Мысль о многочисленности миров давно уже свила гнездо в голове человека. С давних времён она витала в воздухе, привлекая к себе внимание, не менее многочисленных, учёных умов. Христианские рай и ад есть такие же, помещённые в метафизическое пространство, параллельные миры, которые существуют одновременно с нашей бытовой реальностью. Но до сих пор не было прямых доказательств правдивости этой теории. Никто не видел вещи из параллельного мира, а тем более предмета, наглядно удостоверяющего существование бесконечного множества таких миров. До сей поры параллельные миры не стали фактом.
Я пишу эту записку на жалком человеческом языке, собираясь оставить её в самом доступном и очевидном месте в надежде, что кто-то её найдёт (какой-то неведомый гипотетический житель одного из неведомых гипотетических миров) и, по невероятному стечению обстоятельств, сумеет прочитать, а вернее сказать, расшифровать знаки таинственного письма. Хотя надежда на это более чем призрачна.
Всё началось с того, что я решил разрушить загородный дом, доставшийся мне от уходящей вглубь времён родни, с тем, чтобы на его месте построить новый, более комфортный и модерный, отвечающий инновационному духу современности. Начало не предвещало ничего экстраординарного. Даже когда рабочие принесли мне, герметически запаянную, металлическую коробку, которую обнаружили в проёме полуразрушенной стены, я ничего не заподозрил и был абсолютно уверен в ничтожности данного происшествия. То, что оказалось внутри запаянной коробки, как бы подтверждало моё предположение самым наглядным образом. Лист полуистлевшей бумаги и небольшой, целомудренно белого цвета кубик, похожий на игральную кость - вот и всё, что я обнаружил внутри металлического ящика.
На листе бумаги просматривалась выцветшая латинская надпись. Причём последнюю треть написанного невозможно было разобрать из-за расползшегося много столетий назад непроницаемого чернильного пятна. Видимая часть изречения мёртвым языком гласила: чтобы начать игру, произнеси "храмша, нимешу, ашунер", чтобы закончить... Далее фраза неожиданно обрывалась, спрятанная под чёрной тучей пятна. Случайное ли это пятно или кто-то специально сокрыл содержимое послания - оставалось только догадываться. Разумеется, я не придал этой записке никакого значения, меня более заинтересовал гладкий лебединый кубик, который в отличие от полуистлевшей бумаги, выглядел, как новенький. Кубик действительно был похож на довольно крупную игральную кость с ребром 4,6 сантиметра. На его плоскостях чистейшего горного снега красовались резкие символы, состоящие из пяти одинаковых чёрных палочек и трёх точек произвольного цвета. Комбинация палочек и разноцветных точек и составляла каждый отдельный символ.
Я держал кубик в ладони, и он показался мне чрезвычайно тяжёлым, словно сделанным из платины. Но более удивительными были его геометрические свойства, на которые я не сразу обратил внимание. В нормальном мире классический куб имеет шесть пространственных плоскостей, но кубик, который покоился в моей руке, являл собой удивительное исключение. Когда я, от нечего делать, начал его крутить в своих пальцах, то заметил, что чёрные символические знаки на его сторонах никогда не повторяются, что было принципиально невозможно. Сколь долго я не вращал кубик, всякий раз криптограммы на его боках оказывались мне незнакомыми. Сначала я обвинил в этом свою невнимательность, ведь символы из точек и палочек для непосвящённого глаза мало чем отличались, и не составляло большого труда ошибиться относительно их повторяемости. Тогда, чтобы убедиться в своей правоте (или неправоте), я начал зарисовывать все встреченные на плоскостях кубика знаки. Но результат был одним и тем же: криптографические символы никогда не повторялись. Одна криптограмма соответствовала одной стороне предмета, а то, что они не повторялись, означало, что кубик обладал не шестью, а гораздо большим количеством плоскостей. [i]Он был из другого пространства и имел совершенно иную, более сложную геометрическую форму.[/i]
Вначале это показалось мне невероятным, но вновь и вновь повторяя эксперимент, я убедился, что моё предположение в данных обстоятельствах было единственно верным. Продолжая настаивать на своём и ради чистоты эксперимента, я зарисовал целую толстую тетрадь символических знаков кубика, но когда их количество достигло 3 409, я понял, что моё прилежание не имеет смысла. С таким же успехом я мог бы зарисовывать проплывающие надо мной облака, надеясь, что формы двух из них когда-нибудь абсолютно совпадут. Вполне возможно, что когда-нибудь я зарисовал бы два во всём совпадающих идентичных облака, но для этого мне понадобилась бы, наверное, не одна жизнь, проведённая с карандашом в руке. Боюсь, что моё, на первый взгляд, безапелляционное предположение о безумном количестве сторон у кубика оказалось правдой, оно (количество сторон) если и не было бесконечным, то, бесспорно, к такой бесконечности всемерно тяготело.
