Проклятие

1
……………….
–  Подсудимый,  Вы  признаете  себя  виновным?
Небритый,  исхудалый  мужик  с  бегающими  глазами  затравленной  дичи,  не  вставая  с  лавки,  отрицательно  покрутил  головой.
……………….
–  Приговор.  Следствием  и  судебным  заседанием  установлено,  что    обвиняемый    Артёменко  Геннадий  Петрович,  1959  года  рождения,  проживающий  в  городе  …  –  Далее  последовали  разного  рода  детализации  и  монотонное  перечисление  событий,  фактов,  статей  и  прочей  сутяжной  дребедени,  с  помощью  которой  люди  в  мантиях,  жонглируя  и  изголяясь,  придают  любому  мыслимому  и  немыслимому  «решению  суда»  тот  уровень  "справедливости"  и  "законности",  который,  согласно  имеющемуся  на  него  социальному  (скажем  так)  заказу,  должен  быть  обозначен  в  каждом  конкретном  случае.  Опустим  этот  список,  для  нашего  повествования  он  не  представляет  принципиального  интереса.  Важно  другое,  а  именно.
–  Именем  NNN,  обвиняемый    Артёменко  Геннадий  Петрович  приговаривается  к  пожизненному  заключению.  Приговор  может  быть  обжалован  в  установленном  законом  порядке  в  течение…
Назарев  –  судья  –  с  облегчением  вздохнул  (про  себя  –  так,  чтобы  никто  не  заметил),  и  внутренне  обрадовался,  что  это  идиотское,  кровавое,  для  него  совершенно  не  денежное,  но  сопровождавшееся  уймой  звонков  из  высоких  и  ещё  более  высоких  кабинетов,  дело,  наконец,  сброшено  с  плеч.  Все,  кажется,  должны  быть  удовлетворены.  А  ему  важно  уже  не  столько  повыситься  по  службе  и  даже  получить  кейс,  сколько  спокойно  уйти  на  достойную  и  заслуженную  судейскую  пенсию,  достроить  особняк  на  одном  из  Канарских  островов,  получить  испанское  гражданство  –  в  общем,  слава  Богу,  заботы  уже  будут  приятные  и  солнечные,  а  не  это  всюжизненное  копание  в  социальном,  юридическом  и  политическом  гавне,  которое  за  многие  годы  добросовестного  сутяжничества  уже  начало  приобретать  у  Назарева  признаки  какой-то  маниакальной  патологии…  «Доходяга  этот,  конечно,  же  никакой  апелляции  не  выиграет:  толкового  адвоката  у  него  нет  –  платить  лисе  нечем.  А  тот  пацан,  если  и  напишет  апелляцию,  так  её  Максимыч  враз  и  без  малейшего  напряга  отклонит.  Сиди,  сиди,  Артёменко,  доживай  свою  жизнь,  если  то,  что  ты  прожил,  можно  назвать  жизнью,  в  камере,  или…  Или  капитан  Герасим  …  на  что  он  там  намекал?  …  не  всё  сказал?  не  до  конца  выбили  показания?  кое-что  знает?  Но  это  уже  не  моё  дело.  Вы  мне  дали  дело,  шитое  белыми  нитками.  –  Я  вам  эти  нитки  превратил  в  канаты.  Ну,  и  что,  что  по-прежнему  белые?  –  Тут  уж  извините  –  мы  не  ателье  и  не  парикмахерская.  Мы  суд:  канатный  завод:  мы  меняем  прочность  и  толщину  ниток.  А  вот  цвет  –  об  этом  уж,  менты,  заботьтесь  сами…».
–  Будь  ты  проклят!!!  –  Прервались  размышления  Назарева  криком  Артёменко.  Кричал  зверь.  Уже  не  доходяга  и  не  жертва,  не  избитый  и  покалеченный  в  СИЗО,  не  синий  и  худой,  не  заросший  щетиной  с  бегающими  глазами.  Кричало  что-то  первобытное  и  страшное.  Только  пару  раз  за  свою  долгую  сутяжную  жизнь  Евгений  Сидорович  Назарев,  слышал  из  клетки  подобные  крики  осуждаемых,  и  помнил  их.  Ничего  хорошего  эти  крики  добиваемых  Фемидой  животных  не  сулили…  Назарев  их  боялся.  Испугался  он  и  на  этот  раз.
–  Будь  ты  проклят!  И  дети  твои,  и  внуки,  и  все  потомки  твои  до  седьмого  колена!  –  орало  животное  из  клетки.  Менты  его  скручивали  и  пытались  заткнуть  ему  пасть,  но  ярость  придала  Артёменко  силы  и  он  какое-то  время  успешно  изворачивался,  выкручивался,  вырывался  из  лап  годзил  в  погонах.  –  Не  виноват  я!  Не  признал  я  вины  и  не  признаю,  и  в  стенограмме  так  записано  будет,  и  эта  запись  –  твоя  печать,  печать  на  тебе,  и  ты  не  сотрешь  со  своего  лба  эту  печать!  Мы  с  тобой  ещё  встретимся  –  в  котле  со  смолой!  Я  не  боюсь  котла  со  смолой,  я  знаю,  что  за  проклятие  полагается  котел  со  смолой!  А  ты  боишься  его.  Я  только  перемещусь  из  земного  ада  в  подземный  –  я  привык  до  котла  со  смолой!  А  тебе  туда  нырять  придётся  из  твоего  дворца  на  Канарах,  и  не  долго  тебе  осталось…  Будь  ты  проклят  и  потомки  тво…
Доходяга  умолк:  годзилы  его  «отрубили».  Взяли  за  руки  и  уволокли  из  клетки  в  никуда…                              

