| Сторінки (1/33): | « | 1 | » |
Напомни мне, что такие, как я - не плачут,
Мы назойливы и обозлены, словно в августе мухи.
Ты срослась с маской шлюхи, но и я - вполне себе... мачо,
И достаточно честен, чтоб признать, что мне нравятся шлюхи.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=287428
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 20.10.2011
Saturday, April 19, 2008, 8:49:24 PM
прости меня снова, малыш.
прости меня, просто прости.
за то, что ты снова грустишь,
за то, что мне нужно идти.
прости мне за горький миндаль –
моих поцелуев вкус.
за взгляд, направленный вдаль,
откуда уже не вернусь.
прости меня, ангел, за то,
чем стать для тебя я не смог.
я дьяволу душу готов,
готов хоть сейчас, видит бог.
прости за пурпурную нить.
меня позабыть обещай.
а если не сможешь простить...
и за это прости. и прощай.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243235
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 24.02.2011
7 июля 2008 г., 20:39:48
так никто и не заметил,
воробья, лежащего на дороге.
у него, может быть, есть дети.
а у мяса в железной маршрутке
сегодня иные тревоги.
сегодня иные тревоги,
иные заботы.
а может быть завтра
в холодильнике морга
зашитых, безногих
опознает их кто-то
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=243234
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 24.02.2011
Одиноким дождливым утром шагать под зонтом,
Но пока не промокнут ноги - потом глинтвейн.
И пускай я потом забуду, что будет потом,
Пусть все перемешается в голове.
Жизнь проносится мимо, словно ночной экспресс,
Без меня, ну и пусть - лишь следы огней.
Иногда мне кажется, что живу в норе,
Только чаще - будто нора во мне.
14.01.11 - 08.58
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=237489
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 28.01.2011
СУББОТА
Осень наступает всегда внезапно. Она неожиданно обрушивается на голову депрессией чистой, как кокаиновый приход и столь же мощной. Она растворяется в твоей крови, и ты стаешь частью этого мира, перестаешь чувствовать себя чужаком и от этого испытываешь совершенно дикий восторг. Каждому, так же, как и ты, лысеющему дереву, каждому столь же вялому и полуживому воробью, каждому зябко кутающемуся в пальто прохожему ты можешь сказать: «Мы с тобой одной крови – ты и я».
Еще вчера все было другим: хоть и было так же холодно, хоть листья начинали падать на землю, порою вперемешку с дождем, хоть солнце все больше походило на запыленный уличный фонарь, но сегодня, именно сегодня лето подписало акт о безоговорочной капитуляции. По-видимому, ночью температура пала ниже нуля, упала с большой высоты на каждый лист в парке и теперь они струпьями осыпались с деревьев, делая небо особенно серым.
В кармане завибрировал мобильный, и я достал его скорее рефлекторно – у меня не было ни малейшего желания прерывать прослушивание «Реквиема». Но на экране замигала надпись «Алекс», и я нажал на левую кнопку.
- Здоров, как твое настроение.
- Осень, - я ответил не особо задумываясь, - а твое?
- Мммм… Гессе за несколько дней до ноября неотвратимо, хоть и не слишком отвратительно перетекает в Мураками, ты же знаешь. Слуу, тут я подумал, что т мы с тобой давно не сидели, - мы действительно виделись последний раз еще летом и то мельком: этот мир обычно стремится разбросать близких по духу людей как можно дальше друг от друга, - можно было бы по старинке джойнуть где-нить в парке, у мня тут есть отличная вещь,- он говорил все тем же тягучим и сладким, как мед басистым полушепотом.
- Я не против, - идея дунуть действительно показалась мне спасительной, - давай через часик на старом месте, подтягивайся.
- Дык, это, - он все еще произносил эту фразу голосом волка из советского мультфильма, который назывался, кажется, «Жил был пес», - мож, давай ты ко мне на работу заскочишь, у мня пары до часу, а потом попрем?
- Пары? В субботу? - Мне хотелось сейчас использовать смайл с двумя большими буквами «О», обозначающий «нивсрацца удивленный взгляд» – интернет-болезнь давала осложнения на мозг
- Да… директор - мудак совковый, деньги на отопление скрысил, поэтому колледж зимой не будет отапливаться, зато теперь у нас шестидневка
- Ясно. И знакомо до тошноты. Ну, тогда к часу подходить?