На четвёртый день эксперимента я заметил, что обои в моей комнате потеряли свой первоначальный цвет. И не только обои, но и ковёр, одежда, книги и даже мебель. Всё приобрело сероватый оттенок, как будто краски выцвели за многие, неожиданно промелькнувшие, сотни лет. Я не хотел себе в том сознаваться и заставлял себя верить, что всему виной редкий случай освещения. Но когда после пяти дней добровольного заточения я вышел на свежий воздух, то убедился, что освещение здесь совершенно ни причём. Первое, что бросалось в глаза, это цвет травы: бледно-зелёный, потускневший, пыльный. Бледными и пыльными стали листья деревьев, фасады домов, свежевыкрашенные заборы, черепичные крыши и проезжающие мимо, словно подёрнутые пеплом, автомобили. Одежда на людях тоже коренным образом выцвела, как будто её носили, не снимая, не один десяток солнечных лет. Все предметы приобрели вневременной сероватый оттенок. Даже небо потеряло свою изначальную голубизну и стало бледным, словно лицо приговорённого к смерти. Я начал подозревать то, что в темноте души уже давно боязливо понял и в чём глубоко внутри не сомневался: всему виной был находящийся в моей руке невообразимый кубик. Это он каким-то образом высасывал из мира краски, обесцвечивал его, как бы выводя за рамки реального времени и пространства.
Пройдя переулком, я вышел на одну из центральных улиц и стал невольным свидетелем того, как с тротуара бесследно исчезали мирные горожане. Они просто испарялись на глазах, словно какой-то запах. Очевидно люди не могли жить в условиях новой реальности или, быть может, переходили на существование в каком-то неявном, скрытом для меня, геометрическом виде. Взглянув на своё отражение в витрине, я обнаружил, что сам я ничуть не изменился. Я стоял непоколебимо, словно египетское изваяние - самая материальная вещь во всём этом исчезающем мире, а в ладони моей покоился маленький массивный куб. И вдруг я понял, что нужно было сделать, чтобы пресечь метаморфозу мира: начать игру. "Храмша, нимешу, ашунер" - отчётливо произнёс я и бросил кубик на асфальт, словно это была обыкновенная игральная кость. Кубик перекатился в сторону, и через метра полтора остановился, глядя в небо одним из бесконечных чёрных символов.
Я стоял посреди полуразрушенной, но всё ещё сохранявшей былое имперское великолепие площади. За моей спиной гордо возвышались гигантские колонны, дальше тянулось бесформенное нагромождение камня и мраморной щебёнки. В небо поднимался густейший, неестественно жирный дым, словно горел рубероид. Я ничего не узнавал: ни этих улиц, ни домов с обугленными фасадами, ни нарочито помпезных и слишком выдающихся колонн. При выходе из площади лежала, распавшаяся на куски, исполинских размеров, мраморная статуя - женщина в ужасном спартанском шеломе. На некоторых колоннах ещё сохранились гибкие растительные капители. Мне стало не по себе, мороз пробежал по моей коже. Я вдруг осознал, что здесь может произойти всё что угодно, даже самое невообразимое и противоестественное с человеческой точки зрения. Я трусливо поднял кубик с мостовой и, не задумываясь, снова его бросил.
