каждое утро неровной но покорной ширенгой в оборваных одеждах в истоптаной обуви проходили мимо стула с тазиком для воды вокруг которого чино возвышались два санитара один поливал им на руки другой следил чтоб эти руки потом были вытерты вафельным довольно не свежим полотенцем хотя чистым больные шли в эту столовую чтоб позавтракать также в обед и вечером все размерено как тиканье часов без эксцесов
но…на то и сумашедший дом чтоб были эксцесы …больные из наблюдательной не участвовали в этом действии они завтракали обедали и ужинали там же в наблюдательной когда им нужно было по нужде их передавали на поруки коридорному санитару который ведал дверю и туалетами и тот отводил их …
Он вошел в наблюдательную широким тяжелым шагом взгляд исподлобия глубоко дыша
сам низкорослый но ширококостный с коротковатыми ногами руки крупные длинные жилистые сам примерно моего возраста но над губами юнешеские не по возрасту усики лицо непонятно мне почему заплывшее
-вот славик принимай ,-сказал вошедший за ним врач за широкой спиной которого семенили старшая медсестра сестра дежурная и санитар,-
Пудовкин Сергей Валерьянович
,прошу любить и жаловать,-а ты сережа ,-обратился к нему врач,-не балуй веди себя хорошо,-тот ухмыльнулся и зло кивнул ,-ты меня понял,-тот опять кивнул
Они стали выходить
При выходе санитар как бы споткнулся и слегка повалившись на меня быстро и очень тихо сказал мне ,смотри не обижай его он под ним …я тя предупредил,-в ответ махнул ему головой хотя так ничего и не понял
Вот тут то и начался пудовкинский беспредел…больные они как дети неуправляемы непредсказуемы единственое что действует на них это страх их болезнь и есть страх …
В сумашедшем доме есть три официальных вида наказания призваные сломать и без того лишеного прав человека это лишение свободы передвижения, это лишение добавки в еде ,это химическая терапия молотом бющая по их сознанию оглушащая ввергающая человека в бесознательный уютный кокон и есть еще один жестокий и тщательно скрываемый всем медперсоналом…
В то время я увлекался радиолюбительством это было не увлечением стало для меня манией …я приносил на работу кипу журналов “радио” и все пытался постичь секреты звука…я не догадывался что это был моим очередным выходом методом абстрагироваться от неудобной мне реальности…я мыл больным руки принимал от коридорного все порциизавтрака и раздав их садился на стул погружаясь в предсказуемый чистый мир радиосхем где свои законы текут прилежно и непременно…и так было пока…
В отличии от других он ходил по палате … широким шагом…подшел к павлику кичерману когда тот спал и тихонечко вытянул обувь из под подушки , павлик был полезным человеком в этой системе он пока умел …и потому у павлика была хорошая обувь старенькие потертые туфли 43 размера немецкого пошива кожаные песочного оттенка доставшиися ему из гуманитарной помощи ,хоть и старенькие но они обладали сдесь ценностью они были целыми…
Я настолько погрузился в методы искажения звука и его последующей дискретитизации
И квантового синтеза что пропустил начало стычки конфликты здесь проше пресекаются на корню когда я очнулся пудовкин орал что дурной а у павлика из порваной губы фонтаном хлестала кровь он вцепился руками в свою пару обуви и кричал,-отпусти сука это мои туфли,- пудовкин же к моему удивлению кричал об обратном,-необходимо было
Немедленое вмешательство я подскочил к ним кипа журналов лежащих на коленях расыпалась по палате некоторые избольных не промах сразу попрятали парочку под одеяла на самокрутки я подбежал к ним павлику и пудовкину и неожидано для меня пудовкин развернулся выбросил в мою сторону руку широ раскрыв ладонь крикнул не подходи падло задушу,-признатся глядя на павликину губу я сдрейфил и попятился назад и о ужас пудовкин почувствовав это обнаглел и с протянутой рукой с вампирским выражением лица попер на меня…
Тут двери в наблюдательную раскрылись медлено словно створки ракушки и внее пролезли двое санитаров подойдя к пудовкину со спины один схватил его и повалил на пол другой стал молча бить его ногами…