2

На  следующий  день,  в  пятницу,  Евгений  Сидорович  шёл  на  работу  в  пресквернейшем  настроении.  Божья  Мать  –  заступница,  Святой  Николай  –  угодник,  Сам  Христос  –  дорогими  портретами  Оных  был  украшен  его  кабинет  –  заступятся.  Он  служит  Закону  (какой-то  червяк  внутри  сделал  кульбит),  он  всегда  служил  Закону  (червяк  снова  перевернулся).  А  в  Писании  что,  не  записано,  что  «Власть  от  Бога»?  Он  –  власть,  значит  он  –  от  Бога,  значит,  Бог  так  устроил…  Кейсы?  –  Червяк  завертелся,  как  винт  Архимеда  в  мясорубке…  Назарев  полез  в  карман,  достал  валидол,  положил  под  язык.  Так,  что  сегодня?  Рейдерский  захват.  Опять  этот  чёртов  «радикал»  Олежки-пидарасика  полез  на  фермера.  Ну,  что  с  ними  делать?  –  От  звонков  высоких  заступников  и  того  и  другого  мобилa  обрываeтся.  Надо  потянуть,  подождать,  отложить  слушания  месячишков  этак  на  три,  пусть  фермер  хоть  урожай  соберет  –    Евгений  Сидорович  внутренне  симпатизировал  фермеру.  …Червяк  снова  кусонул:  забыться  в  делах  не  выходило.  Крики  Артёменко  продолжали  звенеть  в  ушах,  а  образа  упорно  молчали  и  не  подавали  никаких  знаков  относительно  защиты…  «Защиты?  Меня?»,  –    Назарев  открыл  шкаф  и  из  горла  сделал  большой  глоток  «Хенеси»,  –  «Пошли  они  к  чёрту,  эти  врачи,  со  своими  запретами…».
К  концу  следующей  недели  опустела  пятая  бутылка  «Хенеси»,  но  становилось  хуже.  Крики  уже  не  звенели  в  ушах,  громадьё  делов  и  ритмов  заседаний  позволяло  так-сяк  забыться.  Дева  Мария  начала  посматривать  более  ласково  (особенно,  когда  показывалось  дно  очередной  бутылки).  Но,  бля,  пришла  эта  шестерка,  этот  слуга  всех  господ,  Мокроус  (или,  как  называл  его  про  себя  Назарев,  Мокросос),  и  как  бы  промежду  прочим  брякнул,  что  капитан  Герасим  перестарался.  От  него,  видите,  ли  жена  сбежала,  он  нажрался  в  дупель,  два  дня  не  появлялся  СИЗО,  а  когда  на  третий  припёрся  с  чугунной  башкой,  начал  срывать  зло  на  Артёменко,  из  которого  ранее  так  и  не  смог  выбить  все  нужные  показания…  И  досрывался  до  того,  что  доходяга  гыгнул.  До  рассмотрения  апелляции  оставалось  три  дня,  но  это  –  херня,  Максимыч  Герасима  уважает,  в  обиду  не  даст,  выкрутит  –  не  впервой:  упал  с  лестницы,  стукнулся  головой.    Проблема  в  другом:  доходяга  унёс  с  собой  в  могилу  проклятие.  Неизвестность  пугала  Евгения  Сидоровича  и  червяк  кусался  всё  сильнее.