В ущелье между бурых глинобитных домов падал отвесный луч солнца. Дома стояли так плотно, что люди в них когда-то проживавшие или проживающие сейчас, могли бы легко достать друг друга рукой. Узенькая полоска белесого неба разделяла кварталы, словно глубокая ножевая рана. Прямоугольные входы в здания темнели, похожие на открытые рты. Я не решился войти и быть проглоченным - меня удерживал детский страх. С кубиком в руке я вышел на более открытое место, это была какая-то грубая древняя набережная. Глиняные берега оказались полностью истоптанными затвердевшими следами босых человеческих ног. Река, более напоминающая канализационный сток, тягостно тянула свои густые мутные воды. Это мог быть Евфрат или Тигр. На том берегу кое-где неожиданно зеленели пожилые ревматические пальмы. Увиденное заставило меня вспомнить Вавилонский Восток. Но в отличие от реального Востока этот Восток был необитаемым, в нём от кишащего людского муравейника остались только эти бессчётные глиняные отпечатки ног.
Я вновь бросил кубик, на сей раз на плотно утоптанный, разбитый колесницами, грунтовой шлях. Довлеющая азиатская жара сменилась горестным небом с редко пролетающими хлопьями снега. На осклизлых улицах гудел чёрный гортанный ветер. Я отчётливо почувствовал запах невидимого моря и чего-то горелого. В сотне метров от меня с особенной материальной силой поднималась грубая квадратная башня, кое-как сложенная из рваного камня. Я споткнулся о гнутую металлическую скорлупу панциря. Зависнув под низким небом, истошно прокричала сиротливая чайка. Взлохмаченные хлопья снега, пойманные на ладонь, не желали таять, как и подобало пеплу. Под таким небом могли гореть только книги и люди.
Потом по воле кубика я вынырнул в сумеречном, мистически освещённом, храме неизвестному Богу. Мотивы спирали и треугольника повторялись в узорах с назойливой бесцеремонностью. На отшлифованных высоких камнях выделялись жуткие пятна неизвестного происхождения. С высоты очень гулко, почти оглушительно обрушивались капли равномерной воды.
Далеко не всё из виденного я понимал. Многие предметы казались мне бессмысленными, но именно они глубоко врезались в мою память. Их очевидная бессмысленность казалась мне то забавной, то устрашающей. Это вполне могло оказаться и чем-то безобидным и чем-то кошмарно-смертельным. Но почти всегда бессмысленность их таила для меня какую-то угрозу: все, что было непонятно, вызывало безотчётный звериный страх.
Сначала мне казалось, что все миры, в которые меня бросал лебединый кубик, были мирами исключительно земными, связанными с цивилизациями и культурами человечества, но очень скоро я понял что ошибся. Играя в кубик, я лицезрел такую галерею ни на что непохожих, непостижимых миров, что мысль об их земном происхождении отпала сама собой. Причём, не все миры были одинаково невообразимы, также как не все миры были одинаково неповторимы. Некоторые из них были похожими, как близнецы, и отличались только цветом солнца или формою пролетающих птиц. Были и такие, которые я первоначально принял за естественный ландшафт планеты: там царили умопомрачительные каньоны и острые, словно наточенные, пики скал. Только со временем я понял, что всё это дело рук не природы, а разумных, снедаемых гигантоманией существ. Случались и миры совершенно миниатюрные, как будто созданные людьми размером с кошку.
Однажды кубик забросил меня в цивилизацию, состоящую из одного единственного здания. Это был циклопический дворец, чьи колоннады, внутренние дворики, анфилады и лестницы распространились на несколько континентов. Пять бесконечных суток я блуждал мраморным вестибюлями, богато изукрашенными залами, со вкусом обставленными комнатами и будуарами. Лабиринту из лестниц и таинственных переходов не было конца. В результате, устав от этой избыточной барочной роскоши, я вновь бросил игральную кость кубика на лакированный паркет королевских апартаментов.