- Да, если что, поднимайся в триста двенадцатый
- Окей, договорились, – я положил трубку и положил трубку обратно в карман.
Надел I-grado обратно на голову - «Лакримоза» подходила к концу, и я нажал на кнопку «предыдущий трек».
В без малого час я неспешным шагом подходил к серому облупленному зданию, больше всего походившему на сарай – одному из тез учебных заведений, переименование которых из техникумов в колледжи было единственным шагом вперед за полвека, и в которых регулярно по году, а то и по два работали выпускники вузов, не имеющие «концов», чтобы пристроиться на нормальное место.
Видимо, уже началась перемена, и перед безрадостной коробкой учебного заведения толпилось стадо студентов. Подавляющее большинство курили – вообще, в отношении подобных технарей и особо убогих ВУЗов можно было сказать, что там вообще «подавляющее большинство курят». И пьют дешевое пиво. А их похожие на бегемотих телки умудряются регулярно залетать, несмотря на то, что трахают их только по праздникам и то с закрытыми глазами – но ни это, ни изобретение все более совершенных контрацептивов не мешает им беременеть и делать аборты по пять раз на день, а потом рожать уродов десятками. Видимо, такие и выиграют в войне видов: динозавры уже вымерли, тигры и львы на подходе, зато крысы и тараканы плодятся себе, обдолбавшись отравой против крыс и тараканов, которой подобные им двуногие (дилеры, хуле) торгуют на рынке.
Все это столпотворение напоминало улей или, скорее, мушиный рой над мусорным баком, а я лез туда подобно бомжу. Рой гудел десятками, сотнями голосов и мобильных телефонов. Это такая еще одна отличительная особенность студентов технарей – слушать музыку на мобильном. У некоторых были даже портативные колонки (конечно, китайские и с еще более говеным звуком для прослушивания особо говеной музыки в особо говеной компании).
Я протиснулся к входу. Из двери разило потом, как из раздевалки школьного спортзала. Вдохнув напоследок свежего воздуха, я шагнул в полутьму учебного заведения. Тут же на меня выскочила бабулька в синей куртке с эмблемой партии Регионов, галошах и с опухшим синюшным лицом – видимо, вахтерша, выпрыгнула из своей будки как настоящая дворняга, но вместо заливистого лая я услышал: «Вам куда?» «Наверх», - ответил я и пошел к лестнице.
Триста двенадцатый должен был находиться на третьем этаже. В коридорах и где только можно на полу везде сидели бомжеватого вида, будто сбежавшие из детдома, студенты и слушали через звонковые динамики мобильных телефонов то, что у подобных называется музыкой. Причем, каждый на своей жужжалке, не взирая на то, что его собеседник включил свое тралала. По большей части это было ритмичное щелканье и цыканье модной среди «особо прогрессивной современной молодежи» электронной музыки, однако кое-где слышны были подавляемые подавляющим большинством, но очень истошные эмокидовские вопли-сопли. Ну, а самая громкая мобила, хозяином которой было огородное пугало, напялившее на себя полсеконд-хенда и кепку, читала что-то о катании на «кайене» по ночному городу с толпой сиськастых телок голосом, более похожим на отрыжку.
Вспомнив о сиськах, я стал поглядывать по сторонам в поисках чего-нибудь приятного глазу, но увидел лишь несколько кроссовкоджинсовых тумбочек с огромными мордами заводских тружениц, толстыми сосископодобными ногами и рыбьими глазами, да пару прыщавых вешалок, бросавших в мою сторону блядские взгляды, ничего же интересно по дороге к аудитории не обнаружилось.
Дверь в триста двенадцатую была открыта, и номера я не видел, но судя по цифрам на предыдущих двух, это была она. Как ни странно, оттуда разило совсем не потом, скорее духами, их какофонической смесью. Алекс сидел на стуле, а перед ним стояли, выпятив сочные задки, две просто прелестнейшие сучки, откровенно строя ему глазки. Еще одна, угольная брюнетка стояла неподалеку и собирала тетради в сумку.
Они были просто воплощением блудливой похоти, одного взгляда было достаточно, чтобы завестись – только лжец уверяет, что его не возбуждают шлюхи. Не то, чтобы я рассчитывал на что-то, но ноги сами понесли внутрь. Алекс увидел меня и одарил самой лучезарной улыбкой, сучки же попытались испепелить взглядом – наивные, видимо, не в курсе. «А, Антоха, заходи, я сейчас закончу с девочками и пойдем по пиву», - при этом он не переставал что-то писать. Я улыбнулся. Во-первых, «по пиву» было кодовым словом, пива Алекс не пил, во-вторых, первый слог в слове «закончу» он сказал гораздо тише, чем остальные, почти шепотом – такой у него был юмор.
