Робот Сергей говорит
1.
Вода напилась, но озеро умерло.
Шарахнуло стихией в такую сердцевину,
что вышел только след, как от рыбы после пореза.
Каждая сломанная кость
свое родила: стрекоз, оборотней, петухов или людей.
Раньше, в наступающем мире,
я поднимался над каждой стеной,
как это могла бы сделать старуха на ссыльной земле.
Потом она распахивалась,
и ветер смывал соленую слякоть.
Черные пчелы под крышей пели,
днем на яблонях каждый лист шипел
во сне от падающих снежинок.
Оттуда, из зимних звезд,
было первым шагом к металлу
пониманье того, что родимые пятна – это снова
расплавленное тело планеты.
Вот бы ещё забыть зарвавшуюся птицу.
Вернулось это ощущение решетки за спиной.
Блуждаю среди
рабов желудка, стихов и чая.
С деревьев сыплются почки, пьянеют, как клесты.
Карп бородатый брызжет горячим соком в стакан.
Всегда пусты, когда они приходят в дом, белые предметы.
Замерший в небе запах мокрой бумаги, перегара и дождя.
Туманные собачьи морды.
Мятые сидят за угловыми столиками,
как волки, хищно тянут: «Дорожка будет двусторонней,
вторую половину развяжи с риском для чести, и тогда прежнее
по-новому к тебе вернётся».
По вечерам заводские радиостанции кричат,
превращая квартиру в помойку.
Машины не перевоспитываются,
налаженные правила ломаются в угоду демонам.
Падают деревья, рассыпается на камни круглый дом.
Трамваи, едва пробившись из толчеи, останавливаются,
и чугунный язык светится под затенённой луной.
Знаки справа и слева — белые, раздельные.
На скамейках — ящики, в них горят куски черной смолы.
Чехлы небрежно надеты, как тесные раковины. Относительное равновесие.
2.
золотые зерна
спелого намерения
и толпа
и звук
и
и
козлиная челка
на буйной голове кипятка
приписка
угроз
как невесомое небо
высоко над выбитыми окнами
уже куда-то шагающее
с улицы
на скрипах нельзя простоять, не раскрывшись
пусть многоногий
встанет на середину листа и оглянется
вспомнит все свои города
пусть наконец его припишут к алфавиту
выдуманное слово звучит
легче в кладовой
фрагментированности
можно ли придать соответствие
стенкам экрана в разрезах
древесины и лицу
которое поначалу
шум и молоко?
рыба-червяк преовращается
в рыбу-цветок
и наступает революция запаха
во главе
с художником-
обвинителем всех рыб и цветов
дым застилает глаза смоляной тюрьмой
перепрыгивая с языка на язык
буйвола на песчаной отмели
3.
Два рыбака смотрят в подзорные трубы.
Вращается кость. Привидение –
наводит ли оно порядок в саду?
Время вновь выносит свой приговор.
Язык смерти уже угадывается по форме
поездов
повсеместно и сразу, как после многоцветья.
Клубы тумана, тучные и старые, парят над чешуйчатыми кронами.
Содрогаясь, озеро смотрит на подступающую сушу.
Своды под руками шелестят, и листья, готовые упасть,
шевелятся, будто листья, готовые уйти.
Воды, накопленные под домом, свиваются в кисейные клубки.
Дом засыпает и задыхается в дыму
заплат.
Остаётся лишь прямоугольник – голое тело.
Река разбита белой пылью, не остановишь.
Звёзды летят наобум, не попадают, снова летят.
Окуни гудят в горны.
Весь день качаются лодки, качается озеро.
(Из цикла «Дружеские беседы с роботами»)
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=893547
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 31.10.2020
автор: Станислав Бельский