великобританский  композитор-песенник  первой  половины  20-го  века,  чью  биографическую  справку  мне  так  и  не  удалось  выгуглить,  --  прим.перев.


Prelude  to  an  Unwritten  Masterpiece  

You  like  my  bird-sung  gardens:  wings  and  flowers;  
Calm  landscapes  for  emotion;  star-lit  lawns;  
And  Youth  against  the  sun-rise  ...  ‘Not  profound;  
‘But  such  a  haunting  music  in  the  sound:  
‘Do  it  once  more;  it  helps  us  to  forget’.

Last  night  I  dreamt  an  old  recurring  scene—  
Some  complex  out  of  childhood;  (sex,  of  course!)  
I  can’t  remember  how  the  trouble  starts;  
And  then  I’m  running  blindly  in  the  sun  
Down  the  old  orchard,  and  there’s  something  cruel
Chasing  me;  someone  roused  to  a  grim  pursuit  
Of  clumsy  anger  ...  Crash!  I’m  through  the  fence  
And  thrusting  wildly  down  the  wood  that’s  dense  
With  woven  green  of  safety;  paths  that  wind  
Moss-grown  from  glade  to  glade;  and  far  behind,
One  thwarted  yell;  then  silence.  I’ve  escaped.  

That’s  where  it  used  to  stop.  Last  night  I  went  
Onward  until  the  trees  were  dark  and  huge,  
And  I  was  lost,  cut  off  from  all  return  
By  swamps  and  birdless  jungles.  I’d  no  chance
Of  getting  home  for  tea.  I  woke  with  shivers,  
And  thought  of  crocodiles  in  crawling  rivers.  

Some  day  I’ll  build  (more  ruggedly  than  Doughty*)  
A  dark  tremendous  song  you’ll  never  hear.  
My  beard  will  be  a  snow-storm,  drifting  whiter  
On  bowed,  prophetic  shoulders,  year  by  year.  
And  some  will  say,  ‘His  work  has  grown  so  dreary.’  
Others,  ‘He  used  to  be  a  charming  writer’.  
And  you,  my  friend,  will  query—  
‘Why  can’t  you  cut  it  short,  you  pompous  blighter?’

Siegfried  Sassoon


Зигфрид  Сэссун,  "Погибшие  композиторы"

1.
Бетховен,  Моцарт,  Бах,  от  вас
мечты  мои  сумели  воспылать.
Вы  готикой  незримых  масс
возвысили  мне  сердце  вам  под  стать.
Моим  вы  думам  высветили  путь
к  сияющему  в  высях  алтарю.
Вы  стали  гневом  бури  дабы  сдуть
мой  чёлн  убогий  в  гавань  на  зарю.

2.
Великие,  я  вас  не  нахожу
в  лета  сии  гремучие,  когда
стремится  молодняк  сквозь  жуть
к  покою  мира:  маскою  суда
забывчивым  чело  своё  мозжу:
"Вы  непричастны  к  тем  парням,
сражавшимся,  терпевшим  муки  дня
со  мной  плечо  к  плечу.  Смеялись  мы
иначе.  Ваших  фуг  громы`--
не  реквием  по  ним,"--  я  укажу.

3.
Поскольку  мозг  мой  прямо  знает,
я  косно  кличу  их.  Кривая
фокстрота  "воскрешает"  вас:
"Ещё  пивка?".  Мне  славно,  пас;
регтайм;  подумаю  о  ритме--
толпа  вокруг  меня  небритых,
синкопам  следуя,  трясётся.
Мне  б  рассказать  им,  "неубитым",
как  я  из  ада  вышёл  скрытным,
                   Высокой  Раной  спасённый.
.......................
И  песенке  конец,  обрыв--  и  я  один,
они  мертвы.  Кто  б  граммофон
остановил?  Бог-господин,  хоть  он.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Dead  Musicians  by  Siegfried  Sassoon

I.
From  you,  Beethoven,  Bach,  Mozart,  
The  substance  of  my  dreams  took  fire.  
You  built  cathedrals  in  my  heart,  
And  lit  my  pinnacled  desire.  
You  were  the  ardour  and  the  bright
Procession  of  my  thoughts  toward  prayer.  
You  were  the  wrath  of  storm,  the  light  
On  distant  citadels  aflare.  

II.
Great  names,  I  cannot  find  you  now  
In  these  loud  years  of  youth  that  strives  
Through  doom  toward  peace:  upon  my  brow  
I  wear  a  wreath  of  banished  lives.  
You  have  no  part  with  lads  who  fought  
And  laughed  and  suffered  at  my  side.  
Your  fugues  and  symphonies  have  brought  
No  memory  of  my  friends  who  died.  

III.
For  when  my  brain  is  on  their  track,  
In  slangy  speech  I  call  them  back.  
With  fox-trot  tunes  their  ghosts  I  charm.  
‘Another  little  drink  won’t  do  us  any  harm.’
I  think  of  rag-time;  a  bit  of  rag-time;  
And  see  their  faces  crowding  round  
To  the  sound  of  the  syncopated  beat.  
They’ve  got  such  jolly  things  to  tell,  
Home  from  hell  with  a  Blighty  wound  so  neat...  
.........................  
And  so  the  song  breaks  off;  and  I’m  alone.  
They’re  dead  ...  For  God’s  sake  stop  that  gramophone.

Siegfried  Sassoon

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244520
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 02.03.2011

Аннетта фон Дросте-Хюльсхофф , "Новогодний вечер"

Коль  Год  завершается  Старый,
мне  мыслится  некий  мертвец,
что  был  поначалу  в  ударе,
румяный  лихой  молодец,
у  дерева  у  гробового  
смеялся  в  зелёном  шатре--
и  мне  ведь  осталось  немного  
летучих  годинами  стрел.

И  кто  меня  по`годя  вспомнит,
вдруг  я  бы  теперь  умерла?
Быть  может,  кто  слёзку  уронит
лишь  мельком  --и  снова  дела;
меня  отпоют  дабы  время
у  гроба  ускорило  бег;
и  камень  уложат  мне  в  темя--
зима  его  вырядит  в  снег.

А  только  снежинки  растают
и  вновь  соловьи  запоют,
останется  месса  святая--
помин  мой,  последний  уют;
да  песня  пером  моим  скорым
на  рваных  бумагах  в  столе,
да  мох,  что  надгробье  измором
сьедает,  крошащийся  хлеб.

Я  много  имею  знакомых,
желанная  гостья  у  них,
покоем  под  вечер  влекомых:
ушла  я  --  их  отдых  утих;
другую  отыщут  забаву--
поставят  на  место  моё:
та  песни  мои  им  во  славу
себе-непогибшей  споёт.

Друзей  я  достойных  имею--
спохватятся,  коль  пропаду,
но  порвана  цепь--  не  посмеют
жить  долго  с  собой  не  в  ладу;
они  погрустят  два  денёчка
чтоб  верность  свою  заявить,
на  третий  театр  приурочат,
укатят--и  будут  правы.

Родных  я  люблю  беззаветно,
останусь  на  сердце  у  них,
но  горе--  плохая  помета,
есть  радостей  много  простых!
Себя  они  скоро  прину`дят
к  насущным  семейным  делам;
быть  может,  мой  призрак  побудет
недолго  с  тобою,  Луна.

Есть  братья  мои,  и  сестрицы--
кровинок  водой  не  разлей--
их  плачам  бы  месяцы  длиться,
а  стонам--  и  несколько  лет.
Но  стоит  им  только  представить,
что  я  обретаюсь  в  раю--
оставит  их  память  пустая,
над  люльками  песни  споют.

Останется  матушка,  мама,
к  которой  я  ночью  приду
к  бессоннице  долгой-упрямой
на  чёрную  память-беду
быть  зримой  и  в  буднях,  и  в  чуде,
быть  слышимой  в  шу`мах  лесных...
О,  матушка  дочь  не  забудет--
пусть  двадцать  ребяток  живых!

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Silvesterabend

Am  letzten  Tage  des  Jahres,
Da  dacht'  ich,  wie  mancher  tot,
Den  ich  bei  seinem  Beginne
Noch  lustig  gesehen  und  rot;
Wie  mancher  am  Sargesbaume
Gelacht  unterm  laubigen  Zelt,
Und  wie  vielleicht  auch  der  meine
Zur  Stunde  schon  sei  gefaellt.

Wer  wird  dann  meiner  gedenken,
Wenn  ich  nun  gestorben  bin?
Wohl  wird  man  Traenen  mir  weihen,
Doch  diese  sind  bald  dahin;
Wird  wohl  man  Lieder  mir  singen,
Doch  diese  verweht  die  Zeit;
Vielleicht  einen  Stein  mir  setzen,
Den    bald    der    Winter    verschneit.

Und  wenn  die  Flocke  zerronnen
Und  kehrt  der  Nachtigall  Schlag,
Dann  blieb  nur  die  heilige  Messe
An  meinem  Gedaechtnistag;
Nur  auf  zerrissenem    Blatte
Ein  Lied  von  fluechtigem    Stift,
Und  mir  zu  Haeupten  die  Decke
Mit  mooszerfressener  Schrift.

Wohl  hab'  ich  viele  Bekannte,
Die  gern  mir  oeffnen  ihr  Haus;
Doch  wenn  die  Tuere  geschlossen,
Dann  schaut  man  nimmer  hinaus;
Dann  haben  sie  einen  andern
An  meiner  Stelle  erwaehlt,
Der  ihnen  singt  meine  Lieder
Und  meine  Geschichten  erzaehlt.

Wohl  hab'  ich  ehrliche  Freunde,
Die  greift  es  haerter  schon  an;
Doch  wenn  die  Kette  zerrissen,
Man  flickt  sie,  so  gut  man  kann;
Zwei  Tage  blieben  sie  duester
—  Sie  meinten  es  ernst  und  treu  —
Und  gingen  dann  in  die  Oper
Am  dritten  Tage  aufs  neu.

Ich  habe  liebe  Verwandte,
Die  tragen  im  Herzen  das  Leid;
Allein  wie  duerfte  verkuemmern
Ein  Leben,  so  vielen  geweiht?
Sie  haben  sich  eben  bezwungen,
Fuer  andre  Pflichten  geschont;
Nur  schweben  wohl  meine  Zuege
Zuweilen  noch  ueber  den  Mond.

Ich  habe  Bruder  und  Schwester,
Da  ging  ins  Leben  der  Stich,
Da  sind  viel  Traenen  geflossen
Und  viele  Seufzer  um  mich.
O  haetten  sie  einsam  gestanden,
Ich  lebte  im  ewigen  Licht;
Nun  haben  sie  meines  vergessen
Um  ihres  Kindes  Gesicht.

Ich  hab',  ich    hab'  eine  Mutter,
Der  kehr'  ich  im  Traum  bei  Nacht,
Die  kann  das  Auge  nicht  schliessen,
Bis  mein  sie    betend  gedacht;
Die  sieht  mich  in  jedem    Grabe,
Die  hoert  mich  im  Rauschen  des  Hains  —
O,  vergessen  kann  eine  Mutter
Von  zwanzig  Kindern  nicht  eins!

Anette  von  Droste-Huelshoff

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244333
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 01.03.2011

Ральф Уолдо Эмерсон: "Снежная буря", "Свобода" и "Днюхи"

Ральф  Уолдо  Эмерсон,  "Снежная  буря"

Воззва`н  всея  герольдами  небес,
явился  снег--  и  ,над  полями  вскачь,
он  на  свету--  нигде:  белёсый  воздух
скрывает  ре`ку,  холм  и  рощу,  небо,
дом  фермера  у  края  сада  прячет.
Увяз  скользящий  путник,  и  курьер
убавил  прыть;  а  домочадцы  сели
вкруг  пышущих  каминов  во  затворах
мятежного  интима  бури  снежной.
Глядите,  горо`дит  сте`ну  норд
вне  вечности  карьера-невидимки,
лицованную  плиткой.  Хищный  зодчий
оглаживает  фо`ртами  кривыми
наветрья  кола,  дерева  и  двери.
Его  поспешный,  многорукий  труд
и  прихотлив,  и  дик--  не  утеснён
пропорцией  и  сметою:  с  насмешкой
курятник,  конуру  ли--  капите`лью
венчает  беломраморной;  лебёдкой
уступ  сокрытый  завершает  он;
скирдует  снег  в  простенках  паче
унынья  фермера;  а  ко  врата
косую  башенку,  шаба`ша,  ставит.
А  только  час  его  истёк,  он  миру
всё  личное  с  уходом  незаметным
бросает  солнцу  напоказ--  оно  же
за  камнем  камень  щупает  с  прищуром
кондо`вый  труд  ночного  ветра-дурня,
из  снега  шаловливый  городок.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


The  Snow-Storm  

Announced  by  all  the  trumpets  of  the  sky,
Arrives  the  snow,  and,  driving  o'er  the  fields,
Seems  nowhere  to  alight:  the  whited  air
Hides  hill  and  woods,  the  river,  and  the  heaven,
And  veils  the  farmhouse  at  the  garden's  end.
The  sled  and  traveller  stopped,  the  courier's  feet
Delated,  all  friends  shut  out,  the  housemates  sit
Around  the  radiant  fireplace,  enclosed
In  a  tumultuous  privacy  of  storm.
Come  see  the  north  wind's  masonry.
Out  of  an  unseen  quarry  evermore
Furnished  with  tile,  the  fierce  artificer
Curves  his  white  bastions  with  projected  roof
Round  every  windward  stake,  or  tree,  or  door.
Speeding,  the  myriad-handed,  his  wild  work
So  fanciful,  so  savage,  nought  cares  he
For  number  or  proportion.  Mockingly,
On  coop  or  kennel  he  hangs  Parian  wreaths;
A  swan-like  form  invests  the  hidden  thorn;
Fills  up  the  farmer's  lane  from  wall  to  wall,
Maugre  the  farmer's  sighs;  and  at  the  gate
A  tapering  turret  overtops  the  work.
And  when  his  hours  are  numbered,  and  the  world
Is  all  his  own,  retiring,  as  he  were  not,
Leaves,  when  the  sun  appears,  astonished  Art
To  mimic  in  slow  structures,  stone  by  stone,
Built  in  an  age,  the  mad  wind's  night-work,
The  frolic  architecture  of  the  snow.  

Ralph  Waldo  Emerson


Ральф  Уолдо  Эмерсон,  "Свобода"

Было  я  желал  удобрить
стих  пеанами  Свободы,
чтобы  раб,  его  услышав,  впредь
дрожал,  пока  б  свою  не  скинул  цепь
Мне  же  Дух  велел:  "Полегче;
тихо  молви,  незамечен;
Имя  --тяжкое  для  слова:
Дар  бесценный--  не  полова;
страстью  рот  вотще  не  трудь--
пусть  она  волнует  грудь.
Ну  же  ...ввысь  гряди,  где  горный  снег
сохраняет  свят-ковчег--
им  все  моря  и  все  закаты
красою  дива  столь  богаты;
а  коли  надоба  в  нём  есть,
в  душе  он  будит  ум  иль  месть;
а  коль  на  сердце  он,  сияющий,  храним,
да  звёзд  влияния  смешаются  с  твоим,
дабы`  хор  ангелов  с  тобой  побыл,
твои`м  дал  думам  по`  две  пары  крыл;
Секрет  Свободы  знать  желаешь?...
Так  не  пытай  ни  плоть,  ни  кровь;
не  громозди  ни  ядь,  ни  кров--
проймёшься  им.  Тогда  узнаешь".

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Freedom  

Once  I  wished  I  might  rehearse
Freedom's  paean  in  my  verse,
That  the  slave  who  caught  the  strain
Should  throb  until  he  snapped  his  chain.
But  the  Spirit  said,  'Not  so;
Speak  it  not,  or  speak  it  low;
Name  not  lightly  to  be  said,
Gift  too  precious  to  be  prayed,
Passion  not  to  be  expressed
But  by  heaving  of  the  breast:  
Yet,--wouldst  thou  the  mountain  find
Where  this  deity  is  shrined,
Who  gives  to  seas  and  sunset  skies
Their  unspent  beauty  of  surprise,
And,  when  it  lists  him,  waken  can
Brute  or  savage  into  man;
Or,  if  in  thy  heart  he  shine,
Blends  the  starry  fates  with  thine,
Draws  angels  nigh  to  dwell  with  thee,
And  makes  thy  thoughts  archangels  be;
Freedom's  secret  wilt  thou  know?--
Counsel  not  with  flesh  and  blood;
Loiter  not  for  cloak  or  food;
Right  thou  feelest,  rush  to  do.'  

Ralph  Waldo  Emerson


Ральф  Уолдо  Эмерсон,  "Днюхи"

Дочери  Времени,  лицемерки-Днюхи
скутаны  и  не`мы,  подобны  босым  дервишам,
они  порознь  идут  клином  бескрайним,
несут  ожерелья  и  фашины  в  руках;
каждому  дарят  согласно  его  желанью  
хлеб,  царствие,  звёзды,  и  небо,  что  держит  их  всех.

Из  сада  своего  запущенного  наблюдавший  фурор,  я,
забыв  свои  утренние  желания,  поспешно
сорвал  немного  трав  и  яблок--  и  Днюха
отвернулась,  и  тихо  удалилась.  Я  слишком  поздно  
рассмотрел  под  важной  банданой  презренье.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Days  

Daughters  of  Time,  the  hypocritic  Days,
Muffled  and  dumb  like  barefoot  dervishes,
And  marching  single  in  an  endless  file,
Bring  diadems  and  fagots  in  their  hands.
To  each  they  offer  gifts  after  his  will,
Bread,  kingdom,  stars,  and  sky  that  holds  them  all.

I,  in  my  pleached  garden,  watched  the  pomp,
Forgot  my  morning  wishes,  hastily
Took  a  few  herbs  and  apples,  and  the  Day
Turned  and  departed  silent.  I,  too  late,
Under  her  solemn  fillet  saw  the  scorn.  

Ralph  Waldo  Emerson

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244260
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 01.03.2011

Дж. Донн, "Алхимия любви" и Р. У. Эмерсон, "Прошлое"

Джон  Донн,  "Алхимия  любви"

Те,  кто  бурил  любовь  упорнее,  чем  я,
толкуют  о  ядре    пресча`стливом  ея`.
И  я  любил  взаимно,  не  таю`--
и  ,хоть  до  старости  любить  не  устаю`,  
любви  секрет--  удача  не  моя.
О,  лишь  обман  нам  мил!
Подобно  химику,  что  Эликсира  не  нашёл,
но  славит  свой  беременный  горшок,
пускай  попутно  он  открыл,
отдушки  нежные  для  мыл,
ловцам  восторг  едва  даётся,  краток,  в  точь
средь  зим  пригрёзилась  им  лета  ночь.

Лет  не  щадя  своих,  покоя  и  казны,
мы  суетливо  платим  за  пустой  пузырь?
Любви  конец,  когда  мужчина  "мой",
для  "счастья  общего"  оставив  свой  покой,
нырнёт  в  насмешку  свадебной  грозы?
Обет  никчемен  тот,
что  сочетает  лишь  тела`,  ведь  две  души,
найдя  друг  дружку,--  ангелы  вершин--
клянутся  громче--  и  жених  услышит  (сер
хрипящий  менестрель!)  веленье  сфер.
Но  женская  душа  парит  едва,
чьи  крылья  моли--  сладкие  слова.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  похоже,  автор  упоминает  Адепта  Алхимии  Иоанн  Голланда,  который  в  1380  году  открыл  и  описал  хлористый  кальций,--прим.перев.


Love`s  Alchemy

Some  that  have  deeper  digg'd  love's  mine  than  I,
Say,  where  his  centric  happiness  doth  lie.
               I  have  loved,  and  got,  and  told,
But  should  I  love,  get,  tell,  till  I  were  old,
I  should  not  find  that  hidden  mystery.
               O  !  'tis  imposture  all  ;
And  as  no  chemic  yet  th'  elixir  got,
               But  glorifies  his  pregnant  pot,
               If  by  the  way  to  him  befall
Some  odoriferous  thing,  or  medicinal,
       So,  lovers  dream  a  rich  and  long  delight,
       But  get  a  winter-seeming  summer's  night.

Our  ease,  our  thrift,  our  honour,  and  our  day,
Shall  we  for  this  vain  bubble's  shadow  pay?
               Ends  love  in  this,  that  my  man
Can  be  as  happy  as  I  can,  if  he  can
Endure  the  short  scorn  of  a  bridegroom's  play?
               That  loving  wretch  that  swears,
'Tis  not  the  bodies  marry,  but  the  minds,
               Which  he  in  her  angelic  finds,
               Would  swear  as  justly,  that  he  hears,
In  that  day's  rude  hoarse  minstrelsy,  the  spheres.
       Hope  not  for  mind  in  women  ;  at  their  best,
       Sweetness  and  wit  they  are,  but  mummy,  possess'd.

