Рыбалка и охота, или Жизнь продолжается

Мы  с  сыном  натуралисты,  Макс  -  юный,  а  я  -  опытный.  Ходим  по  киевским  лужайкам,  рощам,  островам,  рекам,  озерам,  холмам,  лесам  и  смотрим,  что  в  природе  происходит.  А  в  природе  все  время  происходит  что-то  такое,  у  Сеттона-Томпсона,  Бианки,  Аксакова,  Сабанеева,  Даррелла  и  прочих  уже  описанное.  Конечно,  увидеть  это  своими  глазами  -  счастье;  но  иногда  нам  везет  по-крупному,  и  мы  видим  нечто,  о  чем  мы  еще  не  читали  или  даже  никто  еще  не  писал.

Вчера  отправились  мы  на  нашу  любимую  речушку  на  Трухановом  острове.  Юный  натуралист  погрузился  в  ее  освежающие  воды,  отчего  сам  сделался  похож  на  объект  для  наблюдений,  вроде  небольшого  тюленя,  и  оттого  наблюдения  временно  прекратил.  Опытный,  стремительно  искупавшись,  напротив,  во  всем  уподобился  великим  предшественникам  и  принялся  исступленно  наблюдать.

А  это  занятие,  надо  сказать,  требует  выдержки  и  терпения.  Природа  живет  своим  порядком,  ей  нет  дела,  что  вы  именно  сегодня  вырвали  из  городской  суеты  пару  часов  и  благосклонно  готовы  увидеть  то-то  и  то-то:  извини,  мужик,  не  сезон,  приходи  через  год...  Вот  и  вчера,  казалось,  ничего  нового  или  особенного  мы  не  увидим,  да  и  людно  было  на  Трухановом,  шумно  -  на  дорожках  велосипедисты,  на  воде  байдарочники,  по  кустам  –  исхудавшие,  исцарапанные,  изжеванные  комарами,  нестройно  что-то  поющие  дети  в  изорванных  розовых  и  синих  лентах,  на  которых  еще  читается  ВЫ..СКН...К-2..8.

Я  ни  на  что  особо  не  рассчитывал  и  оттого  был  спокоен;  Макс  плескался  в  реке  и  тоже  ничем  не  беспокоился.  Солнце  быстро  достигло  своего  июньского  зенита  и  надолго  в  нем  зависло,  изливая  оттуда  потоки  такого  зноя,  что  птицы,  лягушки,  велосипедисты,  байдарочники  и  ВЫ..СКН...К-2..8и  попрятались  и  умолкли.  Речка  несла  в  Днепр  свои  янтарно-прозрачные  воды  -  так  медленно,  что,  может  быть,  и  не  несла  вовсе,  или  это  Днепр  вкрадчиво  проникал  в  нее  своими,  уже  тронутыми  зеленью  водами;  в  их  толще  висели  небольшие  рыбки,  время  от  времени  они  вдруг  поворачивались  всем  телом  то  вправо,  то  влево,  словно  стрелки  компаса  в  поисках  внезапно  пропавшего  севера.  Желтые  бутоны  кувшинок,  поднявшись  довольно  высоко  из  воды,  оставались  неподвижными,  словно  поплавки  невезучих  рыболовов  -  ветра  нет,  течение  едва  заметно,  не  клюет.  Невысоко  над  деревьями,  будто  зацепившись  за  их  вершины,  уже  довольно  давно  висело  небольшое  облако,  одинокое,  одно  в  целом  небе,  не  в  силах  сдвинуться  с  места  при  таком  безветрии.  Возившиеся  в  кустах  утки  затихли;  утвердившись  каждая  на  любимой  ножке  -  селезень  на  правой,  утица  на  левой,  они  синхронным  движением  упрятали  головы  под  крыло  и  так  застыли,  теперь  похожие  на  игрушечных  или  музейных  уток,  воздвигнутых  на  крепеньких  оранжевых  шестках.  Все  окончательно  замерло;  даже  Макс,  выбравшись  на  мостки,  чтобы  хорошенько  разбежаться  и  прыгнуть  в  воду,  поддался  всеобщему  полуденному  оцепенению,  не  разбежался  и  не  прыгнул,  остановился  на  секундочку  будто  в  раздумье,  как  лучше  прыгать,  щучкой  или  бомбочкой,  да  так  и  не  решил  ничего,  задумался  надолго  и  накрепко.  Последними  оцепенели  черные  и  белые  улитки  на  подводных  листьях  кувшинок;  они  пусть  и  медленно,  пусть  и  едва  заметно,  но  все  же  двигались  куда-то  с  самого  утра,  а  теперь  прочно  и  очевидно  остановились,  втянули  под  панцири  короткие  гибкие  рожки  и  оттого  сделались  похожими  на  почки  каких-то  диковинных  подводных  растений,  которым  еще  долго  ждать  своей  поры.  Казалось,  теперь  остановились  и  жизнь,  и  время.