Кем бы ты ни был в независимости от твоих убеждений и того в какого бога ты веришь если на карту поставлена твоя жизнь если ты в здравом уме то прижатый к стене жизни ты обязательно покажешь зубы…
Каждое утро я шел в лес для того чтоб отдаться его живой прохладе для того чтоб застыть у дерева спиной почувствовать шершавость коры смотреть сквозь крону в небо проникнутся его устремлением стать им…чтоб по некоторому время истечению вскарабкатся на его ветви ощутив дикость свою и первосозданоданость …это было до работы в сумашедшем доме…
Через некоторое время обитатель наблюдательной в силу своего правильного поведения оказывается переведен в прогулочный дворик где под сосенками на лавочке либо на зеленой травке но ни в коем случае не у забора может быть предоставлен самому себе и не важно кто ты санитар либо больной…меня тоже перевели…
Мне выделили другой стул и неофициально палку …небольшой дворик метров 5 на 10
То тут то там сидят лежат больные кто босиком а кто полуголый кто в грязной неопределеного цвета майке а кто непонятно почему одетый не посезону лето же в старом облезлом пальто …у стены глубоко печальный Платон Толя крутит думу в прошлом инжинер агроном с двумя образованиями правда одно незаконченое в силу болезни … правда это по его словам … от скуки подзываю его к себе затягиваюсь смачно из сигареты а курю я “дойну” с фильтром и говорю : “толя спой что нибудь”, “а покурить дашь “, “ дам конечно”, ответил ему ,закатив по актерски професионально свои огромные от печали глаза он запел:
“Об этом товарищ не вспомнить нельзя
В одной эскадрилье служили друзья
И было на службе и в сердце у них
Огромное небо огромное небо
Огромное небо одно на двоих
Сам пел при этом руки к него изошлись крупной дрожью -побочный эфект галопиридола голова его круглая глубоко посажеными глазами с синюшными мешками под ними…
Летали дружили в небесной дали
Рукою до звёзд дотянуться могли
Беда подступила как слёзы к глазам
Однажды в полёте однажды в полёте
Однажды в полёте мотор отказал…,
и пел он с таким надрывом что к горлу невольно подступал ком который не проглотить не выплюнуть …
…Стрела самолёта рванулась с небес
И вздрогнул от взрыва берёзовый лес…
Берёзовый он говорил через е видать слова учил по бумажке и потому ё произносил как е
…Не скоро поляны травой зарастут
А город подумал а город подумал
А город подумал ученья идут
В могиле лежат посреди тишины
Отличные парни отличной страны
Светло и торжественно смотрит на них
Огромное небо огромное небо
Огромное небо одно на двоих…
И тишина и опять Платон отдается своей ему лишь понятной печали у стены хотя не разрешено вопреки но я дал ему немного покурить сигареты с фильтром в сумашедшем доме дефицит мне еще до вечера тут парится…
Заходит Пудовкин непривычно спокойный движения плавные несобраные взгляд мутный полсле трех недельного лечения аминазином и галопиридолом и не такие метаморфозы пронаблюдать можно но…это же Пудовкин увидев глубокие затяжки из бичка который Толя честно заработал пением он подошел и не церемонясь выхватил почти что погасший уже уголек из его рук поднес к губам и сделал одну да что одну пол тяги …
Толя схватился за голву и трагично простонал,-о госпоооди когда…я встал со стула и подошел к Пудовкину со спины и что есть мочи дал ему пендаля…,-ааа сволочи ,-начал он свою знакомую песню…
С того дня начал наблюдать пугающую для себя картину Серега Пудовкин стал подозрительно коректен со всеми в общении никого не обижал вел в общем себя тихо то есть стал незаметным … но не для меня он становился у ели что у стены и потому частично доступным для обозрения и став в стойку начинал делать каратэшные катэ подолгу часами чтоб потом сесть под ель в позе полулотоса с закрытвми глазами да застыть на час потом он брал по три кирпича в отделении шел ремонт ставил крпич на остальные два и пытался ребром ладони его разбить это происходило день два недеделю и я испугавшись этих его тренировок понимая их суть сам занимался стал запрещать ему их медитировать пожалуйста хоть целый день но чтоб катэ нееет…но он тренировался в тихую от меня на других сменах другим было безразлично и смешно…
