|
Разговоры шли об этом весь год, готовились мы к этому весь год, даже сны об этом нам иногда снились, а когда это, наконец, пришло, оказалось, что говорили мы не о том, и готовились не к тому, и ждали не того, и снилось вовсе не то, что пришло.
Школа закончилась, вот-вот должна была начаться вступительная кампания, к которой мы готовились весь год, а мы вот только сейчас, сидя в тесной кухоньке за крохотным шатким столом, поняли, что с нами случилось.
Символом этого служила бутылка водки – ее утвердил на шатком столе старший брат одного из нас, который все это уже проходил и точно знал, как и что будет дальше. А вот мы – нет, мы еще ничего этого не знали, и только теперь, оказавшись лицом к лицу с той голубоватой бутылкой, мы вдруг это осознали.
Грубый, краткий, емкостью в пол-литра символ словно бы подвел черту, которой нам до последнего момента не было видно, и вдруг со всей отчетливостью, на которую способно человеческое воображение только в самые решительные моменты, мы увидели, что детство наше закончилось, и с минуты на минуту начнется какая-то другая, новая жизнь.
Водка, которую теперь нам вдруг стало можно, и символизировала «можно» - решительное и безоговорочное «можно» на разнообразные решительные и строгие «нельзя», которые до этого - в детстве, еще вчера - перед нами воздвигала жизнь. Теперь – можно!
Но водки не хотелось. Если бы не авторитет старшего брата одного из нас, если бы не желание – какое-то жалкое и совсем уж глупое желание – показать друг другу и ему, взрослому, что мы таки да, достойны и «можно», и водки, и всего того, что прилагается к этому символу, - нет, не стали бы мы ее пить, лихо опрокидывая в безусые рты прозрачную противную жидкость, со стуком возвращая стопки на шаткий стол и куражась над вчерашним нашим детством. Потому что больше всего нам хотелось не пить водку и не куражиться над детством, а плакать, плакать и плакать по нему. Потому что еще вчера мы были вполне детьми, у которых было какое-то взрослое будущее, а теперь будущее наступило и тут же исчезло, и оказалось, что будущее – обман, нет никакого будущего.
А вот прошлое – есть, и мы только что пересекли черту, которая отделяла нас от прошлого, от вчера, от детства. Мы ничего еще не приобрели и, по всему видно, уже не приобретем, но зато уже кое-что потеряли, и это кое-что еще было рядом с нами, да только ни прикоснуться к нему, ни вернуть его было уже нельзя.
Выпитая водка, хотя и символизировала наш переход во взрослую жизнь, наоборот, настроила нас на совершенно иной лад. Нам стало страшно – мы, наконец, осознали свою потерю, и теперь сидели, пригорюнившись и робко поглядывая друг на друга, как бы в надежде: а вдруг все это – понарошку, не взаправду, игра такая?
Но так же, как водка обнажила весь масштаб нашей утраты, она показала нам кое-что еще. Словно сквозь увеличительное стекло, мы вдруг увидали свою жизнь, пока еще коротенькую, но уже размеченную какими-то событиями и планами, а в ней – мы, четверо вчерашних школьников, завтрашние студенты, будущие солидные дядьки, отцы, деды-прадеды – и мы шли по каким-то неведомым дорогам, и преследовало нас разное, и мы преследовали различные цели, и терялись мы то и дело, но всегда находились, обретая друг друга и друг в друге - все то, что мы только что потеряли.
Вот и все, что нам осталось из только что приобретенного прошлого и потерянного будущего. Вот и все, что мы возьмем с собой, вот что нам оставило в наследство наше только что канувшее в Лету последнее лето детства. Вот! – и мы заключили друг друга в объятия, и кто-то, не стыдясь, заплакал, а кто-то молчал сурово, а кто-то пытался шутить, а кто-то стоял и смотрел, словно чужой. Мы еще помнили, мы еще верили, мы еще надеялись, мы еще стояли в тесной кухоньке голова к голове, а новая жизнь уже начала разводить нас в разные стороны.
