ПЯТНИЦА
Втиснулся в потертую и забитую телами, обернутыми тканью, маршрутку. Закрывшейся дверью меня тут же прижало к стоящей на самой ступеньке девушке. Ее волосы прелестно пахли. Немного шампунем, но больше волосами, просто восхитительно пахли. Мое пальто было расстегнуто, а ее было слишком коротким, и она развернулась полубоком, видимо, смутившись.
Теперь я мог видеть очертания ее лица в двадцати сантиметрах от моего, а ее волосы пахли просто чудесно. Нет, она не была красавицей, скорее ее назвали бы милой, я бы сказал, чрезвычайно милой. Попытался вспомнить, какой шампунь так пахнет. Это был не синтетический запах шампуней против перхоти или шампуней с кондиционером, бальзамом и еще не знаю чем, но и не фруктовый или травяной запах.
Маршрутку качало, конечно же, качало. Девушка старалась не смотреть на меня, стояла, уставившись в пол, будто разглядывала свои сапоги, которых не могла видеть. На следующей остановке дверь открылась, и я выпал, а трое пассажиров получили дверью по рукам – в маршрутках поручень возле двери сделан так, что если за него держаться не с той стороны, тебя обязательно ударит по руке.
Никто не думал выходить, и я втиснулся обратно, еще сильнее прижавшись к девушке с волосами, которые пахли, кажется, ромашками, но это был не травяной запах, совсем не травяной. Дверь за моей спиной закрылась, и я оперся на нее спиной. Теперь до волос было сантиметров пятнадцать, и я почти не слышал их запаха. Я пытался его поймать пару минут, пока волосы снова не коснулись моего лица.
Моя спина в это время все еще касалась двери, и я не вытягивал шею, насколько могу судить, хотя, трудно судить об этом. Видимо девушка придвинулась ко мне, возможно не специально, а под давлением десятка тел. Теперь она прижималась ко мне почти что спиной, почти что вплотную, и ее волосы касались моего лица – они пахли еще лучше.
Следующая остановка маршрутки – я опять вылетел, а по рукам дало только одному пассажиру, двое успели убрать руки. У этого же рефлекс, по-видимому, вырабатывался хуже, либо он был самым сонным. Я снова втиснулся, нагло прижавшись к восхитительно теплой девушке, зарывшись лицом в ее все так же волшебно пахнущие волосы, дверь закрылась за моей спиной.
Опять облокотился на стекло двери, вернее, на перекладину, выполнявшую роль не то ручки, не то поручня, а незнакомка облокотилась на меня. Я был сонный, наверное, в какой-то момент я привычно положил руку девушке на талию, совершенно не специально на самом деле, и тут же убрал – не знаю, успела ли она заметить.
Но вот твердый бугор на моих брюках она, наверное, все-таки почувствовала, ибо попыталась развернуться ко мне боком. А может, просто хотела познакомиться или посмотреть, кто там сзади такой наглый. На следующей остановке я вышел, вернее, выпав, не стал лезть обратно. Не знаю, почему, мне ведь нужно было выходить только на следующей.
Маршрутка уезжает, я смотрю ей вслед и медленно иду за ней. Медленно – до тех пор, пока не начинается дождь. Мне хочется сегодня опоздать на работу, в гробу я ее видел. Запах волос незнакомки постепенно покидает меня, но мысли - как рой назойливых ос. Чтобы отвлечься, я говорю себе: «Погодка дерьмо. И эта ебаная работа достала, зато завтра суббота. Хочу Новый Год. Разговариваю с собой вслух – кажется, я совсем ебанулся». Я начинаю ржать, сначала тихо хихикать, такой придурковатый смешок, но от него мне стает только смешнее и вот я уже буквально ржу, иду и ржу. Наверное, это все от колес, но без них никак.
На работу опаздываю – ну, еще бы. Решил срезать путь через двор коттеджного массива.. Мимо меня в который раз прошла девушка с бультерьером совершенно звериного вида. Массивная такая псина, просто комок мышц с взглядом прирожденного убийцы. Что за идиотская идея – выгуливать собаку по утрам, я бы лучше поспал.