«Девочки» это тоже подметили и заулыбались, но я-то отлично знал, что с девочками этот парень не кончает. Сделал несколько шагов, и мое обоняние зафиксировало до боли знаковый запах, тонкий, едва уловимый, скорее даже тень запаха. Я принюхался, и будто от нечего делать потопал к окну мимо студенточек.
Первая, крашеная блондинка с длинной челкой пахла чем-то отвратительно-дешево-сладким, запаха второй, тоже крашеной блондинки с такой же модной прической я вообще не смог уловить. Проходя мимо третьей – той, что собиралась, я совершенно отчетливо услышал отголоски все того же, наполненного незарубцевавшимися воспоминаниями аромата. «Миднайт пойшн?» - прошептал я на ухе брюнетке. Она вздрогнула: «Чего?» «Парфюм», - сказал я четко, но ответом мне было непонимание. Что ж, наверное, просто хорошая копия, и верно, откуда у студентки технаря Диор.
Когда троица удалилась, а Алекс еще не собрался, я в шутку спросил, не специально ли для него собрали воедино самых сносных и похотливых телок, может, кто догадался (что, в общем-то, нетрудно) и решил его подъебать. «Бюстгальтеры», - ответил он. Я не понял: «В каком плане?» «Бух. учет, местное ЦПХ – могу познакомить», - он заговорчески подмигнул, как в американском кино. И мы поспешили удалиться. Оббитые стены, затертый паркет с латками потрескавшегося линолеума, затхлость и темнота – очень уж удручающе действует такая обстановка.
- Я вчера видел Наташу, - Алекс сказал это будто бы между делом, вспыхнул красным огоньком, наполнив расплющенную пластиковую бутылку из-под только что вылитой минералки бежевым дымом, и передал ее мне. Я присосался к прожженному зажигалкой в донышке оной отверстию и закашлялся – дым оказался жестковатым. Выдохнув, сделал вид, что не понял:
- Какую именно? - И стал вытрушивать из горлышка пепел.
- Ну, твою бывшую, - он в свою очередь сделал вид, что не заметил моего притворства, забил остатки травы и передал бульбулятор мне, - черненькую.
Я поднес зажигалку к завернутому в фольгу горлышку и, чиркнув, раскурил. Задержал дым в легких, медленно выдохнул ровную сизую струю:
- Ааа…сто лет ее не видел, да и не особо хочется, - передал бульбик Алексу, - достала она меня изрядно.
Он добил остатки дыма, вытрусил пепел под ноги, затоптал и, бросив приспособление под куст, лег прямо на бетонный парапет:
-Ты знаешь, что я заметил (я посмотрел на его явно недешевый плащ в фиолетовую полоску – мне было бы жаль валяться в таком на парапете), - она так…располнела. Сколько прошло?
- Два месяца. Почти.
- Вот. Я помню, какой она была – все мужики оборачивались, а сейчас… Он многозначительно замолчал, я же не стал расспрашивать, выдавать свой интерес, даже если он и был. – С каким-то недоразумением шла, даже не поздоровалась. В кроссовках, джинсах, куртка какая-то нелепая, он и того хуже.
- Ясно.
- Знаешь, я вот подумал – у тебя какая-то аура. Ты находишь серую такую мышку, делаешь из нее принцессу, причем дело даже не в одежде и макияже – она стает другим человеком рядом с тобой.
- На то она и женщина, чтобы походить на своего мужчину, - я сказал это с плохо скрываемым цинизмом.
- Нет, но вот Кристина, - он замолчал, а мне стало не по себе - эту суку меньше всего хотелось вспоминать, - в конечном счете, все, что она сейчас из себя представляет – твоя заслуга, - он говорил с долгими паузами, да и я начинал подтормаживать, мысли путались – трава была все-таки забористая.
- Нуу… Просто… - я задумался, но мои размышления прервал хохот Алекса.
- Не тупи, ты – укурок обдолбанный, - его челюсть, казалось, заклинило, и он просто не в состоянии был закрыть рот.