John  Donne


Ральф  Уолдо  Эмерсон,  "Прошлое"

Оплачен  долг,
вердикт--  мой  бог,
в  душе  покой,
чума  долой,
в  казне  устрой;
на  ключ  запрись,  не  дрогнет  дверь--
вовеки  ты,  милашка  смерть.
Впредь  ты,  надменная  надежда,
и  ты  ,досада  смугловежда,
и  ненависть-самоубийца
вовне.  С  иными  чтоб  водиться.
Теперь  всё  прочно,  полон  омут;
и  боги  Прошлое  не  тронут;
за  адамантовою  дверью
полёты  я  вовек  умерил.
Зайти--уйти  никто  не  может:
ни  вор,  ни  демагог;  и  Чёрт--
в  окно  не  влезет,  осторожен,
ни  звоном  знатным,  ни  норой
не  проберётся  он  дабы
добавить  лист  в  томы  судьбы,
переплести  их,  разобрав,
напомнить  имя,  облик,  нрав,
законченное  перелицевав,
исправить  или  подменить
в  болванке  Факта  хоть  бы  нить.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


The  Past  

The  debt  is  paid,
The  verdict  said,
The  Furies  laid,
The  plague  is  stayed,
All  fortunes  made;
Turn  the  key  and  bolt  the  door,
Sweet  is  death  forevermore.
Nor  haughty  hope,  nor  swart  chagrin,
Nor  murdering  hate,  can  enter  in.
All  is  now  secure  and  fast;
Not  the  gods  can  shake  the  Past;
Flies-to  the  adamantine  door
Bolted  down  forevermore.
None  can  reenter  there,  -
No  thief  so  politic,
No  Satan  with  a  royal  trick
Steal  in  by  window,  chink  or  hole,
To  bind  or  unbind,  add  what  lacked
Insert  a  leaf,  or  forge  a  name,
New-face  or  finish  what  is  packed,
Alter  or  mend  eternal  Fact.  

Ralph  Waldo  Emerson

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244103
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 28.02.2011

Амди Гирайбай, "Молодому татарину" и "Джигиту"

Амди  Гирайбай,  "Молодому  татарину"

Пусть  в  жилах  юных  кровь  кипит-поёт,
трудись  бесстрашно--  сад  твой  расцветёт.
Шагай  по  жизни,  те`ней  не  страшась:
два  "ангела"--  подмога  хороша*.

Трудиться  для  народа--  вот  твой  долг,
привыкнуть  к  переменам  ты  бы  смог,
но  саблей  правду-истину  не  трожь,
не  заглядись  в  чужого  дела  ложь.

На  старом  чаяньи  воздвигнешь  новь--
пусть  век  железный  изомнёт  тебя,
душонку  четвертует,  теребя.

Трудись,  пока  душа  из  тела  вон!
Достигнешь  ты  своей  заветной  цели,
как  только  воспаришь  на  небо  "белым".

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы  
*  буквально  "два    б  е  л  ы  х  ("акъ"--  ещё  и  "праведный",  но  здесь  и  в  последней  строке  это  слово  в  кавычках;  может  быть,  в  первой  строке  сонета  автор  намекал  на  белогвардейский  конвой?)  с  двух  сторон  от  тебя",  --прим.перев.
оригинальный  текст  см.  Амди  Гирайбай,  "Шиирлер",  "Таврия"  нешрияты,  Симферополь,  1997  г.,  с.65,  стихотворение  "Яш  татаргъа"  датировано  27  маем  1920  года


Амди  Гирайбай,  "Джигиту"

Эй,  джигит,  сердце  коль  молния  сразит,
на  груди  спляшет  враг,  хищный  паразит,
твой  дворец  во  погост  кровь  преобразит,
из-под  спуда  кричи,  зовом  гроб  коли,
чтоб  джигиты  тебе  скоро  помогли.

Пусть  потоки  со  льдом  по  тебе  пройдут,
пусть  весь  мир  догорит,  канет  в  пустоту,
пусть  пиявка-душман  кровь  сопьёт  в  поту--
коль  в  душе  огонёк  сердца  не  угас,
ты  джигитов  своих  позови  тотча`с.

Даже  если  в  душе  огонёк  погас,
хворь  умы  проняла--  одолела  нас,
стал  стеною  нам  мир  неподъёмных  масс,
то  надеждой  одной  сердце  проживёт:
доблесть  пуще  всего--  смерть  её  не  ймёт...

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
оригинальный  текст  см.  Амди  Гирайбай,  "Шиирлер",  "Таврия"  нешрияты,  Симферополь,  1997  г.,  с.79,  стихотворение  "Джигитке"  датировано  2  июнем  1921  года

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=244044
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 28.02.2011

Ральф Уолдо Эмерсон: "Всё для любви", "Брахма"

Ральф  Уолдо  Эмерсон,  "Всё  для  любви"

Отдай  любви
всё,  что  собрал:
родню,  друзей;  
остаток  дней--
на  кон  для  ней*,
и  сердце  вынь  своё,
и  даже  имя--  для  неё;
доверье,  планы,  дружбу  Муз--
свали  у  ног  её  свой  груз.
Она  крутая  мастерица,
подай  простору  ей,
смоги  прилежно  обучиться--
надеясь,  не  робей.
Она  поверх  зенита
ныряет  в  небеса
на  крылышках  небитых,
куда  не  знаешь  сам.
Но  она--  богиня:
знает  свою  дорогу
и  выходы  меж  сфер.
Она  не  для  подлых,  всегда.
Она  взы`скует  стойкости  смелой
душ,  что  повыше  сомнений,
доблести  непреклонной;
Она  воздаст--
они  вернут
казны  сторицей  паче
дабы  вверх  обращаться.
Все  оставь  ради  любви,
вы  слышите,  вы:
сверх  сердцем  таимого--  слово,
сверх  силы  последней--  старанье.
Держись  сей  день,
и  завтра,  и  до  грани
бедуином  вольным,
пока  влюблённый.
К  деве  всей  жизнью  прильни;
но  коль  удивленье,
лишь  первый  оттенок  сомненья
встревожит  ей  юную  грудь,
то  радость  иную  отыщет  она,
вольна  от  тебя,  и  опять  скорострельна;
нет,  ты  за  подол  не  удержишь  её,
о  розах,  пусть  бледных,  забудь
из  лета  её  ожерелья.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  считайте  это    м  о  е  й    разговорной  малороссийской  (или  вышедшей  из  употребления  великороссийской?)  формой,  вместо  "для  неё")),  --прим.перев.

 
Give  All  To  Love  

Give  all  to  love;
Obey  thy  heart;
Friends,  kindred,  days,
Estate,  good-fame,
Plans,  credit,  and  the  Muse,-
Nothing  refuse.
'Tis  a  brave  master;
Let  it  have  scope:
Follow  it  utterly,
Hope  beyond  hope:
High  and  more  high
It  dives  into  noon,
With  wing  unspent,
Untold  intent;
But  it  is  a  god,
Knows  its  own  path,
And  the  outlets  of  the  sky.
It  was  not  for  the  mean;
It  requireth  courage  stout,
Souls  above  doubt,
Valor  unbending;
It  will  reward,-
They  shall  return
More  than  they  were,
And  ever  ascending.
Leave  all  for  love;
Yet,  hear  me,  yet,
One  word  more  thy  heart  behoved,
One  pulse  more  of  firm  endeavor,-
Keep  thee  today,
To-morrow,  forever,
Free  as  an  Arab
Of  thy  beloved.
Cling  with  life  to  the  maid;
But  when  the  surprise,
First  vague  shadow  of  surmise
Flits  across  her  bosom  young
Of  a  joy  apart  from  thee,
Free  be  she,  fancy-free;
Nor  thou  detain  her  vesture's  hem,
Nor  the  palest  rose  she  flung
From  her  summer  diadem.  

Ralph  Waldo  Emerson


Ральф  Уолдо  Эмерсон,  "Брахма"

Убийца,  жертва--  оба  мыслят,
один--  "убил",  другой--  "казнён",
путей  не  зная  тонкой  выси--
я  их  тасую  без  препон.

Близка  мне  даль,  в  руках  забвенье;
по  мне  и  свет,  и  тень  одно;
во  мне  --богов  истёртых  рвенье;
едины  мне  зенит  и  дно.

Дурнеет**  тот,  кто  упускает,
летя--  ведь  я  крылат--  меня;
я--  смутен,  я  ж--  кто  у`мы  мает,
мне  Брахме  гимны  петь--  пеня`.


Мой  кров  богам  желанен  сильным,
паломник  тщится  Семь  обресть**;
но  знай,  любимец  мой,  наивным--
мои  с  небес  привет  и  весть.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  ??  семь  священных  городов  в  Индии.  Паломник,  посетивший  их,  обретает  мокшу  (ср.  имя  слав.  богини--  Макошь  ??).  т.е.  освобождения;  "обресть"  здесь  "бредя  (во  бреду!),  обойти  седмицу  городов-святынь",  --прим.перев.
**  good  and  ill  =  добро  и  зло,--  прим.перев.  

Brahma

If  the  red  slayer  think  he  slays,
Or  if  the  slain  think  he  is  slain,
They  know  not  well  the  subtle  ways
I  keep,  and  pass,  and  turn  again.  

Far  or  forgot  to  me  is  near;
Shadow  and  sunlight  are  the  same;
The  vanished  gods  to  me  appear;
And  one  to  me  are  shame  and  fame.

They  reckon  ill  who  leave  me  out;
When  me  they  fly,  I  am  the  wings;
I  am  the  doubter  and  the  doubt,
And  I  the  hymn  the  Brahmin  sings.

The  strong  gods  pine  for  my  abode,
And  pine  in  vain  the  sacred  Seven;
But  thou,  meek  lover  of  the  good!
Find  me,  and  turn  thy  back  on  heaven.

Ralph  Waldo  Emerson


Брама

Убийца  мнит,  что  убивает,
Убитый  мнит,  что  пал  в  крови,—
Ни  тот  и  ни  другой  не  знает,
Куда  ведут  пути  мои.

Забвенье,  даль  —  мои  дороги,
Мне  безразличны  тьма  и  свет;
Во  мне  —  отверженные  боги,
Величий  и  падений  след.

Кто  прочь  стремится  в  самомненье,
Тому  я  сам  даю  полет;
Я  искуситель  и  сомненье,
Тот  гимн,  что  мне  брамин  поет.

Ко  мне  стремятся  боги  тщетно,
Священных  Семь,—  но  в  тишине
Добро  творящий  незаметно
Придет  и  без  небес  ко  мне!

Перевод  М.  Зенкевича

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243905
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 27.02.2011

Джингыз Дагджи, четыре стихотворения

Джингыз  Дагджи,  "Весеннее  утро"

Пригоршней  солнце  с  высоты
лучи  земле  ссыпало;
с  весною  жав(о)ронки  на  ты
поют  ей  хором  славу.

Зеленым  взгорием  погнал
чабан  домой  отару,
на  дудке  славно  заиграл,
как  будто  с  тоем*  в  пару.

А  здесь  река  да  камыши,
лягушечьи  распевки.
В  деревьях  птицы  хороши,
свистят  на  каждой  ветке.

Деви`цы,  парни--  не  на  бал,
в  мектеб**  спешат  к  уроку,
что  им  учитель  наказал,
исполнив  точно  к  сроку.

Растёт  что  розы  детвора,
печалей  нет  уж  боле.
Продлись  ,весенняя  пора,
земли  родной  приволье.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  праздничный  (  тж.  свадебный)  пир;
**  школа  (мектеп),  а  старорежимная,  дореволюционная  мусульманская  школа--  "эски  (старая)  мектеп";  
***  стихотворение  датировано  1939  годом;  оригинальный  текст  см.  антология-билингва  "Окрушина  сонця--  кунештен  бир  парча",  Київ,  Головна  спеціалізована  редакція  літератури  мовами  національних  меншин  України,  2003  р.,  стор.454,--  прим  перев.


Джингыз  Дагджи,  "Сельский  вечер"

За  холмами  гуляет  таящийся  день,
а  над  ними  уж  вечер  протяжный  настал.
Загостились  у  гор  булутлар*-облака
что  усталые  путники--  сон  их  уклал.

Дремлет  де`вица  милая,  и  кипарис--
то  ли  старое  море  напело  им  сны.
И,  нежна,  родилась  молодая  луна.
Вечера  на  селе  любопытнее  сна.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  тучи  (къара  булутлар,  "чёрные")  или  облака  (акъ  булутлар,  "белые"),--прим.перев.
**  стихотворение  датировано  1940  годом;  оригинальный  текст  см.  "Окрушина  сонця--  кунештен  бир  парча",  Кииїв,  Головна  спеціалізована  редакція  літератури  мовами  національних  меншин  України,  2003  р.,  стор.466,--  прим  перев.


Джингыз  Дагджи,  "Роза"

Заняв  весенний  окаём*,
смеялось  утро  серебром.
Виднелись--  шёлка  нежен  плат--  
поля  близ  нашего  села.

А  я,  рассвет  любя,  мечтал
застыв  посереди  двора.
Ну  вот,  свой  тын  я  увидал--
настала  видная  пора.

Вот  розы  красные  взросли,
алеют,  пахнут.  Я  подрос
подобно  им,  Отцов  земли
вдыхая  дух  рассветных  роз.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  от  "кайма",  см.  у  Даля  "окОём"  и  "окАём";
**  в  оригинале  первая  строфа  рифмуется  не  так,  а  именно:  АБАБ;  кроме  того,  в  тексте  оригинала  все  чётные  строки  содержат  по  дной  слоговому  согласному  звуку,  например  "кульдИ  бааР`ь  сабасЫ"--  2-я  стока,  --прим.перев.
***  стихотворение  датировано  1939  годом;  оригинальный  текст  см.  "Окрушина  сонця--  кунештен  бир  парча",  Київ,  Головна  спеціалізована  редакція  літератури  мовами  національних  меншин  України,  2003  р.,  стор.460,--  прим  перев.

Джингыз  Дагджи,  "Поверь"

Поверь,  красавица,  поверь  моим  словам,
глядясь  в  глаза  мои,  как  веришь  небесам.
Белынь-туман  растаял,  утро  стало  вдруг,  
а  вдоль  моей  дороги  светлой--  пёстрый  луг.
Возьмёмся  за  руки,  Плеяда*--  и  пойдём,
моя  заря  грядущая  ,  мой  звёздный  дом,
мечта  и  жизнь,  весенний  луг  в  цвету!
И  лето  красное,  что  в  солнце  и  в  поту!
Коль  не  смеяться  дню,  он  прожит  зря;
улыбка--  не  позор,  она  сама  заря.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  Плеяды  (по  крайней  мере,  в  европейской  мифологии)  символизируют  стойкость;
***  стихотворение  датировано  1939  годом;  оригинальный  текст  см.  "Окрушина  сонця--  кунештен  бир  парча",  Київ,  Головна  спеціалізована  редакція  літератури  мовами  національних  меншин  України,  2003  р.,  стор.462,--  прим  перев.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243808
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 27.02.2011

Амди Гирайбай, "Ради татар" и "Облава"

Амди  Гирайбай,  "Ради  татар"

Итог  души  народной  улагая,
татар-сирот  всё  ближе  узнавая,
я  слёзы  лью  холодным  водопадом--
глаза  мои  уж  мечут  в  землю  градом.

Премного  сил  скопил  я  в  сердце  этом,
из  глаз  огонь--  джигит,  бывай  поэтом.
Седой  старик  меня  наставил  тихо.
Я  на  коне  гнедом  гарцую  лихо.

Держась  что  лев,  уверенно  и  прямо,
тебе,  читатель,  чётко  и  не  пряно,
дабы  враги  меня  не  изолгали,
я  на  бумаге  клятву  излагаю:

Ради  татар  сгорю  до  жилки  в  пекле,
ради  татар  огонь  во  льду  растеплю,
ради  татар  воскресну  в  бой  из  склепа,
Алтайским  лугом  вскормленный  татарин!

Моя  рука  послушна  зову  крови,
что  в  жилах  плещет  искренне-сурово:
я  растопчу  вселенское  гнездовье
врагов  татар--  оставлю  кучи  гари!

Ради  татар  пройду  степя`ми  волком,
пролезу  нитью  во  ушко`  иголкам,
ради  татар  стихи  слагаю  с  толком--
надгробью  слово  моему:  "татарин"!

Ради  татар  под  виселицу  выйду--
следы  мои  не  пропадут  из  виду;
дождусь  вдогонку  вашего  привета:
"татарин,  эй!"--с  того  вернусь  я  света!

25  января  1921  года,  Симферополь

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
оригинальный  текст  см.  Амди  Гирайбай,  "Шиирлер",  "Таврия"  нешрияты,  Симферополь,  1977  й,  саиф.  34-35,  "Татар  ичюн"


Амди  Гирайбай,  "Облава"

Урядники  пришли  в  село  с  облавой
знакомить  младость  с  воинскою  славой;
за  ними  следом  увязался  пристав,
собак  привлёк  дворовых  двести-триста.

Народ  взошёл  на  зольники,  чтоб  видеть.
"Вы  дезертиры"--  пристав  нас  обидел.
И  стар  и  млад  собрались  ухмыляясь,
вооружённых  окружили  малость.

Вошли  во  двор  пустой  они  оравой,
а  мы  за  ними  наблюдали  с  краю:
урядники  застыли  возле  двери,
у  окон  караул  шаги  отмерил.

Почал  стучать  в  окошки  "ключник"-пристав--
а  дезертиры  будто  растворились,--
да  матюкался  нам  на  зло,  татарам,
мол  лбы  подряд  забреем  вам  недаром.

Затем,  хвалясь,  стащил  младого  парня,
нагайкой  спинушку  ему  ошпарил--
сто  шо`мполов  задал,  на  землю  бросив.
Смотрели  аксакалы  наши  грозно.

Невесты,  жёны  плакали-ревели--
просить  прощенье  слёзное  посмели.
А  строгий  пристав  только  кукарекал
да  косяки  бросал,  ругаясь  крепко.

Мы,  глядя,  как  они  сгоняют  наших,
как  через  строй  под  шомполами  тащат--
скотину  так  не  бьют  сплеча  во  гневе--
плевались,  да  зубами  лишь  скрипели.  

Забрав  из  наших  молодняк  в  солдаты,
они  ,ухмылкой  метя  наши  хаты,
пошли  себе  пешком  да  на  лошадках:
облаву  завершив,  не  оплошали.

13  декабря  1920  года,  Симферополь

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
оригинальный  текст  см.  Амди  Гирайбай,  "Шиирлер",  "Таврия"  нешрияты,  Симферополь,  1977  й,  саиф.  25-26,  "Тинтюв  (Облава)"

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243667
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 26.02.2011

Джон Донн, сонет о Смерти (десятый из "Священных сонетов")

Смерть,  не  гордись,  великою  видна
немногим  ты,  не  будучи  такой;
ведь  тех,  кому  напор  ужасен  твой
Смерть,  не  убьёшь...  меня?  да  ты  бедна.

Сон  с  отдыхом  полезней,  чем  волна
твоя--  весьма  приятен  нам  покой;
коль  му`жи  лучшие  уйдут  с  тобой,
покой  их  ко`стям,  а  душа  вольна`.

Раба*  Судьбы,  убийц  и  королей,
с  чумой,  разбоем,  ядом  ты  дружна...
да  с  маком,  он  покрепче  сна
даёт  нам--  что  грозишься,  эй?

За  кратким  сном  мы  встанем,  чтоб  обресть
мир  без  тебя,  где  ты  погибла,  Смерть.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  вообще-то  Смерть,    the  Death--  персонаж  мужского  рода  по  крайней  мере  у  Донна,  Драйдена  и  прочих  им  современных  англ.авторов,--  прим.перев.


Sonnet  X  from  "Holy  Sonnets"

Death,  be  not  proud,  though  some  have  called  thee
Mighty  and  dreadful,  for  thou  art  not  so  ;
For  those,  whom  thou  think'st  thou  dost  overthrow,
Die  not,  poor  Death,  nor  yet  canst  thou  kill  me.

From  rest  and  sleep,  which  but  thy  picture[s]  be,
Much  pleasure,  then  from  thee  much  more  must  flow,
And  soonest  our  best  men  with  thee  do  go,
Rest  of  their  bones,  and  soul's  delivery.

Thou'rt  slave  to  Fate,  chance,  kings,  and  desperate  men,
And  dost  with  poison,  war,  and  sickness  dwell,
And  poppy,  or  charms  can  make  us  sleep  as  well,
And  better  than  thy  stroke  ;    why  swell'st  thou  then  ?

One  short  sleep  past,  we  wake  eternally,
And  Death  shall  be  no  more  ;    Death,  thou  shalt  die.

 John  Donne  (12.02.  1572--  31.03.  1631)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243600
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 26.02.2011

Рэндалл Джаррелл, "Начальная сцена"

Я  вижу  опять,  напрягаю  память:
солнца  белого  круг  жестяной  над
перелеском,  тронутым  сорняками;
уличная  толкотня...  мокрые  качели...
пробегая  до  края  стены,  дети  пели.
 
Тонкая  трава  у  девичьей  двери
истоптана,  гнётся,  желта  и  квёла;
а  на  выпасе  тощем  привязана  одна  корова--
мёртвая  земля  будит  жизни  моей  печаль-бремя:
колет  она,  буравит  глаз-время.

Тыква  гниющая  под  крыльцом--
оплетена  прутьями,  в  пепле  грозна`--
пока  ждёт  меня:  в  её  немигающих  глазах,
в  воньких  силуэтах  журавлей  и  ведьм--
по  тыкве(нному)-небу  пути`  их  книзу  косой  мах.