Навстречу мне выходит улыбающийся охранник, «что, опять?». Знаем мы, если я буду ходить через двор, ты можешь получить втык. Разворачиваюсь и иду за девушкой с собакой – придется обходить кругом. А задница все-таки отличная, как ни крути, просто восхитительная – у девушки, конечно, не у собаки. Собака мерзкая. Тянет хозяйку вперед, как трактор плуг или еще какой девайс подобного назначения.
А от ягодиц взгляда не отвести, они еще и обтянуты какими-то лосинами, что ли. При каждом шаге то напрягаются, то расслабляются, трутся друг о друга. Не правда, что человек может вечно смотреть только на три вещи, по крайней мере, человек мужского пола.
Хозяйка уродливой псины и отличной задницы неожиданно разворачивается, видимо, решила, что я ее преследую, и с безумной такой улыбкой выпаливает: «Не подскажете, сколько время?» Нужно говорить «который час», а не «сколько время» - время бесконечно. Но не у меня, увы, и дело даже не в том, что я опаздываю на работу.
Роюсь в кармане замерзшей рукой, она теперь всегда мерзнет, выуживаю мобильный, пытаюсь деревянным пальцем нарисовать на экране букву «р», чтобы разблокировать телефон. Я не назвал бы ее красивой – девушку эту – черты лица слишком уж выразительны, негармонично выразительны, но глаза не пусты, в них есть некое приятное взгляду безумие. «Восемь четырнадцать», - конечно же, я говорю это неразборчиво – это первые слова, сказанные мной с утра, да и от зубной пасты во рту вязко и сухо.
Она, кажется, хочет переспросить, но, передумав, стоит и улыбается – у нее на самом деле красивые глаза. Стоит она так не больше секунды, собака тянет ее, а она пытается удержать тупое животное, дергая за поводок. И улыбается так. Я тоже улыбаюсь, уже собирался было представиться-таки, но пес дернул особенно сильно и девушка, не забыв сказать «спасибо», посеменила за своим четвероногим другом. Такое, знаете, «спасибо…», но я развернулся и поплелся на работу, мать ее, снова опаздываю. Что за глупое занятие – гулять с собакой, впрочем, дело, конечно, не в этом.
Вечер пятницы – это такой праздник. Вообще вся пятницы – это праздник, есть даже специальный сайт, определяющий, пятница сегодня или нет. Я бы переименовал пятницу в пьянтицу – это слово куда лучше отражает суть, но скорее суть вечера оной. А днем еще нужно старательно ничегонеделать. Вообще, старательный офисный работник (работник, ха-ха, от слова «работать», какой цинизм!) должен уметь умело ничегонеделать все пять, и иногда и шесть рабочих дней. Но пятница – это просто всемирный чемпионат среди офисных работников по ничегонеделанью.
Но, это днем. А вечером этот чемпионат мирно переходит в соревнования по литрболу – национальному спорту во многих странах СНГ. Но я теперь вынужден уйти из этого вида спорта по состоянию здоровья, поэтому, сегодня вечером я приглашен в гости на пару чашек чая. По этому случаю после работы я заскочил в аптеку за заваркой. Тут же распаковал пачку, пакетики переложил в карман, а коробку с вложенной в нее брошюркой выбросил в урну – привычка. И только потом вспомнил, что гостеприимная хозяйка пьет таблетки чуть ли не с детства. Туман в голове становился с каждым месяцем все гуще.
Признаться честно, совершенно не хотелось никуда идти. Работа в офисе кого угодно сделает импотентом в двадцать пять. Первые признаки сексуального желания обычно проявлялись у меня лишь в вечер воскресенья, а полностью силы возвращались ко мне лишь после недели-другой нормальной жизни без ежедневных недосыпов и прочих радостей проституции и пассивного гомосексуализма, коими переполнена жизнь государственных служащих. От одного слова «служащий» у нормального человека без мазохистских склонностей пропадет любая эрекция.
