[i]Глава 5[/i]
"Я дійшов свого зросту і сили, я побачив ясне в далині", — писав Тичина у 1922 році, коли, власне, опинився в дуже цікавій ситуації. Відмовившись від свого поетичного минулого з його індивідуалістським світоглядом і майже українофільською вірою, він віддається новому світові з вірністю неофіта. Починаються природні перебільшення переваг цієї віри і такі ж природні недооцінки вад ("ну що з того, що всесвіт кров залляла?"). Поет стає трибуном нової доби, речником усього народу:
[i]"Я достиг своего роста и силы, я увидел ясное вдали" [96], — писал Тычина в 1922 году, когда, собственно, оказался в очень интересной ситуации. Отказавшись от своего поэтического прошлого с его индивидуалистским мировоззрением и почти украинофильской верой, он отдаётся новому миру с верностью неофита. Начинаются естественные преувеличения преимуществ этой веры и такие же естественные недооценки пороков ("Ну что с того, что вселенную кровь залила?" [97]). Поэт становится трибуном нового времени, оратором всего народа:[/i]
За всіх скажу, за всіх переболію, [i]За всех скажу, за всех переболею,[/i]
я кожен час на звіт іду, на суд. [i]я каждый час на отчёт иду, на суд.[/i]
Глибинами не втану, не змілію, [i]Глубинами не протеку, не обмелею,[/i]
верхівлями розкрилено росту. [i]верховьями раскидисто расту[/i]
Ніколи так душа ще не мужала! [i]Никогда так душа ещё не мужала![/i]
Ніколи так ще дух не безумів! [i]Никогда так ещё дух не безумствовал![/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
За всех скажу, за всех переболею,
я каждый час даю отчёт суду.
Глубинами уже не обмелею,
вершинами раскидисто расту.
Душа ещё так прежде не мужала!
Дух никогда так прежде не шалел![/i]
Поетові здається, що роль поета-пророка — це його правдива стать:
[i]Поэту кажется, что роль поэта-пророка — это его истинная натура:[/i]
Там за мною, за мною, за мною, [i]Там за мной, за мной, за мной,[/i]
я не знаю, там скільки іде! [i]я не знаю, там сколько идёт![/i]
Перед мене твердою ходою [i]Предо мной твёрдой походкой[/i]
наступаючий день. [i]наступающий день.[/i]
Там за мною, за мною, за мною [i]Там за мной, за мной, за мной,[/i]
і від плуга й під трудних станків. [i]и от плуга, и от сложных станков.[/i]
Перед мене щасливеє море, [i]Предо мной счастливое море[/i]
море голів... [98] [i]море голов...[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
Там за мною, за мною, за мною,
я не знаю, там сколько идёт!
Впереди меня твёрдой стопою
новый день наш грядёт.
Там за мною, за мною, за мною,
от плугов и от сложных станков.
Передо мною – счастливое море,
море голов...
сноска 96
[цитата из стихотворения «За всiх скажу» - прим. пер.]
сноска 97
[цитата из стихотворения «Живем комуною (X)» - прим. пер.]
сноска 98
[отрывки из стихотворения «За всiх скажу» – прим. пер.]
[/i]
Тичина поки втішається новою місією, ще не здогадуючись, що бути поетом-речником народу в цю нову добу — не тільки не обов'язок митця, але й не його право. Мине ще кілька років — і поет пересвідчиться, що ця роль для митця абсолютно заборонена.
[i]Тычина пока утешается новой миссией, ещё не догадываясь, что быть поэтом-спикером народа в эту новую эпоху — не только не обязанность художника, но и не его право. Пройдет ещё несколько лет, и поэт убедится, что эта роль для художника абсолютно запрещена.[/i]
Але поки що Тичина розкошує в новій вірі і новій ролі:
[i]Но пока Тычина блаженствует в новой вере и новой роли:[/i]
Оглянуся — вся земля [i]Оглянулся – вся земля[/i]
океан палахкотінь! [i]океан пылающий![/i]
Це того, що там, як я, [i]От того, что там, как я,[/i]
одкидають власну тінь. [i]отбрасывают собственную тень.[/i]
Тінь титаниться на схід, [i]Тень – титанится на восток,[/i]
я ж росту, встаю, [i]я ж расту, встаю,[/i]
сильним руку подаю [i]сильным руку подаю[/i]
через націю і рід.[99] [i]через нацию и род.[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
Оглянулся – вся земля –
океан огня сплошной.
Там же каждый, как и я,
сбросил тень свою долой.
Тень – титаном на восход,
я ж расту, встаю,
сильным руку подаю
через нацию и род.
сноска 99
[отрывок из стихотворения «Захiд II» цикла «Вулиця Кузнечна» – прим. пер.] [/i]
З висоти свого високого призначення поет чесно розмірковує над темами деспотизму і демократії ("Клеон і Діодот"), роздумує над роллю поета, вічного речника свободи, якого не дуже вшановує влада:
[i]С высоты своего высокого предназначения поэт честно размышляет над темами деспотизма и демократии («Клеон и Диодот»), размышляет над ролью поэта, вечного глашатая свободы, которого не очень-то почитает власть:[/i]
То ж вдячнії сини невдячної Росії [i]Это же благодарные сыны
неблагодарной России[/i]
поставили його... плечима до стихії. [i]поставили его... плечами к
стихии.[/i]
Стій боком до людей, до многошумних площ; [i]Стой боком к людям, к
многошумным площадям;[/i]
господь стихи простить і епіграмний дощ... [i]господь стихи простит и дождь из
эпиграмм...[/i]
Ах, море і поет! Та хто ж вас не боїться! [i]Ах, море и поэт! Да кто ж вас не
боится![/i]
Свободи чорний гнів. І блиск, і гарт, і криця. [i]Свободы чёрный гнев. И блеск, и
закалка, и сталь.[/i]
Поетом буть добро: помреш — то од свобод [i]Поэтом быть хорошо: умрёшь —
так от свобод;[/i]
все боком ставлять нас, щоб не впізнав народ. [i]всё боком ставят нас, чтоб не
[100] узнал народ.[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
Любезные сыны бесчувственной России
поставили его... спиной к морской стихии.
Стой боком к людям, к многошумным площадям;
господь стихи простит и дождь из эпиграмм...
Ах, море и поэт! Да кто ж вас не боится!
Свободы чёрный гнев. И блеск, и сталь искрится.
Поэту хорошо: умрёшь — так от свобод;
всё боком ставят нас, чтоб не узнал народ.
сноска 100
[отрывок из стихотворения «Перед пам’ятником Пушкину в Одесi» в первоначальной редакции – прим. пер. [/i]
Останній катрен видався драстичним для нашої цензури. Тепер "проблему свободи" загнано в плюсквамперфект:
[i]Последний катрен оказался драстичным (слишком раздражающим – прим. пер.) для нашей цензуры. Теперь «проблема свободы» загнана в плюсквамперфект (предпрошедшее время глагола – прим. пер.):[/i]
Ах, море і поет! Та хто ж вас не боявся? [i]Ах, море и поэт! Да кто ж вас не
боялся?[/i]
Свободи ярий гнів ні разу не смирявся! [i]Свободы яростный гнев ни разу не
смирялся![/i]
Поет родивсь прямим. Помер — то од свобод [i]Поэт, родился прямым. Умер — это
от свобод[/i]
Все боком ставили, щоб не впізнав народ. [i]Всё боком ставили, чтоб не узнал
народ.[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
Ах, море и поэт! Да кто ж вас не боялся?
