Слепой у стены ( Эрих Кестнер )
Без надежды, без печали,
Держит голову в наклон,
У стены он ждет устало,
Размышляет сидя он.
Здесь чудес не совершают,
Остается все, как есть,
Никогда не замечают,
Что стоит вот здесь слепец.
Шаг туда и шаг обратно.
Что за люди? Из толпы
Никого не остановишь.
Я - слепой. И вы - слепы.
Ваше сердце, ваши души
Для меня не шлют привет.
Если б я шаги не слушал,
Я б подумал, что вас нет!
Ближе! Ниже! - К человеку!
Что такое слепота?
Ниже головы и веки,
Разум - к мыслям чужака.
А теперь - вперед! Спешите!
Не забудьте одного:
Эх, слепцы, того не видят,
Кто не видит ничего!
Ночь темна. А в коридоре свет
Не погашен. Будто бы случайно.
Поводырь мой, сколько Ночи лет?
Сколько весит этой Ночи тайна?
Ночь темна. Как будто нету звезд.
Нет луны, галактик, нет вселенной.
Тишина. И лишь немой вопрос:
Поводырь мой, где же эти стены
Подевались? И куда идти?
Где твоя рука, чтоб опереться?
Что за темнотою впереди
И за стуком в этом глупом сердце?
Ночь темна. Обманута до слез.
Мысль смолою вязкою прилипла.
Нету у нее ни кож и рож,
Только горло всхлипывает хрипло.
Ночь темна. Заглушит бой часов.
Ночью темной я во сне кричала.
Вот и полночь - двери на засов.
Время - ноль. Конец или начало?
С мыслями собравшись не своими,
Я тихонько лягу на кровать.
На балконе перекрестки линий
Проводов, веревок. Время - спать.
За окном фонарь потух беззвучно -
Ровно в полночь гаснут фонари,
Только месяц, острый и колючий,
Словно бра, над тучами горит.
Этот день прошел, как и вчерашний -
Дом, работа, бег и суета.
Незаметно стала на день старше.
Ощутимей как-то слепота,
Тех людей, которые повсюду
Так спешат быстрей и громче жить.
В ссоре недобитую посуду
Остается только доразбить,
В руки взять помятый старый веник,
Голубой пластмассовый совок,
Подмести осколки, свято верить,
Что на небе существует Бог...
Он, наверно, тоже убирает
Вот с таким же треснутым совком...
Пыль и грязь потерянного Рая
Оседает снегом и дождем
На скамейки в парках, остановки,
Сигаретный крохотный киоск.
Я беру книжонку с книжной полки,
Вспоминаю предпасхальный пост
И большую старую ворону,
Что таскала сало у синиц
Из кормушки, ржавый подоконник,
Что с тоскою смотрит сверху вниз,
А за ним - усталую березу,
Что ветвями бьется об окно,
Руки мамы, их сухую кожу,
Тканое не мною полотно...
Мысль кружится... Пятая. Шестая.
Застревает где-то... Тороплю
Подсознанье. С грустью подмечаю -
Первый час. А я еще не сплю...
Опустела рыночная площадь.
Разошелся суетный народ.
Парк, не превращенный в чудо-рощу,
Был обижен. Девственный чертог
Первых листьев, прокусивших ветки,
Проглотивших горький светлый сок,
Луч луны манящей яркой меткой
Заклеймил и, не найдя предлог,
Чтоб остаться, он, не попрощавшись,
Вновь взлетел к притихшим небесам.
Снова ночь с душой немой русалки
Промолчала в небо тихий псалм.
Дикий голубь снова сел на провод,
Ворковал о чем-то неземном,
А охрипший за день пьяный город
Разбудил весенний первый гром.
Перекособоченное утро шлепает ногами по росе.
Между прочим, третий день, как лето
Рот закрыло пагубной весне.
Осторожно день прошел по крышам,
Не тревожа спящих голубей,
Разукрасил купол белой церкви
В сотни радуг и трезвонных искр.
Не ложатся рифмы в эти строки –
Воском терли школьную доску –
И теперь ни мел, ни тонкий грифель
Не оставят жгучий след на ней.
Перекособоченное утро в новом лете
Редко сеет марлевый туман…
Я бегу, прогоняя тревожные мысли,
Отдавая всю злость небесам и асфальту,
Лишь скамеек пустых обожжённые скальпы
Знают то же, что я – пустоту, что повисла
Над трибунами после прошедшего матча,
Что взрывал тишину на тупые осколки
Диких воплей и ора. Трибуны умолкли…
Лишь скамейки пустые обиженно прячут
Мелкий мусор и стекла разбитых бутылок,
Зная то же, что я – лишь обиду и луны
Всех земных одиночеств, кричавших с трибуны,
Всех земных одиночеств, стучащих в затылок…
Я бегу. Я вдыхаю задымленный воздух,
Что как будто решил вдруг распасться на части,
Обжигая жарой из раздвинутой пасти.
Я жива. Я глотаю чуть теплую воду.
Пол разделен на мраморные клетки.