Иногда игра случая заносила меня в помещения отличающиеся не столько шириной сколько высотой. Однажды я оказался внутри конусоподобной башни по внутреннему периметру которой спирально ввинчивалась в бесконечность узкая каменная лестница. Три дня и три ночи, делая виток за витком, я поднимался по ней на вершину башни, пока не оказался в крохотном круглом помещении без окон и дверей. Я чувствовал, как стены комнаты дрожали от напирающих снаружи высокогорных ветров. Должно быть существа создавшие подобный конус были лишены любопытства и эстетического чутья. Там, в этой дрожащей слепой комнатушке, не долго думая, я снова попытал счастье, бросив игральную кость кубика на грязный каменный пол.
Разумеется, через месяц беспрерывных скитаний по мирам, мне уже надоела эта игра, но я, к моему великом сожалению, не знал, как её прекратить, оставалось только играть в надежде на то, что я, по воле случая, каким-то полоумным образом, вновь окажусь в пенатах своего любимого времени и пространства. Но шансы что из бесконечного числа миров кубик опять выберет мой, были практически близкими к нулю. Правда скитаясь из цивилизации в цивилизацию, я был поставлен перед другой более безотлагательной проблемой - проблемой еды. Большинство миров созданных руками мыслящих существ оказались совершенно "несъедобными". Возможно они утоляли чувство прекрасного, но, отнюдь, не чувство голода. Среди этих средневековых замков, дворцов Рококо и коринфских колоннад было очень легко умереть от физического истощения. Архитектурные шедевры не предполагали наличие поблизости гастрономических деликатесов. С каким бы восторгом я променял рафинированные каменные цивилизации на бесконечно-милый буколический мир плодоносящих растений и водоёмов, полных переливающихся радугами рыб. Но к сожалению подобные миры на моём пути выпадали крайне редко. Миры приблизительно двадцатого столетия с открытыми продуктовыми магазинами и гипермаркетами попадались ещё реже.
Последняя фраза была мной написана 23 месяца назад. Тогда я ещё питал какие-то иллюзии, теперь - уже нет. Два года проведённых в игре в кубик открыли мне глаза: мой мир, тот в котором я начал злополучное путешествие, никогда более не повторится - он неповторяем и неповторим. Количество сторон кубика, как и количество миров, непостижимо уму. Чтобы проведать все из них и вернуться на круги своя, нужно обладать бессмертием. Кубик наделял вас возможностью прыгать из мира в мир, но не награждал вечной жизнью. Вы были властны над временем и пространством, но только на короткий миг своей скитальческой жизни. Эта власть была иллюзорной. Разумеется, количество символов, состоящих из пяти палочек и трёх точек, не может быть бесконечным, но число их комбинация составляет невиданную цифру с роскошной свитой нулей. Это воистину королевское число, которое включает в себя все культурные планеты Универсума. Если бы миры кубика выпадали в строгой последовательности, друг за другом, соблюдая миллионолетнюю непоколебимую очередь, то мне, чтобы попасть в исходную точку игры, не хватило бы жизни всех поколений восточных славян. То же обстоятельство, что всё зависит от невменяемой игры случая, от каприза взбалмошной фортуны, делает мои шансы одновременно и более существенными и более эфемерными. То бишь я могу в любой момент тупо угодить домой, а могу не попасть туда никогда, даже исчерпав Вечность.