- Нет, я просто… - моя верхняя губа тоже дергалась, готовая взлететь к переносице, мысли медленно двигались в голове, как член во влагалище, и их движение приносило удовольствие, - задумался просто.
- Не тупи, так что «просто»? Продолжай, - его голливудская улыбка растянулась на пол-лица.
- Ну, да, - я попытался вспомнить, о чем был разговор, - так вот, я о том, что… - щеки начинали побаливать от не сползающей с лица улыбки, но я старался сконцентрироваться, а эта педерастическая сволочь с меня нагло стебалась, - ну, да, в общем-то, ты прав.
- О том, что ты укурился в хлам? – он ржал и вытирал слезы тыльной стороной ладони.
- Да нет. Прекрати ржать, торчок убитый, - на этот раз мы укатывались напару – меня тоже зацепило не по-детски.
- Она ведь до знакомства с тобой ходила в каких-то страшных кроссовках, с прической, как у бомжихи, в каких-то совершенно невероятно отвратительных джинсах, - он первым поймал нить разговора, - где ты находишь таких?
- Чего я? Джинсы? – я еще не совсем пришел в себя.
- Ну, я про таких вот, как она – опудало, а через месяц превращается в куколку под твоим чутким руководством.
Я смотрел на дерево за спиной Алекса. Я смотрел сквозь него и сквозь дерево. Кристина была, наверное, единственной, с кем я чувствовал себя комфортно и кого не хотел бросать. Но, наверное, я приложил к ней слишком много усилий и она стала… Наверное… Казалось, на парк опускались сумерки. А может, просто было темно из-за облаков.
Кристина тогда сидела на скамейке в парке и читала. В общем-то, все дело было именно в этом, а еще, я сразу понял, что ее имя Кристина. До этого я не встречал никого с таким именем, но она была Кристиной на все сто процентов и читала Вебера, сидя на скамейке в парке.
Я прошел мимо. Я не оборачивался. На ней были дурацкие коричневые «мартинсы», дурацкие коричневые клетчатые штаны и совершенно невероятно дурацкое коричневое пальто. В придачу ко всему, у нее были каштановые волосы и карие глаза. Ну ладно, волосы были слегка рыжеватые, а глаза с янтарными прожилками, но коричневый все же - крайне дурацкий цвет, как ни крути.
Впрочем, если бы она была одета в черное, фиолетовое или красное, пускай даже во все белое – стала бы она читать Вебера на скамейке в парке? На красновато-коричневой скамейке посреди желтовато-коричневого остова из палых кленовых листьев. Начинался дождь.
Дождь начинался довольно долго, минут двадцать или даже полчаса. Это был крайне нерасторопный, вялый и чертовски медлительный дождь. А я все ходил и ждал, когда же редкие мелкие капли превратятся во что-то более-менее серьезное. На мне было серое пальто, более серое даже, чем тучи над головой, серое, как голые ветви деревьев, пасмурным днем оно казалось черным. Почти таким же черным, как мои свитер и мои брюки.
Когда тучи наконец устали бороться с силой притяжения, я совершенно испортил гармонию коричневого острова, сев черной вороной на скамейку и открыв над головой Кристины черный зонт. Она продолжала читать Вебера, будто внезапное возникновение зонта над головой было вполне логичным и закономерным, вроде моих белых ботинок и белых же перчаток. «А вы знаете, что больше половины французов прочитали эту книгу?» - обронила вдруг она. Нет, я не знал, может, я был французом из другой половины?
Алекс тоже о чем-то задумался. Он был один из тех, кто мог вдруг уйти в себя и полчаса лицезреть дерево перед собой, в то время как ты таким же образом уставился на пустую пивную банку под ногами. Я всегда хотел узнать, о чем он думает в такие моменты, но всегда стеснялся спросить. А может, он просто выгонял все мыли из головы и наслаждался возникшей там тишиной.
- Ну что, будем выдвигаться? – впрочем, это было в большей степени утверждение, чем вопрос. Намечался дождь и ставало весьма прохладно.
- Да, пойдем, - у меня тоже не было с собой зонта.
- Знаешь, похолодало, но все же, надо бы почаще собираться.
- Та да, - я всегда отвечал «та да», когда он предлагал собираться чаще, а затем мы разбегались снова по своим жизням. И после этого разговаривать ставало как будто не о чем, наступала странная неловкость. Так и в этот раз.