Но признать, что я не в состоянии оттрахать даже свою лучшую подругу в вечер пятницы я не мог, поэтому бодро пообещал «заскочить вечерком на чай». Заскочив домой принять душ, перекусить и переодеться, я решил наполнить ванную и поваляться в ней с полчасика – весь день я жутко мерз, только по дороге домой чуть согрелся. Нет, не подумайте, что на работе температура ниже, чем на улице – просто, там холоднее. Снаружи, конечно, тоже холодно, поздняя осень все-таки, но этот холод какой-то…теплый, что ли. Мягкий он, живой. А в офисе, несмотря на отопление, было мертвецки холодно, холод кафельного стола в морге, сухой и освещенный лампами дневного света.
И мое тело будто пропиталось этим холодом, за полчаса лежания в ванной мне приходилось доливать горячей воды раза три или четыре. Впрочем, все это меня не слишком беспокоило в последнее время. Все это была мелкая суета. «И жалкое довольство собой», так сказать. Желание куда-то ехать, да и вообще выбираться из ванной растворилось как снег в кипятке, меня волновал теперь лишь один вопрос: что курил Миллер, когда писал свой «Трупик раком» - ну нельзя же до такого вдохновения упиться!
Но на чай к Анне я все-таки поехал. Кстати, чай у нее был отменный – один из тех, где молодые чайные листья сворачивают в разные фигуры и связывают нитками вместе с лепестками жасмина, хризантем, чайными почками, а потом при заваривании они «распускаются». Если бы еще заменить неизменное овсяное печенье творожными пирожными или кексами, было бы совсем замечательно.
Я неспешно потягивал чай, а Анна уже была на взводе. Чашка ее была пуста, к печенью она, как и я, не притронулась, губы ее были приоткрыты, грудь тяжело вздымалась. Немного чрезмерно крупные, как по мне, черты лица были под стать массивным бедрам и огромной груди. Когда-то, когда она была стройнее, мне срывало крышу от одного вида ее шикарного зада, не говоря уже о груди, а талия ее была по сравнению с бедрами просто осиной. Да и сейчас она могла бы приручить любого самца, но почему-то вместо этого не реже, чем раз в неделю приглашала меня на чай.
Черт, да я был уверен, что за ней мужики стадами ходили, но они ее почему-то не интересовали, действительно не интересовали, такая вот загадка. Ее коллекция порно была, наверное, не меньше, чем у Онотоле, в шкафу у нее было сложено полсексшопа, мастурбировала эта нимфоманка по несколько раз в день, в чем не стеснялась мне признаться, но привести домой «одного из этих членоголовых уродов» ей было что называется «западло».
Когда мы познакомились, я сначала решил, что Анна лесба, только на странность терпимая к моей половой принадлежности. Мы с ней долго общались по асе, в основном на тему секса, но приставать я к ней не пытался – это было бы то же самое, как если бы ко мне пристал гомосек – не слишком то приятно, прямо скажем.
Нет, я не имею ничего против гомиков и лесбиянок, но с первыми не имею желания иметь дело в силу понятного неприятия их половых предпочтений, вторых же я недолюбливал за нездоровый феминизм, а вот с Анной мы общались замечательно. Даже не знаю, почему я решил, что ей нравятся женщины, видимо она что-то такое сказала. Но как-то разговор зашел о вполне гетеросексуальных контактах, причем в таком тоне, будто бы неплохо все это осуществить. Тогда я и спросил напрямую, а Анна ответила честно: «Да, в детстве я хотела быть лесбиянкой, мужики такие мудаки, но лесбиянки оказались еще большими мудаками, чем те мудаки, что называют себя мужиками».
Я допил чай, поставил чашку на стеклянную поверхность стола и откинулся на диване. Диван был добротный, хоть и не новый, и меня сразу потянуло в сон: предыдущие пять ночей я спал не больше 5-6 часов. По телу вместе с теплом выпитого отвара растекалась приятная слабость, не хотелось напрягать ни единый мускул, даже те, что удерживают веки раскрытыми. Словно я только что проглотил таблетку с некой противоположностью амфетаминового микса, и теперь получал удовольствие не от движения, а от расслабленной неподвижности.
