Немая вода

Психолог  говорит,  нужно  бороться  со  своими  страхами.
Пожалуй,  за  окном  слишком  темно,  чтобы  совсем  не  бояться  -  даже  тени  шарахаются  по  стенам,  как  всполошенные  первыми  каплями  грозы  воробьи.  Иногда  мне  хочется  быть  тенью  -  серой,  неприметной,  неизменной,  исчезающей  не-совсем.  Об  этом  мы  никогда  не  говорим,  мне  кажется,  она  догадывается  -  я  не  до  конца  искренен,  но,  впрочем  -  это  ведь  мои  проблемы?  Я  не  обязан  делиться  ими  с  кем-то,  кому  плачу  деньги.  Впрочем,  будь  она  социальным  работником,  я  бы  тоже  не  был  с  ней  откровенен.  Слишком  уж  давно  мысль  о  том,  что  меня  в  конце  концов  отправят  в  психушку,  стала  навязчивой  идеей,  и  теперь  я  шарахаюсь  от  искренности,  как  тени  от  моих  шагов  или  хрупкого  пляшущего  пламени  декоративной  свечи.  Мне  бы  кофе.  Покрепче.
Коридор  кажется  нестерпимо  длинным.  Она  говорит,  страх  искажает  пространство  и  время.  
Белая  дверь  маячит  призраком  средь  теней.  
Щелкаю  выключателем.  Власть  над  светом  -  это  уверенность  в  себе.  Может,  именно  потому  у  нас  на  клетке  так  часто  выбивает  пробки?  Соседняя  квартира  пустует  уже  полтора  года,  я  живу  один.  Энергосберегающая  лампа  разгорается  медленно  и  неохотно.  Ставлю  свечу  на  бортик  ванной:  нет,  не  так,  вот  сюда,  у  зеркала.  Не  то  реальность,  не  то  ее  потусторонняя  сестра  будит  страх  щелчком  пальцев.  Глухо,  раздражающе  резко.  Не  успевшая  толком  разгореться  лампа  гаснет  так  же  равнодушно,  как  не-пыталась  делиться  светом.  Я  не  боюсь  темноты.  Нет.  Чертовы  пробки.  Остро-теплое  пламя  свечи  выхватывает  глубины  зазеркалья,  очерчивает,  обозначает,  едва  не  вешает  ярлыки  -  как  в  обществе  или  в  морге.  Как  там  дальше?  Чтобы  прочесть  мелкие  литеры  инструкции  нужно  поднести  пластиковую  бутыль  с  вязкой,  смирно-синего  цвета,  жидкостью  к  глазам:  близко-близко.  "Растворите  2-3  колпачка...  пену  взбейте...".  Отступать  некуда.  Тени  мечутся,  неугомонные.  Свеча  потрескивает,  огонь  тихо  кряхтит  о  своем,  перепрожитом.  Из  чьего  синтетического  праха  ты  родился,  птичка-феникс-из-зажигалки?  Я  смеюсь  и  невольно  вздрагиваю.
Психолог  говорит,  нужно  бороться  со  страхами.
Это  не  сложно:  открутить  вентель,  сперва  с  горячей,  потом  с  холодной  водой  -  именно  в  этой  очередности.  Вставить  в  отверстие  слива  купленную  вчера  затычку  из  плотной  резины.  Отрегулировать  температуру,  слушать  почти  умиротворенно,  как  шелестит  вода,  перетекая  меж  пальцев,  обхватывая  запястья,  поглаживая  по  коже  -  нежно.  Растворяю  3  колпачка  резко  пахнущей  лавандой  и  еще  чем-то,  кажется  -  васильками,  хотя  кто  сейчас  помнит  запахи  полевых  цветов?  Или  барвинком...  Пена  пузырится,  разрастается  белым:  ядерный  гриб  в  миниатюре.  
Раздеваюсь.
Я-в-зеркале  глумливо  скалится.  Мне  страшно,  но...