Он пошел в свою сторону, я в противоположную. Парк был чем-то вроде нейтральной территории. Все же, это все не более странно, чем все остальное.
Плеер потух почти сразу: я давно его не заряжал. И хоть наушники остались на голове, но сразу же стало гораздо холоднее, осень перестала быть приветливой. Я будто перестал быть ее частью, стал чужим, и она пыталась прогнать меня из своего мира. Мне опять вспомнилась Кристина, но теплее не стало.
Она ведь всегда была на высоте в постели, хоть и не имела богатого опыта, но всегда делала нечто, что делало каждый раз особенным. Кристина была просто воплощением секса, но это не казалось важным. Обычно все остальное общение с девушкой является неким дополнением к сексу в лучшем случае, в худшем же едва не расплатой, с ней же все было наоборот.
Кристина казалась подарком судьбы, золотым слитком, завернутым в старые газеты и обмотанным скотчем, алмазом в куске угля. Будто стараясь нассать всем в глаза своим внешним видом, она, тем не менее, умела одеться так, что даже гомосексуалисты оборачивались.
Иногда я опасался, что встретив свою девушку на улице, я ее не узнаю. Она могла надеть огромную шляпу с лентой, какой-то ковбойский плащ желтовато-бежевато-выгоревшего цвета, в толстую полоску красно-зеленые брюки пугающей ширины и белые кроссовки и ходить, размахивая сумкой, расшитой несколькими килограммами разноцветных пуговиц и петь при этом глупейшую песню, но стоило подарить ей чулки, как в ее огромном платяном шкафу находилось такое платье, что лобковые волосы, если бы не были сбриты, и те встали бы дыбом.
Порою меня посещало ощущение, что Кристина неким образом высасывает мою душу, стает лучше, впитывая, как губка все лучшее, что есть во мне. Хотя, кто знает, возможно, я лишь пачкал ее своей похотью, своими банальными, стереотипными представлениями о красоте и сексуальности. Кто знает, может и так, но тогда мне казалось, что она стает лучше.
Худая река несла свои воды, сколько я себя помнил. Движение это, я уверен, не прекращалось ни на мгновенье. Коричневые листья плыли, чтобы зацепиться рано или поздно за один из иловых островов у берега и там гнить до самой весны, пока талым снегом их останки не смоет в водохранилище. Вода в реке была пропитана смертью, пропитана осенью, год за годом она несла трупы листьев в водохранилище, откуда питался водой весь город, откуда каждую весну вылавливали новых самоубийц, отравленных осенним сплином. Мне нравилось наблюдать за течением реки, это занятие приносило мне некое умиротворение в те моменты, когда мысли мои текли неприятным руслом.
А небо разбивало редкие капли о поверхность воды там, где течение реки было плавным, образуя едва заметные всплески, питая бесконечное течение. Небо бомбило уставшие листья, нависшие над стремительным потоком, чтобы они упали туда, откуда питались всю весну и лето. Вот оно, извечное слияние жизни и смерти. Так и я стану кормом для мясорубки времени, рано или поздно.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=232676
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 03.01.2011
ПЯТНИЦА
Втиснулся в потертую и забитую телами, обернутыми тканью, маршрутку. Закрывшейся дверью меня тут же прижало к стоящей на самой ступеньке девушке. Ее волосы прелестно пахли. Немного шампунем, но больше волосами, просто восхитительно пахли. Мое пальто было расстегнуто, а ее было слишком коротким, и она развернулась полубоком, видимо, смутившись.
Теперь я мог видеть очертания ее лица в двадцати сантиметрах от моего, а ее волосы пахли просто чудесно. Нет, она не была красавицей, скорее ее назвали бы милой, я бы сказал, чрезвычайно милой. Попытался вспомнить, какой шампунь так пахнет. Это был не синтетический запах шампуней против перхоти или шампуней с кондиционером, бальзамом и еще не знаю чем, но и не фруктовый или травяной запах.
Маршрутку качало, конечно же, качало. Девушка старалась не смотреть на меня, стояла, уставившись в пол, будто разглядывала свои сапоги, которых не могла видеть. На следующей остановке дверь открылась, и я выпал, а трое пассажиров получили дверью по рукам – в маршрутках поручень возле двери сделан так, что если за него держаться не с той стороны, тебя обязательно ударит по руке.