Свободы ярый гнев ни разу не смирялся!
Поэт, рождён прямым. И умер — от свобод.
Всё боком ставили, чтоб не узнал народ.
– прим. В.С.[/i]]
Поет живе вірою в своє нове призначення — народно-державного поета, ще не розуміючи, що такий симбіоз неможливий. Йому здається, що, покинувши напризволяще свій органічний план "Соняшник кларнетів", ставши колективістом, він народився вдруге, заговорив на повен голос. Йому здається, що, пожертвувавши камерністю, він визволив себе для пророчої патетики, закличності, став воістину соціально потрібним.
[i]Поэт живёт верой в своё новое предназначение – народно-государственного поэта, ещё не понимая, что такой симбиоз невозможен. Ему кажется, что, оставив на произвол судьбы свой органический план «Солнечных кларнетов», став коллективистом, он родился во второй раз, заговорил во весь голос. Ему кажется, что, пожертвовав камерностью, он освободил себя для пророческой патетики, воззваний, став поистине социально нужным.[/i]
Ця трагічна помилка йому дорого обійшлася: поет узявся явно не за свою справу. А велика віра в новий соціально справедливий світ не дала йому змоги зрозуміти, що справді соціальний поет — то заборонена для нашої літератури посада.
[i]Эта трагическая ошибка ему дорого обошлась: поэт взялся явно не за своё дело. А великая вера в новый, социально справедливый мир, не позволила ему уразуметь, что по-настоящему социальный поэт — это запрещённая для нашей литературы должность.[/i]
Велике соціальне мистецтво 19 століття і передреволюційної доби виросло в зовсім інших, для мистецтва безсумнівно кращих умовах. Свої обов'язки перед народом Шевченко чи Толстой розуміли, виходячи зі своїх індивідуальних позицій. Тепер же ці обов'язки стали імперсональні, вони вироблені раз і назавжди і перелічені в зведенні цензурних постанов.
[i]Великое социальное искусство XIX столетия и предреволюционной эпохи выросло в совершенно других, для искусства, несомненно, лучших условиях. Свои обязанности перед народом Шевченко или Толстой понимали, исходя из своих индивидуальных позиций. Теперь же эти обязанности стали имперсональны, они выработаны раз и навсегда, и перечислены в антологиях цензурных постановлений.[/i]
Громадської мужності Шевченка чи Толстого 19 століття явно не вистачило б для умов 20 століття, коли кожен справжній літератор мусить витримувати понадлюдські перевантаження в новітніх сурдокамерах. Наш вік увів мистецтво в прокрустове ложе тоталітарних [сатанинських?] вимог, у чому переконуються не лише художники кількох так званих тоталітарних держав, а й письменники чи не всього світу. Посаду пророка у митця забрали політики. Пророк Сталін, а не, скажімо, Маяковський, "Горлан революції" — тільки коментатор священних текстів. "Кожен митець, що хоче бути в суспільстві знаменитий, мусить знати, що знаменитий буде не він, а хтось інший із його ім'ям. Він урешті-решт від нього вислизне і, можливо, колись уб'є в ньому справжнього митця",— так заявив у своїй Нобелівській промові Альбер Камю. Я б тільки розширив межі цієї трагедії. Бо це стосується не самих лише митців, які хочуть бути знамениті в суспільстві.
[i]Общественного мужества Шевченко или Толстого XIX века явно не хватило бы для условий XX столетия, когда каждый настоящий литератор должен выдерживать сверхчеловеческие перегрузки в новейших сурдокамерах. Наш век завёл искусство в прокрустово ложе тоталитарных (сатанистстких?) требований, в чём убеждаются не только художники нескольких, так называемых тоталитарных государств, но и писатели чуть ли не всего мира. Пост пророка у художника забрали политики. Пророк Сталин, а не, скажем, Маяковский, «Глашатай революции» – только комментатор священных текстов. "Каждый художник, желающий стать знаменитым в обществе, должен знать, что знаменит будет не он, а кто-то другой, с его именем. Тот, кто в конце концов от него ускользнёт и, возможно, когда-нибудь убьёт в нём подлинного художника", – так заявил в своей Нобелевской речи Альбер Камю. Я бы только расширил рамки этой трагедии. Ибо это касается не одних только художников, которые хотят быть знамениты в обществе.[/i]
Отож Тичина, стаючи соціальним народно-державним поетом, обрав найкоротший шлях до самознищення таланту. Справді-бо: що таке соціальний поет у наших умовах? Які його теми? Це — боротьба за мир, боротьба з буржуазною ідеологією, передусім українських буржуазних націоналістів, цих найлютіших ворогів українського народу, тема соціальної несправедливості — але тільки в країнах капіталу або в дореволюційній Росії, керівна роль рідної Комуністичної партії, переваги соціалізму над капіталізмом, уславлення трудівника (бажано, щоб були уславлені всі професії і жодної не забуто). Дозволена й нищівна критика недоліків: бюрократизм на найнижчому рівні, марнотратники, розкрадачі соціалістичної власності, п'яниці, продуценти самогону і т. д. і т. п. — на тому ж рівні найдошкульнішої критики. Такої соціальної у величезних лапках поезії Тичина пізніше понаписує багато. Ось кілька для прикладу:
[i]Таким образом, Тычина, становясь социальным народно-государственным поэтом, избрал кратчайший путь к самоуничтожению таланта. В самом деле: что такое социальный поэт в наших условиях? Каковы его темы? Это: борьба за мир, борьба с буржуазной идеологией, прежде всего – украинских буржуазных националистов, этих злейших врагов украинского народа, тема социальной несправедливости — но только в странах капитала или в дореволюционной России, руководящая роль родной Коммунистической партии, преимущества социализма над капитализмом, прославление человека труда (желательно, чтобы были прославлены все профессии, ни одна не забыта). Разрешена и сокрушительная критика недостатков: бюрократизм на самом низком уровне, расточители, расхитители социалистической собственности, пьяницы, самогонщики и т. д. и т. п. — на том же уровне самой язвительной критики. Такой социальной, в огромных кавычках, поэзии Тычина позже понапишет много. Вот несколько, для примера:[/i]
І хоча Толстой не був пророком, [i]И хотя Толстой не был пророком,[/i]
проте — оком художнім своїм [i]однако – оком художественным своим,[/i]
він вдивлявся в темну ніч, [i]он вглядывался в тёмную ночь,[/i]
він глибоко розпізнав, [i]он глубоко распознал,[/i]
що по один бік маси народні, [i]что по одну сторону – массы народные,[/i]
їх життя трудове, святе, [i]их жизнь трудовая святая,[/i]
а по другий — імператорський бич.[101][i]а по другую – императорский бич.
[/i]
[i]вариант ритмизированного перевода:
И хотя Толстой не был пророком,
всё ж художника оком своим,
прозревая в ночи путь,
он глубоко распознал,
что одной стороны – массы народные,
с жизнью их трудовой святой,
а с другой – императорский кнут.
сноска 101
[отрывок из поэмы «Тарасова «Анну Каренiну» читає» – прим. пер.] [/i]
Або — вже про Степаниду Виштак:
[i]Или – уже о Степаниде Виштак:[/i]
Й стихли ми в хвилині тій, [i]И притихли мы в минуту ту,[/i]
дивимось без мови [i]смотрим безмолвно[/i]
на дві Зірки Золоті [i]на две Звезды Золотые[/i]
та на очі й брови [i]да на глаза и брови[/i]
........................................