...  да,  с  ними  надо  бороться.  Погружаюсь  в  теплую  воду.  Она  пахнет  детством:  я  плохо  спал  и  мама  купала  меня  перед  сном  в  щедро  разбавленном  отваре  лаванды.  Теперь  пора.  Старательно  не  смотрю  на  свое  отражение,  медленно,  слишком  медленно  проворачиваю  вентель.  Сперва  с  горячей,  потом  -  с  холодной  водой.  Тело  бьет  крупной  дрожью.  Пена  решетится  последними  каплями,  раны  затягиваются,  словно  и  не  было,  только  белая  снежность,  тихая  и  безмятежная  -  прямо  как  смерть.  Какое-то  время  сижу  обездвижено,  чувствую,  как  предательски  немеет  тело,  оцепененно,  скованно.  Вдох  и  выдох,  это  просто  ванна  с  лавандой  и  какой-то  из  полевых  трав.  Успокоить  себя  едва  ли  получается,  впрочем  -  медленно  опускаюсь,  так,  чтобы  вода  ласкалась  лезвием  к  шее.  Коленки  и  локти  смешно  торчат  -  дылда  вымахал.  Мне  хочется  обнять  себя  за  плечи,  но  пальцы  вцепились  в  бортики  ванной  крепко,  почти  до  боли.  Сердце  колотится  гулко,  а  вода  совсем  безмятежна.  Мне  кажется,  там,  в  глубинах  своих,  она  скалится,  как  мое  отражение  в  зеркале.  То,  свечное.  Сумерки  по  стене.  Мечутся.  Маются.  Неприкаянные  чертята  из  потусторонья.  Слежу  взглядом,  а  они  пляшут,  маленькие  демонята,  тени  осколочные  -  это  все  свеча,  потрескивает  знай,  убаюкивает,  лаской  манит  лавандовой  и  я  снова  в  своих  горах,  мчусь  куда-то  за  солнцем,  сбивая  ноги  о  камни,  кричу  во  всю  ширь.  У  ручья  замираю,  но  птиц  все  равно  всполошил  -  и  они  улетают,  а  я  смеюсь  звонко,  припадаю  к  воде,  пью  жадно,  едва  не  захлебываясь,  и  так  хорошо  -  бо-оооже!  Плещусь  ладонями,  пока  руки  не  цепенеют  -  ключевая  вода,  холодная.  Журчит  переливами,  зовет  за  собой,  жизнью  искрится,  пограничностью.  Помнится,  мама  мне  говорила:  веровалось,  мол  по  речушкам  да  рекам  можно  добраться  до  Нави  (наверняка  с  пересадками,  и  зайцем  не  проскочить,  как  бывало  в  троллейбусе,  но  меня  это  не  пугает.  Я  сберегу  монетку,  которую  первого  мая  мне...  и  заплачу,  честное  слово!  Я  заплачу),  де  и  хоронили  предков  наших  так,  по  воде  пуская  -  сама  принесет  в  новый  мир  (а  может  мне  умереть?  Хотя,  там  скучно,  наверное,  все  же  старенькие.  Будут  сердиться,  мол  гайсаю  да  дурачусь  без  меры,  дедуля  всегда  ворчит,  когда  у  него  в  груди  колет:  мол,  не  шуми,  внучек...).  
Помню,  ступал  за  ручьем,  зачарованный,  сжимая  в  кулаке  четвертак,  крепко-крепко,  ручей  вился  нечеткой  стёжкой,  насмешничал  надо  мной,  исчезая  -  мол,  рано  тебе,  малец,  еще  рано,  а  я  упрямился.  Рассмеялся  шелестом  средь  травы,  развенчал  себя  в  нить  узкую,  да  и  вовсе  под  земь  ушел,  а  я  смотрю,  глаза  -  как  блюдца,  водой  напоённые,  рукавом  сопли  размазываю,  едва  не  реву  в  голос:  так  не  че-еестно!  И  вижу  озеро.  Вода  в  нем  тихая-тихая,  обезличенная,  обездвиженная.  Темная,  только  солнце  пляшет  бликами  -  обманчиво,  мол,  иди  сюда,  мальчик,  помнишь,  как  рвался  в  _моё  потугранье?  Иду,  оступаюсь,  соскальзываю,  па-да-ю.  Холодно.  Проваливаюсь  с  головой,  жмурюсь  отчаянно,  захлебываюсь  в  крике,  молочу  ладонями  по  воде,  разгоняя  ее  неподвижность,  рвусь  к  солнцу,  а  омут  манит,  ведь  уже  оплачено  -  четвертак  падает,  тонет  в  бездонье,  а  я  захожусь  криком,  вынырнув,  погружаясь  под  воду  снова,  рвусь  к  берегу  -  инстинкт  выживания  сильнее,  чем  инстинкт  любопытства.  Цепляюсь  за  корягу  почти  у  берега,  наверное  -  вода  слизала  землю,  выела  своей  бездвижностью,  оголила  корни.  Коряга  ломается  с  треском,  из-под  деревца  скалится  на  меня  череп:  беззубостью  и  червивостью,  и  не  коряга  вовсе  в  ладони,  не  корень,  нет,  а  ко-осточки,  это  смерть  и  ее  ладони.  Кричу.  Бью  чертову  воду,  неясной  неправдой  выбираюсь  на  берег,  падаю,  цепляюсь  за  землю,  отползаю,  дрожу  от  страха  и  ветра,  встаю,  бегу,  спотыкаясь,  падая,  поднимаясь  снова,  обгоняя  тени,  не  разбирая  дороги.  Моя  рука    немеет  и  пахнет  смертью.  
