Когда бабушкина старшая дочь переехала из Херсона в Крым, на полуостров принялась ездить и бабушка - а ездила ли она туда прежде, я не знаю. Но, похоже, нет, потому что эти поездки, иногда длившиеся месяц-другой, заметно отразились на нашем образе жизни. Крым, в общем-то, был рядом, но оказался неожиданно далеко - только не географически, а культурно. Первым изменился наш стол: на нём теперь всегда было много зелени, но преобладала кинза; зелень подавалась целыми блюдами, и ее непременно нужно было всю "поедать", как говорила бабушка. А еще теперь в бабушкином доме выпекался крымско-татарский пирог с японским боевым названием "кубэтэ" и с нашим местным херсонским колоритом: в оригинале основу пирога составляла баранина, однако в Херсоне тогда баранины не водилось, и бабушка заменила ее говядиной, которой было вдоволь и недорого. Этот пирог сразу пришелся нам всем по вкусу, и в моем доме, которым я со временем обзавелся, он сделался одним из фирменных блюд, которое нам удается лишь попробовать: младший обожает кубэтэ и может один заглотать его целиком.
Не только крымско-татарский пирог, но и крымские татары очень полюбились бабушке: она постоянно расхваливала их трудолюбие и обязательность, а еще - невероятное изобилие и дешевизну всяческой еды, их трудами производимой. Это казалось довольно странным: я к тому времени в Крыму бывал только в Керчи, а Керчь никаким изобилием не отличалась. Даже напротив: несколько местных гастрономических изюминок, вроде пышек на Ленина и цыплят табака в "Уюте" на той же Ленина, обретались в тощей скудости, наведенной летними набегами "бледнолицых" и перебоями крымского снабжения. Полагаю, бабушкины рассказы о крымском продовольственном чуде объяснялись тем, что ездила она не в полуголодную Керчь или на узкую, как Чили, полоску ЮБК, а в крымскую внутреннюю Монголию - в Симферополь. Когда через несколько лет все эти поездки и разговоры завершились переездом бабушки в Крым, съездил туда и я и обнаружил, что Симферополь и в самом деле мало похож на крымские прибрежные города и поселки. С ними его связывают лишь транспортные и пересадочные уз(л)ы - вокзал, аэропорт, экзотический скоростной троллейбус и еще более экзотическое крымское такси - а больше, пожалуй, ничего.
Нужно было знать мою бабушку, чтобы в полной мере ощутить великолепие ее крымских трофеев. Она пела им настоящую осанну, денно и нощно, многословно и красноречиво, так что та же вонючая кинза превращалась в разрыв-траву и таила секрет вечной жизни, а пирог кубэтэ становился дежурным блюдом царского двора в Неаполе Скифском. И это было еще не все: Симферополь, судя по всему, представлял собой нечто вроде уголка Эдема, по какому-то недосмотру властей и престолов все еще доступного простым смертным. Страстный земледелец, бабушка принялась таскать из этого уголка саженцы и семена, так что скоро на нашей херсонской даче взошли крымские персики и даже инжир. Персики плодоносили так, что каждую ветвь нужно было подпирать колышком, иначе отягощенные урожаем ветви разламывали стволы. Инжир пока еще не плодоносил, но рос так стремительно и мощно, что мы уже вполне ощущали вкус фиг и сглатывали слюну, пробегая под его разлапистыми листьями. Увенчалось все это великое переселение добычей и доставкой цветка, о котором бабушка рассказывала что-то вроде тех историй, которые ходили о суданской розе, мол, за попытку вывоза из страны хотя бы ее изображения - смертная казнь через повешение с последующим обезглавливанием и утоплением главы в соляной кислоте. Короче, это было редкостное растение, сугубо симферопольское, к вывозу из Крыма, разумеется, запрещенное, невероятно прекрасное, обладающее уникальными декоративными, целебными и даже магическими свойствами, крайне прихотливое и нежное даже для нашего южного Херсона. Но уж если оно стараниями рачительного цветовода выживет и зацветет, то будет этому цветоводу невероятное счастье, а все прочие цветоводы утопятся в Днепре от зависти, но и в смерти им не будет покоя, потому что даже мертвые, они продолжат завидовать.