Никто не думал выходить, и я втиснулся обратно, еще сильнее прижавшись к девушке с волосами, которые пахли, кажется, ромашками, но это был не травяной запах, совсем не травяной. Дверь за моей спиной закрылась, и я оперся на нее спиной. Теперь до волос было сантиметров пятнадцать, и я почти не слышал их запаха. Я пытался его поймать пару минут, пока волосы снова не коснулись моего лица.
Моя спина в это время все еще касалась двери, и я не вытягивал шею, насколько могу судить, хотя, трудно судить об этом. Видимо девушка придвинулась ко мне, возможно не специально, а под давлением десятка тел. Теперь она прижималась ко мне почти что спиной, почти что вплотную, и ее волосы касались моего лица – они пахли еще лучше.
Следующая остановка маршрутки – я опять вылетел, а по рукам дало только одному пассажиру, двое успели убрать руки. У этого же рефлекс, по-видимому, вырабатывался хуже, либо он был самым сонным. Я снова втиснулся, нагло прижавшись к восхитительно теплой девушке, зарывшись лицом в ее все так же волшебно пахнущие волосы, дверь закрылась за моей спиной.
Опять облокотился на стекло двери, вернее, на перекладину, выполнявшую роль не то ручки, не то поручня, а незнакомка облокотилась на меня. Я был сонный, наверное, в какой-то момент я привычно положил руку девушке на талию, совершенно не специально на самом деле, и тут же убрал – не знаю, успела ли она заметить.
Но вот твердый бугор на моих брюках она, наверное, все-таки почувствовала, ибо попыталась развернуться ко мне боком. А может, просто хотела познакомиться или посмотреть, кто там сзади такой наглый. На следующей остановке я вышел, вернее, выпав, не стал лезть обратно. Не знаю, почему, мне ведь нужно было выходить только на следующей.
Маршрутка уезжает, я смотрю ей вслед и медленно иду за ней. Медленно – до тех пор, пока не начинается дождь. Мне хочется сегодня опоздать на работу, в гробу я ее видел. Запах волос незнакомки постепенно покидает меня, но мысли - как рой назойливых ос. Чтобы отвлечься, я говорю себе: «Погодка дерьмо. И эта ебаная работа достала, зато завтра суббота. Хочу Новый Год. Разговариваю с собой вслух – кажется, я совсем ебанулся». Я начинаю ржать, сначала тихо хихикать, такой придурковатый смешок, но от него мне стает только смешнее и вот я уже буквально ржу, иду и ржу. Наверное, это все от колес, но без них никак.
На работу опаздываю – ну, еще бы. Решил срезать путь через двор коттеджного массива.. Мимо меня в который раз прошла девушка с бультерьером совершенно звериного вида. Массивная такая псина, просто комок мышц с взглядом прирожденного убийцы. Что за идиотская идея – выгуливать собаку по утрам, я бы лучше поспал.
Навстречу мне выходит улыбающийся охранник, «что, опять?». Знаем мы, если я буду ходить через двор, ты можешь получить втык. Разворачиваюсь и иду за девушкой с собакой – придется обходить кругом. А задница все-таки отличная, как ни крути, просто восхитительная – у девушки, конечно, не у собаки. Собака мерзкая. Тянет хозяйку вперед, как трактор плуг или еще какой девайс подобного назначения.
А от ягодиц взгляда не отвести, они еще и обтянуты какими-то лосинами, что ли. При каждом шаге то напрягаются, то расслабляются, трутся друг о друга. Не правда, что человек может вечно смотреть только на три вещи, по крайней мере, человек мужского пола.
Хозяйка уродливой псины и отличной задницы неожиданно разворачивается, видимо, решила, что я ее преследую, и с безумной такой улыбкой выпаливает: «Не подскажете, сколько время?» Нужно говорить «который час», а не «сколько время» - время бесконечно. Но не у меня, увы, и дело даже не в том, что я опаздываю на работу.
Роюсь в кармане замерзшей рукой, она теперь всегда мерзнет, выуживаю мобильный, пытаюсь деревянным пальцем нарисовать на экране букву «р», чтобы разблокировать телефон. Я не назвал бы ее красивой – девушку эту – черты лица слишком уж выразительны, негармонично выразительны, но глаза не пусты, в них есть некое приятное взгляду безумие. «Восемь четырнадцать», - конечно же, я говорю это неразборчиво – это первые слова, сказанные мной с утра, да и от зубной пасты во рту вязко и сухо.