И развела, и разбросала, и камня на камне не оставила от всего того, что водка, такая же обманщица, как и наше никогда не существовавшее будущее, посулила нам и показала, словно сквозь увеличительное стекло. Нет, ничего нельзя было взять с собой и перенести через черту, которая в тот день пролегла через тесную кухоньку, шаткий стол и наши маленькие детские жизни. Кончено! – все было кончено еще тогда, много лет назад, но мы не верили, мы не знали, мы не предполагали, что это будет так.
Тогда, голова к голове, плечо к плечу, обнявшись и всхлипывая, мы еще ничего этого не знали, а рассказал бы нам всю правду старший брат одного из нас, мы бы не поверили, мы бы затопали на него ногами, замахали кулаками и завопили в один голос «Нет! Ни за что! Не хочу!». Но старший брат молчал, и мы впервые в жизни испытали настоящее, еще не замутненное опытом и знаниями религиозное чувство. Да и как назвать иначе это чувство теперь, через двадцать лет, когда мысли и чувства уже смущены опытом и омрачены знанием? – Мы, четверо, испытывали небывалое, нефизическое единение, святое братство, и между нами четверыми словно бы находился пятый, который был и с нами, и посреди нас, и в нас.
Как та символическая водка подвела черту под первым, самым коротким отрезком жизни, так наше святое и недолговечное единение поставило точку в конце этого отрезка. Возможно, это был последний подарок нашего детства и первый опыт новой, взрослой жизни в будущем, где будущего больше не было. Едва родившись, наше братство достигло своего пика, единение накалилось до максимальных своих значений, мы испытали невозможное, экстатическое счастье – и вот тут жизнь уже взялась за нас, и судьба нашего братства была предрешена. Наше святое, на миг обретенное братство разрушилось, а мы, еще не осознав смерть этого невидимого пятого, уже испытали то невыразимо прекрасное своей горечью и полнотой пронзительное чувство, которое сопровождает умирание самых лучших на свете вещей. Нет, никогда и никак иначе не бывают в такой совершенной мере прекрасны самые лучшие вещи на свете, как только в момент своей смерти и ухода от нас, - вот какой урок преподала нам наша новая взрослая жизнь, как бы подготавливая: вот какими противоречиями вы будете жить дальше, забудьте все свои школьные «из пункта А в пункт Б», в реальном мире вовсе необязательно попадешь в пункт Б, выйдя из пункта А.
Нет, мы все живы, относительно здоровы, у нас есть адреса и телефоны друг друга, нам ничего не стоит собраться вместе в любой момент в какой-то тесной кухоньке за шатким столом и выпить водки, теперь уже не за расставание, а за встречу, но… Да черт его знает совсем что «но»!
Уж не знаю, кому и как это видится, но мне то самое взрослое увеличительное стекло кое-что показывает, и, насмотревшись туда, я не горю желанием поднять трубку и набрать номера, которые затвердил наизусть и помню на память с самого детства. С детства – которое, как теперь оказалось, случилось у нас одновременно и прошло рядом, да только у каждого из нас четверых оно было своим, непохожим на детство остальных, пусть и самых близких и родных тогда людей. Все, что было у нас общего, все-таки закончилось, а все, что было у каждого из нас своего и личного, - навсегда осталось со своим то ли хозяином, то ли слугой, то ли как у кого получится…
…Разговоры шли об этом весь год, готовились мы к этому весь год, даже сны об этом иногда снились, а когда это, наконец, пришло, оказалось, что говорили не о том, и готовились не к тому, и ждали не того, и снилось вовсе не то, что пришло.
2016
Фото: http://freetopwallpaper.com/wp-content/gallery/glass-design/glass-design-wallpaper-hd-100.jpg
ID:
681925
Рубрика: Проза
дата надходження: 05.08.2016 06:55:02
© дата внесення змiн: 26.08.2016 14:21:00
автор: Максим Тарасівський
Вкажіть причину вашої скарги
|
