Рэндалл Джаррелл , "Seele im Raum"

Сидело  это  между  мужем  и  детьми.
На  месте  для  него--  салата  блюдо.
Бывало  это  здесь--  видала  я  его,
не  как-  нибудь--  ведь  мне  казалось  чудом
лишь  то,  мне  являлось  это  здесь.
Как  если  б  я  не  знала  что  видала--
ведь  я  его  из  глаз  не  выпускала
всю  жизнь.  То  было  Э`ЛАНД*.
Да,  Эланд!  Дети  потому
шутя  у  мужа  в  Рождество  пытали:
"Отец,  что`  это--  Доннер**?"--  "Дети,  это  Блитцен."***
Оно  всегда  здесь  было.  Клали  серебро****
мы  у  его  прибора,  ту  же  пищу,
что  ели  сами--  и  ни  слова.  Много  раз
когда  оно  вздыхало  тяжко  (уставало  долго
без  то`лку  молвить),  это  достигало
меня,  я  трогала  его--  размеров  всяких,
укладов  тоже,  наподобие  живой  и  жёсткой  шеи
коня,  когда  ты  хлопаешь  её--  и  это
смотрело  крупными  и  влажными  без  слёз  глазами
обра`мленными  малостью  ресниц  что  провода
в  глаза  мне--  и  шептало  так,
что  яблоки  мои  в  орбиты  жались,
безмолвию  внимая...
много  раз
я  знала,  коль  они  молчали,
что  нету  этого.  Коль  слышали  глаза,
они  бы  не  смолчали.  А  слыхали  всё  же,
слыхали  много  раз,  что  я  рекла,--
когда  оно  от  толков  уставало--  только  вздохи,
когда  я  слова  выжать  не  могла--  лишь  вздохи.

А  годы  спустя  другие  пришли,
забрали  его--  мол  больное,  сказали--
лечили  его,  мне  писали  они,  и  весь  город
мне  сирень  мне  да  карточки  слал,  сожалея--
поскольку  я  в  трауре;
было  стояла
я  возле  могилы,  у  торфа  в  цветах,
у  бровки  земной,  маркированной  лентой.

Нет  его.
Нет  его  столь  долго,  что  подумываю,
будто  его  не  было  у  меня,  никогда...
А  сын  мой,  с  газетой,  раз  утром:
"Глянь,  эланд!  Здесь  эланд!"
--  оно.

Сегодня  в  немецком  словаре  я  увидела  "эленд"--
и  сердце  в  груди  заиграло  моей,  это  было...

...  лишь  словом  одним,  исковерканным.

Как  если  бы  вспомнился  кто-то  сказавший:
"От  жира  волос  помогают  проростки"--
и  правда,  они.
И  верно,  
чего  нелепее  желать  ещё...
чего  ещё  впридачу.  Как  неинтересно,  все  же...
...  то  было  хуже  невозможного,  то  бы`ла  шутка.

А  вот  когда  оно  бывало,  я  была...
подумать  только,  думала  тогда  я
что  увидать  смогу  его--  мурашки  пота
по  черепу,  слепая  я...

...  не  шутка  даже,  нет,  не  она.  Как  я
погу  поверить  в  это?  Иль  поверить  в  то,  что  им
владела  я,  и  муж,  и  дети.  Голос  мой--
он  голос  кожи  той  коня--  владеть  которой
бесчестье,  честь  ли--  бремя  и  теперь...
а  та  сырая  штука,  что  внутри,  тот  зверь,
что  не  владел  ни  мужем,  ни  женою,  ни  детьми,
но  наконец  что  голым  мир  покинул,
как  если  бы  рождён  был  в  ЭТОМ...

И  ЭЛАНД  здесь,  пасётся  на  своей  могиле.

Бессмыслица?
Одуматься  мне  следует?  поведать  правду?
Одно  из  двух--  я  не  осилю  то  и  это.

С  собою  говорю.  А  всё  ж  не  так,
и  всё  что  вымолвлю  затем--  не  то,
но  лучшее  плохого  хуже.
быть  значит  стареть
и  молвить,  почти  в  своей  тарелке,  через  стол
из...
из  неведомого  мне...
голосом
насыщенным  неким  вожделеющим  довольством:
"Владеть  антилопой!  Вот  это  жизнь,  я  понимаю!"

перевод  с  английского  Терджимана  Кырымлы      

*  Seele  Im  Raum--  душа  в  пространстве,  das  Elend--  беда,  der  Donner--  гром,  der  Blitzt--  молния  (нем.)  the  eland--  южноафриканская  антилопа,--  прим.перев.  Это  стихотворение--гротеск  английского  автора  о  "правещи"  ("урзахе"--  причина,  нем.)  фашизма.  Гротеск,  основанный  на  игре  слов--  можно  сказать,  английская  литературная  традиция.


