Когда Димке было четыре года, мир состоял из частей, едва связанных между собой. Мир тогда напоминал выкройку: обширное белое поле, на котором разноцветными линиями обозначены неузнаваемые детали какой-то одежды, а между этими деталями – пустота. Димкин дом и двор, жилища бабушек-дедушек, село на Лимане, Днепр, лес за Днепром, папино пароходство на далеком южном полуострове, парк, кинотеатр – все эти места не были частями целого. Единственное, что их объединяло, - это он сам, Димка, когда посещал эти места. Ему иногда снилась эта выкройка; она очень напоминала те, которые он видел в маминых журналах о кройке, шитье и прочих премудростях домоводства. Пожалуй, в те времена центральное место в этой выкройке занимали Димкин двор и пространство «за домом».
Димкин двор был обширным и квадратным, со всех сторон его ограждали серо-белые панельные «девятиэтажки» новенького микрорайона. Стыки квадратных панелей домов регулярно прокрашивали охрой, из-за чего дома походили на неопрятные клетчатые скатерти. Двор беспорядочно загромождали постройки и конструкции: детский сад и спортивная площадка за оградами из ржавой «рабицы», сломанные качели, котельная, гудящая, словно улей, трансформаторная подстанция, навечно оккупированные доминошниками монументальные «грибки» из стали и бетона, какие-то будки и сараи. Время от времени во дворе возникали котлованы и начинались новые стройки. Там и сям торчали измучанные климатом, почвой и детьми малорослые деревья. У подъездов стояли грубые скамейки без спинок – два бетонных блока и три деревянных бруса, вот и вся скамейка. На этих скамейках во всякое время дня можно было видеть оживленно беседующих пенсионерок.
Пространство с другой стороны Димкиного дома называлось «за домом» и решительно не походило на двор. Оно будто бы вплотную примыкало к современному микрорайону, но имело с ним мало общего. Тут по-прежнему - окраина, предместье, ранее лежавшее на значительном удалении от Старого города. Но теперь город тесно прижался своими промышленными и жилыми зонами к этой местности, с ее одноэтажными домиками, огромными робиниями, запущенными и заросшими садами и огородами, кружевом тропинок, прихотливо соединявшими домики, колодцы, огороды, сараи и погреба. Однако границу «между городом и деревней» окончательно стереть не удалось. Символом этой границы мог служить глубокий извилистый овраг, тянувшийся от улицы вдоль всего Димкиного дома и впадавший в заболоченную, заросшую камышом и осокой речку с обидным прозвищем «Вонючка». Настоящего же и красивого имени реки – Веревчина – уже почти никто не помнил. После сильных дождей по оврагу мчалась бурная мутная вода; если бы грунт «за домом» не был таким плотным и глинистым, эти потоки давно бы уже размыли овраг до размеров Гранд-Каньона. В периоды засухи овраг стоял мрачный, раскаленный, безжизненный, а причудливой формы комья глины на его склонах становились тверже камня. Прочитав где-то о Долине смерти, Димка долгое время представлял себе ее именно такой. Вот за этим-то оврагом и лежала местность под названием «за домом».
То, что двор и «за домом» были самостоятельными, не связанными, не сшитыми воедино пространствами не только в Димкином воображении, но и в реальности, подтверждалось и различиями в населении этих пространств. Постоянными обитателями двора были пенсионеры и малыши, а также дети постарше, но робкого десятка. «За домом» совсем не встречалось малышей, а дети постарше были известны в сопредельных землях как сорванцы, сорвиголовы и даже хулиганы.
Маленький Димка был стихийным бунтарем. Если его причисляли к примерным детям, он начинал хулиганить, а если к хулиганам, он вел себя как лорд-хранитель печати на приеме у английской королевы. Поэтому Димка прогуливался и во дворе, и «за домом», а также поддерживал дипломатические отношения с обитателями обоих берегов оврага. Иначе было нельзя; если такие отношения не устанавливались с владетелями местности «за домом», считалось, что стороны находятся в состоянии войны. Во дворе же это грозило молчаливой изоляцией и полным исключением из коллективных игр.