...И  оттого  внезапное,  небольшое  и  стремительное  движение  показалось  воплощением  самой  жизни,  которая  вся,  сколько  есть,  вдруг  собралась  в  нём  и  возгласила  радостно  всему  уснувшему  миру:  Я  -  ПРОДОЛЖАЮСЬ!  Слева  из-за  деревьев  появилась  озерная  чайка,  по-нашему  мартын  -  раскосые  белые  крылья,  изящный  фюзеляж,  черное  живое  глазастое  лицо,  короткий  оранжевый  клюв.  Чайка  принялась  летать  над  водой  туда  и  сюда,  всегда  вдоль  речки,  одновременно  и  подтверждая,  и  опровергая  свое  научное  название  -  Chroicocephalus  ridibundus  -  черноголовая  смеющаяся:  голова  ее  действительно  была  черной,  только  глаза  подведены  тонко  белым,  но  при  этом  -  ни  звука,  ни  смешка.  Чайка  носилась  над  водой,  трудилась  крыльями  и  оживленно  вертела  головой,  высматривая  добычу.

Как  выяснилось,  это  молчание  имело  веские  причины.  При  появлении  чайки  обнаружили  себя  еще  двое  -  в  зелени  осокорей  задвигали  дюжими  плечами  и  захлопали  крыльями  две  серые  вороны.  Потянувшись,  словно  спросонок,  они  вышли  из  листьев  и  уселись  на  голых  мертвых  ветвях,  как  бы  ослепленные  солнцем,  а  на  самом  деле  пристально  наблюдая  за  чайкой,  даже  словно  любуясь  ею.  А  та,  высмотрев  рыбку,  резко  изменила  геометрию  крыльев,  вытянула  их  назад,  вся  превратилась  в  тонкую  белую  стрелу  с  черным  наконечником  и  спикировала,  словно  собираясь  нырнуть,  но  у  самой  поверхности  воды  вдруг  распластала  крылья  и  мощно  взмахнула  ими  несколько  раз,  отчего  зависла  на  мгновение,  сунула  в  воду  клюв  и  выхватила  оттуда  трепещущую  рыбешку.  Рыбалка  удалась!

А  вороны  только  того  и  ждали.  Они  парой  -  ведущий  и  ведомый  -  молча  атаковали  чайку;  она  ловко  увернулась,  но  выронила  рыбку.  Ведущий  сделал  вираж  и  вернулся  на  дерево,  а  ведомый,  неряшливо  и  беспорядочно  затрепыхав  крыльями  над  водой  и  превратившись  в  темный  комок,  диковинное  черное  перекати-реку,  изловчился,  тоже  завис  на  миг  и  схватил  из  воды  рыбку,  примятую  чайкой  и  оглушенную  падением.  С  этой  добычей  он  вернулся  на  свое  дерево  и  принялся  за  трапезу,  при  этом  зорко  наблюдая  и  за  мартыном,  и  за  собратом.