3

–  Да  перестань  ты  стонать,  через  два  часа  вставать,  а  я  третий  раз  просыпаюсь…  Завтра  заседание  с  кучей  журналюг,  активисты,  мордобитие  Герасим  устроит,  звонки,  а  я  выспаться  не  могу  …  заснуть  не  могу  …  то  хрипишь,  то  стонешь.  Ладно,  я  пойду  –  лягу  в  комнате.
…….
–  Женя,  я  сама  не  знаю,  что  такое.  Что-то  в  середине  лёгких,  всю  ночь  кололо.  Ты  же  знаешь,  никогда  я  раньше  не  стонала  во  сне  и  не  хрипела.
–    Стареем  милая,  вот  вчерашняя  слякоть  и  дала  о  себе  знать.  Ерунда.  –  Назарев  отхлебнул  кофе.  –  Но  ты,  может,  сегодня,  всё-таки  не  ходи  на  работу,  отлежись.  Температуру  меряла?  Ну,  вот  видишь,  всё  нормально.  Но  всё  равно,  побудь  дома,  дорогая.  –  Назарев  чмокнул  супругу,  оседлал  лифт,  нырнул  в  «Лексус»  –  и  был  таков.  
День  прошёл  без  особых  приключений.  К  воплям,  протестам,  демаршам,  камерам,  даже  запаху  слезоточивого  газа  судья  Е.С.  Назарев  за  последние  эн  лет  привык.  «Издержки  судопроизводства»,  –  придумал  он  такое  вот  название  всему  этому,  –  и  был  доволен  своим  определением.  За  эти  «издержки»  хорошо  платили.  Кейсами.  –  «А,  чёрт  бы  вас  побрал,  чемоданы  проклятые!  Как  только  подумаю  слово  “кейс”,  так  сразу  же  червяк  и  крутонётся.  Ну,  что  за  напасть,  пять  месяцев  уже  прошло  после  этого  доходяги.  Всё,  всё,  всё  прошло;  ничего  нет  –  суеверия;  чушь!  скоро  на  пенсию!  Испанское  посольство  вчера  хорошую  новость  принесло.  Скоро  мы  с  Женечкой  получим  вид  на  жительство  в  королевстве  Испании,  а  там  и  гражданство  полноценное  прикупим…  И  Альку  с  Сашкой  погодя  оформим...»,    –  мысли  скакали  туда-сюда  и  уже  не  сосредоточивались  на  криках  осужденного.  –  «С  “Хенеси”  удалось  завязать  –  и  своими  силами!  Да  я  сильный  мужик  ещё!»
–  Можно?  –  Этот  ***  умеет  испортить  настроение!  Назарев  с  ненавистью  метнул  молнию  взгляда  в  Мокрососа,  засунувшего  свою  елейную  лгбт-харю  в  приоткрытую  дверь  как  раз  в  тот  момент,  когда  судья  был  близок  к  состоянию  уравновешенности  и  спокойствия.
 –  Чего  тебе?  –  процедил  он  сквозь  зубы.
Мокроус-Мокросос  замялся.
–  Ну,  что?  –  чуть  ли  не  прошипел  Назарев.
–  Евгений  Сидорович,  –  простонал  не  то  Мокроус,  не  то  Мокросос,  –    видите  ли,  капитан  Герасим  майора  получил…
 –  Ну,  так  поздравь  его  от  моего  имени,  спроси  за  одно,  когда  «поляна»  будет,  –  скороговоркой  протараторил  Евгений  Сидорович,  застегивая  портфель  и  всем  видом  давая  Мокрососу  понять,  чтобы  тот  отправлялся  в  жoпу.
–  Евгений  Сидорович,  –  ещё  больше  стушевался  нежеланный  посетитель,  –  понимаете,  капитан  Герасим  Иван  Николаевич,  праздновал  своё  новое  звание…
–  Надеюсь,  вы  ему  не  дали  залезть  после  празднования  в  «Ягуар»?,  –  зная  привычки  Герасима,  в  панике  прохрипел  Евгений,  чувствуя,  как  червь  множится  в  брюшной  полости,  а  от  мочевого  пузыря  к  горлу  катит  волна  леденящего  арктического  холода.
–  Всё  получилось  как-то  очень  быстро,  он  обманул,  у  него  были  ещё  одни  ключи  от  машины…
–  Что-о-о-о?!  –  чувствуя,  как  земля  уходит  из-под  ног,  заорал  судья,  –  скольких  человек  он  задавил  в  этот  раз?!  
–  Он  никого  не  переехал  и  не  сбил.  Он  врезался  в  столб.  На  месте.  Вырезали  пол-часа  «болгарками»…
Назарев  почувствовал  облегчение  и  даже  испытал  какое-то  наглое  злорадство.  Но  одновременно  вернулся  страх.  Смутный,  одднако  более  сильный,  чем  после  вынесения  приговора  и  убийства  в  СИЗО  Гены  Артёменко.  

