veritas vincit
поэма. про принцессу на грязном коне. посвящается другу. прими сей дар во нашу память о великом модильяни.
и никогда не смей спрашивать у бога, зеркала, соседа, люблю ли я тебя.
нет ничего бренней и бревнёвей этого рождённого в нынешней пурге младенца.
я всё равно никогда не верну тебе отца,
каков бы эдипов комплекс не существовал сладко,
на всё поцелуй ножий, и я не собираюсь в нём что-то менять,
даже самую малость-
ты моя сила.
за которой хочется ухаживать.
часть первая. «совместное подышание на свежем мозгдухе».
или, почему я должен считать себя виноватым в своём счастье?!
когда, помимо всего прочего, я ещё и чувствую. и тебя. и рядом. и счастливой.
Стало что?
Отринул гору камень.
Вспрянул кто? Да я с тобой.
Слово. Co-Земля. Звезда, что рядом с нами.
Нищее.
Открытый дом родной.
Путь его куда?
В неумолканье.
С камнем путь, и вместе нам идти.
Сердцем с сердцем.
Тяжко сочетанье.
Тяжелея, лёгкость обрести.
Пауль Целан
беззвёздным. утромно пришла ты во мне
и судьбе – всё стало понятно кто,
что бездны совсем не трагедии
себе, как стоит бояться за поцелуй.
целый. красной пыльцы
сердца
сердца
наполнила вожделением рыси
и сквозной. саквояжной. серьёзной.
припомнила: что уж были вдвоём, да дороги трусили
твой, прятать в пыли цветок…
оснеженная! выпадали трусики с карусели
и тепла… тепла твоя речка, лучами веток
бессонного дерева
спала
листва пешеходного перехода
мы застряли
как бешеные собаки во время исхода –
плакали
входы
плакатами
новой схудьбы.
но златами поцелуй наш
не сшивал нити горбов
в году вещих касаний
также должны быть промедления
«не найду» -
и нежны.
не смей! и ещё… берёзковые молнии,
храня дубовую мудрость бабочек,
светлей, что внизу живота и полные -
для меня, вылетают сачками
слов, убитого поэта
и легки... легки теперь груди твои -
птицелов. И не думаю, о дальнейшей ноге -
реки... замёрзли. лёд. и весёлый крокодил,
жрёт рыбаков. как скучных дельфинов. что съёжили йогу…
призыва! И целая армия душ моих атеистических
сохранена. богом. самого первого бога.
ивой же, распущенной до плача -
не имена! и не фамилии – родами.
с нами!.. слезы прекрасной
все! изсливания дамы
в свет! И нет этому солнцу божественного предела –
дым. за окном. сверчками.
рядами — гасит ночи истерику
о желании одиночества водки и баяна –
опрокидываешь
на себя
желанную молочную рясу
и куря:
сперму человеческую
в летнем саду
весенней не вырастить…
ноченька! дай же возле тебя присяду
на покрывало счастливых размышлений.
только не двигайся - распластаюсь
совой. игрой чувств. вымышленной?!
дольченька! вымышцленной! ибо туши наши так задушились на славу,
что укрыли… собой даже рассвет
землёй. он перестал пахнуть,
но тебе не выстроить из себя избавление от страсти
под чаши холодные полуночного бреда
любви... мортиру ощувств, порох встречи вновь рисует гласным…
нашим, произрастающим из Ниагары голосом свежего демона,
твои сортир чистические песни про благовония из глаз,
папко влюблённых в своего невода
вылавливающего
нас из зыбкого болота не до
в достаточность
парнаса, двух шей лебедей
кузнецом
скрученных в ожерелье
кутузову
во вручение женщине -
куртизанке,
а не императорской пощёчине.
именинница! ты само воплощение безумной идеи -
стелется – метелисто интим…
панихидное?! но ты сделала из него индивидуума.
и светлое. в вечное, что у меня когда-либо отбирали
вдовушки – им больше не знать наших противоречий и мандариновых
девочек. всю зиму, а не только под год новый,
отцовские - будут троиться традиции, но
соловьиная печаль пчелы не будет слёзной.