— Наша праця нелегка — – [i]Наша работа нелегка –[/i]
Знають люди всюди... [i]Знают люди всюду...[/i]
Як не буде буряка, [i]Как не будет свёклы,[/i]
цукру теж не буде. [i]сахара тоже не будет.[/i]
Подивіться: все навкруг — [i]Посмотрите: всё вокруг –[/i]
всі поля, заводи, — [i]все поля, заводы –[/i]
все це справа наших рук, [i]всё это дело наших рук,[/i]
справа рук народу. [102] [i]дело рук народа.[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
И каждый в этот миг затих –
и смотрим мы в безмолвьи
на эти две Звезды Златых,
да на глаза и брови
........................................
– Наши вахты тяжелы –
Знают люди всюду...
Коль не вырастим свеклы,
сахара не будет.
Посмотрите: всё вокруг –
все поля, заводы –
это дело наших рук,
дело рук народа.
сноска 102
[отрывок из поэмы «Степанида Виштак в гостях у вихованцiв дитячого будинку» – прим. пер.] [/i]
Або:
[i]Либо:[/i]
Нашу славну п'ятирічку [i]Нашу славную пятилетку[/i]
закінчити щоб раніш, [i]закончить чтобы раньше,[/i]
треба нам ламати звичку, [i]нужно нам ломать привычку,[/i]
почувати молодіш. [103] [i]чувствовать (слишком) молодыми.[/i]
в[i]ариант рифмованного перевода:
Пятилетний план, ребята,
чтоб досрочно выполнять,
поломать привычку надо
нам на молодость кивать.
сноска 103
[отрывок из стихотворения «Пiсня про Миколу Лукичова» – прим. пер.] [/i]
Або ж:
Либо же:
Розлягайсь, радянська пісне! [i]Разлегайся, советская песня![/i]
Слава нам ще більш заблисне! [i]Слава нам ещё больше заблещет![/i]
Щастя нам рікою присне! [i]Счастье нам рекой брызнет![/i]
Дружба є — то й сила буде, [i]Дружба есть — так и сила будет,[/i]
а з зростанням ще прибуде, [i]а с возрастом – ещё прибудет,[/i]
хоч і скрізь ми на сторожі, [i]хоть и везде мы на страже,[/i]
підступи он злі, ворожі... [i]подступают силы вражеские…[/i]
Зграя чорная погана [i]Стая их – чёрная, плохая,[/i]
дивиться з-за океана, [i]смотрит из-за океана,[/i]
що їй треба від титана? [i]что ей нужно от титана?[/i]
В світле ми йдемо майбутнє. [i]В светлое мы идём будущее.[/i]
В нас теперішнє могутнє! [i]В нас сегодняшнее – могучее![/i]
Сила нас веде велична — [i]Сила нас ведёт великая –[/i]
партія Комуністична. [104] [i]партия Комунистическая.[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
Быть советской песне вещей!
Слава нам сильней заблещет!
Счастье нам рекой заплещет!
Дружба есть — и сила будет,
а с годами – лишь прибудет,
хоть и всюду мы на страже,
подступают силы вражьи…
Стая их – черна, погана,
смотрит из-за океана,
что ей нужно от титана?
В светлый мир идём грядущий.
В нас сегодняшний – могучий!
Сила нас ведёт большая –
наша партия родная.
сноска 104
[отрывок из стихотворения «Москва – нам мати» – прим. пер.] [/i]
Звичайна річ, Тичина доби "Вітру з України" не міг собі уявити, яким соціальним поетом він стане через десяток літ. І, не знаючи свого світлого майбутнього, він свідомо наступає собі на горло, щиро прагнучи виконати обов'язок державного поета.
[i]Конечно же, Тычина поры «Ветра с Украины» не мог себе представить, каким социальным поэтом он станет через десяток лет. И, не зная своего светлого будущего, он сознательно наступает себе на горло, искренне стремясь исполнить долг государственного поэта.[/i]
Він міг писати скільки завгодно політичних інвектив на адресу політичних емігрантів — таких, як "Відповідь землякам" — це всіляко заохочувалося, скільки завгодно таврувати гнилий Захід, закликати народ до героїчної праці, але не міг він одного — стати справжнім народним поетом, говорити від імені народу і тільки народу. І тому такі вірші, як "Голод" — то вже прогріх, рядки з поезії "Ненависті моєї сило" — то вже політична сліпота, а нещастя затурканої жінки із поеми "Чистила мати картоплю" — то вже й зовсім-таки вилазка матерого націоналіста, учорашнього співця ворожого світу.
[i]Он мог писать сколько угодно политических инвектив в адрес политических эмигрантов – таких, как «Ответ землякам» – это всячески поощрялось, сколько угодно клеймить гнилой Запад, призывать народ к героическому труду, но не мог он одного – стать настоящим народным поэтом, говорить от имени народа и только народа. И потому такие стихи, как «Голод» – это уже грешок, строки из «Ненависти моей сила» – это уже политическая слепота, а несчастье забитой женщины из поэмы «Чистила мать картошку» – это и вовсе вылазка матёрого националиста, вчерашнего певца враждебного мира.[/i]
Але це — завтрашній день Тичини. Сьогодні ж він шаленіє:
[i]Но это – завтрашний день Тычины. Сегодня же он шалеет:[/i]
Немов той Дант у пеклі, [i]Как тот Данте в аду,[/i]
стою серед бандитів і злочинців, [i]стою среди бандитов и преступников,[/i]
серед пузатих, ситих і продажних, [i]среди пузатых, сытых и продажных,[/i]
серед дрібних, помстливих, тупоумних, [i]среди мелких, мстительных, тупоумных,[/i]
на купі гною жовчного, що всмоктує, затягує на дно... [i]на груде гноя
желчного, что всасывает,
затягивает на дно...[/i]
...........................................
О, будьте прокляті ви всі — я вас не знаю![i]О, будьте прокляты вы все – я вас не
знаю![/i]
Не доторкайтеся, не вийте! [i]Не прикасайтесь, не войте![/i]
Болото власне — ви казали — [i]Болото своё – вы говорили –[/i]
от двері до раю, [i]от двери в рай,[/i]
а нишком думали: нехай, [i]а тайком думали: пускай,[/i]
лиш дайте підрости, [i]лишь дайте подрасти,[/i]
ми ще покажем, хто ми є. [i]мы ещё покажем, кто мы есть.[/i]
Підуть поети з нами і народи, [i]Пойдут поэты с нами и народы,[/i]
не буде чвар, не буде зла, [i]не будет ссор, не будет зла,[/i]
коли замість кривавих стягів [i]когда взамен кровавых стягов[/i]
усі побачать над собою [i]все увидят над собой[/i]
свого ж таки дзьобатого орла...[105] [i]своего-таки, клювастого орла...[/i]
[i]вариант ритмизированного перевода:
Как в преисподней Данте,
стою среди бандитов и злодеев,
среди пузатых, сытых и продажных,
средь мелких, мстительных и тупоумных,
на груде гноя желчного, что всасывая, тянет вглубь, на дно...
О, будьте прокляты вы все – я вас не знаю!
Не прикасайтесь и не войте!
Болото своё – вы сказали –
от врат этих к раю,
а втайне думали: пускай,
лишь дайте подрасти,
уж мы покажем, кто мы есть.