Он отражает ноги, потолки.
Его прожилки - тоненькие ветки,
Аксоны нервов, звезды, пузырьки.
Пол ощущает толщину подошвы
По мере поступления тепла.
Пол никогда не думает о прошлом
И не терзает жгучее «вчера»,
И потому не бороздят морщины
Зеркальную поверхность. Как квадрат
Пол ОБЛАДАЕТ - зная только длины
И ширину систем координат.
Он, отражавший лики и киоты,
Столы и стулья, стрелок тихий ход,
Гробы, органы, падавшие ноты
И тошноту готических высот,
На нем, державшем князя и вассала,
Разбойника, святого и купца,
На нем, который слышал звук кагала
Шумевших войн, бродячего певца,
Гремящих перемирий и оркестров,
Буранов, революций, засух, гроз,
На нем, впитавшем в мрамор дрожь невесты
Пред алтарем, стою и строю МОСТ -
В нем свет свечей и отблеск паутины,
Скрепленных горькой патокой молитв.
Стою. Смотрю глазами пилигрима -
С немой душой, которая БОЛИТ.
Умирает вода минеральная,
когда ей наполняю стакан.
С пузырьками, как с рваными ранами
дух выходит. Он - воздух. Не дан
долгий срок, чтоб спасти воду в пластике
белой крышкой на горло ее…
На асфальте начерчены классики.
На веревках белеет белье.
Пахнет временем прошлым, задавленным,
что уже не вернуть никогда…
Память снова годами завалена -
пузырьками в бутылке вода…
Ты боишься - и разницы в возрасте
и такой слишком странной любви -
но карманным наточенным ножиком
меня срежь и с собой забери!
Это просто обманутый зрением
ты подумал: неспелая Я-
-ГОДА омывает июльским крещением -
минеральной водой - рукоять
раскладного карманного демона.
За столом. Говоришь. Говорю.
Я побуду чуть-чуть твоим Временем
и свой возраст тебе подарю.
Пусть тебя он ударит по темени!
Каберне на столе. Я дышу.
Окропляю водой твое Время я -
на свой возраст тебя я крещу!..
Я так долго молчала, но вылилась
На бумагу неровным письмом.
Стол блестит - ну как будто залысина
Появилась внезапно на нем.
Я так долго молчала, что музыка
Отравляла мне печень, как яд,
Что шумы, доносившись из улицы,
До сих пор под висками рябят.
Я так долго молчала, что клавиши
Позабыли касание рук,
А июль, только крылья расправивши,
Улетает сегодня на юг.
Средь жары подарил он отдушину -
Облака и фреоновый дождь.
Я теперь на сто капель отпущена.
На ветров сто. Копирую дрожь,
Барабаню и бью тебя, письменность,
По расчерченным в клетку листам,
Алфавичу бездонную низменность -
По часам, по часам, по часам!
Повышаю твое я давление -
До двухста. До двухста? До двухсот!
Заползаю в твои измерения,
Как пчела в шестигранники сот.
Снова вылита. Буквы топорщатся,
На листке пару строк начертив.
Рамка времени слиплась и морщится,
Как со спермою презерватив...
То ли крышки от люков захлопали,
То ли небо ушло под капот...
Я за эту нескладную проповедь
В сотый раз окровлю эшафот.
Пожелтели стручки на акации -
Гепатит побивает мочу
Этих улиц... Маэстро, овации!
Я лечу! Я живу! Хохочу!
Я хочу отыметь ту бессонницу,
Что имеет меня по ночам! -
Во все дыры, как глупую школьницу.
До крови. До тошнот. На часах
Так давно уже заполночь. Заполночь!
А бессонница снова: \"Марин!\"
Я ее поролоновым запахом
Налилась, как стеклянный графин.
Она бродит в моем позвоночнике -
Солитер и слепой паразит!
Будто ржавые острые ножницы,
Разрезая, вдоль тела скользит,
Чтоб, сковав меня страхом и холодом,
Обокрасть, как последний бандит.
Она снова измучена голодом.
Она снова меня победит...
Я пришла посидеть на скамейке -
В тишину, посмотреть на листву.
Здесь дорожки - бетонные рейки
Распустили худую молву:
Что вчера был задушенным найден
В камышах, под мостом, там, где пруд,
СПЕЛЫЙ АВГУСТ с листком из тетради,
На котором начерчен маршрут -
Посетить все аллеи и скверы,
Все сады, главный парк городской,
Приготовить, украсить, примерить
На людей этот бешеный зной,
В семь-ноль-ноль, вечерком - электричка -
Чтоб умчаться опять на год...
...Он стоял и курил. По привычке.
Непригодный уже. Непригод...
Он поймал мотылька. Разукрасил.
Но не то. Все не то. Все не то!
\"Я сегодня уйду. Я согласен,
Что я стану и буду никто\".
А сентябрь подошел без звука,
В камышах прошуршав \"привет\",
Протянул к его горлу руки:
\"Ты последний у лета. Послед...\"
|
|