замерло. всё миражное замерло вокруг твоей косички
заступнице. только и наступающей на грабли огородные,
богородице ненужные на небесах, в мужской маячке мокрой
и с серебряном поцелуем,
погасшего золота
светлейшего поэта
такая! только такая мне и нужна помощница
меня. разливающая как ртуть на потолке,
рыдая о страстных мошенниках
коня.
и знахарок. про малиновое поле в руках -
корешок об оплате.
подарок?! любимая, он на чёрных фламинго небом разорвался…
платок?! давай расплатимся вместе. другой жидкостью…
и взглядом, встретившись с дорогой подсознания -
«коснусь – не проснусь» - стало милой фобией жида, и
садом, вышел из женщины грешный сад.
клянусь, ни одна молитва, так не пахнет мысли движением
и чадом – беременным огненной жизни холодным кинжалом -
не вернусь. твоя зублыбка в моём переживании -
унылый сталин.
и мечты. ни одной. даже под старость, мечтающей о липосакции;
милый, я тебе нравлюсь?
ты отвечаешь сама
ночи, напоив ирландским виски,
во сне подобрав сонверный нарядик -
очи подпираешь мои суеверными спичками, и горишь -
в вине утопив и нелюдимости обрядик.
просит! и на ногах тебя носит моя любимая грешница.
судьбы. успокоив собой даже мудрость прошлого,
приносит тебя ко мне ветер
мольбы совершенного
за наш метр
грязного
секса
и всё так… напористо
чисто
как ни одна уборка
в мавзолее
смею. почему не смеюсь над пролетающим над нами бобрами?!
моей, потому что назвала тебя совесть яблочной золы,
а я умею… веру воскрешать спрессованными ночами.
не сметь так, говорить о твоём теле?! о паутинке зла,
умножая, как я в ней не философ?!
молить?! к исчезновению даже голитв из обихода дня?!
Такая как ты, заслуживаешь, наверное, и смерти
убить. у тебя шикарная терраса…
хоть и ни мгновения
провели на ней вместе
спектакль нагревания
будущего
пели птицы как на ярмарке
люди
летают в небесах
ну и пусть
нет ничего зазорного в падении бесов
и ключа
в твоих губках керосиновых,
летя,
закрывающих мой дом на засов
мыслей,
признаться которые могут болезнью
и мы
никогда не увидимся больше вболь
некогда нагую. удивительную. боящуюся. вольную…
когда нас так трагически ещё рассмешит софокл?!
не возвращайся великий савок.
просто спеши ко мне
моя… с люиной скорость –
одинаковая
и днём, и ночью,
и до, и после
прочность
хмеля
х, мела… порочность
смелой
юбкой
взлетевшей
во стыд
ещё в прихожей
собора
расходящихся
с душою
кож
и что, что получили взамен только любовь.
когда до этого
неисправимо больно
устал стучать в её окно
сейчас же
мечта ревёт и рвёт в клочья
свою карету
и по дороге из дынных шкурок
скользит наш звездочёт,
рисуя звёзды,
на пару со своею душенькой
в животик тебе
нас, оставляя не спущенными
на воду
корабликами бумажными
очевидными детьми
и славься!
говорит гиппократ тебе,
лёжа в тени паруса
твоих распущенных волос обета
мели всебрачия…
и, конечно же, ты понимаешь, о чём молчит моя пена –
вена, для враждующих барок,
несущих в себе дорогое спокойствие –
вени. вени, мой неопрятный судья!
нас вылечит только любовь.
и тебя. и меня. и себя. и всех. но только любящих
самостоятельно
даже под мостовой, выстраивающихся в очередь ищущих
свою самку
дарвин же не из-за своей смерти,
сказал, что выживает сильнейший…
и это не спасительный колокол, или поэтическая блесть –
правда. одна. маленькая. правда. о великой чести –
звени!
а когда-нибудь, я напишу и о бунтующем горе…
по тебе.
лазая
ещё и поцелуем встревоженным
за свою дальнейшую участь
превращающуюся уже
в кокос разбитый
и утративший
молоко
исцеляющее
ибо всё так просто
как души целуются –
звени!
и да пусть и их дети
не будут долгожителями.
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=584286
Рубрика: Лирика
дата надходження 29.05.2015
автор: Dmitry Sadchenko