Пойдут поэты с нами и народы,
не будет ссор, не будет зла,
когда взамен кровавых стягов
все вдруг увидят над собою
опять-таки, клювастого орла...
сноска 105
[отрывки из стихотворения «Вiдповiдь землякам» – прим. пер.] [/i]
Так і чуєш вічно молодий стиль наших пропагандистів і лекторів з національного питання. За Тичиною, ці прокляті націоналісти хотіли не тільки реставрації капіталізму, але й... встановлення монархії.
[i]Прям-таки ощущашь вечно молодой стиль наших пропагандистов и лекторов по национальному вопросу. Послушать Тычину, так эти проклятые националисты хотели не только реставрации капитализма, но и... установления монархии.[/i]
Поета, видно, що називається, зачепило за живе, коли йому з ворожого табору пригадали його ж таки слова з "Замісць сонетів...": "...цей поет не перший вже рік цілує пантофлю Папи".
[i]Поэта, видимо, что называется, задело за живое, когда ему из вражеского лагеря припомнили его слова из «Взамен сонетов...»: "...этот поэт уже не первый год целует ботинок Папы".[/i]
Є щось особливо інтригуюче в тому, що найбільші прокльони на українську еміграцію поет написав у 1921-1922 роках. Знаючи сучасні способи впливу на людину, можна припускати дуже багато. Хоч цілком можливо й те, що в даному випадку діяла природня реакція "плебея" Тичини на непослідовний соціальний курс невдалих українських реформаторів. Тим більше, що програма більшовиків — теоретично була куди більш послідовною. Ефемерія українського державного будівництва явно програвала перед чіткою програмою більшовиків-ленінців. Так що Тичинові прокльони могли бути і не вимушеними, тим більше, що українські національні сили зазнали розгрому — зайве підтвердження того, що програма їхня була нічого не варта.
[i]Есть что-то особенно интригующее в том, что больше всего проклятий украинской эмиграции поэт написал в 1921-1922 годах. Зная современные способы воздействия на человека, можно предполагать очень многое. Хотя вполне возможно и то, что в данном случае действовала естественная реакция плебея Тычины на непоследовательный социальный курс неудачливых украинских реформаторов. Тем более, что программа большевиков теоретически была куда более последовательной. Эфемерность украинского государственного строительства явно проигрывала перед чёткой программой большевиков-ленинцев. Так что тычинины проклятия могли быть и не вынужденными, тем более, что украинские национальные силы потерпели разгром — лишнее подтверждение того, что программа их ничего не стоила. [106][/i]
[i]сноска 106[/i]
[Ось що писав цитований уже В. К. Винниченко у "Відродженні нації": "І як же могли оті покривджені, працюючі не відчувати симпатії до більшовиків, не йти за ними? Більшовики діяли тільки для мас, і через те вони вірили тільки в маси, через те в них був запал, воля, прагнення, захват, ентузіазм. Ми ж не мали ні віри тої, ні захвату, а значить не мали й довір'я мас. Це було в нас у перший період творення нашої державності, коли соціальні й національні моменти злипались в одне сильне, сміливе ціле. Тоді був і наш ентузіазм, і наша непереможність, і непоборима непохитна віра мас. Але далі в нас не вистачило сміливості, одваги, широти й далекосяжності погляду. Ми злякались "темних інстинктів" мас, ми перестрашилися дальшого більшого ентузіазму".
[i]Вот что писал цитируемый уже В. К. Винниченко в «Возрождении нации»: "И как же могли те обиженные, работники не испытывать симпатии к большевикам, не идти за ними? Большевики воздействовали только на массы, они верили только в массы, поэтому у них был запал, воля, стремление, восторг, энтузиазм. Мы же не имели ни веры той, ни восторга, а значит, не имели и доверия масс. Это было у нас в первый период создания нашей государственности, когда социальные и национальные моменты слипались в одно сильное, смелое целое. Тогда был и наш энтузиазм, и наша непобедимость, и непреодолимая непоколебимая вера масс. Но дальше у нас не хватило смелости, отваги, широты и дальновидности взгляда. Мы испугались «тёмных инстинктов» масс, мы устрашились дальнейшего, большего энтузиазма".[/i]
Цікаво порівняти цю оцінку з оцінкою, яку давав соціальному курсові Центральної Ради київський юрист і єврейський громадський діяч А. А. Гольденвейзер. У його статті "Из киевских воспоминаний" читаємо: "Для всех было ясно, что сила украинского движения лежит главным образом в слабости его противников. Его же собственная сила и быстрота распространения обусловливались доступностью и завлекательностью лозунгов, с которыми оно тогда подходило к массам. Секрет успеха национальной украинской агитации был в том, что она — так же, как впоследствии агитация большевистская — вполне угождала желаниям и склонностям широких, по преимуществу сельских масс" (XX, с. 11).
[i]Интересно сравнить эту оценку с оценкой, которую давал социальному курсу Центральной Рады киевский юрист и еврейский общественный деятель А. А. Гольденвейзер. В его статье «Из киевских воспоминаний» читаем: “Для всех было ясно, что сила украинского движения лежит главным образом в слабости его противников. Его же собственная сила и быстрота распространения обусловливались доступностью и увлекательностью лозунгов, с которыми оно тогда подходило к массам. Секрет успеха национальной украинской агитации заключался в том, что она — так же, как впоследствии агитация большевистская — вполне угождала желаниям и склонностям широких, по преимуществу сельских масс” (XX, с. 11). – прим. В.С.[/i]]
Власне, в одному відношенні Тичині можна позаздрити: він жив у такий час, коли ілюзія повного співробітництва влади і митця на терені служіння народові була значною. І, можливо, вона мала під собою реальні підстави. Щоправда, у другому йому не позаздриш: і електрика на селі, і демонстрації сили робітничого класу на вулицях революційного Харкова, і дзвін молотків та дзеньк сокир на відбудові зруйнованих вулиць не можуть виправдати очужілої людяності поета. То надто небезпечні для людини умови, коли заради якоїсь неозначеної справедливості доводиться жертвувати конкретною людською добротою. А Тичина йшов на такі жертви, знаходячи їм якесь "космічне" виправдання. Його Фавст — це щось більше, аніж шарж. Це просто карикатура:
[i]Собственно, в одном отношении Тычине можно позавидовать: он жил в такое время, когда иллюзия полного сотрудничества власти и художника на территории служения народу была значительной. И, возможно, она имела реальные основания. Правда, в другом ему не позавидуешь: и электричество на селе, и демонстрация силы рабочего класса на улицах революционного Харькова, и звон молотков да лязг топоров на восстановлении разрушенных улиц не могут оправдать потери поэтом человечности. Это слишком опасные для человека условия, когда ради какой-то неопределённой справедливости приходится жертвовать конкретной человеческой добротой. А Тычина шёл на такие жертвы, находя им какое-то «космическое» оправдание. Его Фауст — это нечто большее, чем шарж. Это просто карикатура:[/i]
Я на тайнах неба знаюсь, [i]Я в тайнах неба знаюсь,[/i]
в філософії кохаюсь, [i]в философии люблюсь,[/i]
цифрами перекидаюсь, [i]цифрами перекидываюсь[/i]
фактами смертей, нужди — [i]фактами смертей, нужды –[/i]
ну а ти, а ти, що ти? [107] [i]ну а ты, а ты, что ты?[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
В тайнах звёзд я разбираюсь,
в философии купаюсь,
цифрами легко бросаюсь
фактами смертей, нужды –
ну а ты, а ты, что ты?
