…А вот на этом фото я уже встал на ноги. Говорю «я» – но о том, что это я, никак нельзя догадаться, и только место этой фотографии, в пакете со всеми прочими, на которых вне всяких сомнений я, да уверения мамы, - вот все, что позволяет допустить, что это все-таки «я».
Человек, которого с некоторым основанием можно считать мной, стоит у деревянного штакетного забора. На человеке – боты с помпончиками, белые облегающие гамаши и белая же курточка. Сам я такую курточку ни за что не надел бы: она коротенькая, до пояса, и, кажется, ворсистая, как плюшевая подушка, а венчает ее (и голову человека) остроконечный капюшон, напоминающий крышу-луковицу мультипликационных «палат белокаменных». Эта курточка, как мне кажется, представляет собой нечто, в чем могла бы щеголять на сцене разбитная «снежинка» из провинциального кордебалета.
Человек ухватился рукой за одну из штакетин, чей верхний заостренный конец находится примерно на уровне его глаз; мне преграда в виде такого забора была бы не выше колена. Другая рука человека прижата к его подбородку, ее кисть собрана в кулак, из которого торчит указательный палец; то, на что смотрят широко раскрытые глаза и указывает – от подбородка – крохотный палец, находится за забором и вне границ фотокарточки, каковые по тогдашней моде обозначены фигурно обрезанными краями.
Изумление – вот суть всей этой картины; округлившиеся глаза человека, его поза, жест, вытянутые в трубочку губы, положение ног, втянутая в плечи голова и даже, кажется, остроконечный капюшон курточки - все это застыло не только в силу технологии фотографической памяти; все это замерло в изумлении. Это весьма красноречивая немая сцена.
Немотствует эта сцена об одном: о том, что вызвало изумление человека. Непосвященный мог бы подумать, что его удивляет положение штакетного забора. Положение это самое обыкновенное, почти безупречно вертикальное, именно такое, которое заборам и полагается иметь. Однако чрезвычайное сходство забора с рельсами, которые, отбросив предрассудки, вдруг встали на свое зубчатое, образованное шпалами ребро, предлагая поездам перемещаться в иной, перпендикулярной поверхности земли плоскости, придает штакетнику вид комический и, пожалуй, достойный удивления. Но человек, который сейчас своей лапкой ухватился за деревянную штакетину, пожалуй, еще слишком мал, чтобы заметить это сходство, да и вряд ли он бы такому сходству удивился. Чтобы поразиться противоречию между нормальным и видимым, нужно все-таки иметь некоторые представления о норме; у детей же их нет. Новые объекты удивляют их (если вообще удивляют) как таковые, вне контекста и безо всякой связи с должным или нормальным. Да и смотрит человек вовсе не на забор.
Мама говорит, что тот я, который на фото, увидел кошку – это на нее он указывает напряженным пальцем. В это, как и во все прочее из моей черно-белой фрагментарной фото-памяти о раннем детстве, поверить трудно и даже еще труднее. Ведь зверя, вызвавшего такое изумление, даже нет в кадре; я, разглядывающий фото, уже обременен некоторым опытом и прекрасно понимаю, что та кошка – если она вообще существовала – была самой обыкновенной, серой в полоску дворовой кошкой, без крыльев, хобота и членораздельной речи: просто кошка. Опыт – страшная вещь: теперь меня простой кошкой не удивишь; а уж вот так, до изумления, как человека на фотографии, меня теперь, наверное, не удивишь ничем. А тут – всего-то: забор, малыш, нелепая одежда, немая сцена, невидимая кошка…
Хотя - если кошка невидимая, я все еще смогу удивиться по-настоящему, пожалуй, даже не меньше, чем этот крохотный чудак в нелепой курточке с капюшоном-луковицей. Я еще раз смотрю на фотографию – и действительно изумляюсь. Способность к удивлению изменилась, но все-таки мной сохранена – вопреки возрасту, опыту и некоторому загрублению восприятия.
…Черт возьми! – невидимая кошка!
2016
*Невидимая кошка - эпизод из Главы "Фотографическая память" пока еще ненаписанной книги
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=687735
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 05.09.2016
автор: Максим Тарасівський