Но дело даже не в шансах, а в том, что миры кубика, это миры пустые, построенные разумом, но принципиально необитаемые. Кроме небольших птиц и существ стихии воды вся остальная жизнь была из них необратимо изгнана. По сути предоставляемые кубиком миры были стерильными. Окажись я в своём родном континууме, я бы увидел ископаемое метро, безжизненные реликтовые проспекты, игровые площадки, лишённые смеха детей. Все города, все горы и равнины, вся роскошь морей и континентов безраздельно принадлежали бы мне, их абсолютному сюзерену, но чтобы я делал на такой подданной планете одиночества. Одно это сводило на нет все мои пылкие попытки спасения.
За эти два года я побывал в местах невообразимых и непостижимых. Одни действовали на меня устрашающе, другие вызывали недоумение и оторопь. В некоторых мирах я задерживался дольше чем на несколько часов, не спеша навсегда с ними расстаться, ибо понимал, что возвратиться обратно будет уже невозможно. Один из таких миров напомнил мне утраченное детство: на холмистой равнине, покрытой ровной сиреневой травой, расцветали, вознесённые к спокойным небесам, огромные стеклянные сооружения сферической формы. Похожие на гигантские целлофановые пузыри, они неестественно балансировали на своих непропорционально тоненьких ножках. Поднявшись, скрытым в стебле лифтом, на одно из таких вознёсшихся сооружений, я оказался внутри удивительно сложной, многоярусной конструкции в чьих незримых этажах можно было легко заблудиться. Некоторые коридоры выводили на открытые, обрывающиеся в воздух балконы, словно парящие над взволнованным морем травы. С этой площадки я не видел ни одного оврага ни одной вершины горы, как будто кто-то искусственно снивелировал всю поверхность планеты, воссоздав идеальный равнинный ландшафт. Я провёл почти два месяца, блуждая в высоких прозрачных лабиринтах, и питаясь, растущей в траве, земляникой. Каждое новое стеклянное здание, которое я посещал, отличалось, как отличаются узоры на кончиках наших пальцев - все они были неповторимыми. Этот мир и его создатели, должно быть, далеко опередили моё исходное, материнское время.
В связи с чем у меня в голове невольно возник вопрос: узнаю ли я свой собственный мир, но в другом времени, мой мир, который предстал бы передо мной в грядущем обличии? Очень может быть, что непредсказуемый кубик готовит мне сюрприз: мой дом каким он будет тысячелетие спустя. И где гарантия того, что за эти два года, в череде промелькнувших миров, я случайно не проскочил свой новый изменившийся дом. Быть может эту цивилизацию сиреневых холмов и расцветших стеклянных лабиринтов построили именно люди, мои далёкие правнуки, достигшие заоблачной ступени развития. Но даже узнай я свой мир в лицо, это всё равно не спасло бы меня от одиночества и потерянности, разве что дало бы мне малоутешительную возможность умереть на своей земле - на своей земле и в чужом времени. Надо признаться, что играя в кубик, я был изначально обречён на проигрыш. Правда теперь всё это не имеет значения, как не имеют большого значения досужие рассуждения, способные лишь отвлечь тебя от главной данности бытия - я вечный неизменный скиталец.
Я дописываю эти строки на чём-то, что отдалённо напоминает бумагу, сидя на чёрством каменном полу какого-то неведомого храма. На меня смотрят большеглазые лики святых и угодников. Сквозь узкие бойницы купола протискиваются лучи дневного света в которых пляшет пыль эпох. Я оставлю эту записку в храме, и если местному доброму Богу или богам будет угодно, то она непременно попадёт в чьи-то руки, и совершенно неважно сколько на этой руке окажется пальцев. Надеюсь эти существа будут достаточно сообразительными, чтобы раскодировать и прочитать мои неизвестные земные письмена. Нелепо звучит, но это и будет тот самый долгожданный контакт о котором так нетерпеливо грезили жители моей утерянной цивилизации. И быть может спустя баснословный эон времени, когда моя плоть уже превратиться в атомный прах на одном из миллиардов безвестных миров, кто-то опечалится участи горького скитальца и безымянного игрока в кубик.
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=847471
Рубрика: Лирика
дата надходження 08.09.2019
автор: Олег Шкуропацкий