сноска 107
[отрывок из стихотворения «Ходить Фауст…» – прим. пер.] [/i]
Ще більш одвертим свідченням того, як Тичина пожертвував власною добротою заради справедливості для "всього прогресивного людства", є вірш "Прометей".
[i]Ещё более откровенным свидетельством того, как Тычина пожертвовал собственной добротой ради справедливости для «всего прогрессивного человечества», является стихотворение «Прометей».[/i]
Тиран черговий [i]Тиран очередной[/i]
мені орлів та коршаків із сміхом насилав, [i]мне орлов да ястребов со смехом
насылал,[/i]
щоб упевнитись, [i]чтобы убедиться,[/i]
чи я ще живий? [i]живой ли я ещё?[/i]
І раз [i]И раз[/i]
прилетіло їх не два, не три. [i]прилетело их не два, не три.[/i]
За двоголовим — [i]За двухголовым —[/i]
одноголовий, білий, чорний, [i]одноголовый, белый, чёрный,[/i]
за ним іще якийсь, і ще... [i]за ним ещё какой-то, и ещё...[/i]
— Тут я не стерпів! [i]— Тут я не стерпел![/i]
Двигнув плечима! [i]Двинул плечами![/i]
Рвонув усе це к чорту, аж камінь закричав! [i]Рванул всё это к чёрту, аж камень
закричал![/i]
Бо подавив свого й чужого люду — [i]Ведь подавил своего и чужого народа –[/i]
без ліку... [i]без счёта...[/i]
Дивлюсь тепер на кров, [i]Смотрю теперь на кровь,[/i]
на корчі тіла, на руїни. [i]на корчи тела, на руины.[/i]
Заплакати? Себе убить? — [i]Заплакать? Себя убить? —[/i]
Щоб знов орли? Щоб знов тирани?! [i]Чтобы вновь орлы? Чтобы вновь
тираны?![/i]
О ні!.. [i]О нет!..[/i]
Пійду життя творить нове — [i]Пойду жизнь творить новую—[/i]
хоч би й по трупах — [i]хоть бы и по трупам —[/i]
Сам! [i]Один![/i]
Так мусить буть. [i]Так должно быть[/i]
[i]вариант ритмизированного перевода:
Тиран очередной
мне всё орлов да ястребов со смехом насылал,
чтоб убедиться,
а жив ли я ещё?
И раз
прилетело их не два, не три.
За двухголовым —
одноголовый, белый, чёрный,
за ним ещё какой-то, и ещё...
— Тут я не стерпел!
Двинул плечами!
Рванул всё это к чёрту, аж камень закричал!
Уж подавил своих, чужих – народа
без счёта...
Смотрю теперь на кровь,
на корчи тела, на руины.
Заплакать? Иль себя убить? –
Чтоб вновь орлы? Чтоб вновь тираны?!
О нет!..
Жизнь новую пойду творить –
пусть и по трупам —
Сам!
Так дóлжно быть.[/i]
"Життя творить нове — хоч би й по трупах" — це формула віри тогочасного Тичини. Яка біда, коли для щастя всього прогресивного людства буде виморене голодом 5 чи 7 мільйонів "куркулів", згноєно в концтаборах мільйони "ворогів народу"? Все це робиться заради нового життя. Отож подібні рядки з Тичининських поезій 20-х років цілком пояснюють громадську позицію поета в добу великих довоєнних п'ятирічок: і до репресій, і до голодного 1933 року поет був психологічно готовий.
[i]"Жизнь творить новую – хоть бы и по трупам" – это формула веры тогдашнего Тычины. Что за беда, если для счастья «всего прогрессивного человечества» будет уморено голодом 5 или 7 миллионов «кулаков», сгноены в концлагерях миллионы «врагов народа»? Всё это делается ради новой жизни. Так что подобные строки из тычининских стихов 20-х годов вполне объясняют общественную позицию поэта в эпоху великих довоенных пятилеток: и к репрессиям, и к голодному 1933 году поэт был психологически готов.[/i]
У "Вітрі з України" — весь пізніший Тичина, тут захована у стислому вигляді вся пізніша еволюція поета.
[i]В «Ветре с Украины» — весь поздний Тычина, здесь спрятана в сжатом виде вся последующая эволюция поэта.[/i]
Тичина періоду "Вітру з України" поза всякою конкуренцією перший український поет. А свідомість обов'язку поета-першоречника народу зобов'язувала. Поет стає багатотемний, багатостильовий — він пише верлібри, гекзаметри, тут ритмізована імпресіоністська проза, народно-поетичні катрени і білий вірш. У збірці багато слідів формального експериментування часом надзвичайно вдалого:
[i]Тычина периода «Ветра с Украины» вне всякой конкуренции – первый украинский поэт. А сознание долга поэта-спикера народа обязывало. Поэт становится многотемным, много-стилевым — он пишет верлибры, гекзаметры, здесь и ритмизированная импрессионистская проза, и народно-поэтичные катрены, и белый стих. В сборнике много следов формального экспериментирования, подчас чрезвычайно удачного:[/i]
А там в високій глибині, [i]А там в высокой глубине,[/i]
де тоне тонь ясна, [i]где тонет тонь (сеть), ясная,[/i]
перловий жайворон тонить: [i]жемчужный жаворонка тонит:[/i]
хмар-хмарова весна.[108] [i]облачно-облачная весна.
[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
Там, где глубокий небосклон,
где тонет тонь, ясна,
жемчужный жаворонка тон:
туч-тучная весна.
сноска 108
[отрывок из стихотворения «Весна» – прим. пер.] [/i]
Формально дуже багатою видається і "Фуга". Але вже починають даватися взнаки змістові провали. Тематичний сенс його віршів часом не виходить за межі лозунговості.
[i]Формально очень богатой кажется и «Фуга». Но уже начинают сказываться содержательные провалы. Тематический смысл его стихов порой не выходит за границы лозунговости.[/i]
М. К. Зеров, оцінюючи збірку "Вітер з України", писав, що для Тичини доба "Соняшних кларнетів" минулася безповоротно: нові поеми промовляють не так видіннями, образами, як рефлексіями, розумуваннями: замість широкозначущих символів виступають холодні алегорії. Виїмок становить тільки поема "Живем комуною" (XIV, с. 16). І тільки там, де поет співає природу, він стоїть на рівні "Соняшних кларнетів", там, де поет "одходить від канонізованого, затвердлого, де він різьбить із брили, спираючись на власне ритмічне чуття або на дані народно-поетичного стилю, він майстер першорядний" (XIV, с. 22).