Эти  звёзды  кивают  сквозь  мороз  словно  коттеджи
(дома  Медведицы,  Ориона...  той  погасшей  звезды,
во  тьме  коей  раскрасневшийся  детка  борется  во  сне)
пока,  склоняя  ток  жизни  к  утешению,
плыву  я  над  ручками  будто  их  сон:

"Я,  я...  --будущий:  он  исправит  всё".

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  elementary  school  =  начальная  школа:  после  демобилизации  автор  работал  школьным  учителем;  название  стихотворения  созвучно  с  понятием  классического  психоанализа  "первосцена",--  прим.перев.


Thee  Elementary*  Scenе  

Looking  back  in  my  mind  I  can  see  
The  white  sun  like  a  tin  plate  
Over  the  wooden  turning  of  the  weeds;  
The  street  jerking  --a  wet  swing--  
To  end  by  the  wall  the  children  sang.  

The  thin  grass  by  the  girls'  door,  
Trodden  on,  straggling,  yellow  and  rotten,  
And  the  gaunt  field  with  its  one  tied  cow--  
The  dead  land  waking  sadly  to  my  life--  
Stir,  and  curl  deeper  in  the  eyes  of  time.  

The  rotting  pumpkin  under  the  stairs  
Bundled  with  switches  and  the  cold  ashes  
Still  holds  for  me,  in  its  unwavering  eyes,  
The  stinking  shapes  of  cranes  and  witches,  
Their  path  slanting  down  the  pumpkin's  sky.  

Its  stars  beckon  through  the  frost  like  cottages  
(Homes  of  the  Bear,  the  Hunter--of  that  absent  star,  
The  dark  where  the  flushed  child  struggles  into  sleep)  
Till,  leaning  a  lifetime  to  the  comforter,  
I  float  above  the  small  limbs  like  their  dream:  

I,  I,  the  future  that  mends  everything.  

Randall  Jarrell

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243460
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 25.02.2011

Джон Генри Маккей: "Покой", "О, тихих Дней блаженство…" и "Первый бал"

Джон  Генри  Маккей,  "Покой"

На  уступе  влажном,  среди  мхов  морозных,
на  груди  твоей  младой  головою  в  розы--
едва  забыв  забот  минувших  молот,
был  тоже  молод.
 
И  день  настал  вослед  за  днями-чернью,
урок  принёс,  мне  будучи  неверен:
назавтра  мне  отчаянье  свалилось
уж  не  по  силам.

Я  уронил  чело.  Оно  к  груди  склонилось
моей,  хрипящей.  Жадно  оно  пото`в  напилось
от  мук  моих...  И  мы  расстались  с  миром--
c  великим,  сирым.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Ruhe

Auf  weiche  Polster,  in  des  Waldes  Moosen,
Auf  deiner  jungen  Brust  erbluehte  Rosen
       Hab  ich  nach  fast  vergessener  Tage  Sorgen
                                               mein  Haupt  geborgen.

Es  kam  ein  Tag  nach  den  durchhaermten  Tagen,
Der  liess  mich  mehr,  als  je  ein  anderer  tragen:
       Verzweiflung  kam,  die  ich  mit  meinem  Willen
                                               nicht  konnte  stillen.

Da  beugte  ich  die  Stirn.  Und  langsam  sank  sie
Auf  meine  roechelnde  Brust.  Und  duerstend  trank  sie
       Den  Schweiss  der  Muehe.  –  Und  in  grossem  Frieden
                                               bin  ich  geschieden...

John  Henry  Mackay


Джон  Генри  Маккей,  "О,  тихих  Дней  блаженство..."

О,  тихих  Дней  блаженство,
где  молкнет  вся  и  всё,
и  Душеньку  по  шерсти
ласкает  Забытьё...

Где  некий  новый  Мир
верти`тся  вкруг  Души:
слетает  горький  грим--
и  годы  хороши...

Где  твой  былой  Покой
дни  Детства  подаёт,
Глазам  усталым  благ  отбой--
Никто  им  не  сны  не  шьёт.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


O  ruhevolle  Tage...

O  ruhevolle  Tage,
wo  Alles  ringsum  schweigt,
Und  seliges  Vergessen
still  das  Gemuet  beschleicht...

Wo  eine  neue  Traumwelt
sich  um  die  Seele  spinnt,
In  der  die  durch  ein  Leben
getragene  Qual  zerrinnt...

Wo  wieder  jener  Friede
der  Kindertage  kehrt,
Und  wo  den  mueden  Augen
zu  schlafen  Niemand  wehrt.

John  Henry  Mackay


Джон  Генри  Маккей,  "Первый  бал"

1.
Во  фраке,  интересный,-
рубашка  чистый  снег,
ладони  в  лайке  тесной
полны  блистаньем  нег,

покрыты  туфли  лаком,--
в  улыбке  он  зажал
привет  беспечный,  лаком
для  дам--  и  вышел  в  зал.

Его  встречают  взоры
горящие,  ведь  он  
барон,  нет--  "лев":  покорен
сей  свет  ему  в  "сезон".

2.
В  волне  шелков  и  кружев,
опущен  робкий  взгляд,
блестят  брильянты,--  туже
поклонников  отряд--

белея  шейкой  нежной,
стоит  она,  чиста:
охотникам  надежда--
им  уточка  под  стать.

От  похвалы  краснеет,
а  от  стыда  дрожит
она,  но  с  этим  смеет
испить  напиток  "жизнь".

3.
Он  вот...  усталым  тоном
на  танец  пригласил
её--  в  насмешку?  Томно
дрожит  она  без  сил.

В  обьятиях  повесы
она  летит  под  вальс
долой.  Он  с  интересом
вдыхает  нежность  мяс.

Цену`  себе  узнала
она:  конец  настал
невинной  детке.  Зала.
Её  в  ней  первый  бал.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Der  erste  Ball

1.
Im  Frack  und  weiss  bebindet;
       das  Brusthemd  rein  wie  Schnee;
die  Finger  eng  umrindet
       mit  Leder  von  Glace;

mit  lackbeschuhten  Fuessen;
       mit  Lippen,  welche  fahl
ein  nonchalantes  Gruessen
       umspielt,  steht  er  im  Saal.

Ihn  trifft  der  Blicke  Feuer.
       Er  ist  nicht  nur  „Herr  von  –“
Nein,  mehr:  er  ist  auch  heuer
       Der  „Loewe  der  Saison“.

2.
Umwogt  von  Tuell  und  Seide;
       die  Augen  scheu  gesenkt;
in  glitzerndem  Geschmeide;
       von  Huldigung  umdraengt;

entbloesst  den  zarten  Nacken,
       steht  sie,  der  Reinheit  Bild  –
Die  Jaeger  nahn,  zu  packen
       das  unbeschuetzte  Wild.

Sie  will  vor  Scham  versinken  –
       Sie  hört,  wie  man  sie  preisst  –
Und  moechte  dennoch  trinken
       den  Trank,  der  Leben  heisst.

3.
Er  naht.  Mit  muedem  Tone
       Er  seine  Bitte  spricht:
Kam  er  im  Ernst,  im  Hohne?
       Sie  bebt.  Sie  weiss  es  nicht.

Und  in  des  Wuestlings  Armen
       fliegt  melodiegewiegt
Sie  hin.  Um  ihre  warmen
       Glieder  sein  Atem  spielt.

Sie  weiss  nur:  preisgegeben
       ward  sie.  Es  kam  zu  Fall
Der  Kindheit  keusches  Leben
       auf  ihrem  ersten  Ball.

John  Henry  Mackay

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243420
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 25.02.2011

Джон Генри Маккей, "В изгнании" и "Заключительный аккорд"

Джон  Генри  Маккей,  "В  изгнании"

Твой  замок  красен--  нет  богаче,
он  к  празднику  всегда  готов...
Но  отчего  твой  взор  столь  мрачен?
Что  прячет  уст  твоих  засов?

В  саду  заросший  пруд  покоен,
то  ль  проклят  он--  столь  одинок.
Лишь  цапля  изредка  с  тоскою
летит  вокруг  по  свой  кусок.

Здесь  запустенье  средь  обилья...
устроив  тихий  свой  насест,
твоё  богатство  портит  пылью,
пятнает,  гложет,  точит,  ест.

Швейцар  у  врат  заснул  уныло--
ведь  никого  у  входа  нет;
но  ты  их  нам  не  затворила--
кому  послала  ты  привет?

Ты  коротаешь  дни  в  светлице
печали--  кто  её  поймёт,
а  в  ночь  даёшь  тоске  излиться
стеная  в  лесничный  пролёт.

Тогда  за  изгородью  сада
на  миг  прохожий  вдруг  замрёт,
пока  его  житья  отрада--
не  ты--  наказ  не  даст  вперёд...

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


In  der  Verbannung

Dein  Schloss  ist  ueber  die  Massen  praechtig,
       Zu  Festen  der  Freude  steht  es  bereit  –
Was  blickt  dein  Auge  so  uebernaechtig?
       Was  schweigt  dein  Mund?  –  Dass  er  nicht  schreit?

Es  liegt  uebergruent  im  Garten  der  Weiher,
       So  einsam  ruht  er,  als  sei  er  verflucht.
Nur  kreischend  umkreist  ihn  zuweilen  ein  Reiher,
       Der  hier  vergebens  nach  Beute  sucht...

Es  liegt  eine  Oede  in  dieser  Fuelle...
Wie  der  Hauch  der  Verwesung,  so  bruetet  sie  still,
Der  langsam  des  Reichtums  goldene  Fuelle
       Beflecken,  zernagen,  vernichten  will.

Der  Pfoertner  schlaeft  an  den  Toren  verdrossen,
       Denn  Keiner  naht  mehr,  der  Einlass  begehrt,
Und  doch  hast  du  Keinem  die  Pforte  verschlossen,
       Noch  keinem  die  offenen  Haende  verweht.

Tagsueber  versteckst  du  in  einsamer  Kammer
       Dein  niemals  verstandenes,  missachtetes  Leid,
Doch  geltend  durchschreit  dein  hilfloser  Jammer
       Bei  Nacht  die  hallenden  Gaenge  weit.

Dann  steht  zuweilen  am  Gartengehege
       Ein  Wanderer  still,  von  den  Toenen  erschreckt,
Bevor  er  weiter  sie  wandert,  die  Wege
       Des  Lebens,  auf  immer  fuer  Dich  verdeckt...

John  Henry  Mackay


Джон  Генри  Маккей,  "Заключительный  аккорд"

В  вас,  смеясь,  свои  я  вижу
грёзы  юности:  унижен  
был  я  часом,  чтоб  немедля
суетливо  стронуть  дело.

Скороспел...  холодным  взглядом
взяв  свою  судьбу  в  осаду,
уж  стою`  спиной  к  весне  я
на  кордоне  знанья-змея.

Знаю  то,  что  кончить  должен,
что  начать;  я  не  тревожен:
воля  жизни--  предо  мною,
мне  на  торг  идти  с  ценою.

Но  во  мне  погибла  робость:
отрезвел  я  с  той  порою,
как  любовь  мою  потоком
смяло  грязным  и  жестоким.

Как  любимых  вижу  вражин--
их  мне  надо  смять  однажды.
Ложь  иных  приемлю  стыло,
сам  себя  предать  не  в  силах.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Ausklang

Traeume  meiner  Jugendtage,
Halb  zerweht  in  eitle  Klage,
Halb  ein  freudiges  Beginnen  –
Lachend  sah  ich  euch  zerrinnen.

Frueh  gereift...  mit  kuehlem  Blicke
Lenkend  eigenste  Geschicke,
Steh  ich,  noch  im  Jugend-Lenze,
Auf  des  Wissens  letzter  Grenze.

Ich  kann  Beides:  ich  kann  enden,
Kann:  was  ich  begann,  vollenden.
Vor  mir  liegt  ein  freies  Leben,
Dem  ich  selbst  erst  Wert  gegeben.

Aber  in  mir  starb,  was  schuechtern
Einst  auf  Andere  sah,  und  nuechtern
Ward  ich,  seit  mein  bestes  Lieben
Ich  im  Strome  sah  zerstieben.

Wie  mein  Lieben,  sah  mein  Hassen
Ich  im  Lebenskampf  erblassen.
Kalt  sah  ich  die  Andern  luegen,
Und  ich  kann  mich  nicht  betruegen.

John  Henry  Mackay

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243231
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 24.02.2011

Амди Гирайбай, "Сиротство" и А. Лятиф-заде, "Забота моя"

Амди  Гирайбай,  "Хорлукъ"

Такъдир  булай  язгъан  манъа  ярадан,
инсан  болып  тувмагъайдым  анадан,
хорланаман  огей  она  элинден,
чыкъмай  давуш  джарты  сесин  телинден,
мен  сюзюлир  къалдым  инсан  селинден.

Джапалакълай,  къара  къарлар  бората,
банлыкъ  эткенлерге,  бельки  къората,
къачкъын  болып  джуремен  озь  джуртымда,
къайгъулана  къальбимдеки  къуртым  да.

Бульбульдайын  джарашыкълы  джырласам,
дефтеримни  козьяшымман  сырласам,
эш-дост  кене  "яман"  адын  такъалар,
тип-тирили  мени  откъа  якъалар,
чекириштип,  сейириме  бакъалар.

Акъикъатчы  шаир  болып  бакъырсан,
ярдым  ичюн  мелеклерни  чыкъырсанъ,
озьарасы  сагъа  бир  "суд"*  ясарлар,
сени  тутып,  дараъгъачкъа  асарлар,
сёндюрюрлер  эмелинъни  басарлар.

Хорлукъ,  достым,  хорлукъ  кучюнъ  болмаса,
озь  багъында  гуллер  ачып  солмаса,
лянет  этерсинъ  яшавгъа,  омюрге,
къул  болурсынъ  "эбедий  бир  эмирге"**.

14.12.  1920,  Акъмесджит  (Симферополь)
Амди  Гирайбай  (1901-1930)


Сиротство

Судьба  моя  прописана  на  небе:
от  матери  рождён  я,  детка  бедный,
чужим  рости  под  мачехой  без  воли,
разбитый  саз  торкая  свой  до  боли,
цедя  струной  мірскіе  токи  голи***.

Под  чёрным  снегом  вьюги  неуёмной,
в  оградах  властных  узких  окоёмов
изгнанником  по  родине  шагаю,
слова  тайком  с  оглядкою  бросаю,
а  червь  тоски  мне  грудь  больную  мает.

Коль  запою  что  соловей  весною,
тетрадь  залью  горючею  слезою,
друзья  клеймят  меня  "чужим-недобрым",
родня  меня  корит  огнём  и  гробом,
мол  леший,  прочь  от  нас  ушёл  бы.

Поэт  правдивый--  вредная  особа:
покличешь  ангела--  дождёшься  гроба,
на  суд  тебя  твои  же  и  потащат,
на  виселицу  вздёрнут,  мол  пропащий,
истопчут  труд  твой,  искрами  парящий.

Сиротство,  друг  мой*****,  сил  осталось  мало,
в  родном  саду  бутоны  роз  увяли,
но  коль  проклятьем  молодость  покроешь,
то  жизнь  твоя  погибнет  под******  корою--
останется  иблисовой  рабою.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
**  В  антологии-билингве  "Окрушина  сонця-  Кунештен  бир  парча"  дано  примечание:  "Мається  на  увазі  Указ  Катерини  ІІ  про  приєднання  "на  вікі  вічні"  Криму  до  Росії".  Я  полагаю,  что  автор  имел  в  виду  Иблиса,  проклятого  Аллахом;  Амди  Гирайбай  во  своих  стихах  никоим  образом  не  упоминал  аннексию  Крыма;
***  в  оригинале  "...  я  остаюсь  цедя  в  людском  потоке  (се`ле)...".  Я  обыграл  тюркскую  поговорку  о  сизифовом  труде,  "рыть  иглой  колодец";
****  в  "Окрушине  сонця"  в  этой  строфе  выпушена  четвёртая  строка,  а  вместо  "суд"--  "су",  пятисантимовик,  в  таком  случае,  как  говорится,  два  мира--  два  Шапиро:
"...Поэтом  истым  будучи,  уместно
скликать  на  помощь  ангелов  небесных,
но  коль  тебе  шайтан  медяк  подбросит,--
погубит  им  твою  талантов  россыпь...";
*****  "другом  (моим)",  суфии  называли  Бога,  но  у  Гирайбая  это  случайно  вырвалось,  он  к  читателю  обращается;  
******  буквально  "обратится  в  чёрный  уголь",  --прим.перев.


Къайгъым

Ятагъымнынъ  чевресинде  авеленген  хаин  олюм
ач  къузгъунда  авлагъанда  яш  джашымны  алмакъ  ичюн.
Джанланды  эп  хаялымда  омюр  бутюн,
козь  алдыма  сен  де  кельдинъ,  эй,  севгилим!
Менимкидир,  --деди  сесинъ,
сонъ  дюшюндженъ,  сонъ  нефесинъ!
Лякин,  къозум,  
бир  къайгъым  бар,
севгиден  де,  олюмден  де  даа  кучьлю  олса  керек,
о  алды  эп  сонъ  фикримни,  сонъ  сёзюми,  сонъ  дуйгъумы
сонъ  нефесин  бергенде  шу  дертли  юрек.
Тёкип  олсам,  ах,  мазлум  халкъ,  шу  къайгъымы!
Азатлыгъынъ  огрунда
теним,  джаным  санъа  феда!..
Иште,  гузель,
бу  сонъ    э  м  е  л  ь!

1918
Абдулла  Лятиф-заде


Забота  моя

Над  ложем  этим  ворону  голодному  подобно
парит  измена-смерть,  души  моей  ища.
Моею  тенью  жизни  трепеща,
любимая  осталась  мне  верна  до  гроба!..
--Он  мой,--  её  я  слышу  голос,  он--
последний  выдох  твой,  воскресный  звон!
Но,  милая,
моя  печаль
любви  и  смерти  пуще  и  ревнивей:
она  из  сердца  выживала  думы,  речи,
души  измученной  последние  порывы.      
Смиренный  мой  народ,  я  плачем  душу  не  облегчил!
Ради  твоей  свободы,
я  жертвую  собой  все  годы.  
Есть  истинная  с  т  р  а  с  т  ь,
любимая,--  над  прочим  власть.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243162
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 24.02.2011

Джон Генри Маккей, "Зачем?" и "Осенняя листва"

Джон  Генри  Маккеей,  "Зачем?"

"Зачем,  на  что  печалей  горечь  нам?  
Они  житьё  нахрапом  режут  пополам".
Оно  срастётся,  точно--  зарастает  снова,
пока  ты  каждый  день  подобен  совам.

Ты  смелость  потерял,  задора  нет  в  тебе
в  заботах  без  надежд,  в  пустой  борьбе.  
Ну  вот,  ты  воле  приказал:  "Воспрянь-ка  снова!"--
глазам  усталым  только  смежил  ковы.

Они  видали  мир  сей.  Столь  прекрасным,
весенним,  детским,  песенным...--  напрасно
им  ждать  чудесной  перемены...
                                       Ты  струнами  вытягивашь  члены,
ты  ропщешь:  "Ясно",--  и  ложишься  спать  как  пленный.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы

2-й  вариант  перевода  (первый  катрен):  

На  что  нам  все  печали?..  их  горечи  беда?
Они  житьё  нам  режут  нахрапом  без  суда.
Оно  срастётся  снова,  да,  зарастает  снова,
пока  ты  проседаешь  от  бремени  крутого...


Wozu?

Wozu  doch  all‘  der  Kummer?  –  wozu  die  Bitternis?
Sie  macht  durch  unser  Leben  gewaltsam  einen  Riss.
Er  schliesst  sich  wieder,  ja  gewiss,  er  schliesst  sich  wieder.
Doch  unterdessen  sinkst  du  ueberbuerdet  nieder.

Du  hast  den  Mut  verloren,  die  Frische  ging  dahin,
In  Sorgen  ohne  Hoffnung,  in  Kämpfen  ohne  Sinn.
Wohl,  du  befiehlst  dem  Willen:  Erheb‘  dich  wieder!
Doch  ist  es  nur  ein  Augen-Aufschlag  der  mueden  Lider.

Sie  seh’n  die  Welt  noch  einmal.  So  herrlich,  wie  sie  war
Dem  Kind:  so  frühlichtueberglaenzt,  so  wunderbar,
Seh’n  sie  sie  niemals  wieder  .  .  .
                                   Du  reckst  und  streckst  die  Glieder,
Murrst:  „Es  ist  ueberstanden“.  Und  legst  zum  Schlaf  dich  nieder.

John  Henry  Mackay


Джон  Генри  Маккей,  "Осенняя  листва"

И  только  пуще  страсть  его  пылала,
она  дрожала  жадно--  листев  масть,
когда  её  осенний  ветер  кроет.
Весна  его  томленья  миновала.
Так  напоследок  хочется  украсть
на  родине  изгнаннику-герою.

Он  ждал  её.  Она  явилась  ночью,
готовая  себя  отдать  ему.
Но  оказался  он  бревном,  не  зверем.  
"Она  моя!"--  он  крикнул  что  есть  мочи.
Она:  "Зачем?  Твой  помешался  ум,
он  точно  листопад--  потерян".

