Третий день по улицам Глазго ходил дождь. Он устал, продрог и заглядывал в светящиеся окна чужих кухонь в надежде, что хрупкий мотылёк чьей-нибудь улыбки выпорхнет ему навстречу и нежно – нежно растворится на дне его мокрой, вечно простуженной души. Он ждал этой улыбки, пусть одной – единственной в целом городе, но такой счастливой от встречи с ним.
Его не любили (он был почти уверен в этом), когда первые капли, путаясь в лучах заходящего солнца, разбивались о серую ленту шоссе и выбивали бесконечную дробь на хрупком тельце зонта. Хотя, какие зонты в такой ветер?! Именно за этот ветер его и не жаловали, а ещё – за вечную непобедимую сырость, которую он и сам-то не переносил.
Его не любили, когда он на несколько дней уходил куда-то на острова, но обязательно возвращался (вот уже много веков подряд) отчаянно искать ту, которая разделит его одиночество, наполненное туманами и осенней слякотью.
Однажды он увидел её в проёме окна на втором этаже, единственного окна, не подвластного ночи. В камине пылал огонь, соревнуясь в яркости с её волосами. Тюлевая занавеска выдыхала в ночь запах лаванды, смешавшийся с божественным ароматом кофе, поселившегося на подоконнике. Это был её мир – мир любви, огня и страсти. Он не мог стать частью этого мира. Он хотел стать его властелином. Он хотел стать её миром.
Она подходила к распахнутому окну и протягивала руки ему навстречу. О, как боялся он прикоснуться холодными каплями к её обжигающей коже! Боялся, что она одёрнет руки и не позволит ему ласкать её пальцы, таять на её губах, медленно стекать по плечам…
Поэтому не спешил. Сколько же протянутых к небу ладоней он целовал в своей жизни! Воспоминания накатывали волнами, заставляя его отбивать на мостовой неистовый ритм фламенко, обрушивать стакатто капель на её подоконник.
Но она не отходила от окна. Робко прикасаясь к такой изменчивой душе воды, она закрывала глаза, боясь выдать себя одним неосторожным взглядом. Её губы шептали только что родившиеся в сердце строки: «Дождь – не слёзы… не вода, и, даже, не серебряные нити – моя душа (теперь твоя и навсегда), обретшая на эту жизнь обитель...». Эти строки были слишком простыми, слишком несовершенными, чтобы рассказать ему, как трепетно она вслушивалась в каждый звук его голоса, когда он пел ей о мягкой траве в далёких – далёких странах; как отчаянно она хотела научиться понимать шелест капель, выводящих на стекле живые строки о древней печали ещё более древних звёзд.
Он всё понимал и без слов, она это точно знала. Как знала и то, что никогда не сможет разгадать его мысли, чувства, желания…
Она могла уехать в Севилью, такую жаркую от страстных объятий южного солнца и дикого ритма фламенко. Но она осталась. Рядом. С ним. Она, как всегда, стояла в проеме окна на втором этаже и их разделяла только тюлевая занавеска с запахом лаванды. Он знал: сейчас тюль взметнётся облаком вокруг её руки, и нежный мотылёк её улыбки выпорхнет из тёплого лона маленькой комнаты. И в едва заметном движении её губ он прочтёт: я – твоя…
http://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=215767
Красиво! 
