Протест Чигракова

Семен  Иванович  Чиграков,  человек  средних  лет  и  актер  средних  способностей,  стоял  на  подоконнике  и  ежился  под  порывами  ледяного  ветра,  влетавшего  в  распахнутое  окно.  Мороз  был  нешуточный,  и  пальцы  Семена  Ивановича,  которыми  он  цеплялся  за  оконную  раму,  уже  онемели  и  побелели.

Семен  Иванович  тряхнул  головой,  зажмурился  и  закричал  в  колодец  двора,  ответивший  ему  гулким  эхом:
-  Лжецы!  Лицемеры!  Лицедеи!

Крик  Семена  Ивановича  напугал  стаю  голубей,  суетившихся  у  помойных  баков.  Со  звуком,  напоминавшим  бурные  аплодисменты,  каких  Семену  Ивановичу  в  жизни  пока  не  довелось  услышать,  птицы  взметнулись  к  низкому  серому  небу.  Семен  Иванович  от  неожиданности  вздрогнул,  покачнулся  и  чуть  не  вывалился  в  окно.

Восстановив  равновесие  и  устроив  ноги  поудобнее  на  подоконнике,  Семен  Иванович  снова  закричал  во  двор:
-  Я!  Я!  Я  тоже  лицедей!  Я  тоже  лгу,  лицемерю  и  лицедействую!  Но  я  это  делаю  на  сцене!  Это  моя  работа!  Этим  я  развлекаю  вас,  вас,  которые  лгут  и  лицемерят  по-настоящему!  Ненавижу  вашу  ложь!  Ненавижу  вас,  живущих  ложью  и  увеселяемых  ложью!

Во  дворе  начал  собираться  народ.  Люди  с  любопытством  разглядывали  Семена  Ивановича.  Слышались  негромкие  голоса:  «Да  это  актер,  из  семнадцатого  номера.  Сашка,  что  ли?  А  чего  это  он?  Пьян,  что  ли?»

Семен  Иванович  изловчился,  освободил  одну  руку  и  ткнул  белым  указательным  пальцем  в  редкую  толпу:
-  Вы  все  негодяи!  Пожиратели  правды!  Вы  порочны,  развратны,  ленивы,  тупы  и  алчны!  Вы  ничего  не  чувствуете!  Вам  никого  не  жаль!  Вы  никого  не  любите!  Вы  хотите  только  есть,  пить  и  веселиться!  Вы  готовы  сожрать  ближнего,  если  больше  жрать  нечего.  Вы  готовы  пить  его  кровь,  если  вас  мучит  жажда!

В  толпе  внизу  заворчали:  «Разошелся  жилец.  Ишь,  разоряется,  ай,  обидел  кто?  А  нас  чего  обижать?  Какого  ближнего?  Ну,  край  тебе,  так  и  бросайся  молча  из  окошка.  Или  вон  головой  в  прорубь,  благо  недалеко…»

На  бороде  и  усах  Семена  Ивановича  серебрился  иней,  а  пальцы  рук  совсем  замерзли  и  даже  перестали  болеть.  Ему  пришлось  посмотреть  на  руки,  чтобы  убедиться,  что  он  по-прежнему  держится  за  оконную  раму.  Губы  тоже  замерзли  и  не  слушались.  Из-за  этого  казалось,  что  у  Семена  Ивановича  заплетается  язык.

-  Вы  все  меряете  деньгами!  Вы  цените  человека  по  его  кошельку!  На  ассигнации!  Вы  всему  знаете  цену  –  любви,  уважению,  счастью,  Богу!  Да,  я  маленький  человек!  Да,  я  нищий  актер!  У  меня  нет  денег!  По-вашему,  я  недостоин!  У  меня  нет  достоинства!  А  достоинство  у  меня  есть!  У  меня  нет  состояния!  Будьте  же  вы  все  прокляты!  Может  быть,  моя  смерть  заставит  вас  проснуться!

Семен  Иванович  зажмурился,  с  трудом  оторвал  замерзшие  руки  от  рамы  и  шагнул  в  пустоту.  Промелькнули  концы  его  длинного  серого  шарфа,  на  ветру  хлопнули,  словно  крылья,  полы  шинели.  Толпа  внизу,  к  тому  времени  уже  довольно  многочисленная,  слитным  движением  подалась  назад  и  ахнула  в  один  голос…

Семен  Иванович  лежал  на  спине  в  снегу.  Сквозь  заиндевевшие  ресницы  он  видел  свое  окно,  узкое  и  высокое.  Окно  было  расположено  очень  низко  над  неровной  поверхностью  двора,  даже  ниже,  чем  соседние  окна.  Створки  его  были  раскрыты  и  раскачивались  на  ветру,  одно  из  мутных  стекол  треснуло.  В  полумраке  комнаты  виднелся  пятнистый  неровный  потолок.  У  подоконника  стояли  любопытные  и  заглядывали  в  комнату.

Заскрипели  по  снегу  поспешные  шаги.  Над  Семеном  Ивановичем  вырастали  валенки,  сапоги,  тулупы,  пальто  и  шинели.  Потянуло  кислым  запахом  овчины  и  пронзительной  нафталиновой  вонью.

К  Семену  Ивановичу  наклонился  дворник  Тихон.  Его  широкое  доброе  лицо  было  полускрыто  шапкой  и  седой  окладистой  бородой.  Дворник  стоял  в  снежном  изголовье  Чигракова,  и  Семен  Иванович  видел  лицо  Тихона  перевернутым,  отчего  ощутил  внезапный  сильный  приступ  морской  болезни.  Тихон  качал  головой,  вызывая  у  лежащего  на  снегу  актера  новые  приступы  тошноты.

-  Затянули  вы  сегодня,  барин,  -  сказал  Тихон,  обдав  Семена  Ивановича  запахом  табака.  –  В  прошлый  раз-то,  на  Покрова,  только  крикнули,  что  все  негодяи,  и  в  окошко.  Ну,  поднимайтесь,  поднимайтесь,  барин,  идемте  ко  мне  чай  пить.  Будет  на  холодном  лежать,  еще  заболеете,  в  театре  своем  представлять  не  сможете.  Чем  за  квартиру  платить?

Семен  Иванович,  опираясь  на  руку  Тихона,  поднялся,  отряхнул  снег.  Тихон  приобнял  его  за  плечи  и  повлек  в  свою  каморку.  Народ  расступился…

-  Стоп!  –  пронзительно  крикнул  кто-то  за  спиной.  –  Семен,  надо  еще  дубль  сделать,  упал  некрасиво.  Аня,  чаю  Семену!  Витя,  посмотри,  что  с  окошком!  Массовка,  не  топчитесь  под  окном,  снега  почти  не  осталось!  Ира,  подклей  Тихону  бороду!  Перерыв  пять  минут!

Семен  Иванович,  едва  не  захлебываясь  обильной  слюной,  хлынувшей  в  рот  откуда-то  из-под  языка,  оттолкнул  руку  Тихона,  метнулся  в  угол  двора,  с  трудом  разжал  сведенные  судорогой  и  морозом  челюсти  и  склонился  у  помойных  баков.  Массовка  тактично  отвернулась.

2012  г.

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=495865
Рубрика: Лирика
дата надходження 30.04.2014
автор: Максим Тарасівський