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Herbstlaub

Und  immer  hoeher  schwoll  sein  Verlangen.
       Es  zitterte  seine  Begierde  wie  Laub,
                   Wenn  es  der  Wind  im  Herbst  verweht.
Es  war  ihm  der  Tag  in  Sehnsucht  vergangen.
       So  wird  dem  verirrten  Zweifel  zum  Raub
                   Wer  sich  in  fremdem  Land  ergeht.

Nun  sah  er  sie  zur  Nacht.  Gekommen
       War  sie,  ihm  ganz  sich  zu  geben  hin.
                   Doch  er  liess  unberuehrt  sie  gehn.
Jetzt  schreit  er  verzweifelt:  „Sie  ist  mir  genommen!“
       Sie  sagen:  „Was  will  er?  Verstoert  ist  sein  Sinn.
                   Er  wird  wie  Laub  im  Herbst  verwehn.“

John  Henry  Mackay

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243045
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 23.02.2011

Амди Гирайбай: "Новой тетради", "Умершему" и "Самоедство"

Амди  Гирайбай,  "Новой  тетради"

Тетрадь  моя!..  ты  пёрышку  подруга,
зерцалом  мира  станешь,  бейты*  туго
слезою  да  зальют  твой  белый  лик,
бальзамом  стань  измученной  округе!**

Пишу,  чтоб  вам  свои  доверить  тайны,
гнездо  совью,  и  тени  погоняю--
чтоб  воспарил  униженный  татарин,
меняю  молодость  на  миллион  терзаний.***

На  свет  скачу--  в  беде  коли  погибну
несчастный  я,  то  цели  не  достигну,
гоню  коня  и  вкривь  и  вкось  по  степи,

тетрадь!  Тебе  свои  доверю  грёзы,
погост  печали  рою  в  сердце  росном,
одном  средь  горестных  нелепиц!..

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  бейт--  у  тюрок--двустишие,  но  у  пуштунов,  например--  несколько  двустиший,  пара  строф,  короткое  стихотворение;
**  подстрочник  первого  катрена:  
"Новая  тетрадь!..  ты  товарищ  (подружка)  перу  (каламу),  
калам  тебя  сделает  зеркалом  миру  (не  мiру)
твоему  белому  лицу  болящие  бейты  (двустишия),
да  будут  бальзамом  НАЦИИ  (за  что  автора  и  расстреляли  позже)  болести!"
***  меня  подзадорила  аллитерация  автора  в  последней  строке  первого  катрена--  и  я  не  смог  не  отпасовать;  "...меняю  младость  на  мильон  терзаний"  на  стопу  короче,  но  тогда  тональность  перевода  будет  слишком  мажорна;  можно  вместо  "замученный  татарин"  вставить  "затурканный...",  но  в  оригинале  так:  "...  чтоб  увидеть  высь  безденного  татарина,  (борясь)  ради  чего,  молодость  свою  погубил  бы(увял  бы)",  --  прим.перев.


Янъы  дефтерге

Янъы  дефтер!..  аркъадашсынъ  къалемге,
къалем  сени  кузьгю  этеджекъ  алемге,
акъ  бетинъе  сызгъалагъан  бейитлер,
мельэм  олсун  миллетиме  элемге!

Эр  бетине  сырым  язып  толдурсам,
хаял  къувуп  джувурсам  да  болдурсам,
юкселигинин  корьсем  куньсюз  татарнынъ,
бу  огъруда  генчлигимни  солдурсам.

Алдым  ярыкъ--  бир  къазадан  ольмесем,
мен  бахытсыз,  макъсадымны  больмесем,
джуйрюк  атым  онъгъа-солгъа  бургъанда,

дефтер!  Сагъа  ойларымны  язайым,
къайгъуларгъа  къара  мезар  къазайым,
мунълы  гоньлюм,  джылап-джылап  тургъанда!..

Март  13-24,  1920,  Акъмесджит  (Симферополь)
Амди  Гирайбай  (1901-1930)


Амди  Гирайбай,  "Умершему"

На  кла`дбище  твоём  цветам  алеть  бы
обильный  летний  ливень  озаряя,
что  оземь  слёзы-градины  роняя,
календулам  проклятий  мечет  хле`бы.

Угаснет  день,  сомкнёт  на  ка`мнях  вежды--
присядут  совы,  на  могилах  рядом;
придёт  твой  друг,  тебя  одарит  взглядом:
"Тебе  опять  принёс  цветов  я  свежих!"

Надгробье  снова  пла`ча  расцелую,
с  зарёю  новой  выйдя  на  кладби`ще:
"Земля  тебе  легка,  усни,  дружище!"*

В  горсти`  ужав  погибший  день  свой
с  неразделённым  нашим  детством,
зачем  меня  ты  в  горести  оставил?

*  буквально  "да  будет  тебе  земля  светла",--  прим.перев.
перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
оригинальный  текст  см.  Амди  Гирайбай,  "Шиирлер",  Таврия  нешрияты,  г.  Симферополь,1997  г.,  стр.  68  


Весвеселигим

Язаман  да,  язаман  да,  язаман,
мынав  ери  ярамай,  деп  бозаман,
я  къыскъарта,  я  узата,  созаман.

Бегениймен,  джыртып  атып  ташлайман,
джанъы  баштан  язгъалавгъа  башлайман.

Яргъан  ич  бир  шиирим  ёкътыр  деп
башкъалардан  янъышларым  коптыр,  деп,
джаным  патлай,  паслана  де  джатаман,
къалемимни  котерем  де  атаман,
къайгъулана,  къасеветке  батаман!..

Ноябрь  28,  1920  
Амди  Гирайбай


Амди  Гирайбай,  "Самоедство"

Я  пишу,  да  всё  пишу,  да  всё  пишу,
чистый  лист  напрасно  всё  пашу
поперёк--  а  взглядом  издали  кружу.

Мне  по  нраву  буквы-камушки  бросать,
душу  заново  строкою  расписать.

Оттого,  что  строчка  тянется  едва;
я  придирчив,  а  толпа  права;
тянет  спать  больная  голова;
подымаю  я  калам  что  ствол  винта--
и  тону  в  печальном  омуте  стола!

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242938
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 23.02.2011

Джон Генри Маккей, "Вчера"

Кто  есть  Вчера?  Он—молнией  Сегодня
калека  битый,  ковыляет  вслед  нам
по  памяти,  на  палку  опираясь;
но  с  тем—дитя,  что  донимает  нас
желаньями  голодными  своими...
Мечта  благая,  что  голу`бит  нас,
но  с  тем—мара`*  с  глазницами  пустыми.
Карающая  нервы  силы  шпора,
но  с  тем—колодки  каторжным  ногам...

Кто  есть  Вчера?  Душа  едва  живая
последней  искры  в  полумёртвом  теле—
с  ней  вдруг  воспрянул  мнимый  труп,  и  молвит
нам  прямо  в  уши  спутанные  речи,
и  тащит  нас  к  пустым  своим  носилкам...
...  во  мгле  закатной  шаг  к  заветной  цели
над  прорвой  меж  фортуною  и  долгом.
Дитя  мышленья—убивает  мать,
столь  злобно  и  старательно  играя
с  сестрой  своей,  Забывчивостью,  в  прятки.

Вот  кто  Вчера...  Ты  вопрошаешь  снова?
Мне  говор  твой  мешают  слушать  звоны
цепи`,  что  за  собой  устало  тянешь:
отвечу  уж,  коль  ты  его  помянешь!

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы
*  см.  у  Даля  :"МАРА́  ж.  мана́,  блазнь,  морок,  морока,  наваждение,  обаяние;  греза,  мечта;  призрак,  привидение,  обман  чувств  и  самый  призрак;  напр.  в  олон.  род  домового  или  кикиморы,  который  путает  и  рвет  кудель  и  пряжу...",--  прим.перев.


Das  Gestern

Was  ist  denn  Gestern?  —Ein  vom  Blitz  des  Heute
Gelaehmter  Krueppel,  der  uns  muehsam  nachhinkt,
Auf  der  Erinnerung,  schwanken  Stab  sich  stuetzend;
Und  doch  ein  Kind,  das  sich  mit  toerichten  Bitten
In  ungestuemem  Wuenschen  an  uns  draengt...
Ein  lustiger  Traum,  den  wir  vielleicht  erlebt,
Und  doch  ein  Wesen  mit  erstorbenen  Augen...
Ein  Sporn,  getrieben  in  den  Nerv  der  Kraft,
Doch  an  den  Buegel  ist  der  Fuss  gebunden...

Was  ist  denn  Gestern?  –  In  dem  starren  Koerper
Der  letzte  Funke  noch  der  bangen  Seele:
Und  ploetzlich  steht  der  scheinbar  Tote  auf
Und  redet  uns  ins  Ohr  verwirrte  Worte,
Und  zerrt  zurueck  uns  zu  der  leeren  Bahre...
-  In  trueber  Zeit  ein  Schritt  dem  Ziele  naeher,
In  froher  zwischen  Glueck  und  Schuld  ein  Abgrund.
Ein  Kind  des  Denkens,  das  die  Mutter  mordet,
Und  mit  der  Schwester,  der  Vergessenheit,
In  furchtbar-ernstem  Scherz  Verstecken  spielt...

Das  ist  das  Gestern.  —Fragst  du  mich  noch  weiter?
Ach,  nimmer  ueberhoerst  das  Klirren  du
Der  Kette,  die  du  müde  nach  dir  schleifst,
Soviel  du  fragst,  soviel  ich  Antwort  gebe!

John  Henry  Mackay

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242799
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 22.02.2011

Абдулла Лятиф-заде, "Дух поэта"

Шаирнинъ  руху

Ольмек  ичюн  догъмадым  мен...  Ольмем  мен?
Ревамы  ич--  умют,  севги  ве  ышыкъ
бермек    ичюн  янгъан  къызыл  нур  сёнсин?!
Аякъ  изим  бу  ёллардан  сильмем  мен.
Янар  экен  ёл  сонъунда  ал  ярыкъ,
насыл  олып  унутылгъан  джан  кёнсин?

Ольмек  ичюн  догъмадым  мен...  Ольмем  мен,
аякъ  изим  бу  ёллардан  сильмем  мен.

Бир  кунь  сазым  къолдан  тюшер  меним  де,
шу  омюрнинъ  кузьгюси--  козь  юмулыр.
Топракъ  кийер,  я  тоз  олур  теним  де
бир  къарынджа,  бир  боджекнинъ  тенидай.
Бир  кунь  келир,  шу  алемден  джоюлыр,
лякин  шаид  бунъа  кунеш,  ай.

Кольгемни  ич  бу  ерлерден  сильмем  мен,
ольмек  ичюн  догъмадым  мен...  Ольмем  мен!

Чобанларнынъ  гъамлы  кавал  сесинде
эски  къайгъы,  янъы  умют  эзгисин
сынмаз  сазым  кя  йырлар,  кя  ынъраныр,
козю  яшлы  оксюзлернинъ  юзюнде.
(Ич  бир  етим  бундан  умют  узьмесин!)
Меним  бакъкъан  умют  шавлем  нурланыр.

Шавлеми  бу  юреклерден  сильмем  мен,
ольмек  ичюн  догъмадым  мен...  Ольмем  мен!

1927
Абдулла  Лятиф-заде  (1890-1938)
 

Дух  поэта

Родился  не  для  смерти  я...  погибну*!
Поток  иссяк--  любовь,  зарю,  надежду
дабы  спасти,  костру  дано  угаснуть?!
Следы  свои  стираю  с  тропок  битых.
Уж  не  видать  ночлега  мне,  как  прежде--
не  к  огоньку  влачусь  во  тьме  напрасно?

Родился  не  для  смерти  я...  Погибну,
следы  свои  стираю  с  тропок  битых!

Настанет  день--  мой  саз  падёт  расплатой.**.
Зерцало  этих  лет  мне  смежит  веки.
Я  стану  прахом  во  земле  богатой
дабы  жуком  иль  муравьём  родиться.
Настанет  день,  когда  уйду  навеки
чтоб  мучеником  под  луной  светиться.***

Стираю  тень  свою  с  тропинок  битых,
родился  не  для  смерти  я...  Погибну!

Мой  саз  едва  поёт  надеждой  новой,
он  стонет  в  тон  пастушеской  свирели,
печалью  старой  напоён,  сиро`там
не  станет  он  счастливою  подковой,
(не  скрасит  им  грядущих  лет  метели!)
Надежды  луч,  ищи  другой  работы,

лети  долой,  судьбой  к  другим  гонимый.
Родился  не  для  смерти  я...  Погибну!

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
 *  ольмек--  и  "умирать"  и  "погибать",  в  оригинале  "умираю  я?",  здесь--  увы,  не  только  здесь,  в  отличие  от  моего  перевода!--  глагол  в  настоящем,  не  в  настояще-будушем  времени;
**  в  оригинале--  "выпущу  из  рук  саз  свой...";
***  буквально  :"настанет  день,  когда  буду  я  потерян  для  этого,  но  шахидом  быть  мне  для  солнца  и  луны";  к  сожалению,  перевод  Петра  Перебийноса  выдержан  совсем  в  другой  тональности:
"...Коли  пітьма  усе  поглине,
Заплаче  саз
Без  мене.
І  лиш  душа  моя  полине
У  небеса  
Безмежні...";  над  душой  (профессионального,  не  без  ехидства  замечу)  украинского  переводчика  стояли  и  будут  стоять,  в  хронологическом  порядке--  Сталин,  Суслов,  Сорос....  свято  место  пусто  не  бывает;  я  вспомнил  ещё  г-на  Смирнова,  координатора  фонда  "Видродження"  в  Крыму,  который  незаслуженно  благосклонно  было  отнёсся  к  моим  первым  экзерцисам  (но  грант  мне  не  светил  и  не  светит),  которому  передаю  привет!--  прим.перев.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242765
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 22.02.2011

Джон Генри Маккей, три стихотворения

Джон  Генри  Маккей,  "Да  от  кого  ещё?"
 
Когда-то  жил  я,  сном  обласкан,
который  мною  в  пене  сказки
но  от  кого?--  рождённый  был...
не  мучился,  не  опасаясь
ничуть,  притом  щедроты  часа  
я  принимал  как  дар  судьбы.

Давно  уж  всё  переменилось.
Мне  жизнь  ярмом  оборотилась,
теперь  я  стал  её  рабом.
на  службе  мне  нельзя  быть  грустным,  
и  только  смерть  меня  отпустит--
но  от  кого?  я  век  при  ком?...

Я  вынужден  лошадку  шпорить.
Младые  крылья  не  ускорят
под  солнцем  летним  путь.
Душа,  смеяться  ль,  плакать  мне?
быть  день  и  ночь  как  на  войне,
бежать,  дрожа  от  пут!

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы


Von  wem  doch  noch?

Ich  lebte  einst  in  einem  Traume.
Der  ich  an  eines  Glueckes  Saume
--  Von  wem  doch  noch?  –  geboren  bin.
Ich  muehte  mich  nicht,  sann  und  dachte
Nicht:  was  die  schoene  Stunde  brachte,
Nahm  als  Geschenk  ich  fuer  mich  hin.

Das  hat  sich  Alles  nun  verwandelt.
Mich  hat  das  Leben  eingehandelt
Und  haelt  als  seinen  Sklaven  mich.
In  seinem  Dienste  muss  ich  frohnen
Und  erst  der  Tod  wird  mich  entlohnen.  –
Von  wem,  von  wem  doch?  –  fragte  ich  .  .  .

Fest  muss  ich  meine  Rosse  zuegeln:
Ich  fahre  nicht  mehr  auf  den  Fluegeln
Der  Jugend  durch  das  sonnige  Land.
Mein  Geist  mag  weinen  oder  lachen  –
Bei  Tag  und  Nacht  bereit  zum  Wachen
Ist  er  an  seinen  Lauf  gebannt!

John  Henry  Mackay

_______________________________________________
Джон  Генри  Маккей,  "Оравы..!"

Оравы  дум!  лихие,
но  вольный  рой  ума--
рабы  словам  плохие
не  вытерпят  ярма.

Оравы  грёз  на  сердце
рядятся  в  крылья  роз--  
от  них  беда  для  цели:
налёт!..  разбой!..  мороз!  

вольный  (то  ли  растянуть  строку,  переложить  иначе?)  перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы    

Из  наших  лбов  столь  вольно
летит  за  мыслью  мысль:
слова  ярмом  их  школят--
немногим  хватит  сил.

А  сколько  грёз  из  сердца
летит  по  целям  вон:
благих  немного;  с  перцем
и  с  ядом--  большинство.

вот  так  получше,  но  всё  не  то...  --Т.К.

Wie  viele!..

Wie  viele  Gedanken  fluten
       Durch  unsere  Stirnen  –  und  doch:
Am  Wege  die  meisten  verbluten,
       Zu  frei  fuer  der  Worte  Joch!

Und  die  Gefuehle  –  wie  viele
       Durch  unsere  Herzen  auch  ziehn,
Die  meisten  erlahmen  dem  Ziele:
       Erkalten  –  zerflattern  –  zerfliehn!

John  Henry  Mackay

_______________________________________________

Джон  Генри  Маккей,  "Моё  лето"

Быть  моим  до  мороза  последнему  лету!
Да  одарит  меня  тихим  радостным  сном,
зеленея,  цветя,  упокоит  теплом.
Да  подаст  моим  думам  безумия  лепту.

В  нём--  последняя  песнь  моя,  что  недопета!
Я  дрожу,  ожидая  его,  ведь  оно--
завершенье  всего,  в  нём  цикуты  вино..
О,  скорее,  зелёное  теплое  лето!

вольный  (...зато  здесь  настоящий  Маккей!)  перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы

До  корочки  моим  да  будет  лето!
Пусть  нежит  зеленью,  теплом--
устроит  счастья  тайный  дом,
чем  снова  сердце  соблазнит  поэта.

Оно  несёт  мне  завершенья  бремя!
Я  с  нетерпеньем  ожидаю  в  срок
последний  свой  прекраснейший  урок...
Гряди  с  теплом  и  зеленью,  благое  время!

(ещё  один  вольный  перевод)

   
Mein  Sommer

Der  ganze  Sommer  soll  mir  gehoeren!
       In  all  seinen  Winkeln,  warm  und  gruen,
Soll  mir  ein  heimliches  Glueck  erbluehn.
Das  soll  meine  Sinne  noch  einmal  betoeren.

Быть  моим  до  мороза  последнему  лету!
Да  одарит  меня  тихим  радостным  сном,
зеленея,  цветя,  упокоит  теплом.
Да  подаст  моим  думам  безумия  лепту.

В  нём--  последняя  песнь  моя,  что  недопета!
Я  дрожу,  ожидая  его,  ведь  оно--
завершенье  всего,  в  нём  цикуты  вино..
О,  скорее,  зелёное  теплое  лето!
.  
Mit  der  Fracht  der  Erfuellung  beladen  komm  er!
       Ich  erwarte  ihn  bebend  zu  dieser  Frist,
Weil  er  mein  letzter  und  schoenster  ist  –
O  eile,  mein  warmer  und  gruener  Sommer!

John  Henry  Mackay,  1896

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242580
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 21.02.2011

Бекир Чобан-заде, "Спит татарская степь"

Спит  татарская  степь:  травам  благодать--
сто`льких  приняла`!..
Конного  на  пути  на  кривом  не  знать,
не  видать--  дела!
Во  татарской  степи  хутора  молчат,
люд  напуган  здесь:
конным*--  кладбища  сухой  причал,
измельчала  месть**!
Спит  татарская  степь,  нет  воды  испить,
краю  нет,  конца!
Спит  печальная  степь--  где  приют  найти,
огонёк  лица?!
Во  утихшей  степи  ливню  бы  пройти--
жабы  замолчат!
Сов*****  пригрела  она--  мужа  вдруг  родит:
сплюнет  сгоряча!***
Спит  татарская  степь,  от  седин  желта--
крови  ждёт,  крове`й!
Все  тут--  вол  и  баран,  заяц  у  куста--
лев,  а  ты  где,  эй!

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
Примечания:
*  Джигит,  он  же  der  Reiter  (нем.),  наездник--  рыцарь;  в  этой  строке  ритм  у  меня  сломан  на  "клАд-бищА",  но  так  хорошо,по-моему  ;
**  буквально  в  оригинале  "дети  смышлёные"  (у  С.Литвина--  как  в  оригинале),  но  автор  надеется  не  на  поросль,  здесь  "дети"  (балалар)=  "лягушки"  ,см.в  ниже  (бакъалар);
***  Вот  эту    строку  С.  Литвин  уложил  почти  как  в  оригинале:  "Коли  мужчина  справжній  прийде  в  світ--  Катів  позве  на  звіт!",  только  не  "палачей"--  их  просто  НЕТ,  есть  испуг  и  тишина.  И  ещё,  в  первой  строке  у  С.  Литвина  "Бог  звідусіль  зібрав",  но  у  Чобан-заде  нет  Бога,  есть  Танъры  (Тенгри,  Небо),  Отец--  Небо,  Мать  и  могила--  Земля.  В  тексте  "одлерин  къусар"--  "заёмное  своё  изрыгнёт";
****  айгиди  (согл.  словарю  М.Усеинова)--  ещё  и  "ртуть",  у  Г.Гачева  казаки  катятся  по  степи  будто  шарики  ртути  
*****  совами  (байкъушлар)  называют  недотёп,  слово  это  значит  также  руины,  развалины,--  прим.перев.