4

Запах  эфира  Назарева  с  детства  настраивал  на  лад  покорности.  Он  –  человек  в  мантии,  судья  –  должен  проявлять  покорность  перед  человеком  в  белом  халате,  тоже  судьей,  но  из  другой  области.  К  запаху  эфира  примешивался  запах  сирени,  цветшей  под  окном  врачебного  кабинета.  Дверь  деликатно  открылась,  и  в  неё  вошёл  судья  в  халате,  только  не  в  белом,  а  зелёном,  с  ним  ещё  двое,  одного  он  знал:  крупный  чин  из  Минздрава.  Евгений  Сидорович  за  десятилетия  служения  Фемиде  научился  прекрасно  читать  по  глазам,  по  губам,  по  бровям,  по  лбу  и  даже  по  ушам…  Достаточно  было  беглого  взгляда.  Официальные  объяснения,  оправдания,  извинения,  соболезнования  с  использованием  профессиональные  терминов  гудели  где-то  далеко,  как  в  подвале.  Евгений  молча  кивал,  в  глазах  стоял  туман,  а    под  черепом  стучало  молотком:  «Жени  больше  нет,  Жени  больше  нет…».
–  Хрипы?  Какие  хрипы?  –  очнулся  Евгений  от  вопроса  врача.
–  Не  было  ли  у  вашей  покойной  супруги  хрипов  по  ночам,  может  быть…
Евгений  вспомнил,  как  полгода  назад  впервые  выругал  жену  за  то,  та  хрипела  ночью,  не  давая  ему  спать.
–    Были,  давно,  полгода  назад,  но  быстро  прошли.
–  К  сожалению,  не  прошли.  То  есть  болезнь  не  прошла.  Если  бы  начать  лечение,  когда  появились  хрипы,  то  всё  было  бы  по  иному…  Увы,  четвёртая  стадия  «прокралась»  внешне  как-то  совершенно  незаметно.  Упустили  время.  Мы  ничего  не  могли  сделать…
Волна  арктического  холода  разлилась  по  телу  Евгения  Сидоровича.      
…………..
–  Жар!  Да  у  тебя  же  тропический  жар!  –  Алька  тупо  смотрела  на  термометр  и  хваталась  за  голову,  пока  судья  Назарев  открывал  своим  ключом  дверь  дочкиного  дома.  
–  Пап,  у  Сашки  40  градусов  температура.  Ты  машину  не  отправил?  Позвони,  тормозни.  Так  быстрее  будет,  чем  скорую  ждать.  Быстрей,  быстрей…  Алька  бегала  вокруг  любимого  мужа  в  панике,  а  тот  был  на  краю  сознания  и  вяло  улыбался,  стараясь  приободриться  в  присутствии  тестя.  Евгений  понял,  что  сообщение  о  смерти  матери  придётся  отложить.
К  больнице  подъехали  быстро.  Санитары  с  носилками  выскочили  мгновенно.  В  реанимационной  уже  вовсю  жужжали  умные  медицинские  приборы  и  деловито  со  шприцами  и  шлангочками  суетился    вышколенный  более  чем  квалифицированный  медперсонал.  Лифт  поднимал  больного.  Но  вкатывались  носилки  в  реанимационную  уже  с  трупом.            

