— Тщательность во всем внешнем, пусть даже с некото
рым оттенком фривольности в слове, одежде, поведении,
если этот оттенок отделяет, держит на расстоянии, не по
зволяет не отличить.
— Замедленность жеста, а также долгий взгляд. Истинно
ценных вещей на свете не так уж много, и они сами собою
тоже тянутся к чему то ценному. Мы скупы на восхищение.
— Достойное перенесение бедности и лишений, а так
же болезни.
— Уклонение от мелких почестей, недоверие к тому,
кто легок на похвалу: ибо хвалящий всерьез полагает, будто
понимает, что он хвалит: однако понимать — Бальзак, этот
типичный честолюбивец, хорошо это разгадал — compren
dre c’est .
— Наши сомнения в сообщительности сердца уходят в са
мую глубь; одиночество не как избранный удел, а как данность.
— Убеждение в том, что обязательства можно иметь лишь
перед равными себе, с прочими же придерживаться той
мысли, что только inter pares можно надеяться (к сожале
нию, далеко еще не рассчитывать) на справедливость.
— Ирония к «одаренным»; вера в урожденное благород
ство также и в нравственном.
— Все время чувствовать себя тем, кто привык «разда
вать» почести, тогда как сыскать того, кому дозволено че
ствовать тебя, отнюдь не просто.
— Все время в маскараде: чем выше разбор, тем более
нуждается человек в инкогнито. Бог, если бы таковой суще
ствовал, хотя бы из соображений приличия объявлялся бы
в миру только человеком.
— Способность к otium, безусловная убежденность в том,
что ремесло, труд в любом смысле хотя и не позор, но, ко
нечно, вредят благородству. Не «прилежание» в буржуаз
ном, мещанском смысле, как бы высоко мы его ни чтили, и
не как те беспрерывно кудахчущие художники, что творят,
словно куры: покудахчут, снесут яйцо, и снова кудахтать.
— Мы «покровительствуем» художникам и поэтам и во
обще всяким мастерам своего дела: но как существа высшие
по роду, нежели те, которые только что то умеют, нежели про
сто «продуктивные люди»,— мы себя с ними не смешиваем.
— Привязанность к формальному: желание брать под за
щиту все сопряженное с формой, убежденность в том, что
вежливость одна из величайших добродетелей; недоверие
ко всем видам самораспускания, включая всяческую свобо
ду прессы и мысли, ибо при них дух начинает самодоволь
но и с удобствами прохлаждаться, раскинув члены.
— Благосклонность к женщинам, как к существам, возмож
но, более мелкого, но более тонкого и легкого рода. Какое
счастье встречаться с созданиями, у которых на уме только
танцы, глупости и наряды! Они всегда были предметом вос
хищения всех истинно глубоких и серьезных мужских душ,
чья жизнь отягощена огромной ответственностью.
— Благосклонность к правителям и священникам, ибо
они поддерживают веру в различность человеческих цен
ностей по меньшей мере символически в отношении прошло
го и худо бедно фактически в настоящем.
— Умение молчать: но об этом при посторонних ушах
ни слова.
— Способность враждовать долго: отсутствие легкой «отходчивости», миролюбия.
— Отвращение к демагогии, к «просвещению», к «уют
ности», к запанибратству черни.
— Собирательство редкостных дорогих вещей, потреб
ности возвышенной и разборчивой души; не хотеть иметь
ничего общего. Свои книги, свои пейзажи.
— Мы недоверчивы как к скверным, так и к хорошим
опытам, и не так скоры на обобщения. Частный случай: как
же ироничны мы к частному случаю, ежели у него хватает
дурновкусия подавать себя как правило!
— Мы любим наивное и наивных, но как зрители и выс
шие существа, Фауста мы находим столь же наивным, как и
его Гретхен.
— Добрых людей мы ценим невысоко, как стадных живот
ных: мы то знаем, как часто среди самых скверных, злобных,
суровых людей прячется бесценная крупица золота, способ
ная перевесить всякую пустую доброту и прекраснодушие.
— Человека нашего рода мы не сочтем возможным от
вергать ни за его пороки, ни за его глупости. Мы знаем, как
трудно нас распознать, и что у нас есть все основания стре
миться выделиться.
|
|