Тынч  татар  чёлюнде

Тынч  татар  чёлюнде  от  битмеген,
не  макъбул  емиш!..
Коп  вакъыт  бу  ёлдан  йигит  отьмеген,
ёллары  къыйш!
Тынч  татар  чёлюнде  койлер  япылгъан,
инсанлар  урькек,
ийгитлер  сессиз  мезаргъа  джыйылгъан,
балалары  зийрек!
Тынч  татар  чёллери,  сувлары  ичильмий,
уджсуз,  буджакъсыз!
Тынч  татар  чёлюне  бир  боран  керек,
бакъалар  сусар!
Байкъушлар,  ансыздан  тувса  бир  эркек,
одлерин  къусар!
Тынч  татар  чёллёрин  къургъаклыкъ  саргъан,
къан  керек,  къан!
Бурада  эр  кес  къой,  сыгъыр  я  тавшан,
айгиди  бир  арслан!

Будапешт,  1916  
Бекир  Чобан-заде  (1893-1937)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242478
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 21.02.2011

Джон Генри Маккей, "В Кампанье" и "Настроение"

Джон  Генри  Маккей,  "В  Кампанье"*

Привет  тебе,  солнце,  что  сходит  вдали,
привет  вам,    умолкшие  волны,
пиющие**  жадно  заката  разлив,
что  гаснет  на  плещущем  лоне.

Привет  тебе  дол,  что  улёгся  и  стих,
вечерняя  даль  чаровная***,
которой  домою,  упрям  и  не  тих,
быстрее,  проворней  шагаю!

Сколь  счастья  на  сердце,  бушуя,  горит
сколь  песен  летящих  со  мною;
привет  тебе,  мир,  этот  радостный  мир,
привет,  снова  утром  с  тобою!

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы
*  Амальфи,  Помпеи  и  прочая  "настоящая  Италия"  недалеко  от  Неаполя;
**    см.  у  В.Даля  "...впить  что,  вбирать,  втягивать,  всасывать,  вдыхать  в  себя  жидкость  или  влагу.  Дерево  впивает  пищу  корнями  и  листвою.  Впиваю  дыхание  весны..."
***  "прелестник.  чаровный,  чародейный,  чародейственный,  чародейский,  к  чарам,  чародейству  относящ.  чаровщина,  чародейщина...",  ibidem  


In  der  Campagna

Ich  gruesse  die  Sonne,  die  dort  versinkt,
ich  gruesse  des  Meeres  schweigende  Fluten,  
das  durstig  die  Gluten  trinkt,
die  lautlos  an  seinem  Herzen  verbluten.

Ich  gruesse  die  Ebene,  wie  liegt  sie  still,
des  Abends  geheimnissvoll  daemmernde  Weite,  
durch  die  ich,  der  ich  nach  Hause  will,
nun  schneller  und  immer  schneller  schreite!
   
Wie  ist  die  Brust  von  Glueck  geschwellt,
mich  umgaukelt  die  luftige  Schaar  meiner  Lieder,  
und  ich  gruesse  die  Welt,  diese  herrliche  Welt!
Ich  gruesse  sie,  morgen  seh'  ich  sie  wieder!

John  Henry  Mackay

____________________________________________________________________
Джон  Генри  Маккей,  "Настроение"

Мысли  твои--  это  буйные  песни,
мысли  мои  холодны  как  Ничто.
Тихо  клонюсь  я,  устал  и  невесел--
ты  же  возносишься  в  яркий  поток.

Высишь,  кутила  небесный,  головку,
трезвость  мирскую  бокалом  презрев--
и,  осушив  его  радостно,  ловко
мечешь  во  лбы  им,  мой  юный  пострел**.  

С  полным  бокалом,  когда  ты  далече,
сяду  устало.  Не  впрок  мне  вино.
Ах!...  то  ли...  в  грёзах,  что  снов  моих  легче,
ляжет  на  плечи  мне  сумрак-руно.

Мысли  мои  утомлённой  рукою
вертят  урочный  свой  жёрнов,  когда
мечет  Фортуна,  увлёкшись  игрою,
негу  и  лавры  тебе  без  труда!

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы
**  по-моему,  автор  посвятил  это  стихотворение  не  женщине,  а  юноше,  см.  биографию  Джона  Генри  Маккея,  --прим.перев.  
 

Stimmung

Deine  Gedanken  sind  flutende  Lieder,
Meine  Gedanken  sind  kalt  wie  das  Nichts.
Beuge  mein  Haupt  ich  muede  danieder,
Hebst  du  das  deine  in  Stroeme  des  Lichts.

Hebst  du  es  lachend,  ein  goettlicher  Zecher,
Welcher  verachtend  die  nuechterne  Welt
An  ihrer  Stirn  den  geleerten  Becher,
Den  in  Freude  geleerten,  zerschellt.

Vor  dem  erfuellten  Glase  indessen
Sitze  ich  muede.  Nicht  schmeckt  mehr  der  Wein.
Wohl  –  ach!  –  in  Traeume,  doch  nicht  in  Vergessen
Spinnt  mich  die  Daemmerung  des  Abends  ein.

Matt,  wie  die  Stunde,  reiht  Zeile  an  Zeile
Schwerer  Gedanken  die  laessige  Hand,
Waehrend  das  Glueck  in  verschwendrischer  Eile
Lorbeer  und  Lust  um  die  Schlaefen  dir  wand!

John  Henry  Mackay

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242345
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 20.02.2011

Абдулла Лятиф-заде, "Дай!" (отрывок)

Бер!  (бир  парча)

Бер  тишинден,  тырнагъындан  арттырып,
ач  олюмге  къурбан  болгъан  халкъына;
алтын,  инджи,  кумюшинъни  саттырып
бер!  Болмасы  ахы  себеп  халкъынъа.

Бер!  Узатыр  бельким  бир  кунь  хайырын
олеяткъан  бир  сабийнинъ  омюрин;
сатып,  савып  еринъ,  юртунъ,  чайырынъ,
бер  иркильмей,  сонъ  корерсинъ  эджирин.

Халкъынъ  сенден  имдат  тилей,  бер  бугунь;
бер!  Сагъа  да  келир  невбет,  бермесенъ...
Ерге  батсын  къара  куньде  той-дюгюнъ,
шабашынъны  ач  халкъынъа  бермесенъ.

Халкъынъ  эр  куньде  бинълеп  къурбан  бергенде
отьмегинъни  насыл  больмей  къатасынъ!**********
Олю  юзьлю  къардашынъны  корьгенде,
баш  тёбенде,  сачынъ  тим-тик  турмаймы?
Бала-чагъа  ач,  джалангъач  джургенде,
тамырынъдан  къан  мийинде  урмаймы?

Тынъла:  Юртунъ  тавы-ташы  ынърана;
козюнъ  корьмей,  къулакларнынъ  тындымы?
Ери,  кокю,  денънизлери  сызлана;
туймайсынъмы,  къальб,  козьлеринъ  сёндими?

Эй,  юрексиз,  ёкъмы  сенде  къальб  деген
ьир  мубарек  ышыкъ,  дуйгъу  ювасы?
Ёкъсам  сенинъ  багрлыгынъ  тек  шумекен,--
эт,  къан,  ирин,  синъир,  сюек  торбасы?

Ёкъсам  ки,  сен  юрт  мезары  устюнде
миллетининъ  сюегинден  тахт  къурып,
шу  дюньягъа  дирек  болув  дертинде
джуресинъми  Немрутдайын  зевкъ  сюрип?

Унутма  ки,  бу  искелет  сюрюси
бир  кунь  келип  богъазынъа  сарылыр.
Сонъ  пешманлыкъ  ич  кяр  этмез  догърусы,
бир  хорлукънен  джанынъ  тенден  айырлыр...

Шу  омюрде  мубарек  деп  не  бильсенъ:
ырыз,  намус,  иман,  Танъры,  Пейгъамбер,--
Онынъ  ашкъы,  Онынъ  акъкъы  ичюн  сен
фырсат  барда  Юрт  дертинде  дева  бер!

Бер!  Шу  Ешиль  Юрт  мезаргъа  дёнмесин.
Ревамы  ич,  халкъынъ  битип,  сен  къалсанъ?
Бер!  Аталар  Оджагъы  шай  сёнмесинъ,
бер!  Азгъана  Халкътан  къоркъсанъ,  утансанъ.

Бер,  къардашым!  Джыласанъ  да,  кульсенъ  де,
кель,  Юртунънен  бирге  джыла,  бирге  куль.
Бер!  Сонъунда  сав  къалсанъ  да,  ольсенъ  де.
Миллетинънен  бирге  яша,  бир  оль!..

1921
Абдулла  Лятиф-заде  (1890-1938)


Дай!  (отрывок*)

Дай!  Рот  обдели  свой--  не  его,  оторви--
твой  ведь  народ  пятися  голоду  в  пасть;
золото-медь,  жемчуг  продай,  не  тяни,
дай!  Иль  твой  народ  может  пропасть.

Дай!  Протяни  день  хоть  один  жизни  одной
хлебом  дитя  хоть  одного  накорми;
Пахарь,  торгаш,  рыбник  и  мастеровой,*********
дай  не  тая  --благо  своё  после  увидь.

Род  твой  в  нужде,  помощи  ждёт--  дай  ему  днесь;
дай!  Или  умрёшь  сам  по  себе,  если  не  дашь...
В  землю  уйдёт  стол  твой  и  дом--  вот  тебе  месть,
голод  людской  сытым  всегда  пуще  суда.

Люд  что  ни  день  в  жертву  кладя  сотнями,  ты  
как  и  зачем  хлеб  свой  себе  тайно  кроишь?
Смерти  лицо  видишь  ли  ты  средь  суеты,
волосы  встать  смогут  торчком,  как  поглядишь?
Деток  твоих  голод  и  смерть  средь  наготы
сможет  пробить  сонных  мозгов  сытую  тишь?

Слушай:  твой  Крым  голодом  бит,  смертью  зажат;
пара  ушей,  глаз  хоть  один  есть  у  тебя?
Небо  и  дол,  горы  и  степь  смяла  нужда;
сердце  болит,  зубы  твои,  нет,  не  скрипят?

Эй  ты,  глухой,  сердца  что  ль  нет,  пусто  в  груди--
света  хоть  пядь,  искра  одна,  кровь  или  лёд?
Если  ты  пуст,  значит  мясник--  твой  господин:
жир,  требуху,  мясо  и  мозг  даром  возьмёт?

Если  такой,  ты  на  погост  трон  свой  кладя,
станешь  народ  голой  горой  вверх  городить,
голода  топь  трупами  чтоб  дерзко  твердя,
Нимруда****  путь,  долю  его  тем  повторить?

Не  отвернись--  может  настать  день  доходяг,
голой  толпой  горло  твоё  перегрызут--
тело  твоё  в  пищу  себе  тем  обратят,
душу  в  грехе  сотни  молитв  вряд  ли  спасут...

Ради  всего  в  жизни  твоей,  вспомни  о  Них:
вера  и  честь,  Небо,  Пророк******--следуя  Им
Ими  клянясь,  сердцем  любя  Их  лишь  одних,
жертвуй  своим,  общую  хворь  тем  утоли!

Дай,  не  таи!  Зелен  был  Край********--  станет  погост.
Высохнет  ток,  роду  конец--  кем  будешь  ты?
Дай!  Накорми  общий  Очаг  наших  отцов,
дай!  Устрашись  общемiрской  голь-пустоты!

Друг  мой,  подай!*****  Весел  ли  ты,  плачешь  порой--
с  Родиной  враз  прахом  пойдёшь  иль  оживёшь.
Дай!  "Что  потом"?  После  умрёшь?  Будешь  здоров?
Смерти  убавь,  Нации*******  жизнь  ты  подаёшь!...

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  Помголовская  (в  1921-м  году  в  Крыму  был  голод)  агитка  пришлась  не  ко  двору--  Петро  Перебийнос,  увы,  перевёл  её  всего  пятью  четверостишиями:
"...Віддай  от  рота,  одірви
Хоч  крихту  для  голодних.
Не  дай  поринути  у  вир
Орлиному  народу...";  кроме  того,  П.Перебийнос  почему-то  обращается  к  пирующим,  но  в  самом  начале  нэпа  их  просто  не  было--  автор  взывает  к  пролетариям  и  обывателям,  а  "золото,  жемчуг,  серебро",так  в  оригинале--  семейные  реликвии;  "орлиный  народ"  здесь--  неуместный  реверанс;
**  для  удобства  чтения  мне  пришлось  разбить  текст  на  строфы;
***  увы,  кое-где  моя  рифмовка  строк  не  совпадает  с  оригиналом  и  строку  перевода  пришлось  растянуть,  да  и  размер  не  совсем  тот:
"бЕр  тишиндЕн,  тырнагъындАн  АрттырЫп,
Ач  олюмгЕ  къурбАн  болгъАн  халкъынА;"  и  т.д.,  судите  сами;  
****  Нимруд,  согласно  Корану--  тиран  вавилонский,  приказавший  воздвигнуть  Башню,  --прим.перев.  
*****  в  оригинале  не  "друг",  а  "товарищ  мой",  "къардашым";
******  Пророк  Мухаммед  (сагъ  алейhи  весселям);
*******  именно  в  последней  строчке  --"нация"  (миллет).  за  что  автора  и  расстреляли  позже,  в  других  местах--  "народ"(халкъ)  или  "нация",  "род"  у  меня  легло  в  строку  вместо  "народа";
********  Ешиль  Ада  (Зелёный  Остров)--  так  крымцы  зовут  свою  родину;
*********  "сатып,  савып  еринъ,  юртунъ,  чайырынъ..."--  в  оригинале  эта  строка  звучит  иначе:  "торгуя,  ухаживая  за  своей  землёй,  краем,  чаиром  (горным  садом-огородом-сенокосом)...",  т.е.  автор  обращается  к  сельчанам,  прежде  всего--горным  крымским  татарам,  которые  до  расслеления  и  раскулачивания  жили  в  основном  на  юге  Крыма;
**********  Вот  в  этих  строках  автор  лишь  раз  упрекнул  может  быть  кулаков,  буквально:
"  С  каждым  днём  утысячеряя  жертвы  народа,
как  ты  хлеб  свой  кроишь?"--  прим.перев.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242324
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 20.02.2011

Всем здешним переводчикам: Рэндалл Джаррелл, "Иероним"

Рэндалл    Джаррелл,    "Иероним"


Каждый  день--  по  гаду,  а  ночью--  по  дракону.
Der        heilige        Hieronymus,  чей  лев  во  зверинце--
внемлет,  внемлет.  Весь  долгий  летний  нежный  день
грёзы  пугают  его  кушетку,  недра  бурлят.
На  закате  последний  пациент  встаёт,
обращается  к  нему  "Отче!",  дрожит,  отворачивается.

Часто  ко  льву  святой  обращается:  "Сыне".
Святой  молвит    мужчине--  но  тот  ушёл.
Под  настенной  тарелкой  с  Градивой,  в  сумерках.
Варит  старик  яйцо.  Поужинав,  он  ненадолго
замирает.  Пациенты  не  угомонились.
В  полночь  он  укладывается  на  их  кушетку.

Ночью  старик  прислушивается  к  ночи.
Она--  к  нему.Её  броненосные  когтищи
передних  лап  сцеплены  в  раздумьях.
Она  думает:  "На    место    Эго    метит    Оно".
Мир  борется  с  нею--  и  обращается  в  неё--
и  нескоро  изменяет  её.  Дракон

слушает  на  рассвете  речь  его:"Вижу...
старика  нагого  во  пустыне  у  скалы.
Он  кладёт  свои  книги,  письменный  прибор,  ножницы
среди  скорпионов,  гадов,  акрид.
Я  лежу  рядом  с  ним.    Я  лев.
Колени  склонив,  он  внемлет.  Во  шуйце  зажал  он

камень,  коим  дробит  свий  хлеб,  а  в  деснице--
стило,  коим  кладёт  он        
во  книгу  свою  речи  ангела--
ангела  горнего,  лик  чей  он  зрит.
Только  ангел  не  молвит.  Он  смотрится  в  лик
ночи--  ночь  говорит--  но  она  вот  ушла".

Спал  он.  ...Утром  свежа  его  плоть,
а  душа  благодарна,  не  зная,  за  что;
воздух  умыт,  пахнет    свежесваренным    кофе,
он    солнцем    озарён.  Старик  безмятежно  шагает
в  бакалею;    идёт  в  тени  деревьев--  и  на  припёк,
к    рыси,  к  леопарду--  пришёл;

И  мужчина    протягивает  льву  глыбу  печени--
и  тот  лижет  ему  руку.

перевод    с    английского    Терджимана    Кырымлы
*    Святой    Иероним--    покровитель    переводчиков,    --прим.    Т.К.
**    "Der    heilige    Hieronymus"--на    немецком.    Рэндалл    Джаррел    зачитывался    стихами    Рильке,  кроме  того,  Св.  Иероним  был  покровителем  брошенных  детей,  а  поэт  после  демобилизации  работал  школьным  учителем,--    прим.перев.


Jerome  

Each  day  brings  its  toad,  each  night  its  dragon.
Der  heilige  Hieronymus**--his  lion  is  at  the  zoo--
Listens,  listens.  All  the  long,  soft,  summer  day
Dreams  affright  his  couch,  the  deep  boils  like  a  pot.
As  the  sun  sets,  the  last  patient  rises,
Says  to  him,  Father,  trembles,  turns  away.

Often,  to  the  lion,  the  saint  said,  Son.
To  the  man  the  saint  says--but  the  man  is  gone.
Under  a  plaque  of  Gradiva,  at  gloaming.
The  old  man  boils  an  egg.  When  he  has  eaten
He  listens  a  while.  The  patients  have  not  stopped.
At  midnight,  he  lies  down  where  his  patients  lay.

All  night  the  old  man  whispers  to  the  night.
It  listens  evenly.  The  great  armored  paws
Of  its  forelegs  put  together  in  reflection.
It  thinks:  Where  Ego  was,  there  Id  shall  be.
The  world  wrestles  with  it  and  is  changed  into  it
And  after  a  long  time  changes  it.  The  dragon

Listens  as  the  old  man  says,  at  dawn:  I  see
--There  is  an  old  man,  naked  in  a  desert,  by  a  cliff.
He  has  set  out  his  books,  his  hat,  his  ink,  his  shears
Among  scorpions,  toads,  the  wild  beasts  of  the  desert.
I  lie  beside  him--I  am  a  lion.
He  kneels  listening.  He  holds  in  his  left  hand

The  stone  with  which  he  beats  his  bread,  and  holds
In  his  right  hand,  the  pen  with  which  he  puts
Into  his  book,  the  words  of  the  angel:
The  angel  up  into  whose  face  he  looks.
But  the  angel  does  not  speak.  He  looks  into  the  face
Of  the  night,  and  the  night  says--but  the  night  is  gone.

He  has  slept.  .  .  .  At  morning,  when  man's  flesh  is  young
And  man's  soul  thankful  for  it  knows  not  what,
The  air  is  washed,  and  smells  of  boiling  coffee,
And  the  sun  lights  it.  The  old  man  walks  placidly
To  the  grocer's;  walks  on,  under  leaves,  in  light,
To  a  lynx,  a  leopard--he  has  come;

The  man  holds  out  a  lump  of  liver  to  the  lion,
And  the  lion  licks  the  man's  hand  with  his  tongue.  

Randall  Jarrell

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242133
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 19.02.2011

Бекир Чобан-заде, "Малыши-слова" и Умер Ипчи, "Хочу"

Бекир  Чобан-заде,  "Малыши-слова"

Малыши-слова  бороня`т*  меня,
малыши-слова--  плоть  и  кровь  моя...

Безъязыкий  пророк,  он  дурак  без  них...
Без  зерна  росток?  Только  шум  да  крик...

У  врагов--  казна,  дом  добра,  и  скот.
Не  казнюсь--  пускай,  мне-то  что  забот...

Правда  в  них,  и  стать,  в  малышах--  от  них**
полон-сыт  амбар,  что  в  моей  груди...

Во  шелках  моя  на  конях  родня...
Я--  Чингиз***  орде,  малыши--  в  меня...

Малыши-слова--  сабля****  мне,  и  конь...
Ради  малых  слов  я  продам  свой  трон...

Во  словцах-малышах  есть  великий  смысл,
и  живая  душа,  и  избыток  сил...*

Пастухов-стариков  родные  слова,
молодецких  напевов,  легенд  слова...

Обознаюсь,  бывало,  встрече  рад,******
для  начала  спрошу:  "Донской?  Солдат!"

Мы  обнимемся  вдруг--  мы  нашли  себя:
ты--  земляк,  чьи  слова  сердце  теребят...

Бедноту,  сироту  влекут  слова,
их  урок,  наказ,  делу  голова...

Пастухов-стариков  родные  слова,
молодецких  напевов,  легенд  слова...

С  ними  век  мой  не  будет  ни  сир,  ни  тих,  
на  надгробье  моём  напишите  их...