Включилась музыка, еле слышно, затем громкость была повышена до «романтической», эквалайзер тоже был настроен соответствующе: резкие высокие были сведены к минимуму и приглушены мягкими, будто бархатными басами. Чей-то сексуальный баритон, пропущенный через шелковые динамики седьмых «Соло», звучал завораживающе, ему вторило страстно пришептывающее контральто.
Анна оседлала меня, уселась мягко, как кошка, несмотря на шикарные объемы, она весила подозрительно мало. Не без усилия я открыл глаза, но они тут же были завязаны шарфом из какой-то очень легкой, почти невесомой ткани. Взяла за руку и повела в спальню. Уложила на кровать, застеленную прохладной гладкой простыней. Уселась мне на грудь и затянула на обоих запястьях по петле из той же ткани, что была на глазах.
Совратительница расстегнула на мне рубашку, стянула брюки вместе с трусами и носками. Мне же почему-то опять было холодно, вернее, мерзли ноги и руки, я их почти не чувствовал.
Запахи моего парфюма и ее тела постепенно стал вытеснять третий запах, даже более удушающий, чем запах моей «мессы» и не менее возбуждающий, чем запах ее тела – видимо, Анна зажгла какие-то благовония. В голове подобно искре от костра промелькнула мысль, одно слово «воскуривать», и тут же затухла. Было в этом слове что-то такое.
Анна тем временем исследовала кончиком языка мой живот, я же всеми силами старался пребывать в сознании. Однако ее неторопливые ласки скорее подталкивали меня в царство сна, чем вытаскивали оттуда. Улитка ее языка теперь ползала по моей груди, оставляя блестящий след между редкими волосками, а что-то горячее и мокрое терлось о мою ногу, пробуждая вялую эрекцию. Животом я чувствовал твердость ее сосков.
Мысль о груди моей пленительницы стала топливом для продвижения следующей порции крови к моему замершему приапу. Почему-то в памяти сохранялся образ, где она была густо залита спермой. Такое случалось часто, но запомнился тот раз, когда я сделал это в женском туалете пиццерии, причем не специально, просто так вышло. Я помню запах фиалок – освежитель в туалете, помню мускусный запах ее парфюма, один сосок выскочил из бюстгальтера, левый – я помню все в деталях, будто это произошло только что. Сперма стекает с уголка ее рта, мой член в помаде, потеки спермы на ее шее, на груди, и самая большая капля скатилась в ложбинку между грудей.
Эти воспоминания, захватившие все мое сознания, вызвали прочный стояк, который тут же был оценен языком Анны. Все это происходило на грани сна, я уже был практически в его объятиях, когда меня вытащили оттуда бесцеремонно, но эффективно. Сначала не поняв, что произошло: глаза у меня были завязаны, когда я заходил в комнату и я не мог видеть вазочки со льдом, стоящей на тумбочке, я был, скажем так, несколько смущен. Мне показалось, что на грудь мне разлили горячий воск или вроде того, даже не знаю, почему.
Точно такой же кубик был положен в ямку моего пупка, а Анна тем временем посасывала кожу моей мошонки и лизала языком промежность, сжимая рукой мой член. Другой рукой, судя по ее стонам, она ласкала себя. Медленно водила пальцем по губам, не погружая его внутрь и не касаясь клитора – я видел это десятки раз и был уверен, что и сейчас она делала так же – этой женщине нравилось как можно дольше находиться на грани оргазма, хотя она и могла кончать иногда по несколько раз в минуту.
Мне казалось, что она была на самом деле просто особо извращенной мазохисткой, ей доставляло особое удовольствие находиться в состоянии постоянного возбуждения, изнывать от желания или часами оттягивать оргазм. Я подумал, что это, пожалуй, извращение во второй степени, а на грудь мне упала капля чего-то вязкого и на этот раз действительно горячего, теперь я почувствовал разницу. Вторая капля упала на живот, она была странно приятно горячей, я напрягся, и вода, находившаяся в углублении моего пупка, вытекла оттуда и стекла по животу.
Глаза мои были завязаны, но слух и обоняние обострились до предела, как и осязание. Все мое тело будто превратилось в сплошную эрогенную зону, которая жаждала новых ощущений, не успев еще разобраться с полученными. Я различал все малейшие оттенки и полутона игравшей в соседней комнате музыки, слышал запах благовония, моего парфюма, моих выделений и выделений Анны, свечи, растаявшего льда – даже у него был свой тонкий запах.