5

Сколько  миллионов  лет  катит  Атлантический  океан  свои  волны  и  бросает  их  на  скалы  и  гальку  этого  острова?  В  измерениях  человека  –  вечность.  Ну,  и  что,  что  мы  мыслью  можем  охватить  геологические  периоды  и  даже  нарисовать  картину,  как  Атлантический  океан  раскрывался  по  срединно-океаническому  хребту,  отделяя  Новый  Свет  от  Старого.  Да  и  вообще,  что  в  этом  свете  может  быть  нового  для  судьи  Назарева  после  того,  как  Алька  полезла  в  петлю,  когда  умер  её  муж  Александр?  Как  они  любили  друг  друга!  Назарев  всю  свою  грязную  жизнь  посвятил  кейсам  только  для  того,  чтобы  его  бесценная  Алька  была  счастлива  и  чтобы  –  не  приведи  Бог!  –  не  залезла  с  ногами  в  то  дерьмо,  которое  смолоду  засосало  его.  Ну,  зачем  ему  сегодня  вот  эти  мраморные  колонны  у  моря,  когда  нет  уже  ни  Альки  ни  Жени?
 –  Дед,  а  дед,  мы  поднимемся  за  шишками  в  парк,  –  подбежали  к  нему  маленькие  подданные  Испанского  королевства  Назаревы  –  Маринка,  Светка  Александровны  и  Алёшка  Александрович.  –  Ну,  дед,  мы  только  шишек  наберём,  они  там  такие  большие  и  красивые.  Мы  не  будем  бросаться  шишками,  не  будем.  И  высоко  не  полезем  –  вон  только  под  той  кривой  сосной  наберем,  а  выше  не  полезем.
–  Ладно.  До  кривой  сосны  –  и  обратно.  Выше  –  ни  шагу!
–  Хорошо,  дед!  Мы  мигом!
«Мигом»  затянулось,  Евгений  начал  волноваться.  Где-то  в  углах  живота  появился  знакомый  холодок.  Назарев  встал,  и,  насколько  позволяли  годы,  поспешил  по  тропе,  ведущей  в  верхний  парк.  На  одном  из  поворотов  он  нос  к  носу  столкнулся  с  перепуганным  Алёшкой.
–  Где  Светка  и  Маринка?!  –  заорал  Евгений.
–  Они  покарабкались  на  утёс,  там  шишки  красивее,  –  заикаясь,  пролепетал  Алёшка.  –  Я  им  говорил,  что  нельзя,  что  ты  не  разрешаешь…
Назарьев  бросился  вверх  по  тропе  с  прытью  восемнадцатилетнего  юноши  –  ни  отдышки,  ни  колик  в  сердце,  ни  ватных  ног.  Светки  и  Маринки  на  утесе  не  было.  Он  подошёл  к  сосне,  росшей  у  его  кромки,  как  безумный  глянул  вниз  на  протыканный  острыми  булыжниками  галечный  пляж  –  там  лежали  два  бездыханных  тельца.  Евгений  перестал  что-либо  чувствовать  и  понимать.  Повернулся  и  мерными  шагами,  как  к  эшафоту,  пошёл  к  кривой  сосне.  Алёшка  стоял  на  том  же  повороте  тропы,  где  они  расстались.  Судья  Евгений  Сидорович  Назарев  остановился  перед  внуком,  взглянул  на  него  –    и  с  ужасом  понял:  Алёшка  –  представитель  только  третьего  поколения  Назаревых.  От  него  пойдет  четвертое,  а  дальше  пятое,  шестое  и  седьмое.  А  после  седьмого?  Оно  будет  последним?  Судья  закрыл  глаза  и  увидел  сплошную  черноту.  Так,  с  закрытыми  глазами  он  стоял  на  живописной    тропе  острова  Тенерифе,  частица  которого  была  его  частной  собственностью,  одну  минуту,  две,  три…  Чернота  перед  глазами  постепенно  начала  приобретать  какие-то  странные  формы:  вроде  её  поверхность  пузырилась.  На  четвертой  минуте  всплывающие  и  лопающиеся  на  чёрной  поверхности  пузыри  стали  просматриваться  вполне  отчётливо.  Это  кипела  смола.  

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=913475
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 11.05.2021
автор: господин никто