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы  
*  у  В.Даля  см.  "боронить";
**  не  "от  них",  а  "...ими  полон  амбар",  но  так  уж  в  строку  пришлось;
***  Джынгъыз,  Чингис-хан,  в  оригинале  :"Я  будто  Чингиз  по  праву  рождения...";
****  благозвучнее    "копьё",  но  копьё--  это  подло,  а  меч  не  татарский,  "сабля"  в  ор.тексте;
*****  вариант:
"Пусть  малы  они,  да  велик  с  них  прок:
веселят  они,    и  умам  урок..."
******Место  и  время  действия:  Будапешт,  Венгерская  Советская  Республика!  Но...Петро  Коробчук  этот  бейт  перевёл  так:
"....Я  мову  чарівну  в  очах  прочитаю:
"Куди  б  не  попав  ти--  вертайся.  Чекаю..."


Кичкене  сёзлер

Кичкене  сёзлер,  силахым  меним,
кичкене  сёзлер,  джюрегим,  теним.

Оларсыз  пейгъамбер  бир  тильсиз,  дели,
оларсыз  джокъ  неби,  не  эрен,  вели...

Душманда  акъча  коп,  мал,  мулюк  номай,
кене  де  мендай  сююнмий,  онъмай...

Менимки  хакъ  сёзлер,  бинълердже  джайылыкъ,
коньлюме  булардан  етише  байлыкъ...

Сойларым,  сопларым  барысы  атлы...
Мен  Дженгъиз  болмагъа  тувгъанман  аслы...

Кичкене  сёзлер  къылычым,  атым...
Кичкене  сёзлерчюн  тахтымны  саттым...

Кичкене  сёзлер(нинъ)  манасы  буюк,
козьлери  джашлы  бек,  джигери  куюк...

Къарт  чобан  сёзлери,  атай  сёзлери,
джигитлик  джырлары,  акъай  сёзлери...

Бу  сёзмен,  сонъ  мени  айландыр,  алдат,
бу  тильден  де  магъа:  "Донске!  Салдат!"

Мойнуна  салылыр,  опермен  козюн,
сен  магъа  тувгъансынъ,  косьтере  сёзюнъ.

Оксюзлер,  ёксуллар  анънай  да  дуя,
буюги,  кучюги  эмрине  уя...

Къарт  чобан  сёзлери,  атай  сёзлери,
джигитлик  джырлары,  акъай  сёзлери...

Джашасам  джюрегим  буларман  толсын,
къабримде  булардан  бир  сатыр  болсын...

Бекир  Чобан-заде  (1893-1937)  
Будапешт,  8.01.1920


Истерим

Мен  истерим  эмен-чамлы  орманларда,
къая-учрум,  къар,  аязлы  заманларда,
ешиль  чёллер,  татар  чынъы  йырлансын!
Татар  тогъу--  Кок  байракъ  далгъалансын!

Мен  истерим  машер  куню  энъ  огъде
как  кефинли  татар  халкъы  ер  алсынъ,
дженнет  ёлу--  Сырат  копюр  кечкенде,
татар  йыры,  татар  чынъы  йырларсынъ!
Татар  тогъу--  Кок  байракъ  далгъалансын!

Умер  Ипчи


Умер  Ипчи,  "Хочу"

Хочу,  чтоб  средь  дубов  и  елей  горных
над  снегом,  льдом,  несясь  долой  задорно,  
в  степи  зелёной  песнь  татар  летала,
татарский  стяг  лазурный  волновала!

Хочу,  чтоб  в  судный  день  расплаты*
татарский  люд  земли  обрёл  немало,
из  Рая  выйдя  по  мосту  Сырату,
чтоб  песня  наша  вольно  ликовала,
татарский  стяг  лазурный  волновала!

1918
Умер  Ипчи  (1897-1955)

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  в  ориг.тексте  "...энъ  огде"--  первыми,--прим.перев.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=242097
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 19.02.2011

Рэндалл Джаррелл, "Стрелок"

Оторвали  меня  от  жены  и  кота,
к  зубнику--  он  толкал  меня,  зубы  считал,
и  к  печурке  в  шатре,  в  чистом  поле--  в  окоп?
Я  "плевался  из  трубки  по  мухам"?
А  бойцы  как  кроли  всё  катились  в  прицел,
смёрзлась  кровь,  что  на  мне--не  на  струпе?
Я  храпел  на  турели,  серел,  утихая,  пока
длани  моря  мне  смерть  подарили?
И  сошёлся  свет  клином  в  песке  гробовом,
и  конец  моим  битвам?  Легко  умирать!
У  жены  пенсион  как  в  могиле  мышей?
Кот  медали  мои  получил?

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Gunner

Did  they  send  me  away  from  my  cat  and  my  wife
To  a  doctor  who  poked  me  and  counted  my  teeth,
To  a  line  on  a  plain,  to  a  stove  in  a  tent?
Did  I  nod  in  the  flies  of  the  schools?
And  the  fighters  rolled  into  the  tracer  like  rabbits,
The  blood  froze  over  my  splints  like  a  scab  --
Did  I  snore,  all  still  and  grey  in  the  turret,
Till  the  palms  rose  out  of  the  sea  with  my  death?
And  the  world  ends  here,  in  the  sand  of  a  grave,
All  my  wars  over?  How  easy  it  was  to  die!
Has  my  wife  a  pension  of  so  many  mice?
Did  the  medals  go  home  to  my  cat?

Randall  Jarrell

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=241943
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 18.02.2011

Бекир Чобан-заде, "Холод, темнота" и "Звучание эзана"

Бекир  Чобан-заде,  "Холод,  темнота"  

Холод,  темнота...
Ни  огня,  ни  света...
Кладбище  вблизи,  кладбище  вблизи...

Облака  плывут,
достигая  гор,
молча  уплывая,  тихо  уходя...

Катится  курай*,
да  поёт,  шуршит,
как  живу,  спроси,  дай  совет,  как  жить...

Холмики  да  горы--
сверху  снег  и  лёд,
кладбище  внизу,  кладбище  внизу...

Мне  б  одна  звезда,
девушка-заря:
Фатима,  Сюндюс;  Фатима,  Сюндюс...

Деткой  мне  бы  стать,
матушка-душа
стелит  мне  тюфяк,  стелит  мне  тюфяк...

Мёрзну,  мама,  я,
не  встречай  меня--
сирота  ведь  я,  сирота**  ведь  я...

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  къорай--  перекати-поле,  в  Крыму  его  все  зовут  "кураем"--прим.перев.
**  "малай"(ногайск.диал.)--от  "мал"  (скот)?,  "...се(и)рую  скотинку,  сирота  ведь  я";  в  переводе  Петра  Коробчука  просто  "...  Сирітське  життя,  сирітське  життя";,--  прим.перев.
***  диал.,  то  же,  что  и  "дуйгъулы",--  прим.перев.


Къарангъы,  сувукъ

Къарангъы,  сувукъ...
Атеш  джокъ,  нур  джокъ...
Мезарлар  джувукъ,  мезарлар  джувукъ...

Булутлар  кете,
тавларгъа  джете,
бир  сессиз  кече,  бир  сессиз  кече...

Тыгъыра  къорай,
шувулдай,  джырлай,
хатырым  сорай,  хатырым  сорай...

Къырчыкърал,  тавлар
устюнде  буз-къар,
астында  мезар,  астында  мезар...

Болса  бир  джылдыз,
сюйгюли***  бир  къыз,
Фатьма,  Сундюс;  Фатма,  Сюндюс...

Боламан  бала,
къайгъулы  ана
тёшегим  сала,  тёшегим  сала...

Ушиймен,  анай
устюмни  джапмай,
мен  оксюз  малай,  мен  оксюз  малай...

Бекир  Чобан-задер
Будапешт,  25.12..1919


Подстрочник  мой:
"Впридачу(?  "сверху")  вечера  эзана  голос  звучит,
хвори(тж.  "труды  тяжкие")  в  лоно  (на  сторону)  Праведного  зовёт.
Эзана  голос  с  минарета  летит  (стрелой,  "джай"  это  ногайский  "яй"--  лук),,
к  небу  ступает,  грустно,  утомлён  (в  истоме)    падает  (в  обморок),
у  ручья  бело  бородый  (старый)дед,
дрожа(скорее,  чем  дрожащие)  руки  в  воде  моет  (оплёскивает,валяет).
Из  глубин  (де  профундиус!)  "Аллах!"  голос  приходит  (в  гости)
белые  чела--  то  к  земле,  то  высятся...

Я  бедный  (от  "гъарп"-закат)  невхож  во  свою  мечеть--
(не?)  трусь  грустными  лицом  о  михраб  (нишу)
Голос  эзана,  к  начальству,  (к  "большим")  приди,
сладко-сладко  слух  мой  (ухо)  помасли(?)

(Этот  рефрен,  да  и  всё  стихотворение  мне  надо  переложить  шестистопным  ямбом,  на  мотив  известной  народной  мелодии,  не  "Кайтармы"--  попроще,  глумливое  аллегро,  не  так,  как  Степан  Литвин:  "Де  ж  гук  езану,  молитОвниз  звук,  Що  влиє  меду  в  мушлі  мОїх  губ?"--  пятистопным  ямбом,--  прим.перев.)
"Эзан  сЕси  бЫякълАргъа  кЕелялмАй,
тАтла,  тАтлы  къУлагъЫма  тИялмАй."
вот  так!  Две  строки,  оканчивающиея  на  "май"  ("масло",  благодать  мещанская,  в  отличие  от  "барака"  ,  это  как  в  немецком  приземлённое  die  Glueck    и  возвышенное  das  Heil)

(НОТАБЕНЕ:  Правильно  "азан",  "а"  заднеязычное  (арабское)  ещё  не  "э",  и  просто  "эзан",  а  муздзин  (маъзин)  речёт  азан--ПРИМ.ПЕРЕВ.)

Белобородый  сосед-муэдзин  жив?
Типа  "Аллах"  слово  своё  начинает?
"Аллах!"--  вы  слышали  такое?
"Храни,Небо!"  --  джами(в  мечети)  полнит?
Правда  ли  один  за  другим,  чтоб  разжигать  (подзуживать?)  хозяева  (мУжи--  акъайлар"?(эта  строфа--  нарочито  простое  послание  недалёким  людям,--прим.перев.)
Сами  своих  (сами  себя)  кладя  в  бедную  (закатную)  землю(  родную)  завёрнутыми  (в  саванах),
разве  не  оброрван  (не  прозвучит  мельком)  голосок  "Родина  моя!"?
"Справедливость!"  на  что  молвить  бесчувственному  "юрту"  (мiру?)?
Для  нескольких  проклЯтых  (къурт--  многозначно,  а  здесь--  "червь  грызущий")  червей?

Голос  эзана  (буюклар-гъа?  к  великим?)  приди,
сладко-сладко  слух  мой  (ухо)  помасли(?).

Все  мечети  уж  не  накроет  ночь,
старые  муэдзины  отнюдь  не  повымрут  втихоря.
Мечущий  эзана  голос  (--  прелюдия,    а  не  "намаз"  как  у  С.Литвина!)  ,  беги,
грехи  наши  подобно  Салгиру  разливай.  (так  по  тексту,  что  логично,  а  у  С.Литвина  "..щоб  не  розлився...").
Руки  воздев  от  чистого  сердца  к  небу,  головы  ваши  слёзно  кладите  на  суровую  землю,  
у  Праведного  попросите  (не  "попросим"  как  у  С.Литвина!  Это  автор  язвит  своим  землякам!)  здравия  "юрту"(общине  и  краю)!
Сами  себе  пожелайте  хорошей  смерти!

Голос  эзана  (не  к  великим,  но,  к  начальству!)  приди,
сладко-сладко  слух  мой  (ухо)  помасли(?)."
______________________________________________________________________
Бекир  Чобан-заде,  "Звучание  эзана"

Вечер  про`клят  ним--  эза`н  для  всех  звучит,
чтоб  болячки  Справедливому  вручить.
Э`зан*  мечет  стрелы  с  минарета  вдаль,
в  небо  лезет,  грустен,  хвор--  и  вот  упал;
во  ручье  седобородый  карбабай**,
ручку***  плещет  и  дрожит--  не  умирай.
Из  утробы  "а`-ЛЛа-а-аh!"  зычит  голосок--
лбы  белы`--к  земле,  то  к  небу  клонит  в  срок...
   
Я,  бедняга,  во  "свою"  не  вхож  мечеть--
лик  мой  скорбный  не  омоет  твой  ручей.
Э`зан,  "шишек"-благородья  уважай,
наши  уши  мёдом-пловом  ублажай.

Наш  курилка-муэдзин  ещё  живой?
Всё  "аллахом!"  песнь  заводит  день-деньской?
"Небо,  милуй  нас!"--  полным-полна  мечеть?
Друг  за  дружкой  "дружно"  тянутся--  зачем?
Чтоб  завёрнутыми  камнем  в  землю  пасть--
разве  "Родиной!"  вас  кличет  эта  масть?
"Справедливый"?--  вам,  простым,  зачем  такой?
Мироедам  без  Него  --благой  покой?

Э`зан,  "шишек"-благородья  уважай,
наши  уши  мёдом-пловом  ублажай.

Все  мечети  не  загнутся  в  ночь  одну;
муэдзинам-старикам  не  смерть  по  сну.
Пусть  эзан  вам  мечет  стрелы  по  ушам;
раздавайся  от  грехов,  Салгир-душа.
Руки  вверх,  сердца  во  правде  всем  держать,
головами  утыкаясь  в  землю-мать.
Пожелайте  ближним  всяких  благ!
лёгкой  смерти--  всяк  себе,  себе  не  враг!

Э`зан,  "шишек"-благородья  уважай,
наши  уши  мёдом-пловом  ублажай.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
_______________________________________
*  С  "Э"  а  не  с  "а"  (азан)  потому,  что  а  "арабского",  заднеязычного  в  крымском  НЕТ;    ударение  на  первый  слог,  глумливое  аллегро--  см.  мой  подстрочник  выше;
**  "карбабаями"  стариков  называют  и  русские--  в  насмешку;
***  левую  руку(?)  омывает,--прим.перев.
От  переводчика:  мне  пришлось  изрядно  попотеть  над  этим  стихотворением,  чей  автор  был  вольнодумцем  (и  масоном?)  вовсе  не  таким  сусальным  радетелем  за  народ,  каким  его  подают  в  школьных  хрестоматиях.  На  постаменте  памятника  Бекиру  Чобан-заде  в  Белогорске  (Карасубазаре)  уместен  не  аят  из  Корана,  но--  цитата  из  Ницше.  


Эзан  сеси

Акъшам  устю  эзан  сеси  джангъырай,
дердилерни  Хакъ  къатына  чагъыра.
Эзан  сеси  минареден  джайыла,
кокке  чыгъа,  мунлу,  ёргун  байыла,
чай  къатында  акъ  сакъаллы  къартбабай
титрек  къолун  салкъын  сувда  увалай.
Деренлерден  "Аллах!"  сеси  хош  келе,
акъ  манълайлар  джерге  тие  юкселе...

Мен  гъарипмен,  месджитим  ёкъ  киреджек,
михрабына  мунълу  бетим  сюреджек.
Эзан  сеси  быякъларгъа  келялмай,
татлы,  татлы  къулагъыма  тиялмай.

Акъ  сакъаллы  къоншу  мазин  яшаймы?
Кене  "Аллах?"  деп  сёзюне  башлаймы?
"Аллах!"  десе  эшиткенлер  боламы?
"Танъры  къуртар!"  деп  джамиси  толамы?
Ёксам,  кене  бир-бирини  къаргайлар?
Бир-биринми  джартыкъмакъчюн  агъайлайр?
Озюн  ташлап  гъарип  джурткъа  сарылгъан,
бармы  "Джуртум!"  деп  сесчиги  къарылгъан?
"Хакъ!"  дегенде  не  дуясыз  джурт  ичюн?
Джурт  кемирген  бир  къач  мельун  къурт  ичюн?
Эзан  сесибыякъларгъа  келялмай,
татлы,  татлы  къулагъыма  тиялмай...

Все  мечети  не  загнутся  в  ночь  одну;
муэдзинам-старикам  не  смерть  по  сну.
Пусть  эзан  вам  мечет  стрелы  по  ушам;
раздавайся  от  грехов,  Салгир-душа.
Руки  вверх,  сердца  во  правде  всем  держать,
головами  утыкаясь  в  землю-мать.
Пожелайте  ближним  всяких  благ!
лёгкой  смерти--  всяк  себе,  себе  не  враг!

Эр  джамилер  шап  къапалмай  бир  гедже,
къарт  мазинлер  ольмез  бурун  гизлидже.
Джыйылышнъыз  эзан  сесин  къачырмай,  
гунянъызны  Салгъырдайын  ташырмай.
Къол  котерип  акъ  джурекмен  коклерге,
башынъызны  ялмай  къоюб  серт  джерге,
Хакъ  къатында  юрт  савлугъын  тиленъиз!
Озюнъизге  яхшы  олюм  истенъиз!

Эзан  сеси  быякъларгъа  келялмай,
татлы,  татлы  къулагъыма  тиялмай.

Бекир  Чобан-заде  (1883-1937)
Будапешт,  16.05.1918

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=241914
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 18.02.2011

Номан Челебиджихан, "Мотылёк" и "Жёлтый тюльпан"

Номан  Челебиджихан,  "Мотылёк"

В  саду  однажды  мотылёк  летал-летал,  садился--
для  старых  лилий  ангелок  в  соседи  не  годился*,
сирени  крыльев  златогладь,  мелькая,  надоела--
тюльпаны,  розы  целовал,  ласкал  он  то  и  дело.

Малютка-школьница,  его  увидев,  вмиг  погна`лась:  
--  Тебя,  тебя  осалю  я,--  да  феску  в  ручке  мяла.
Догоняла--  мочи  мало,
феску  мимо  лишь  бросала,
мотылька-то  не  поймала,
наконец--  не  увидала...

Ведь  тот,  целуя  млад-бутон,  
в  тени  листвы  пропал  как  сон.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  "по  саду--  досаду"--  в  переводе  М.Мирошниченка  на  укр.  Я  не  заимствую  рифмы,--прим.перев.


Кобелек

Бир  кобелек  уча-къона  багъчаларда  кезерди,
эрылгъанлар,  къарт  замбакълар  бу  мелектен  безерди.
Безмей  онынъ  алтын  йипек  къанатлары,  тюллери,--
сальте  опер,  охшар  эди  тюльпанлары,  гуллери.

Бир  мектепли  къызчыкъ  корьди,  бунъа  ичтен  туташты,
--  Сени,  сени  тутайым,--  деп,  феси  эльде  къошты.
Къувалды--  еталмады,
атты  феси--  урамады,
кобелеги  тутмады,
бир  даа  сонъ  корамады...

Чюнки  о  бир  яш  гъонджеге  опе-опе  япырашакъ,
япракъларнынъ  кольгесинде  корюнмеден  гизленмишти...

Номан  Челебиджихан  (1885-1918)

(подстрочник  мой:
"Мотылёк,  летая-присаживаясь,  в  саду  странствовал,
сирени,  старые  лилии  этим  ангелом  тяготились  (надоедал  им).
постоянно  целовал  было,  миловал  тюльпаны,  цветы.
Докучливы  его  злато(шёлком)шитые  крылья,  (tul--длина,  протяжённость,  меридиан)  марши--
постоянно  целовал  было,  миловал  тюльпаны,  цветы(розы).
Школьница-девочка  видела,  затем--  чистосердечно(буквально  "изнутри")  ловила.
--Тебя,  тебя  ловлю,--  молвим,  феску  в  руке  прибавила.
Гналась  (къуваладыкъ--игра  в  пятнашки,  салочки)--  не  достигла,
бросила  феску--  не  ударила,
мотылька  не  изловила,
а  затем  и  не  видела  его...
Ибо  целуя  молодой  бутон,
в  листвы  тени  невидимо  затаился  он.")



Номан  Челебиджихан,  "Жёлтый  тюльпан"  

О,  чудо  марта,  жёлтый  мой  тюльпан,
ты  б  цвёл,  не  увядая,  мною  ждан.
Я  б  что  ни  день,  целуя  мил-бутон,
почтительно  ласкал  твой  тонкий  стан.

Ты  тешишь  сердце  мне,  мой  жёлтый  брат;
от  рук  и  ветра  я  укрыть  бы  рад
тебя,  ревнуя  к  небу  и  земле,
ко  сглазу  солнца,  звёзд,  что  на  парад.

Тюльпан  мой  желтый,  веселишь  мне  сад--
руину  сердца  твой  утешил  взгляд,
да  завтра  ты  сломаешься,  умрёшь--
зачем  пришёл  ты  в  мир,  мой  смертный  брат?

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы


Сары  тюльпан

Ильк  баарьни  муджелеген  сары  тюльпан,
бари  бойле  солмасайдынъ  ич  бир  заман.
Гузель  ёсма  гъондженъ  иле  эндамынъны
эр  кунь  север,  опер  эдим  сайгъыларман.

Гонълюмизни  хошландырдынъ,  сары  тюльпан,
мен  де  сени  эльден,  ельден  къыскъанман.
Узакълардан,  коктен,  ерден  чокъ  суемен,
кунешлернинъ,  йылдызларнынъ  козю  яман.

Сары  тюльпан,  багъчамызны  шенълердирдинъ,
пек  аз  заман  къырыкъ  гоньлюм  эглердиндинъ.
Ярынъ  сен  де  къырыладжакъ,  оледжекъсинъ,
оледжекъсенъ  бу  джихангъа  ничюн  кельдинъ?