Seele  Im  Raum

It  sat  between  my  husband  and  my  children.
A  place  was  set  for  it—a  plate  of  greens.
It  had  been  there:  I  had  seen  it
But  not  somehow—but  this  was  like  a  dream—
Not  seen  it  so  that  I  knew  I  saw  it.
It  was  as  if  I  could  not  know  I  saw  it
Because  I  had  never  once  in  all  my  life
Not  seen  it.  It  was  an  eland.
An  eland!  That  is  why  the  children
Would  ask  my  husband,  for  a  joke,  at  Christmas:
“Father,  is  it  Donner?”  He  would  say,  “No,  Blitzen.”
It  had  been  there  always.  Now  we  put  silver
At  its  place  at  meals,  fed  it  the  same  food
We  ourselves  ate,  and  said  nothing.  Many  times
When  it  breathed  heavily  (when  it  had  tried
A  long  useless  time  to  speak)  and  reached  to  me
So  that  I  touched  it—of  a  different  size
And  order  of  being,  like  the  live  hard  side
Of  a  horse’s  neck  when  you  pat  the  horse—
And  looked  with  its  great  melting  tearless  eyes
Fringed  with  a  few  coarse  wire-like  lashes
Into  my  eyes,  and  whispered  to  me
So  that  my  eyes  turned  backward  in  their  sockets
And  they  said  nothing—
many  times
I  have  known,  when  they  said  nothing,
That  it  did  not  exist.  If  they  had  heard
They  could  not  have  been  silent.  And  yet  they  heard;
Heard  many  times  what  I  have  spoken
When  it  could  no  longer  speak,  but  only  breathe—
When  I  could  no  longer  speak,  but  only  breathe.

And,  after  some  years,  the  others  came
And  took  it  from  me—it  was  ill,  they  told  me—
And  cured  it,  they  wrote  me:  my  whole  city
Sent  me  cards  lilac-branches,  mourning
As  I  had  mourned—
and  I  was  standing
By  a  grave  in  flowers,  by  dyed  rolls  of  turf,
And  a  canvas  marquee  the  last  brown  of  earth.

It  is  over.
It  is  over  so  long  that  I  begin  to  think
That  it  did  not  exist,  that  I  have  never—
And  my  son  says,  one  morning,  from  the  paper:
“An  eland.  Look,  an  eland!”
—It  was  so.

Today,  in  a  German  dictionary,  I  saw  elend
And  the  heart  in  my  breast  turned  over,  it  was—

It  was  a  word  one  translates  wretched.

It  is  as  if  someone  remembered  saying:
“This  is  an  antimacassar  that  I  grew  from  seed,”
And  this  were  true.
And,  truly,
One  could  not  wish  for  anything  more  strange—
For  anything  more.  And  yet  it  wasn’t  interesting  ...
—It  was  worse  than  impossible,  it  was  a  joke.

And  yet  when  it  was,  I  was—
Even  to  think  that  I  once  thought
That  I  could  see  it  to  feel  the  sweat
Like  needles  at  my  hair-roots,  I  am  blind

—It  was  not  even  a  joke,  not  even  a  joke.
Yet  how  can  I  believe  it?  Or  believe  that  I
Owned  it,  a  husband,  children?  Is  my  voice  the  voice
Of  that  skin  of  being—of  what  owns,  is  owned
In  honor  or  dishonor,  that  is  borne  and  bears—
Or  of  that  raw  thing,  the  being  inside  it
That  has  neither  a  wife,  a  husband,  nor  a  child
But  goes  at  last  as  naked  from  this  world
As  it  was  born  into  it—

And  the  eland  comes  and  grazes  on  its  grave.

This  is  senseless?
Shall  I  make  sense  or  shall  I  tell  the  truth?
Choose  either—I  cannot  do  both.

I  tell  myself  that.  And  yet  it  is  not  so,
And  what  I  say  afterwards  will  not  be  so:
To  be  at  all  is  to  be  wrong.
Being  is  being  old
And  saying,  almost  comfortably,  across  a  table
From—
from  what  I  don’t  know—
in  a  voice
Rich  with  a  kind  of  longing  satisfaction:
“To  own  an  eland!  That’s  what  I  call  life!”

Randall  Jarrell

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=240874
Рубрика: Поэтические переводы
дата надходження 13.02.2011
автор: Терджиман Кырымлы