Мы ушли с пылающего Майдана. Почти сбежали.
Хотя сегодня он пылал не огнем, как год назад, а траурным цветом крови, спроектированным на большие экраны. Фотографии погибших, «Пливе кача по Тисині», Реквием по убиенным. Наверное, это нужно тем, кто здесь.
Нам – нет.
Только что в прямом эфире ведущий нового 7 Громадского канала сказал нам обоим:
– Приходите почаще! Здесь, в тылу, так не хватает вашей энергии! У нас цены растут в магазинах, доллар взлетел до небес, - депрессия. А вы – такие позитивные, такие собранные! Заряжайте нас своей энергетикой!
Хотелось стукнуть. Выстрелить в коленку. Или просто оголить вену и в прямом эфире на всю страну, отгородившуюся от войны, потонувшую в соплях, сказать: «Сюда трубочку вставьте – и отсюда пьём!»
Мы выдохлись. На страдания Майдана реально не хватало сил. Потому и сбежали. Молча вошли в Метро, молча спустились в его зловещую пасть. Молчали, дожидаясь поезда. А, когда тот пришёл, угрюмо двинулись под руку к открывшейся двери. Оттуда навстречу вышел всего один человек – мужик средних лет в камуфляже и слегка подшофе. В ладони его полыхала красным зажженная ладанка.
– На, брат! – Он сунул в руки моему спутнику свое богатство, – своим поставишь!
Дверь захлопнулась. «Наступна зупинка…» Поезд начал набирать ход. Он стоял рядом, покачиваясь в такт движению вагона. Медведь. Так я назвала его однажды в шутку. Ну, наверное, только что переживший зиму и вылезший из берлоги, – тогда все медведи худые. И злющие. Нет, суровые. В отместку он сказал, что у каждого Медведя должен быть свой Пятачок. «Значит, теперь, – хохотала я, – у меня есть полное право вести себя, как свинья!» Он тоже смеялся, как всегда, удивлённо, – трудно привыкнуть к моей манере постоянно прикалываться над собой.
А сейчас… Он стоял прямо, как на параде, сжимая побелевшими пальцами пылающую ладанку. Его точеные скулы выдавали сжатые до боли зубы. А по щекам градом катились огромные как горох слёзы. Он плачет! Медведь, которого все в батальоне считают высокомерным за его замкнутость и застегнутость на все пуговицы? Медведь, который на все мои эмоции и откровения может ответить одним словом «Принял!», как по рации? Мой суровый друг, который полгода общаясь, до сих пор говорит мне «Вы» и не позволил ни малейшего намека на панибратство?
Если бы мне кто-то сказал, что он может плакать, – удивилась бы, не поверила, ужаснулась… Но он, вытащив руку из кармана, совершено по-детски утер кулаком глаза.
– Наступна станція – «Дніпро», вихід на праву платформу!
– Моя любимая станция, – отважно соврала я и двинулась к выходу, – давай постоим немножко!
Мы вышли на бетон моста. В черной воде Днепра отражались разноцветные огни вечернего города. Ветер и холод сковали плечи. Помолчали.
Потом я таки не выдержала:
– Что-то случилось? – сунула руку подмышку и заглянула в покрасневшие глаза.
– Сегодня погиб мой друг…
Вечер взорвался, как противотанковая мина, – вынос мозга и звон в ушах. Контуженная, я взяла из его рук горячую ладанку. Отвернулась и оперлась на парапет. Слез не было. Блин! В самые горькие моменты моей жизни у меня никогда не было слёз! Ну, не могу я плакать! Но в ту минуту мне казалось, что я держу над холодной водой Днепра его – Медведя – живое пылающее сердце. И оголёнными нервами рук ощущаю, как ему сейчас больно.
– Знаешь, – преодолевая боль выдавила онемевшими губами, – оно того стоит…
– Вы думаете?
– Уверена!
– Поехали! – Он подтолкнул меня к открытой двери только что подъехавшего вагона.
Мы ехали долго. Сзади красивый юноша говорил не менее красивой девушке, какая это ответственность – завести собаку. Ведь это – живое существо, за ним нужно ухаживать, гулять. Нет, он совсем не готов к такой ответственности! Хотелось повернуться и сказать ей: «Беги от него, сестрёнка! Беги, куда глаза глядят!» Но мы смолчали.
А потом пили вино за упокой души его друга и говорили о том, что мы теперь, наверное, другие. Нам никогда больше не вернуться в прежнюю – довоенную – жизнь. И праздничные салюты всегда будут в первый момент у нас вызывать желание пригнуться, а человеческая подлость и низость – стрелять. И гадали: хорошо это? Или плохо?
– В такие дни, – откровенничал Медведь, – всегда задаёшь себе один и тот же вопрос: «Ну, почему не я?»
– А я знаю, почему…
– Только не говорите мне, что у Бога есть для меня план!
– Не скажу… Я думаю, это потому, что такие раздолбаи, как мы с тобой, Богу Там не нужны… Пока.
И он смеялся. Как смеялся вдруг, рассказывая, каким веселым и особенным был его погибший товарищ с забавным псевдо «Счастливчик».
И я понимала, что вот здесь, сейчас сидит рядом человек, готовый умереть за меня в любую минуту.
Как и я за него.
Об этом не нужно говорить вслух.
Об этом даже задумываться – лишнее.
Мы просто верим друг другу.
Потому что вера – это готовность умереть за того, кому и в кого ты веришь.
И это – на всю жизнь.
Сколько бы её у нас ни осталось.
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=602350
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 26.08.2015
автор: alla.megel