В общем, мы вкопали эти скрюченные вялые побеги вдоль тропинки у домика и по настоянию бабушки водрузили над ними довольно обширную решетку. Растеньица, даром что (см.выше), тут же принялись карабкаться по решетке, скоро всю ее заплели и полезли на крышу и абрикосу, развесив и там свои по нашим херсонским меркам скромные листочки, прикрепленные к тонким лиловым стеблям. Больше всего это растение напоминало неряшливую маскировочную сетку, так что мы несколько разочаровались - но потом эти стебли увесились продолговатыми бутонами, которые, измотав нас ожиданием, раскрылись все одновременно, распахнулись мгновенно, как зонтики, словно под той самой маскировочной сеткой сидел целый батальон солдат с зонтиками на изготовку, которые и раскрыл по команде.
Цветы и в самом деле оказались необыкновенными - и ничего-то в нашей херсонской флоре не могло с ними тягаться. Конечно, наше воображение было так подогрето неумолчными рассказами бабушки, что мы вполне могли видеть невероятное и даже невозможное в самых обычных цветочках, - бабушка таки умела и любила убеждать! А может, свою роль сыграл вынужденный переезд растения из несколько засушливого Крыма на благодатный остров посреди Днепра - но цветы получились огромные, фиолетово-синие, да еще и светящиеся, так что вокруг нашего скромного домика и над его крышей появился голубоватый ореол, особенно хорошо заметный ночью и даже, наверное, видимый из космоса, а мы вполне ощутили всю уникальность свойств этого растения. Это была сказка, ожившая, но так и не ставшая прозаичной былью; true lies, правдивая ложь, но без единого намека и урока, а просто - сказка, рассказанная бабушкой, а теперь наяву представшая перед нашими изумленными глазами.
"Клематисы!" - торжественно провозгласила бабушка, стоя под их экзотическим пологом и озирая дело рук своих, а оно со всех сторон протягивало к ней дружественные усики, стебельки, побеги и цветы, озаряя ее мягким голубым сиянием. Разумеется, слово "клематисы" обозначало не только название растения - в том, как оно звучало в бабушкиных устах, был целый рассказ, даже эпос, легенда и миф о земле обетованной, текущей молоком и медом, имя которой - Крым...
А потом бабушка переехала в Симферополь; через какое-то время персики на даче и, по слухам, на всей Украине, начали болеть и вырождаться, так что больше никаких подпорок для ветвей им не требовалось; крысы сожрали корень у нашего инжира, и дерево пропало, так ни разу и принеся нам хотя бы одного плода; клематисы принялись мельчать, дичать и со временем совсем исчезли, словно отправившись обратно в сочиненную бабушкой сказку, а на их месте сам собой произрос самый обыкновенный девичий виноград. Время шло, и мое воспоминание о клематисах даже мне самому казалось выдумкой - нет, откуда, разве бывает что доброе из...
...а тридцать лет спустя я увидел их в каком-то киевском дворе - довольно крупные фиолетовые цветы, однако ничего такого, при нынешнем-то флористическом изобилии, какими же дураками мы были... - но мой скепсис умер, едва зародившись. Очарование давней бабушкиной сказки ожило и вновь овладело мной, а над огромными сине-фиолетовыми цветами снова засиял голубоватый ореол.
VII.2021
ID:
920786
ТИП: Поезія
СТИЛЬОВІ ЖАНРИ: Ліричний
ВИД ТВОРУ: Вірш
ТЕМАТИКА: Філософська лірика
дата надходження: 29.07.2021 07:31:49
© дата внесення змiн: 30.07.2021 13:54:31
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
Зацікавлює з перших речень. Доволі є дотепним. Щасливі онуки з такими енергійними, емоційними бабусями. Спогади дитинства яких завжди будуть казковими. 