Моя мучительница стала на четвереньки и, целуя мои живот и грудь, продвинулась вперед. Ее губы коснулись моей шеи, я почувствовал горячее дыхание, пахнущее моей смазкой. Она вильнула бедрами, нащупала своей истекающей щелью головку моего наконец твердокаменно стоящего члена и медленно на него опустилась. Анна пила таблетки, и мы всегда трахались без презерватива – не знаю, почему, но я ей доверял и она мне, наверное, тоже.
К этому моменту сонливость мою как пылесосом сдуло, но нимфоманка стала проявлять свои мазохистические наклонности. Она не то, чтобы двигалась медленно, нет – она вообще не двигалась, только слегка вращала бедрами и то сжимала, то расслабляла мышцы влагалища. Сначала, когда я был настолько возбужден, что готов был кончить через несколько секунд, меня это устраивало, но постепенно твердость моего друга стала снижаться.
Не знаю, виной ли тому усталость или совершенно замерзшие ноги, а может то, что Анна была не в моем вкусе и никогда меня по-настоящему не возбуждала или все вместе взятое. Хотя нет, было кое-что, что действительно меня беспокоило последнее время, и каждое малейшее напоминание об этом приводило меня в состояние полной апатии. Ведь раньше у меня никогда не мерзли так ноги, никогда они не становились ледяными без повода, руки мои не были синюшными руками трупа. Это было совсем недавно, но казалось, что в прошлой жизни.
Член мой окончательно упал, Анна почувствовала это и стала ласкать его губами, пытаясь вернуть эрекцию. Хорошо, что глаза мои были завязаны. Я всеми силами старался вернуть эрекцию, заставить гребаные пятнадцать с небольшим сантиметров моего тела, этот кусок губки снова стать твердым, но, как я не пытался, как не представлял себе самые развратные картины, все мое сознание занимали лишь мысли о неизбежной смерти.
Мои холодные ноги и руки были напоминанием, что никакие таблетки и процедуры меня не спасут, что я просто ходячий труп. Моя ступня касалась деревянной спинки кровати, но если бы спинка была бетонная или железная, я бы не заметил разницы – мое тело медленно отмирало. Анна заглатывала мой член полностью, вытворяла языком совершенно невозможные вещи, пальцы ее, такие горячие, касались моих яичек и промежности. Кроме моих родителей это, пожалуй, будет единственный человек, который станет приходить ко мне на могилу.
Я вытащил левую руку из петли и освободил правую. Встал с постели – мне хотелось размяться и разогреться, кроме того, надо было как-то переключиться с канала «Кладбище ТВ» на «Хастлер». Анна смотрела на меня с неописуемой нежностью, не знаю даже, откуда она взялась, просто не представляю. И с похотью в глазах, такой совершенно блядской похотью. Одного этого взгляда хватило, чтобы вернуть меня на путь истинный.
Развернув ее задом, я толкнул ее на кровать, мягко так. Анна, настоящая женщина, была податлива, как пластилин. Тут же легла лицом на простыню и прогнула спину: привлекательность ее пятой точки ни для кого не была секретом. Я опустился на колени и провел языком по ее багровым пухлым губам, покрытым смазкой, ни у кого я не видел настолько багровых и мясистых половых губ, разве что, может быть, в порно. Я всегда находил их особенно привлекательными, гораздо более привлекательными, чем бледно-розовые и плоские губы большинства моих бывших подруг.
Держа ее руками за бедра, я работал языком, как заправская лесбиянка, и если бы хоть на секунду отпустил, Анна бы точно вырвалась, так она виляла бедрами. Это занятие полностью увлекло меня, я с удовольствием растворился в нем, это был праздник жизни, на котором мыслям о смерти не было места. Ожил и мой депрессивный приап, воспрянул ото сна, чтобы стать полноценным участником этого празднества.
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=232567
Рубрика: Лирика
дата надходження 02.01.2011
автор: Khii!