Она, кажется, хочет переспросить, но, передумав, стоит и улыбается – у нее на самом деле красивые глаза. Стоит она так не больше секунды, собака тянет ее, а она пытается удержать тупое животное, дергая за поводок. И улыбается так. Я тоже улыбаюсь, уже собирался было представиться-таки, но пес дернул особенно сильно и девушка, не забыв сказать «спасибо», посеменила за своим четвероногим другом. Такое, знаете, «спасибо…», но я развернулся и поплелся на работу, мать ее, снова опаздываю. Что за глупое занятие – гулять с собакой, впрочем, дело, конечно, не в этом.
Вечер пятницы – это такой праздник. Вообще вся пятницы – это праздник, есть даже специальный сайт, определяющий, пятница сегодня или нет. Я бы переименовал пятницу в пьянтицу – это слово куда лучше отражает суть, но скорее суть вечера оной. А днем еще нужно старательно ничегонеделать. Вообще, старательный офисный работник (работник, ха-ха, от слова «работать», какой цинизм!) должен уметь умело ничегонеделать все пять, и иногда и шесть рабочих дней. Но пятница – это просто всемирный чемпионат среди офисных работников по ничегонеделанью.
Но, это днем. А вечером этот чемпионат мирно переходит в соревнования по литрболу – национальному спорту во многих странах СНГ. Но я теперь вынужден уйти из этого вида спорта по состоянию здоровья, поэтому, сегодня вечером я приглашен в гости на пару чашек чая. По этому случаю после работы я заскочил в аптеку за заваркой. Тут же распаковал пачку, пакетики переложил в карман, а коробку с вложенной в нее брошюркой выбросил в урну – привычка. И только потом вспомнил, что гостеприимная хозяйка пьет таблетки чуть ли не с детства. Туман в голове становился с каждым месяцем все гуще.
Признаться честно, совершенно не хотелось никуда идти. Работа в офисе кого угодно сделает импотентом в двадцать пять. Первые признаки сексуального желания обычно проявлялись у меня лишь в вечер воскресенья, а полностью силы возвращались ко мне лишь после недели-другой нормальной жизни без ежедневных недосыпов и прочих радостей проституции и пассивного гомосексуализма, коими переполнена жизнь государственных служащих. От одного слова «служащий» у нормального человека без мазохистских склонностей пропадет любая эрекция.
Но признать, что я не в состоянии оттрахать даже свою лучшую подругу в вечер пятницы я не мог, поэтому бодро пообещал «заскочить вечерком на чай». Заскочив домой принять душ, перекусить и переодеться, я решил наполнить ванную и поваляться в ней с полчасика – весь день я жутко мерз, только по дороге домой чуть согрелся. Нет, не подумайте, что на работе температура ниже, чем на улице – просто, там холоднее. Снаружи, конечно, тоже холодно, поздняя осень все-таки, но этот холод какой-то…теплый, что ли. Мягкий он, живой. А в офисе, несмотря на отопление, было мертвецки холодно, холод кафельного стола в морге, сухой и освещенный лампами дневного света.
И мое тело будто пропиталось этим холодом, за полчаса лежания в ванной мне приходилось доливать горячей воды раза три или четыре. Впрочем, все это меня не слишком беспокоило в последнее время. Все это была мелкая суета. «И жалкое довольство собой», так сказать. Желание куда-то ехать, да и вообще выбираться из ванной растворилось как снег в кипятке, меня волновал теперь лишь один вопрос: что курил Миллер, когда писал свой «Трупик раком» - ну нельзя же до такого вдохновения упиться!
Но на чай к Анне я все-таки поехал. Кстати, чай у нее был отменный – один из тех, где молодые чайные листья сворачивают в разные фигуры и связывают нитками вместе с лепестками жасмина, хризантем, чайными почками, а потом при заваривании они «распускаются». Если бы еще заменить неизменное овсяное печенье творожными пирожными или кексами, было бы совсем замечательно.
Я неспешно потягивал чай, а Анна уже была на взводе. Чашка ее была пуста, к печенью она, как и я, не притронулась, губы ее были приоткрыты, грудь тяжело вздымалась. Немного чрезмерно крупные, как по мне, черты лица были под стать массивным бедрам и огромной груди. Когда-то, когда она была стройнее, мне срывало крышу от одного вида ее шикарного зада, не говоря уже о груди, а талия ее была по сравнению с бедрами просто осиной. Да и сейчас она могла бы приручить любого самца, но почему-то вместо этого не реже, чем раз в неделю приглашала меня на чай.