Одним из обитателей пространства «за домом», с которым Димка установил и поддерживал дружественные отношения, был Вовка. По правде сказать, до черноты смуглый, черноволосый и кареглазый Вовка был соседом Димки, жил в том же подъезде, но был года на полтора старше, на голову выше и однозначно принадлежал к клану хулиганов и даже, кажется, гордился этим.
Однажды летним вечером, когда солнце уже скрылось за верхушками деревьев, Димка отправился погулять «за дом». Несколько дней назад прошел сильный дождь, но теперь овраг уже высох, и Димка надеялся найти в нем что-нибудь интересное, полезное или занимательное, принесенное дождевой водой.
Димка шел по краю оврага и внимательно осматривал его склоны и дно в поисках того, что взрослые сочли бы хламом, а мальчишка четырех лет - сокровищем. Ему так и не попалось ничего ценного, а через несколько шагов он понял почему. На дне оврага стоял Вовка и разглядывал что-то у себя под ногами; он довольно улыбался, а карманы его перепачканных глиной шортов выпирали двумя бугристыми полусферами. Значит, он уже собрал в овраге все, что могло представлять хоть какой-то интерес. Димка махнул Вовке рукой и ускорил шаги, надеясь, что Вовка еще не ходил по оврагу дальше. Но Вовка, видимо, решил подразнить Димку и предъявить ему свои находки. Он крикнул Димке подождать и стал выбираться из оврага. Димка покорно остановился. Этикет есть этикет.
– Смотри, что я нашел! – сказал Вовка, делая большие глаза и пытаясь что-то вытащить из кармана. Но карманы были так плотно набиты, что Вовке никак не удавалось извлечь оттуда желаемое. От нетерпения он притопывал ногой по краю оврага, неровному и зазубренному, точно старая пила. Когда таинственная находка, наконец, стала подаваться и уже показалась из кармана, произошла катастрофа.
Вероятно, глина еще не успела полностью высохнуть после недавнего дождя и не достигла своей обычной каменной твердости. Вовка еще раз топнул ногой, и край оврага обвалился, с шорохом и шуршанием увлекая за собою и Вовку. Через мгновение Вовка оказался на дне оврага, покрытый рыжей пылью и присыпанный комьями глины. Он выл от боли и держался руками за правую лодыжку. Димка стоял сверху, раскрыв рот от удивления и неожиданности.
Покричав немного, Вовка уставился на Димку злыми, полными слез глазами. Наверное, он решил, что это Димка от зависти столкнул его в овраг. «Дурак!» – выкрикнул Вовка рыдающим голосом. Он схватил с земли ту самую штуку, которую он рассматривал, когда его повстречал Димка. Это был ржавый металлический диск диаметром сантиметров около двадцати. Вовка вскочил на ноги, что-то шепча, замысловатым образом завертелся, взмахнул этим диском и швырнул его в Димку.
Много позже, когда Димка уже бросил бокс и ненадолго увлекся толканием ядра и метанием диска, тренер именно так учил его метать диск. Димке этот бросок долго не удавался, а вот у Вовки он получился с первой же попытки и безо всякой тренировки. Вовка запустил свое орудие возмездия идеально, самым правильным способом, гарантирующим дальность и точность броска. Может быть, это вышло случайно; а может, у него был природный дар, талант к этому спорту.
Солнце, которое уже скрылось за деревьями, вдруг снова засияло у Димки прямо перед глазами в полную силу. Его внезапный свет был так ярок, что у Димки тупо заломил лоб, заболели виски и глаза. Иногда от боли люди кричат и прыгают на месте, трясут руками, шипят и бранятся. А от этой боли Димка, напротив, ослабел, ноги его подкосились, и он опустился на горячий край оврага. Тут солнце снова скрылось за деревьями и даже, казалось, опустилось за горизонт. В полном гула и стука полумраке Димка увидел, как Вовка, прихрамывая, без оглядки убегает по дну оврага.