Чайка,  не  проронив  ни  звука,  пронеслась  еще  несколько  раз  туда  и  сюда  над  водой,  высмотрела  новую  добычу  и  повторила  свой  маневр  с  безупречностью  опытного  охотника.  А  вороны  повторили  свой  и  тоже  преуспели;  они  только  поменялись  ролями  -  ведущий  стал  ведомым,  и  рыба  досталась  ему.  Охота  состоялась!

Чайка,  впервые  издав  какой-то  звук  -  короткий  возмущенный  возглас  -  сделала  форсаж  и  унеслась  на  рыбалку  на  Днепр.  Вслед  за  ней  внезапной  и  бесшумной  тенью  невесть  откуда  скользнула  серая  цапля;  ей  не  было  ровным  счетом  никакого  дела  до  только  что  разыгравшейся  драмы,  и  она  летела  с  видом  брезгливо-презрительным  и  в  тоже  время  мечтательным:  мол,  да  что  вы  все  понимаете  в  свежей  лягушатине!  Вороны  проводили  ее  взглядами,  как  бы  прикидывая,  нельзя  ли  чем-то  и  от  нее  поживиться,  переглянулись  и  решили:  «нельзя»  -  и  остались  в  своей  засаде.  А  Макс  вдруг  принял  окончательное  решение,  разбежался  и  прыгнул  в  воду  -  ага,  «бомбочкой»;  значит,  вся  эта  пауза,  в  которой  состоялись  работа  и  грабеж,  длилась  несколько  секунд,  ведь  дольше  он  между  «щучкой»  и  «бомбочкой»  не  выбирает,  нет.

Прыжок  Макса  словно  разбудил  всех  -  или  все  они  потому  и  замерли,  что  напряженно  ожидали  его  решения:  «бомбочка»,  «щучка»  или  «солдатик»?  Утки  добыли  головы  из-под  крыльев,  пробормотали  друг  другу  нечто  приязненное,  обнаружили  у  себя  по  второй  ноге,  не  удивились  и  заковыляли  к  воде.  Над  островом  вдруг  ожил  воздух:  в  нем  разом  зазвучали  многие  и  многие  птичьи  голоса,  а  им  с  реки  ровными  скрипучими  очередями  ответили  сонмы  лягушек.  Дернул  ветер.  Бутоны  кувшинок  склонились  в  коротком  реверансе.  В  кустах  мелькнули  рваные  розовые  ленты  ВЫ...СКН...К-2..8,  откуда-то  донеслась  разудалая  музыка,  рявкнула  сирена,  послышались  голоса,  а  потом  все  это  потонуло  в  новом  всеобъемлющем  звуке:  над  нами  шел  самолет,  с  глухим  треском  разрывая  плотную  голубую  материю  неба.  На  воде  поползла  пятнами  и  извивами  рябь,  а  под  водой  зашевелили  рожками  улитки;  все  вновь  пришло  в  движение  -  и  лес,  и  небо,  и  река,  и  жизнь,  и  время...

Мы  свернули  наблюдения  и  отправились  домой;  шагая  по  острову,  я  снова  и  снова  вспоминал  изящную,  но  бесплодную  рыбалку  чайки,  и  грубую,  но  добычливую  охоту  ворон.  Борьба  за  выживание,  ничего  личного!  -  и  не  слышал  я  о  таком  никогда,  и  не  читал,  а  вот  увидеть  -  пришлось,  посчастливилось.  Да,  ощущение  было  именно  такое  -  мне  посчастливилось  увидеть  то,  чего,  вероятно,  не  видел  еще  никто,  кроме  черноголовой  чайки,  серых  ворон,  цапли  и,  может  быть,  еще  каких-нибудь  случайных  свидетелей.

Жалел  я  только  об  одном:  надо  было  хотя  бы  на  видео  снимать,  а  я  прощелкал  свое  счастье  затвором  фотоаппарата.  Впрочем...  –  жизнь  продолжается.

2018

*фотографировал  телефоном,  получилось  "такое"  -  и  даже  нет  ни  одного  кадра,  где  бы  все  участники  оказались  вместе.  Верьте  на  слово  )

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=794181
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 03.06.2018
автор: Максим Тарасівський