Stonehenge
Each morning he’d anoint the room’s four corners
with an arc of piss, and then—until
he was forcibly halted—beat his forehead open
on the eastern wall, the “sunrise wall,”
incanting a doggerel prayer about God
the Flower, God of the Hot Plucked Heart; and
she, if loose in the halls, would join him,
squatting in the center of the room and masturbating
with a stolen bar of soap. This isn’t why
they were sent to the madhouse: this is what
they needed to do once in the madhouse: this
is the only meaningful ritual they could fashion
there, created from the few, make-do
materials available. It isn’t wondrous strange
more than the mega-boozhwah formulaic splendor
of my sister’s wedding ten, eleven years ago:
her opulent bouquet of plastic flowers
(for the wilting pour of wattage at the photo session),
nigglingly arranged to match the real bouquet
she carried down the aisle, bloom per bloom;
the five-foot Taj Mahal of sculpted pastel sherbet;
endless “Fiddler on the Roof”; I’m sorry
now I cranked my academic sneer hauteur in place
all night. I’m sorry I didn’t lose myself
like a drunken bee in a room-sized rose,
in waltzing Auntie Sally to the lush swell
of the band. We need this thing. There’s not one
mineral in Stonehenge that our blood can’t also raise.
One dusk, one vividly contusion-color
dusk, with my fists in my pockets and
a puzzle of fish-rib clouds in the sky, I
stopped at the low-level glow of a basement window
(Hot Good Noodle Shop) and furtively looked in:
a full-grown pig was splayed on the table,
stunned but fitfully twitching, it looked as if
it had grasshoppers under its skin. A man and a woman
slit that body jaw-to-ass with an ornate knife,
and then they both scooped out a tumble
of many dozens of wasps, preserved
by the oils of living pig to a beautiful black and amber
gem-like sheen. I saw it. Did I
see it? From inside this, over their wrists
in the tripes, they carefully removed
the wooden doll of a man and the wooden doll of a woman
maybe two inches tall, a tiny lacquered sun
and matching brass coin of a moon, and then
a child’s-third-grade-version of a house
made out of pallid wax: a square of walls,
a pyramid roof, and a real smoking chimney.
Albert Goldbarth
Альберт Гольдбарт, "Стоунхендж"
По утрам он умащал углы комнаты
крутой струёй сцаки, а затем—пока
силком его не связали— бился лбом
о восточную стенку, о "стену восхода",
распевая нескладушки о Боге Цветов
и о Богине Сердца-Сорванного-Цветка.
А она, если на воле, то заодно с ним,
присев посреди комнаты, онанировала
краденным куском мыла. Не поэтому
их отправили в сумасшедший дом: это то,
чем бы они раз занялись там; это единственный
осмысленный, который они б устроили там,
ритуал, для которого необходим лишь
подручный антураж. Эта их придурь
не чудне`е супер-пупер* патетической роскоши
свадеьного прикида одной моей сестры,
одиннадцать лет назад: обильный
пластмассовый букет (ради ваттажа**
палящего ливня её фотосессии),
архитщательно аранжированный так,
чтобы походил на настоящий,
в котором она шествовала в церкви—
цветок к цветку, картинка писаная,
пятифутовый тадж-махал пастельного шербета;
бесконечный "Скрипач на крыше"***; прости,
я скорчил надменно-профессорскую ухмылку
на всю ночь. Прости, я никак не потеряюсь,
что охмелевшая пчела в розе с комнату,
Тётя Салли, вальсирующая на крылышках
брака. Это наше. Нет и не было камушка
Стоунхенджа, что нашему роду не по зубам.
Раз в сумраке, в ушибленном зарёй
сумраке, с кулаками в карманах и
с пазлом плавников-облаков в небе, я
подошёл к окна лавки "ГОРЯЧЕНЬКАЯ ЛАПША"—
и ,заглянув на низкий огонёк, замер:
на столе была распластана зрелая свинья,
оглушённая, она ещё дёргалась, словно
под шкурой её сновали кузнечики. Мужчина и женщина
от зада до горла вспороли тушу богатым ножом,
а затем они вынули оттуда в смальце
ещё живой свиньи россыпью сотни две ос,
что чёрно-янтарных гемм. Я сам видел. Это ли
видел я? Из тёплых кишок они, обернув
запястья тряпками, аккуратно достали
две двухдюймовые деревянные фигурки—
мужчину и женщину, и лакированное солнышко,
и на па`ру с ним медную монету-луну, а затем—
игрушечный, для трёхлетки, домик
из бледного воска: квадрат стен,
крыша-пирамида и настоящая труба с дымом.
перевод с английского Терджимана Кырымлы
* "мега-бу`жва" звучит лучше, что значит "совершенно проникновенный и в то же время раздражающий", мещанско-патетической", т.е. "сompletely profound, yet at the same time annoying";также торговая марка популярных футболок и чая;
** от "ватт", единица измерения мощности электричества, как и "вольтаж" от "вольта", названия единицы измерения электрического напряжения;
*** популярный мюзикл по одноимённой повести Шолома-Алейхема;
**** изображение старой тётушки (с глиняной трубкой в зубах) на холсте для игры в метание палок или дротикив, см. http://en.wikipedia.org/wiki/Aunt_Sally , удобная мишень для критики:"The term is often used metaphorically to mean something that is a target for criticism. In particular, referring to the fairground origins, an Aunt Sally would be "set up" deliberately to be subsequently "knocked down", usually by the same person who set the person up.
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=267908
Рубрика: Поэтические переводы
дата надходження 30.06.2011
автор: Терджиман Кырымлы