Номан  Челебиджихан  (1885-1918)

(подстрочник  мой:
"Раннюю  весну  чарующий  ("очудесвляющий")  жёлтый  тюльпан,
хоть  бы  с  тем  не  увял  ты  вовек("  в  каждое  время").
с  красивым  прелестным  бутоном  твой  стан  (  т.е.  стебель)
я  б  что  ни  день  любил,  целовал*  почтительно  (с  уважением)

Сердце  моё  ублажаешь  ты,  жёлтый  тюльпан,
я  же  тебя  от  края,  от  ветра  берегу(?)  ("корочу")
к  далям,  к  небу,  к  земле  очень  ревную,
и--  к  солнца  и  звёзд  дурному  глазу.

Жёлтый  тюльпан,  мой  сад  веселил  ты  было,
очень  мало  времени  разбитое  сердце  моё  тешил.
Завтра-то  ты  сломаешься,  умрёшь,
чтоб  умереть  в  эту  вселенную  зачем  пришёл?

*  в  переводе  М.Мирошниченко--  "  я  б  цілувала",  ладно,  и  мне  придётся))  перевести  от  имени  "её",  только  вот  кого?  Не-е-ет,  всё-таки  буду  переводить  от  имени  автора:  платон-гомофоб  мне  не  друг,  а  истина  дороже,--  прим.перев.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=241730
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 17.02.2011

Сэр Джордж Гордон Байрон, из "Еврейских мелодий", два перевода

Сэр  Джордж  Гордон  Байрон,  Из  "Еврейских  мелодий"  "Душа  мрачна..."

Душа  темна...  Ох!  тронь  струну
той  арфы,  что  я  слышать  жажду--
и  да  персты  твои  сорвут
ея  тих-шёпот  тайно-важный.
Коль  есть  надежда,  пусть  гроза
избавит  спящую  от  лени;
коль  замерла  в  очах  слеза,
катись,  умирь  ума  горенье.

Добавь  глубин  в  немирный  звон,
в  нём  ликования  убавь:
я  сердце  тяжкое  на  кон--
взорвётся  ль?  ты  его  послабь;
бедою  вскормлено  оно,
уж  век  без  сна,  без  слов  болит,
и  уж  сосуд  его  вразнос--
иль  будет  песней  он  излит.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


My  Soul  is  Dark  

My  soul  is  dark  -  Oh!  quickly  string  
The  harp  I  yet  can  brook  to  hear;  
And  let  thy  gentle  fingers  fling  
Its  melting  murmurs  o'er  mine  ear.  
If  in  this  heart  a  hope  be  dear,  
That  sound  shall  charm  it  forth  again:  
If  in  these  eyes  there  lurk  a  tear,  
'Twill  flow,  and  cease  to  burn  my  brain.  

But  bid  the  strain  be  wild  and  deep,  
Nor  let  thy  notes  of  joy  be  first:  
I  tell  thee,  minstrel,  I  must  weep,  
Or  else  this  heavy  heart  will  burst;  
For  it  hath  been  by  sorrow  nursed,  
And  ached  in  sleepless  silence,  long;  
And  now  'tis  doomed  to  know  the  worst,  
And  break  at  once  -  or  yield  to  song.

Lord  George  Gordon  Byron  


Сэр  Джордж  Гордон  Байрон,  Из  "Еврейских  мелодий"  "Я  видел  плач  твой..."

Я  видел  плач  твой--  перлы  слёз
сошли  из  синевы  очес*;
фиалки  две  ль  во  кра`се**  рос
роняли  их  ввиду  небес?
Улыбку  видел  я--  сапфир
пред  ней  погас  бы,  поражён;
лучей  твоих  не  ведал  мир--
ты  бы`ла  ярче  прочих  жён.

От  солнца  о`блаки  красу
берут--  она  сытна,  густа:
когда  закаты  мрак  несут,
красна  в  ней  вечер-высота.
Улыбки  их  претёмный  ум
окрасят  горней  чистотой:
их  долгий  блеск  --отрада  дум,
на  сердце  он  живой.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  очеса  см.  у  В.Хлебникова,  это  как  небеса,  просто  и  по-русски;
**  крАса,  не  красА  --  украшение,--прим.перев.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=241649
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 17.02.2011

Номан Челебиджихан, "Странник-бедняк"

Ёлджу  гъарип

Ай,  мунарнынъ,  силь  юзюнъден,  менден  ышыкъ  къыскъанма,
мен  бир  гъарип  ёлджу  эдим,  къалдым  къара  дагъларда.
Ёл  шашырдым,  кунь  ашырдым,  сагъа  бакъып  агълар  да,
ах  чекемен,  ач  юзюнъни,  мени  яман  козь  санма!

Ач  юзюнъни,  сач  нурунъны!  Учурымлар,  къаялар
ышыкъ  алсын,  айдылансын,  кольгелери  силинсин;
топракъ-топман  къардаш  исенъ,  косюнъдеки  кок  ташлар,
гъыранитлер  къара  ерге  айна  болуп  корюнсин!

Юрегиме  сырдаш  исенъ,  козюмдеки  шу  яшлар
чечеклерге  тёкеджегинъ  о  чыкъларгъа  къарышсын;
танъ  йылдызы  дщгъар  икен,  эльбет,  мени  о  беклер,  
сач  нурунъны,  ёлджу  гъарип  асретине  къавушсынъ!

Номан  Челебиджихан  (1885-1918)

Номан  Челебиджихан  "Странник-бедняк"*

*  гъарип--  от  гъарб  (араб.)  закат  Солнца,  запад--  прим.перев.

Месяц  ,утри  лик  свой,  подай  мне  медячок--  чтоб  сиял;
бедный,  я  в  путь  вышел  один  в  горы**  черны`,  где  устал,
вижу  ни  зги,  день  бы  настал,  пла`чу--  ты  в  помощь  мне  мал,
криком  кричу,  лик  отвори--  глаз  ли  дурной  я  искал?

Лик  отвори,  брось  мне  лучей!  Щелям,  утёсам  подай
свету  хоть  чуть,  путь  озари--  тени  стирает  твой  взгляд;
Брат  ты  Земле,  в  теле  твоём--Неба  каменьев  не  пядь,
глянь  на  гранит:  тёмен  лежит--  беды  сестры  не  болят?

Друг  лучший  мой,  слёз  собери  с  глаз  этих  лугу-цветам:
росам  твоим--  доля  моя,  в  сердце  останется  боль;
утро  звезду,  знаю,  роди`т--  ждёт  меня,  первая,  там.
Брось  ты  лучей  странному  мне,  вымости  омут-юдоль!

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы
*  гъарип--  от  гъарб  (араб.)  закат  Солнца,  запад;
**  дагъ  это  ещё  и  лес,  как  Црна  Гора  (Черногория)--  Чёрный  (Глухой)  лес,--  прим.перев.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=241535
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 16.02.2011

Уильям Батлер Йитс, три стихотворения

Had  I  the  heavens'  embroidered  cloths,
Enwrought  with  golden  and  silver  light,
The  blue  and  the  dim  and  the  dark  cloths
Of  night  and  light  and  the  half-light,
I  would  spread  the  cloths  under  your  feet:
But  I,  being  poor,  have  only  my  dreams;
I  have  spread  my  dreams  under  your  feet;
Tread  softly  because  you  tread  on  my  dreams.

William  Butler  Yeats

Мне  бы  неба  развышитый  плащ,
что  в  золоте  и  в  серебре  лучей,
голубой,  туманный  и  тёмный  плащ
из  дней,  полулучей  и  ночей,
я  бы  сбросил  плащ  к  твоим  стопам;
но  я  беден,  мои  только  эти  мечты;
и  я  бросил  мечты  к  твоим  стопам;
ступай  бережно,  попирая  мои  мечты.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


The  Indian  to  His  Love  

The  island  dreams  under  the  dawn
And  great  boughs  drop  tranquillity;
The  peahens  dance  on  a  smooth  lawn,
A  parrot  sways  upon  a  tree,
Raging  at  his  own  image  in  the  enamelled  sea.

Here  we  will  moor  our  lonely  ship
And  wander  ever  with  woven  hands,
Murmuring  softly  lip  to  lip,
Along  the  grass,  along  the    sands,
Murmuring  how  far  away  are  the  unquiet  lands:

How  we  alone  of  mortals  are
Hid  under  quiet  boughs  apart,
While  our  love  grows  an  Indian  star,
A  meteor  of  the  burning  heart,
One  with  the  tide  that  gleams,  the  wings  that  gleam  and  dart,

The  heavy  boughs,  the  burnished  dove
That  moans  and  sighs  a  hundred  days:
How  when  we  die  our  shades  will  rove,
When  eve  has  hushed  the  feathered  ways,
With  vapoury  footsole  by  the  water's  drowsy  blaze.

William  Butler  Yeats  (1865-1939)


Уильям  Батлер  Йитс,  "Индус  своей  любимой"

Наш  остров  грёзит  на  рассвете,
покоем  леса  осенён;
павлиний  пляс  легок  и  летен;
а  попугай  кладёт  поклон,
бысть  отражением  своим  в  морской  эмали  возмущён.

Оставив  чёлн  наш  одинокий,
рука  в  руке  пойдём  отсель
шепчась  из  уст  в  уста--  по  тропке,
траве,  песку,  покинем  мель,
шепчась  о  дальнем  крае,  чья  не  слышна  нам  канитель.

Пусть  в  отщепенстве  мы,  и  смертны,
нас  лес  покойный  бережёт,
пока  любовь  Звездою  медной
что  метеор  сердца  нам  жжёт,
да,  прибывая,  вот  падёт,  крылат,  блестящ,  метёт.

Стволы  в  обхват;  птах  благороден,
чиь  вздохи  стонут  сотню  дней:
умрём--  пусть  тени  наши  бродят
закат-тропою  тишь-огней,
туманы  стопы  отрясают  на  жар-воды  уснувших  змей.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
_______________________________________

Уильям  Батлер  Йитс,  "Жалость  любви"

Есть  жалость--  не  словом  молвить,
сокрытая  в  сердце  любви:
народ,  что  всё  торги  по`лнит;
обла`ки*  плывут--  лови;
всё  ветры  морские  дуют,
тени`стый  орешник  там  лют,
мышастые  воды--  впустую  
грозят  голове,  что  люблю.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  можно  и  "облак"  м.р.,  можно  и  так  "О`бла`ки  лают,  орёт  златозубая  высь...",  С.Есенин,  "Страна  Инония",  --прим.перев.


The  Pity  of  Love  

A  pity  beyond  all  telling
Is  hid  in  the  heart  of  love:
The  folk  who  are  buying  and  selling,
The  clouds  on  their  journey  above,
The  cold  wet  winds  ever  blowing,
And  the  shadowy  hazel  grove
Where  mouse-grey  waters  are  flowing,
Threaten  the  head  that  I  love.

William  Butler  Yeats

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=241494
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 16.02.2011

Номан Челебиджихан, "Здрав бывать вам, татарва…" и "Тюрьма"

Номан  Челебиджихан,  "Здрав  бывать  вам,  татарва..."

Здрав  бывать  вам,  татарва,  на  войну  иду.
Конь  мой  вертит  головой--  будем  с  ним  в  аду.
Ради  вас  я  жил--  коли`  первым  попаду  
в  рай  пустой,  кого  ещё  из  друзей  найду?

Горы  рухнули  долой,  реки  разлили`сь:
мы  дивились  не  одни--  ангелы  взвили`сь.
Девы  в  бедах  извелись;  исстрадался  я;
мамки  в  степь  бежав,  детей  бросили  для  крыс.

Гляну  взад--  житьё  бело`,  смерть--  напереди.
Знамо,  короток  мой  путь  чернотой  седин.
Перепоны--  не  замки`,  тени  мне  не  в  страх--
руки  врозь--  "татарин  я"  ,выдох  мой  един.

перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы


"Савлукъман  къал,  татарлыкъ..."

Савлукъман  къал,  татарлыкъ,  мен  кетем  дженнке,
атымнынъ  башы  айланды  ахирет  бетке,
сенинъ  ичюн  яшадым,  сесиз  ольсем,
бильмем,  насыл  кирермен  бош  дженнетке.

Авдарылды  алтавлар,  тамурлар  ташкъан,
бу  ишлерге  биз  тувул,  мелеклер  шашкъан.
Хырпалангъан  менликлер,  хорлангъан  къызлар,
баласын  ташлап  анайлар  чёллерге  къачкъан.

Артыма  бакъсам--  акъ  омюр,  алдымда--  олюм,
коп  узамаз  беллиймен  къарангъы  ёлум.
Къарсамбадан  хавф  этмей,  кольгеден  урькмей,
сонъ  нефесте  "татар"  деп,  узаныр  къолум.

Номан  Челебиджихан  (1885-1918)


Номан  Челебиджихан,  "Тюрьма"

Стены  четыре--  камень  всё,  окошечко  вверху.
Решётку  луч  не  обойдёт,  а  хворь  проймёт  труху.
В  углах  темно,  а  плесень  тут  густа  и  зелена.
Кровать--  скамья,  еда  худа,  сквозняк--  с  земного  дна.

Служитель  раз  на  дню  метёт,  в  бадье  его--  вода.
Гляди,  по  матушке  пошлёт  --а  стражу  нет  суда.
Вечор  дарит  черны`м  клетя`м  по  чёрной  покрове:
живой  душе  из  мира  тех  нагляднейший  пример.

Сердечко  бедное  вприскок  по  членам  гонит  боль.
Душе  пустой  теперь  мила  и  воли  гроба  голь.
И  дни  и  ночи  начеку  не  сводит  стража  глаз--  
и  что  ни  час,  стучит  засов    в  четвёртый,  пятый  раз.

На  этом  кладбище  зимы,  где  тьма  блюдёт  засов
людей  хороших  больше,  чем  злодеев  и  воров.
Попал  сюда--  три  дела  есть:  сидеть  тебе,  бежать
или  от  пыток  тратить  по  камере  кружа.
 
перевод  с  крымтатарского  Терджимана  Кырымлы


Бастырыкъ

Дёрт  таш  дивар,  энъ  тёпеде--бир  кичкене  пенджере,
ичке  демир  чабакълардан  ышыкъ  тувул--  дерт  кере.
Эр  кошеде  дым  кольгелер,  ештль  куфлер  копюре,
ятакъ--тахта,  емек--  фена,  ерден  сувукъ  уфюре.

Хызметчи  де  эр  кунь  буны  сувлап-сувлап  сипире,
кимерде  бир  анайны  да  сёгюп  сала,  козь  коре.
Акъшамлар  бу  къара  уйге  къара  перделер  кере.
Янъгъызлыкълар  янъгъыз  джангъа  джанлы  тюшлер  косьтете.

Гъарип  юрек  чапалана,  тенлер,  тюклер  урьпере,
тозмай  гонъюль,  аваланып  алчала  бом-бош  ере.
Небетчилер  гедже-куньдюз  къарап,  джурип  тешкере.
Къапыдаки  авур  кильтни  эр  саат  дёрт-беш  кере.

Бу  кольгели,  къардан  сувукъ  кильтли  къра  мезаргъа
яманлардан  даа  фазлы  яхши  инсан  коп  кире.
Киргенден  сонъ  ишлер  белли:  тура,  тура  я  джюре,
я  да  акъсыз  азапларгъа  даянмай  делире...

Номан  Челебиджихан  (1885-1918)

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=241318
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 15.02.2011

Ингеборг Бахман, "От края, потока и озёр", поэма

1.
Того,  кто  ужаса  желав  отведать,
отринул  край,  озёра  и  поток,
считаю  я  следы  и  вздохи  бредов,
ведь,  Боже  мой,  их  сдует  ветерок!

Считаю  их...  напрасно--  суть  похожи.
Твоей  судьбине  ро`вня,  Одиссей.
Но  агнцы  где--  о  том  узнал  прохожий,--
там  волки  ждут,  чиь  взоры  зорь  светлей.

Он  чуял,  что  с  волною  расплевался,
пока  она  не  предала  его:
пока  плясала,  в  люльке  он  качался,
отколь  звезда  видна  под  сапогом.

Он  отряхнулся--  шасть  в  глухой  орешник--
треща  шагал,  жужжанье  заглушив,--
воскресни  он  любил  бывало  грешно,
воскресным  днём  стал  всякий--  он  им  жил.

Он  воз  увлёк  с  подмоченного  тракта--
не  увлечён  был  лёгкой  колеёй,
но  --вскриками,  что  омут-катаракту
бысть  первый  камень  волнами  взовьёт.

Но  семь  камней  семью  хлебами  стали*
когда  сомненья  он  отбросил  в  ночь--
он  крался  в  дух,  бросал  за  спину  крошки**
отставшим  дабы  знаками  помочь.

Опомнись!  Ты  уже  познал  краи`ны--
коль  верен  дому,  на  заре  вернись.
О  Век  лихой,  ты--  "осторожно,  мины".
Забытое  блестит  ко  мне:  "Тянись!"


2.
Заря  родник  духовный  светом  лапит,
где  пономарь,  воскресный  пастор,  клир:
не  курят  здесь,  черны  повсюду  шляпы,
добро  и  честь  блюдёт  достойный  мiръ.

Река  стои`т,  лишь  ивы  омывает;
и  "скипетры"  цветут  тебе  в  окно;
от  разговенья  стол  ряснится  маем--
и  всем  молитвам  "амен"  вышел  дном.

Светло  за  по`лдни,  сказочно  бездельно:
игла  строчит,  распущена  кудель,
колышет  сбруя  звоном  колыбельным
лошадку  ту,  что  мучилась  в  метель.

Лежат  отцы  во  спальнях  угорелых:
в  руке  --Завет,  на  сердце--  сон  второй;
их  сыновья  без  слов  на  девках  белых
творят  детей,  как  Бог--  земле  сырой.

Утолены  глаза,  уста  утихли;
окуклились  личинки  в  сундуке,
а  дух  навоза  с  мухами  --  не  лихо--
под  вечер  в  окна  тянет  налегке.

Под  вечер  гомон  ширится  у  тына:
благоговенье  с  розами--  в  распыл;
проснулись  кошки,  грёзы  вдруг  отринув;
корсетам  красным  ветер  ум  отбил.

Враскид  коса--  в  туман  уходят  пары,
голу`бит  месяц  впо`кот  ближний  холм--
бесплоден  рог,  но  с  пашнею  не  даром:
ночь  по  тарифу,  просто  --за  углом.

3.
Остался  за`мок  тропке--тоже  память--
в  ущелье  он,  вокруг  него--  скала:
на  ге`рбе  коршун  держит  щит  когтя`ми,
пока  не  вдребезг  он  да  впополам.

За  бастионом  в  гро`бах--  мёртвых  трое:
один  на  башне  прядями  трясёт;
другой,  гуторят,  камни  мечет  роем;
а  третий  пару  глав  в  ночи  несёт.

Кто  тронет  герб,  тот  будет  ими  пойман--
манья`ком  станет;  кто  подхватит  прядь
иль  стронет  камень,  тот  под  вечер  дома--
пока  дрозды  молчат--  загнётся  глядь.

Непуганные  духи  --в  зубьях  башен,
в  поздемиях***  не  убрано  трупьё,
автографы  по  стенам  гости  пашут--
а  ночь  их  трёт:  чужие--  не  своё.
(***"В  хрустальное  подземие  уйди  -  готовь  удар:  Богемия!  Богемия!  Богемия!  Наздар!"(М.Ц.)  --прим.перев.)

Те  трое  тихо  строят  козни  нашим:
они  наверх  влекут  морозов  жуть
чтоб  насыпью  морены  стали  краше,
по  мелу  да  песчаннику  был  путь.

Им  мил  дракон  на  княжеских  штандартах
и  сокола`,  что  в  ранний  мир  взвили`сь
где  тасовали  верх  и  низ  что  карты.
Валун,  пляши,  а  в  пропасть  не  глядись.

Уводит  ночь  в  плывун.  Опять  нас  сносит
в  Страну  Трактиров****--  хладен  новый  век.
Быть  может,  Ад  тебе  мечту  подбросит!
Коли  перо  в  околыш,  человек.

****  der  Kellerland--  шутливое  название  Австрии,  "келлер"--  подвал,  "кельнер"--  официант,--  прим.перев.

4.
В  других  одеждах  жили  мы  когда-то:
я  –  в  лисьем  меже,  в  хорьих  шкурках-–  ты.
Ещё  дотоле--  во  Тибете  статном,
как  мраморные  снежные  цветы.

Стояли  мы  без  времени,  без  света,
кристаллами,--  но  в  сне`говой  пыли,
ответствуя  ознобу  жизни  внешней;
при  первой  же  возможности  –  цвели.

Мы  шли  сквозь  чудо,  новые  одежды
на  смену  старым  покрывали  нас,
мы  пили  соки  каждой  новой  почвы
И  знали,  что  приходит  светлый  час.

Легки  что  птицы,  тя`жки  что  деревья,
дельфинов  прытче,  тихие  что  пух.
Мертвы`  мы  были,  жи`вы  на  пригреве--
да  не  вольны  притом  (одно  из  двух!)

Без  у`держу  средь  новых  воплощений
мы  в  раже  зачинали  новый  плод.
(Ты  не  искал  тогда  моих  речений--
голубку  камень  грубый  не  поймёт.)