[i]Н. К. Зеров, оценивая сборник «Ветер с Украины», писал, что для Тычины пора «Солнечных кларнетов» прошла безвозвратно: новые поэмы говорят не столько видениями, образами, сколько рефлексиями, умствованиями: вместо символов широкого значения выступают холодные аллегории. Исключение составляет только поэма «Живём коммуной»" (XIV, с. 16). И только там, где поэт воспевает природу, он стоит на уровне «Солнечных кларнетов», там, где поэт "отходит от канонизированного, затвердевшего, где он вырезает из глыбы, опираясь на собственное ритмическое чутьё или на образцы народно-поэтичного стиля, он мастер первостепенный" (XIV, с. 22).[/i]
Здається, що поет, сам того не помічаючи, перетворюється на поета окремо форми і окремо змісту — потрібна єдність утрачена. "Соняшний" вірш про Форнаріну — це майже сама музика, сама чиста форма. А "Охляло сонце" на початку вражає точністю й глибиною спостережень, а в кінці — виходом поета в чужі для нього сфери. Просто несмаком видається таке ж несполучне сполучення різних шарів вражень у поезії "Балетна студія":
[i]Кажется, что поэт, сам того не замечая, превращается в поэта отдельной формы и отдельного содержания — необходимое единство потеряно. «Солнечное» стихотворение о Форнарине – это почти что сама музыка, сама чистая форма. А «Ослабло солнце» в начале поражает точностью и глубиной наблюдений, а в конце – выходом поэта в чуждые для него сферы. Просто безвкусицей представляется такое же несовместимое сочетание слоёв различных впечатлений в стихотворении «Балетная студия»:[/i]
Танцюють цвітно цілунять тонно [i]Танцуют цветно, целуют манерно,[/i]
в туніках білих неначе бал [i]в туниках белых как будто бал[/i]
Нагрудять вправо [i]Нагрудят вправо –[/i]
одгрончить чар [i]отгроздят чар[/i]
схитнуться вліво [i]покачнутся влево –[/i]
лілейні лі [i]лилеевые ли[/i]
................
І теж у танці на тротуарі [i]И тоже в танце на тротуаре[/i]
Голодна жінка сухотить хліб [i]Голодная нищая – выпрашивает хлеб[/i]
І їй із вікон [i]И ей из окон[/i]
гуслить рояль [i]гуслит рояль[/i]
Хоч би як віку [i]Хоть бы как век[/i]
прожить жить. [i]пожить жить.[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
Танцуют ярко, целуют томно,
в туниках белых как будто бал
Надавят вправо –
набьют гроздь чар
качнутся влево –
как лилии
И тоже в танце на тротуаре
Голодной нищей – достать бы хлеб
А ей из окон
гуслит рояль
Вот так бы век свой
жить-поживать.[/i]
Стало заходити на своєрідне Тичинівське рококо. І не дивно: справжні поетові успіхи — там, де реальність виявляється в найбільш високій, музичній сфері усвідомлення, коли художній зміст береться на висоті, сказати б, знепредмеченої відчуттєвості (але з обов'язковими, дуже виразними щаблями сходження на цю висоту). В разі ж "змістового перевантаження" граціозної форми або ще точніше — використання форми не за призначенням, коли поет пробує дати "музичну" інтерпретацію абстрактно логічних тем, маємо тільки цікаві музичні мотиви в посередніх або й дуже посередніх віршах. У таких випадках музичність стає істотною вадою поетичного тексту.
[i]Стало обнаруживаться своеобразное Тычиновское рококо. И не удивительно: настоящие успехи поэта — там, где реальность проявляется в самой высокой, музыкальной сфере осознания, когда художественное содержание поднимается на высоту, так сказать, внепредметной чувственности (но с обязательными, очень отчётливыми ступенями восхождения на эту высоту). В случае же «содержательной перегрузки» грациозной формы или ещё точнее – использования формы не по назначению, когда поэт пытается дать «музыкальную» интерпретацию абстрактно логических тем, получаем только интересные музыкальные мотивы в посредственных или даже очень посредственных стихах. В таких случаях музыкальность становится существенным недостатком поэтического текста.[/i]
Так Тичина доби "Вітру з України" починає спрощувати свою музу, прагне зробити її більш демократичною. Демократизація музи об'єктивно вимагала відмови від ускладненої форми. З другого боку, на цей період чисто технічна майстерність поета доходить свого апогею. І що ж виявляється — тепер вона поетові не потрібна! Особливо це стосується генерального напрямку його теперішньої творчості — громадської лірики. Як не дивно, але з переходом на нові колективістські позиції можливості поетового самовияву зменшуються; справді-бо — з багатющим технічним арсеналом Тичині немає що робити.
[i]Так Тычина поры «Ветра с Украины» начинает упрощать свою музу, стремится сделать её более демократичной. Демократизация музы объективно требовала отказа от усложнённой формы. С другой стороны, в этот период чисто техническое мастерство поэта доходит до своего апогея. И что же получается – теперь оно поэту не нужно! Особенно это касается генерального направления его теперешнего творчества – гражданской лирики. Как ни странно, но с переходом на новые коллективистские позиции, возможности самовыражения поэта уменьшаются; поистине — с богатейшим техническим арсеналом Тычине нечего делать.[/i]
Для Тичини — громадського поета 20-30-х років цей багатющий арсенал просто непотрібен. Більше того — шкідливий!
[i]Для Тычины — гражданского поэта 20-30-х годов этот богатейший арсенал просто не нужен. Более того – вреден![/i]
Парадокс! Але тепер Тичина може існувати в своїй стихії виключно в пейзажній чи інтимній ліриці. Так заходить на самогубство генія.
[i]Парадокс! Но теперь Тычина может существовать в своей стихии исключительно в пейзажной или интимной лирике. Так начинается самоубийство гения.[/i]
Маємо і другий парадокс: Тичина — індивідуаліст "Соняшних кларнетів" був куди більшим виразником народу за автора "Вітру з України", збірки, виповненої колективістичного духу.
[i]Имеется и другой парадокс: Тычина-индивидуалист «Солнечных кларнетов» был куда большим выразителем народа, чем автор «Ветра с Украины», сборника, исполненного коллективистского духа.[/i]
Крапля роси Тичининського таланту світилася всіма кольорами райдуги. Отож, природньо було подумати, що відро води відбиватиме значно більше світу. І краплю роси свого таланту поет розбавив відром води.
[i]Капля росы тычининского таланта светилась всеми цветами радуги. Вполне естественно было бы думать, что ведро воды будет отражать гораздо больше мира. И каплю росы своего таланта поэт разбавил ведром воды.[/i]
Доводиться визнати, що майбутній розвиток свого обдарування Тичиною був угаданий помилково. Музичність його свідомо спрощених поезій для народу скоро виродилася в пісенність політико-виховавчих частівок, співати які можна було тільки з примусу.
[i]Приходится признать, что будущее развитие своего дарования Тычиной было угадано ошибочно. Музыка его заведомо упрощённых стихов для народа скоро выродилась в песенность политико-воспитательных частушек, петь которые можно было только по принуждению.[/i]
Сонце Тичинового генію стало напризаході. У поетові помічається якась криза, втома, свідоме силування самого себе. Ось вірш, орієнтовно написаний у 1923 році:
[i]Солнце Тычинового гения стало на закате. В поэте замечается какой-то кризис, усталость, сознательное принуждение самого себя. Вот стихотворение, ориентировочно написанное в 1923 году:[/i]
Весна встає, весна встає, [i]Весна встаёт, весна встаёт,[/i]
весна до мене промовляє [i]весна мне говорит[/i]
(дитя моє!) [i](дитя моё!)[/i]
зеленими листочками, [i]зелёными листочками[/i]
голубими очками [i]голубыми глазками[/i]
(дитя моє!): [i](дитя моё!):[/i]
чом не гориш огнем-співом, [i]почему не горишь огнём-песней,[/i]
чом не з колективом? [i]почему не с коллективом?[/i]
Весна призналася до мене [i]Весна призналась мне[/i]
зеленими листочками. [i]зелёными листочками.[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
Весна встаёт, весна встаёт,
весна со мною речь ведёт
(дитя моё!)