Димке стало очень тоскливо и пронзительно захотелось домой, к маме. Он хотел бы оказаться у мамы на руках прямо сейчас, немедленно, но он не мог даже встать. Руки и ноги стали какими-то ватными, чужими, они просто торчали в разные стороны из туловища и совсем не слушались.
Постепенно солнце снова выглянуло из-за горизонта, и в глазах у Димки посветлело. С этого момента его воспоминания становились отрывочными. Он помнил, как поднялся и пошел домой вдоль оврага. Какая-то непослушная плотная прядь волос все время валилась ему на глаза, что-то липкое текло и капало с этой пряди на лицо и руки. Он помнил пенсионерок, которые дружно вскочили с лавок с беззвучно раскрытыми ртами, выпученными глазами и воздетыми к небу руками, словно болельщики футбольной команды, забившей гол. Помнил гул и стук в голове и незнакомый вкус во рту. Дерматиновую обивку своей двери, в которую едва смог постучать непослушными руками. Потом, после долгого неясного промежутка, кафельные стены, человека в марлевой маске и окна, закрашенные до половины белым…
Через какое-то время воспоминания Димки снова приобрели непрерывность и насыщенность, но Вовка теперь в них появлялся эпизодически, пунктиром. Всякие отношения между мальчишками прекратились, хотя Димка по-прежнему гулял и во дворе, и «за домом». Теперь его лоб украшал длинный белый шрам, перечеркнутый вертикальными коротенькими дефисами швов, что придавало шраму сходство с колючей проволокой – такой проволокой были обнесены все огороды и сады «за домом».
Димка рос, и мир в его представлении постепенно соединялся в целостную картину. Пустоты между отдельными, давно и прочно знакомыми пространствами и местами заполнялись новыми пространствами и местами, предположения или знаниями о них, а мир все ширился, разрастался, какие-то удивительные, невероятные пространства открывались Димкиным глазам, а еще более невероятные – его воображению. Димка взрослел, но детство все не отпускало его, оставалось с ним всегда, а Димка и не хотел его отпускать. Уж такие это были славные времена!
Вовка тоже стал эпизодом Димкиного детства, таким же неотделимым от Димки, как и шрам на его лбу, оставленный ржавым диском. Вовка тоже рос, он превратился в подростка, потом в юношу, высокого и плечистого, потом исчез на два года – служил в армии. В армии Вовка как будто вырос еще больше, он входил в подъезд, низко склоняя голову и чуть боком, чтобы в двери поместились его широченные плечи.
А потом Вовка словно начал расти в другую сторону. Димка видел его очень редко, не чаще раза-двух в год, и ему этот злокачественный рост был очень заметен. Вовка худел, бледнел, становился ниже ростом, уже в плечах, ссыхался, ссутуливался, занимал все меньше пространства и словно терялся в нем. Он стал наркоманом. Невесть откуда принесенная дрянь не знала различий; тогда, в последнее десятилетие двадцатого века, она влекла и выкашивала и тех, кто когда-то принадлежал двору, и тех, кто господствовал «за домом». Тогда эти пространства заметно опустели и обветшали: у подъездов исчезли неуклюжие скамейки вместе с пенсионерками; пропали ограды из "рабицы" вокруг детского сада и спортивной площадки; долину Веревчины перекопали под огороды и исполосовали заборами из колючей проволоки, а сама Веревчина почти совсем пересохла; вокруг чахлых деревьев во дворе поднялись заросли лебеды; стыки между панелями «девятиэтажек» начали прокрашивать черным – как будто в цвет времени. И однажды Вовка, как и многие другие, исчез. Он умер от передозировки в подвале своего же дома.
А шрам у Димки остался на всю жизнь.
2012 г.; редакции 2015, 2016 гг.
ID:
488235
Рубрика: Проза
дата надходження: 26.03.2014 07:18:45
© дата внесення змiн: 16.09.2016 12:05:44
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