Меня  любил  ты.  Я--  твои  покровы,
их  яри  сок,  мешался  он  с  моим,
я  принимала  в  ночь  тебя  сурово.
(Невидим  мной,  люби--  ты  не  гоним!)

Меня  любил  ты.  Я  любила  тоже
прижаться  телом  к  телу  твоему,
и  ночь  тебе  отдать,  не  вопрошая.
(Нет,  ты  не  любишь!  Зренье  ни  к  чему).

Ступили  мы  в  тот  край,  что  с  родниками.
Как  пионеры.  Нашим  был  тот  край,
наш  до  краёв,  любимый,  вечно  с  нами.
В  горсти`  твоей  он  был,  припоминай.

5.
Когда  и  кем  был  край  наш  размежёван,
"колючкою"  окру`жены  леса?
Из  дикого  ручья--  шнуры  Бикфорда**,
а  динамитом  изгнана  лиса.

Как  знать,  по  что  они  в  горах  шныряли?
Слова?  У  нас  они  добры  во  ртах;
пусть  мы  б  их  всем  наречьям  доверяли,
но  немота  им--  та  же  широта.

Шлагбаум  где  прохожим  пригодится?
Разделен  здесь  привет,порезан  хлеб.
Приго`ршня  неба  да  платок  землицы--
для    всех  чтобы  границей  не  болеть.

След  Вавилона:  твой  язык*****  растянут,
а  мой  изонут--  так  помешан  мир;
а  звуки  те,  дурашливы  и  пряны
рёк  также  Дух,  смешавший  старый  Рим.
*****die  Zunge--  язык,  что  во  рту,  а  не  die  Sprache--  речь,--прим.перев.  

Нас  имена  в  вещах  весь  век  колышат--
мы  знак  даём--  они  нам  знак  тотчас;  
коль  снег  не  только  белый  пух,  что  свыше,
он  также--  тишь,  что  укрывает  нас.

Чтоб  вместе  быть,  всяк  должен  чуять  межи
на  воздусях--  для  каждого  из  нас.
Листвы  предел  и  воздуха  границы**  (*)--
ночным  ветрам  одним  привычный  лаз.

А  нам  угодно  спорить  о  границах--
они  кроят  рекомые  слова;
переступить,  чтоб  с  Родиною  слиться,
чтоб  всесозвучье  дало  нам  права.

6.
Ножи  точа`т--  приходит  день  забоя,
звенит  железом  ранний  ветерок,
а  фартуки  морозит  и  коробит**
скотозабойцам--  их  настал  урок.

Верёвки  туже,  крепче  и  смелее--
все  морды  в  пене,  виснут  языки;
сосед  запасся  солью,  перец  мелет--
ему  потолще  жертву  волоки.

Здесь  мертвецу  угодно  быть  полегче,
чем  тем  живым,  в  которых  кровь  да  кровь--
и  здесь  житьё  вразвес,  но  не  отмечен
удар  ножа  на  мордочках  весов.

Затем  сбегутся  псы  за  требухою
сырую  кровь  лакать  из  луж,  пока  
их  тени  не  покроют  чёрной  коркой--
бесхозное  добро  не  с  молотка.

Затем  ударит  кровь  в  твои  веснушки,
твой  первый  стыд,  ведь  боль  и  грех  ясны,
а    в  потрохах  невиннейшей  телушки
тебе  судьбы  твоей  ходы  ясны.

Затем  ударит  кровь  в  твои  веснушки,
твой  первый  стыд,  ведь  боль  и  грех  ясны,
а    в  потрохах  невиннейшей  телушки
тебе  судьбы  твоей  ходы  ясны;

филе  наружу,  сахарные  кости
спирают  дух--  твоё  видать  тебе.
Наряд  старухи  в  ларе  метят  гости--
от  паутин  непоправимо  бел.

Глаза  горе`--  а  годы  прочь  уходят*
младые  лица  посыпает  мел.
А  на  лугу  торчат,  белея,  кости--
кресты  в  сухих  веночках  на  земле.

7.
Под  праздник  банный  день  в  округе,
со  щелоком  помыли  в  доме  пол,
а  дети  во  соломинки  задули**--
за  пузырём  пузырь,  прекрасно  гол.

Вкруг  дома  длится  масок  вереница,
диду`хами  увенчаны  снопы,
гарцуют  кони,  всякий  веселится,
а  музыке  угодно  в  лето  плыть.

Гармоники  губные  с  дудкой  плачут.
Ночной  топор  обрубит  квёлый  свет.
Калека  горб  даёт  потрогать  к  счастью,
а  идиот  речёт  толпе  завет.

Горит  костёр,  трудам  и  дням  итоги
сведя  в  виду  младой  луны;
а  семена  и  искры  к  звёздам  строгим
летят  батрачить,  людям  не  нужны.

Вот  пули  засвистели  среди  елей.
Одной  продётся  тронуть  чью-то  плоть.
Один  уж  слёг  во  хвойной  колыбели--
и  мох  в  бору  укрыл  лихую  плоть.

Печальны,  мчат  жандармы  в  каталажку.
Топочут  в  диком  ритме  сапоги--
и  от  греха  домой  уходят  тяжко
хмельные--  им  веселье  не  с  ноги.

Во  тьме  мелькают  долгие  гирлянды,
летит  бумага  поверх  робких  крыш.
А  ветер  будки  брошенные  гладит,
метёт  "сердец"  обертки  как  малыш.

8.
Я  выдумала  их,  озёра  эти,*
поток?!  Кто  знает  эти  кряжи  гор?
Идущий  на  ходулях  не  заметит,
как  увязался  следом  добрый  гном.

Тебе  по  звёздам?  Азимут  надёжный?
Ты  любопытен?!  Цугом  запрягай,
но,  плача,  свет  объехав    невозможный,
ты  не  найдёшь  искомый  этот  край.

Что  нас  зовёт,  да  так,  что  волос  дыбом?
Что  белладонну  мечет  в  уши  нам,
в  крови  бушуя,  холодом  по  жилам**
и  перезвонам  гонит  ко  гробам?

Что  нас  тревожат  бельмы  во  оконцах,
парша  овечья,  доли  стариков?
Столкнуться  с  неизведанным  придётся
нам  суждено  ещё  в  пути  годов.

Что  нам  коней  и  волков  та  же  серость,
огни  болот,  охотничий  рожок!
Восстали  мы  к  иным,  повыше,  целям**--
в  чужих  загонах  ищем  свой  кусок.

Что  нам  забот  до  лун,  до  звёзд,  ведь  наши
чела  горят--  притом  они  темны!
Мы  на  закате,  сны  вовнутрь  нас  тащат
заката  распрекраснейшей  страны.

Закон,  порядок?  Где  падёт  нам  в  руки
листва,  и  камень,  дерево  в  обхват?
Суть  в  языке  они,  в  прекрасной  муке
бытья  их  лад...

9.
Вот  брат  идёт  сердешный,  взором  весел,
в  охапке--  гнёзда  птичьи  да  птенцы,
и  дрозд  ручной  при  нём,  и  стадо  вместе
домой  ведут,  надёжные  гонцы.

Дрозду  насест  и  средь  волосьев  русых,
и  во  хлеву,  где  топчет  колос  он,
вдыхает  дух  скотин  под  вечер  грустных,
и  воронок  в  седле  ему  не  в  сон.

Ему  клевать  бы  розовое  масло--
его  глазах  бы  розам  озарить.
А  ночь  стоит  в  волнующихся  перьях**--
и  жестом  отречения  парит.

"Сестра,  напой,  напой  о  днях  далёких!"
"Уж  я  спою  о  красной  стороне".
"Напой,  напой,  сотки  ковёр  ресничный**--
и  улетим  с  тобой,  где  ночи  нет!

Мы  приконём,  где  пчёлы  нас  приветят,
где  ангелы  нам  взоры  отворят..."
"Спою,  спою...  из  башни  звон  заметен,
усни!  Уж  совы  свой  полёт  творят".

Долблёных  тыкв  пошли  круговороты,
слуга  вскочил--  и  кнут  в  его  руке,
в  руке  фонарь,  внахлест  дрозда***  коро`ти--
и  тот  находит  сказку  в  потолке.

Коса  вразмах  стальным  крылом  мелькает,
приколют  вилы  тельце  к  ворота`м.
Но  если  вопль  его--  побуд  сновидцу**,
то  роза  в  сердце  колет  неспроста.

***  die  Amsel,  дрозд  женского  рода  в  немецком,  он  и  есть  сестра,  к  которой  обращается  рассказчица,--  прим.перев.

10.
В  краю  стрекоз,  в  краю  озёр  заветных,
в  краю,  где  рот  в  преддверии  гробов
взывает  к  духу  первого  рассвета,
пока  расстаться  с  краем  не  готов.

Он  очи  блёклые  омоет  зельем  луга--
очарованье  внешнее  узрит.
Искомое  дано  ему  не  туго:
гармоника  и  серце  от  зари.

Сбродилось  сусло  яблочное,  бочки
забиты  чопами,  стрижи--  на  юг.
Налём  за  них:  чернеют  в  небе  точки,
юга  сердцам  покоя  не  дают.

Закрыв  часовню,  мельницу  и  кузню*,
идёт  маисом  он,  початки  бьёт--
и  зёрна  плещут  золотом--  и  в  узел
он  в  путь  провизию  себе  берёт.

Клянутся  братья-сёстры  на  прощанье
хранить  в  молчаньи  общий  с  ним  союз.
Репейник  вынут  из  волос,  но  тщатся
они  напрасно--  взгляды  выдают.

А  птичьи  гнёзда  опадают  с  веток*,
запал  горит,  огонь  колышет  лист,
но  синий  улей  грабит  ангел  слепо**,
внезапной  жаждой  сладкого  нечист.

О,  ангельская  тишь,  когда  ходьбою
вздымаешь  паутинок  бахрому!
Ты,  руки  чьи  окованы  порою,
стоишь  на  воле  входа  в  Лабиринт.

перевод  с  немецкого  Терджимана  Кырымлы  (скоро  закончу  эту  работу,  тут  всего  272  строки)
Примечания  переводчика:
1.  перевод  Евгения  Витковского  читайте  по  ссылке  http://www.stihi.ru/avtor/koshtan&s=50  ;  звёздочкой  (*)  здесь  отмечены  строки,  которые  я  не  смог  переложить  иначе,  пришлось  заимствовать--  это  не  плагиат:  в  оригинале  всё  то  же,  двумя  звёздочками  (**)--  строки,  которые  "не  в  рифму"  в  оригинальном  тексте  ;
2.  оригинальный  текст  --в  ПСС  Ингеборг  Бахман:  Ingeborg  Bachmann,  "Werke",  R.Piper&Co  Verlag  Muenchen-Zuerich,  том  первый,  стр.84-94.

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=241225
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 15.02.2011

Сара Тисдейл, "Сомнение", "Сны" и "Схороненная Любовь"

Сара  Тисдейл,  "Сомнение"

Душа  моя  --в  телесном  доме:
она  твоя,  и  домик  твой.
Она  ж,  бывает,  рвёт  и  ломит,
тебя  оставив  за  собой.
Авантюристка,  призрак-комик,
она  не  властна  мне  вперёд?
Пусть  я  скажу,  мой  верен  домик--
а  вдруг  жилица  подведёт?

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Doubt

My  soul  lives  in  my  body's  house,  
And  you  have  both  the  house  and  her—  
But  sometimes  she  is  less  your  own  
Than  a  wild,  gay  adventurer;
A  restless  and  an  eager  wraith,  
How  can  I  tell  what  she  will  do  –
On,  I  am  sure  of  my  body's  faith,  
But  what  if  my  soul  broke  faith  with  you?

Sara  Teasdale

________________________________________
Сара  Тисдейл,  "Сны"

Я  отдала`  житьё  другому
ему--  любовь,  и  жизнь,  ну  вот...
Но  бывшее--  в  мечтах  погромы,
их  прошлого  оно  зовёт.

Я  с  дрожью  рвусь  из  сновидений,
но  на  груди--  горяч  засос:
инкуб  у  койки  ждёт  смиренный,
невидим  мною--  как  прирос.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Dreams

I  gave  my  life  to  another  lover,  
I  gave  my  love,  and  all,  and  all  --
But  over  a  dream  the  past  will  hover,  
Out  of  a  dream  the  past  will  call.

I  tear  myself  from  sleep  with  a  shiver  
But  on  my  breast  a  kiss  is  hot,  
And  by  my  bed  the  ghostly  giver  
Is  waiting  tho'  I  see  him  not.

Sara  Teasdale
___________________________________


Сара  Тисдейл,  "Схороненная  Любовь"

Схороню  я  усталость-Любовь
да  под  дубом
во  пречёрном  бору  что  та  бровь--
тайно  спрячу  я  любу.

Не  сложу  в  изголовье  цветы,
ни  камня  у  ножек,
ведь  роток  мой  любимый  постыл:
мёд  горчинка  творожит.

Буду  долго  на  солнце  стоять,
Ветер  чтоб  овевал,
И  лишь  ночью  я  буду  рыдать,
Чтоб  никто  не  узнал.

Впредь  могиле  запретной  мне  быть,
ибо  бор--  холодняк.
В  лес  пойду  я  по  Радость-грибы:
руки  есть  чтоб  обнять.

Днями  стану  под  солнцем  стоять,
где  ветры  отвевают,
лишь...  ночами  я  буду  рыдать
тайно--  все  не  узнают.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы
*  "....no  more  to  his  grave....",  Любовь  у  Сары  Тисдейл  как  Амур--  мужского  рода,--прим.перев.  


Buried  Love

I  shall  bury  my  weary  Love  
Beneath  a  tree,  
In  the  forest  tall  and  black  
Where  none  can  see.

I  shall  put  no  flowers  at  his  head,  
Nor  stone  at  his  feet,  
For  the  mouth  I  loved  so  much  
Was  bittersweet.

I  shall  go  no  more  to  his  grave,  
For  the  woods  are  cold.  
I  shall  gather  as  much  of  joy  
As  my  hands  can  hold.

I  shall  stay  all  day  in  the  sun  
Where  the  wide  winds  blow,  
But  oh,  I  shall  weep  at  night  
When  none  will  know.

Sara  Teasdale

адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=241103
рубрика: Поезія, Поэтические переводы
дата поступления 14.02.2011

Cэр Байрон, "Станцы Августе" (6 октав) и "Еврейские мелодии" (№1)

Сэр  Джордж  Гордой  Байрон,  "Еврейские  мелодии"  (№1)  

Она  идёт  в  красе,  что  ночь
небес  бездонных--  звёзд  полна;
и  тьма,  и  свет  сустрелись  в  точь
в  глазах  её,  в  её  волна`х:
неможет  свет--  и  тьме  невмочь,
так  небо  сыплет  полдню  сна.

Прибавьте  тень,  сотрите  луч--
и  половины  граций  нет:
крылом  одним  ли  вран  трясуч,
не  две  ль  страны  у  всех  монет?
Где  мыслей  пенки  мёд  тянуч,
чело--  им  шёлковая  сеть.

Её  ланиты,  этот  лик
нежны,  рекут--  притом  молчат;
улыбок  огнь  в  упор  палит
о  божьём  минувшем  крича,
но  мирный  ум  меды  горчит--
любовь  чиста,  хоть  горяча.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы

Hebrew  melodies,  №1
 
SHE  walks  in  beauty,  like  the  night  
Of  cloudless  climes  and  starry  skies,  
And  all  that's  best  of  dark  and  bright  
Meets  in  her  aspect  and  her  eyes;  
Thus  mellow'd  to  that  tender  light                
Which  Heaven  to  gaudy  day  denies.  
   
One  shade  the  more,  one  ray  the  less,  
Had  half  impair'd  the  nameless  grace  
Which  waves  in  every  raven  tress  
Or  softly  lightens  o'er  her  face,    
Where  thoughts  serenely  sweet  express  
How  pure,  how  dear  their  dwelling-place.  
   
And  on  that  cheek  and  o'er  that  brow  
So  soft,  so  calm,  yet  eloquent,  
The  smiles  that  win,  the  tints  that  glow,    
But  tell  of  days  in  goodness  spent,—  
A  mind  at  peace  with  all  below,  
A  heart  whose  love  is  innocent.

Lord  Byron


Сэр  Джордж  Гордой  Байрон,  "Станцы  Августе"  (6  октав)

1.
Пусть  судьбина  моя  отвернулась,
завалилась  фортуны  звезда--
сердцем  нежным  ко  мне  потянулась
ты  одна  средь  мiрского  суда
Пусть  душа  твоя  в  нашей  упряге
натерпелась  от  доли  моей,
дух  мой  пишет  тобой  по  бумаге,
оживая  любовью  твоей.

2.
Потому,  коль  Природой  я  принят,
улыбаюсь  ей  мило  в  ответ,
не  обманет  меня,  не  покинет
твой  похожий  на  этот  привет.
Если  ветры  схлестнутся  с  пучиной,
их  порывы  напомнят  мне  твой;
обернутся  мне  волны  кручиной--
ведь  разделят  они  нас  с  тобой.

3.
Пусть  каменья  последней  надежды
от  трясенья  нырнули  за  кром,
пусть  мне  душу  страдание  смежит--
я  его  не  пребуду  рабом.
Столько  бед  увязалось  за  мною,
могут  смять  меня,  не  одолеть,
не  сломить  им...--  лишь  мучим  я  болью,
ведь  не  их--  о  тебе  стану  петь.

4.
Человечная--  ты  не  предатель,
не  плутуешь--  хоть  ты  и  жена,
мной  любима--  без  долгой  расплаты,
оклеветана  было--  стройна,
Ты  доверье  моё  не  порочишь,
ты  далёко--  со  мною  одна,
ты  зорка--  но  зубов  не  наточишь,
не  отшельница--  мiру  вредна.

5.
Ни  его,  ни  войну,  что  без  правил
не  виню  я,  хулою  черня:
коль  душе  моей  спесь  не  по  нраву,
зря  я  долго  окопы  менял.
Пусть  и  дорого  вышла  ошибка,
пусть  и  поздно  прозрел  я  скорбя,
но  нашёл  я,  утратив    не  шибко--
не  украла  судьбина  тебя.

6.
Из  руины  былого  я  вынес
то,  что  больше  всего  заслужил;
чем  научен--  владею  отныне,
что  дороже  мне,  то  и  сложил.
Во  пустыне  родник  пробивает,
в  дикой  чуди  есть  пальма-обет,
где  на  веточке  птах  распевает
прямо  в  сердце  мне  всё  о  тебе.

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы


Stanzas  to  Augusta
   
Though  the  day  of  my  destiny's  over,  
       And  the  star  of  my  fate  hath  declined,  
Thy  soft  heart  refused  to  discover  
       The  faults  which  so  many  could  find;  
Though  thy  soul  with  my  grief  was  acquainted,  
       It  shrunk  not  to  share  it  with  me,  
And  the  love  which  my  spirit  hath  painted  
       It  never  hath  found  but  in  thee.  
   
Then  when  nature  around  me  is  smiling  
       The  last  smile  which  answers  to  mine,  
I  do  not  believe  it  beguiling  
       Because  it  reminds  me  of  thine;  
And  when  winds  are  at  war  with  the  ocean,  
       As  the  breasts  I  believed  in  with  me,  
If  their  billows  excite  an  emotion,  
       It  is  that  they  bear  me  from  thee.  
   
Though  the  rock  of  my  last  hope  is  shiver'd,  
       And  its  fragments  are  sunk  in  the  wave,  
Though  I  feel  that  my  soul  is  deliver'd  
       To  pain  —  it  shall  not  be  its  slave.  
There  is  many  a  pang  to  pursue  me:  
       They  may  crush,  but  they  shall  not  contemn  —  
They  may  torture,  but  shall  not  subdue  me  —  
       'Tis  of  thee  that  I  think  —  not  of  them.  
   
Though  human,  thou  didst  not  deceive  me,  
       Though  woman,  thou  didst  not  forsake,  
Though  loved,  thou  forborest  to  grieve  me,  
       Though  slander'd,  thou  never  could'st  shake,  —  
Though  trusted,  thou  didst  not  betray  me,  
       Though  parted,  it  was  not  to  fly,  
Though  watchful,  'twas  not  to  defame  me,  
       Nor,  mute,  that  the  world  might  belie.  
   
Yet  I  blame  not  the  world,  nor  despise  it,  
       Nor  the  war  of  the  many  with  one  —  
If  my  soul  was  not  fitted  to  prize  it  
       'Twas  folly  not  sooner  to  shun:  
And  if  dearly  that  error  hath  cost  me,  
       And  more  than  I  once  could  foresee,  
I  have  found  that,  whatever  it  lost  me,  
       It  could  not  deprive  me  of  thee.  
   
From  the  wreck  of  the  past,  which  hath  perish'd,  
       Thus  much  I  at  least  may  recall,  
It  hath  taught  me  that  which  I  most  cherish'd  
       Deserved  to  be  dearest  of  all:  
In  the  desert  a  fountain  is  springing,  
       In  the  wide  waste  there  still  is  a  tree,  
And  a  bird  in  the  solitude  singing,  
       Which  speaks  to  my  spirit  of  thee.
 
                               George  Gordon  Byron