зелёными листочками,
да синими глазочками
(дитя моё!):
что ж не горишь огнём-мотивом,
что ж ты не с коллективом?
Весна-красна призналась мне
зелёными листочками.
[/i]
Поет починає боротися із самим собою. Непівські часи докинули в його віру бацилу сумніву. Тичина тяжко переживає, що віру, якій він віддався, наступивши собі на горло, сповідують далеко не всі люди, як йому перед тим здавалось. Крім того, природню реакцію заперечення могли викликати в ньому й новітні засоби впливу на людину, її виховання маловихованими педагогами, донкіхотське прагнення форсувати період дикунства загалу в стислі строки, малопереконлива метода виховання людини майбутнім і майбутнім передусім — незалежно від теперішніх умов життя. І в Тичини починається смуга більш-менш усвідомлених вагань:
[i]Поэт начинает бороться с самим собой. Времена нэпа подбросили в его веру бациллу сомнения. Тычина тяжело переживает, что веру, которой он отдался, наступив себе на горло, исповедуют далеко не все люди, как ему прежде казалось. Кроме того, естественную реакцию отрицания могли вызвать в нём и новейшие средства воздействия на человека, его воспитание маловоспитанными педагогами, донкихотское стремление форсировать период дикости общества в кратчайшие сроки, малоубедительный метод воспитания человека будущим и будущим прежде всего — независимо от нынешних условий жизни. И у Тычины начинается полоса более или менее осознанных колебаний:[/i]
П'ю, немов із бутеля [i]Пью, словно из бутыли[/i]
думку вихователя [i]мысль воспитателя[/i]
думку Арістотеля [i]мысль Аристотеля[/i]
думку оновителя. [i]мысль обновителя.[/i]
[i]вариант рифмованного перевода:
Пью, как из бутыли я
мысли воспитателя,
думы Аристотеля,
грёзы обновителя.[/i]
Саме починався період літературної дискусії, що мала виразно політичний характер. Гасла Хвильового мали значну популярність, а це вже само собою свідчило, що вони були далеко не такими безглуздими, як здається сьогоднішнім його критикам. І Тичина друкує уривок із поеми: "Чистила мати картоплю". Тут зображені злидні нового, пореволюційного села:
[i]Как раз начинался период литературной дискуссии, носившей определённо политический характер. Лозунги Хвылевого были весьма популярны, а это уже само собой свидетельствовало, что они были далеко не такими бессмысленными, как кажется сегодняшним его критикам. И Тычина печатает отрывок из поэмы: «Чистила мать картошку». Здесь изображена нищета новой, пост-революционной деревни:[/i]
Чистила мати картоплю, а сестри гуляли у кукол.
Всі на долівці сиділи і думали всі неоднаке.
Мати: як жити тепер їм? Чи вріжуть землі хоч у полі?
Та й що з тії латки, як вріжуть? Буде ще голоду, буде
горя і сліз! Хоч би син де нанявсь, може б, став у підмозі.
Так вже натерпілись, так настраждались, що й як воно далі —
хто йоно знає...
[i]дословный перевод:
Чистила мать картошку, а сёстры играли в куклы.
Все на полу сидели и думали все неодинаково.
Мать: как жить теперь им? Прирежут ли земли хоть в поле?
Да и что с той латки, если прирежут? Будет ещё голоду, будет
горя и слёз! Хоть бы сын где нанялся, может, стал бы подмогой.
Так уже натерпелись, так настрадались, что и как оно дальше –
кто его знает...[/i]
[i]вариант ритмизированного перевода:
Чистила матерь картошку, и в куклы играли сестрёнки.
Все на полу вкруг сидели, и думали все, но о разном.
Мать: как же жить-то теперь им? Прирежут землицы хоть в поле?
Да толку то что с этой латки? Будет нам голоду, будет
горя и слёз! Хоть бы сын нанялся где – так стал бы подмогой.
Уж так натерпелись, так настрадались, что как оно дальше –
кто его знает...[/i]
Голодні діти і розбрат у сім'ї не дають старій жити:
[i]Голодные дети и раздор в семье не дают старухе жить:
[/i]
Бачте, стара вже, дурна, непотрібна. Хіба я що знаю!
Що ж зостається мені, як не плакать? Син камуністом,
батько, здурівши, у штундупошився, якби ще у штунду —
Сусом Христом об'явив себе, партію водить по селах!
Що ж, іскажіть мені, що зостається? Ну ріжте, ну бийте,
в гроб удавіть мене з дрібними дітьми, нехай я вже буду
вашим коліном придушена, наче ота Україна.
[i]дословный перевод:
Смотрите – старая уже, глупая, негодная. Разве я что знаю!
Что же остаётся мне, как не плакать? Сын – коммунистом,
отец, обезумев в штунду [109] пошился, кабы ещё в штунду –
Сусом Христом объявил себя, партию водит по сёлам!
Что же, скажите мне ещё остаётся? Ну режьте, ну бейте,
в гроб удавите меня с маленькими детьми, пускай я уже буду
вашим коленом придавлена будто эта Украина.
вариант ритмизированного перевода:
Гляньте – стара уж, глупа, не нужна никому. Что я знаю!
Что ж остаётся-то мне, как не плакать? Сын – коммунистом,
в штунду отец, обезумев подался, да если б хоть в штунду –
Сусом Христом объявил себя, партию водит по сёлам!
Что же, скажите мне, что остаётся? Ну режьте, ну бейте,
с малыми детками в гроб удавите меня, пусть я буду
вашим коленом придавлена также, как та Украина.
[/i]
[i]сноска 109
[религиозная секта баптистского толка – прим. пер.][/i]
Щоправда, син, молодий комуніст, видно, досить толерантно вислуховує нечестиві слова:
[i]Правда, сын, молодой коммунист, видимо, довольно толерантно выслушивает нечестивые слова:[/i]
Ну, ви стійте собі за свою Україну, а мене теж не чіпайте.
Я вже не малий і знаю, що роблю.
[i] дословный перевод:
Ну, вы стойте себе за свою Украину, а меня-то уж не цепляйте.
Я уже не маленький и знаю, что делаю.
[/i]
[i]вариант ритмизированного перевода:
Ну, вы стойте себе за свою Украину, а меня-то не цепляйте.
Я уже – не малый, что делаю – знаю.[/i]
Мати, доведена злиднями до відчаю ("Та чого я там хочу! Ніж устромить собі хочу, щоб не бачити цих злиднів — ось чого я хочу!"), знає, що її горю не зарадять ні комуніст-син, ні тим більше чоловік — за художньою символікою поеми полярні вияви специфічного месіанізму 20 віку, двоєдина подоба тих, хто жертвує своїм життям заради всієї людності. Стара на своєму хатньому досвіді переконалась, що ці жертви нічого не дали для її голодних дітей.
[i]Мать, доведённая нищетой до отчаяния ("Да чего я там хочу! Нож воткнуть себе хочу, чтоб не видеть этот голод – вот чего я хочу!"), знает, что её горю не помогут ни коммунист-сын, ни тем более муж – в художественной символике поэмы полярные проявления специфического мессианизма XX века, двуединый облик тех, кто жертвует своей жизнью ради всего населения. Старуха на своём домашнем опыте убедилась, что эти жертвы ничего не дали для её голодных детей.[/i]
Бог-чоловік, що зове себе Ісусом Христом, стомлений своїми месіанськими діяннями, промовляє:
[i]Бог-человек, называющий себя Иисусом Христом, утомлённый своими мессианскими деяниями, говорит:
[/i]
Знаєш, сьогодня возносивсь на небо і так було жалько,
так же вас жалько. Апостоли кажуть:
— Підстрибуй, осанна!