Сердце  колотится,  как  сумасшедшее.  
Ручей  журчит  приветливо  и  солнечно,  я  падаю  рядом,  зарываюсь  ладонями  в  теплую  воду,  дышу  сбивчиво,  всхлипываю  и  дрожу,  боже,  бо-оооже...  Мне  кажется,  что  ручей  чернеет,  как  немая  вода,  и  ладонь,  и  -  снова  кричу,  разбиваю  брызгами  наваждение,  стряхиваю  присмерть  с  кончиков  пальцев,  срываюсь,  бегу  по  камням  домой.  Молчу,  сторонюсь,  прячусь.  Мама  зовет  купаться,  в  ванной  тепло,  светло,  пахнет  лавандой  и  какой-то  из  полевых  трав.  Вода  насмешливо  скалится  черепом  из-под  корней.
-  Нет...  -  шепчу,  замираю,  разбиваю  спокойную  гладь,  и  ладонь  чернеет,  мне  кажется.  Или  просто  темнеет  в  глазах,  так  бывает,  когда  на  сердце  и  на  стенах  слишком  много  теней.  Омут  манит.  Зовет.  Я  бегу.  Мама  ласково  гладит  по  волосам,  мол  все  хорошо,  я  с  тобой.  Я  дам  тебе  еще  четвертак,  не  плачь,  он  -  как  солнце,  мы  начистим  его  до  блеска,  сделаем  дырочку  наверху,  проденем  вощеный  шнур...  Я  снова  дышу.  Мама  радуется.  В  палате  белым  бело,  и  я  тихо  и  хрипло:  зима?  А  мама  смеется,  украдкой  стирает  слезы,  и,  кажется,  молится  -  я  живой.
Сердце  стихает.  Я  забываюсь  сном.  
Немая  вода  недвижна,  ждет.  Она  -  мой  охотник,  видишь  -  замерла  меж  камышей  или  сточных  труб.
Солнце  дрожит  угасающим  костерком,  шепчет  о  чем-то,  мол,  бе-ре-г|ись,  беги.  Свеча  зазеркалья  гаснет,  из  светлого  -  только  стены  и  четвертак  на  моей  груди.
Тени  мятежатся,  пляшут,  взлетают  по  белому  стаями  перелетных  птиц.  Немая  вода  молчит.
Вход  только  по  предоплате.
Психолог  говорит,  нужно  бороться  со  своими  страхами.  
Поэтому  -  не  кричи,  тише,  лавандовых  снов,  малыш.  Спи,  засыпай,  спи.  
Коленки  торчат  так  нелепо  -  вымахал.  Кругами  остатки  дыхания  по  воде.  Мама  мне  улыбается:  чуточку  блекло,  как  на  фотографии  -  той,  на  могильной  плите.  Тянет  ко  мне  свою  руку  -  вот,  обопрись,  сынок,  отдохни.  Что  с  тобой  сделала  эта  жизнь?  Я  соскучилась,  милый.  И  ты  слишком  много  пьешь,  я  волнуюсь,  как  бы  не  захлебнулся.  Улыбка  стареет,  стирается,  скалится  с  черепа  обезображенного,  рука  из  теплой  стает  костлявой.  Я  кричу.  Вынырнуть,  воздух  глотнуть  -  прости,  мама.  Ударяюсь  головой  о  край  ванной.  Па-да-ю.  Омут  затягивает.
Я-в-зеркале  тихо  смеется.
Только  вода  -  немая.

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=307972
Рубрика: Очерк
дата надходження 21.01.2012
автор: H&N