......................................
Бог: Як не вірите — ребер пречистих моїх доторкніться.
Рани од гвоздій ось бачте в долонях? — за вас я розп'явся.
[i]дословный перевод:
Знаешь, сегодня возносился на небо, и так было жалко,
так уж вас жалко. Апостолы говорят:
— Подпрыгни, осанна!
......................................
Бог: Если не верите — рёбер пречистых моих прикоснитесь.
Раны от гвоздей вот видите в ладонях? – за вас я распялся.[/i]
[i]вариант ритмизированного перевода:
Знаешь, сейчас возносился на небо, и так было жалко,
как же вас жалко. Апостолы молвят:
— Подпрыгни, осанна!
......................................
Бог: Коль не верите — рёбер пречистых моих прикоснитесь.
Раны гвоздиные вот, на ладонях – за вас я распялся.[/i]
Але його Христових мук мати не визнає:
[i]Но его Христовых мук мать не признаёт:[/i]
— Тягака ти чортова, твар неподобна, й чого ти
ходиш до мене? У злидні увів нас, дітей одкаснувся —
йди собі, звідки прийшов, і у ніч не заглядуй. Іуда!
Двері нащо то одзяплені кинув? Ти чуєш, п'янюго?
[i]дословный перевод:
— Бродяга ты чёртов, тварь непотребная, и чего ты
ходишь ко мне? В нищету завёл нас, детей избегаешь –
иди себе, откуда пришёл, и на ночь не заглядывай. Иуда!
Дверь то зачем незакрытой оставил? Ты слышишь, пьянчуга?
вариант ритмизированного перевода:
— Бродяга ты чёртов, ты, тварь непотребная, что ты
ходишь ко мне, а? Вогнал в нищету нас, детей избегаешь –
иди же, откуда пришёл, не заглядывай на ночь. Иуда!
Дверь то зачем нараспашку оставил? Ты слышишь, пьянчуга?[/i]
Сліпа затуркана жінка, знаючи тільки конкретність своїх злиднів і абстрактність стратегічних гасел, помилково називає свого чоловіка Леніним-антихристом, не відаючи, що між новоявленим Сусом Христом і Леніним можлива якась різниця:
[i]Слепая затюканная женщина, зная только конкретность своей нищеты и абстрактность стратегических лозунгов, ошибочно называет своего мужа Лениным-антихристом, не ведая, что между новоявленным Сусом Христом и Лениным возможна какая-то разница:[/i]
Ленін-антихрист явився, мій сину, а ти проти мене.
Треба боротись: ворог явився.
[i]дословный перевод:
Ленин-антихрист явился, мой сын, а ты против меня.
Нужно бороться: враг явился.
вариант ритмизированного перевода:
Ленин-антихрист явился, сынок, а ты против меня.
Надо бороться: враг объявился.[/i]
Відома річ, що такі рядки не могли не викликати особливо доскіпливого до себе ставлення. Сувору оцінку поемі виніс Влас Чубар. Виступаючи на XI Харківській окружній конференції КП(б)У, він, процитувавши один із найбільш безідейних уривків ("в гроб удавіть мене з дрібними дітьми, нехай я вже буду вашим коліном придушена, наче ота Україна"), продовжував: "Ну і далі в такому дусі. Літературною мовою це зветься символізм, тобто символізмом зветься такий виклад своїх думок, а по-нашому, по-простому, це — "тонкий намек на толстые обстоятельства". Це протискування під прапором пролетарського писання національного дурману" ("Комуніст", № 11 від 14 січня 1927 р.). Природньо, що глибшого, більш уважного ставлення до поеми поет не міг чекати. Тим більше в тих умовах, коли навіть за визнанням ЦК КП(б)У в практиці радянського будівництва на Україні було наявне "ігнорування й недооцінка значення національного питання на Україні".
[i]Понятное дело, что такие строки не могли не вызвать особо придирчивого к себе отношения. Суровую оценку поэме вынес Влас Чубарь. Выступая на XI Харьковской окружной конференции КП(б)У, он, процитировав один из наиболее безыдейных отрывков ("с малыми детками в гроб удавите меня, пусть я буду вашим коленом придавлена также, как та Украина"), продолжал: "Ну и дальше в таком духе. Литературным языком это называется символизм, то есть символизмом зовётся такое изложение своих мыслей, а по-нашему, по-простому, это – «тонкий намёк на толстые обстоятельства». Это протискивание под знаменем пролетарского писания национального дурмана" («Коммунист», № 11 от 14 января 1927 г.). Естественно, что более глубокого, более внимательного и уважительного отношения к поэме, поэт не мог ожидать. Тем более в тех условиях, когда даже по признанию ЦК КП(б)У в практике советского строительства на Украине имелось "игнорирование и недооценка значения национального вопроса на Украине". [110][/i]
[i]сноска 110[/i]
[У Заяві, що її надіслав ЦК КП(б)У до Виконкому Комінтерну в зв'язку з націоналістичними ухилами в КП(б)У, йшлося також про шовіністичні ухили, як-от: 1. Приниження значення України, як частини СРСР, намагання трактувати утворення СРСР як фактичну ліквідацію національних республік. 2. Проповідування нейтрального ставлення партії до розвитку української культури, трактування її як відсталої селянської у противагу російській, "пролетарській". 3. Спроби за всяку ціну зберегти перевагу російської мови у внутрідержавному, громадському і культурному житті України. 4. Формальне ставлення до проведення українізації, що визначається тільки на словах. 5. Некритичне повторювання шовіністичних великодержавних поглядів на так звану штучність українізації, про незрозумілу народові "галицийську" мову й т. ін., культивування цих поглядів усередині партії. 6. Змагання не проводити політики українізації по містах і серед пролетаріату, обмежившись тільки селом. 7. Надто тенденційне роздмухування окремих перекручувань під час проведення українізації, спроби виставляти їх як цілу політичну систему порушення прав національних меншостей (росіян, євреїв).
[i]В Заявлении, которое направил ЦК КП(б)У в Исполком Коминтерна в связи с националистическими уклонами в КП(б)У, речь шла также о шовинистических уклонах, таких как: 1. Унижение значения Украины, как части СССР, попытки трактовать образование СССР как фактическую ликвидацию национальных республик. 2. Проповедование нейтрального отношения партии к развитию украинской культуры, трактовку её как отсталой крестьянской в противовес русской, «пролетарской». 3. Попытки любой ценой сохранить преимущество русского языка во внутригосударственной, общественной и культурной жизни Украины. 4. Формальное отношение к проведению украинизации, которое обозначается только на словах. 5. Некритическое повторение шовинистических великодержавных взглядов на так называемую искусственность украинизации, о, непонятном народу, «галицийском» языке и т.д., культивирование этих взглядов внутри партии. 6. Стремление не проводить политики украинизации по городам и среди пролетариата, ограничившись только селом. 7. Слишком тенденциозное раздувание отдельных искажений во время проведения украинизации, попытки выставлять их как целую политическую систему нарушения прав национальных меньшинств (русских, евреев). – прим. В.С.[/i]]
адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=1028816
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 18.12.2024
автор: Радiус24