Черт, да я был уверен, что за ней мужики стадами ходили, но они ее почему-то не интересовали, действительно не интересовали, такая вот загадка. Ее коллекция порно была, наверное, не меньше, чем у Онотоле, в шкафу у нее было сложено полсексшопа, мастурбировала эта нимфоманка по несколько раз в день, в чем не стеснялась мне признаться, но привести домой «одного из этих членоголовых уродов» ей было что называется «западло».
Когда мы познакомились, я сначала решил, что Анна лесба, только на странность терпимая к моей половой принадлежности. Мы с ней долго общались по асе, в основном на тему секса, но приставать я к ней не пытался – это было бы то же самое, как если бы ко мне пристал гомосек – не слишком то приятно, прямо скажем.
Нет, я не имею ничего против гомиков и лесбиянок, но с первыми не имею желания иметь дело в силу понятного неприятия их половых предпочтений, вторых же я недолюбливал за нездоровый феминизм, а вот с Анной мы общались замечательно. Даже не знаю, почему я решил, что ей нравятся женщины, видимо она что-то такое сказала. Но как-то разговор зашел о вполне гетеросексуальных контактах, причем в таком тоне, будто бы неплохо все это осуществить. Тогда я и спросил напрямую, а Анна ответила честно: «Да, в детстве я хотела быть лесбиянкой, мужики такие мудаки, но лесбиянки оказались еще большими мудаками, чем те мудаки, что называют себя мужиками».
Я допил чай, поставил чашку на стеклянную поверхность стола и откинулся на диване. Диван был добротный, хоть и не новый, и меня сразу потянуло в сон: предыдущие пять ночей я спал не больше 5-6 часов. По телу вместе с теплом выпитого отвара растекалась приятная слабость, не хотелось напрягать ни единый мускул, даже те, что удерживают веки раскрытыми. Словно я только что проглотил таблетку с некой противоположностью амфетаминового микса, и теперь получал удовольствие не от движения, а от расслабленной неподвижности.
Включилась музыка, еле слышно, затем громкость была повышена до «романтической», эквалайзер тоже был настроен соответствующе: резкие высокие были сведены к минимуму и приглушены мягкими, будто бархатными басами. Чей-то сексуальный баритон, пропущенный через шелковые динамики седьмых «Соло», звучал завораживающе, ему вторило страстно пришептывающее контральто.
Анна оседлала меня, уселась мягко, как кошка, несмотря на шикарные объемы, она весила подозрительно мало. Не без усилия я открыл глаза, но они тут же были завязаны шарфом из какой-то очень легкой, почти невесомой ткани. Взяла за руку и повела в спальню. Уложила на кровать, застеленную прохладной гладкой простыней. Уселась мне на грудь и затянула на обоих запястьях по петле из той же ткани, что была на глазах.
Совратительница расстегнула на мне рубашку, стянула брюки вместе с трусами и носками. Мне же почему-то опять было холодно, вернее, мерзли ноги и руки, я их почти не чувствовал.
Запахи моего парфюма и ее тела постепенно стал вытеснять третий запах, даже более удушающий, чем запах моей «мессы» и не менее возбуждающий, чем запах ее тела – видимо, Анна зажгла какие-то благовония. В голове подобно искре от костра промелькнула мысль, одно слово «воскуривать», и тут же затухла. Было в этом слове что-то такое.
Анна тем временем исследовала кончиком языка мой живот, я же всеми силами старался пребывать в сознании. Однако ее неторопливые ласки скорее подталкивали меня в царство сна, чем вытаскивали оттуда. Улитка ее языка теперь ползала по моей груди, оставляя блестящий след между редкими волосками, а что-то горячее и мокрое терлось о мою ногу, пробуждая вялую эрекцию. Животом я чувствовал твердость ее сосков.
Мысль о груди моей пленительницы стала топливом для продвижения следующей порции крови к моему замершему приапу. Почему-то в памяти сохранялся образ, где она была густо залита спермой. Такое случалось часто, но запомнился тот раз, когда я сделал это в женском туалете пиццерии, причем не специально, просто так вышло. Я помню запах фиалок – освежитель в туалете, помню мускусный запах ее парфюма, один сосок выскочил из бюстгальтера, левый – я помню все в деталях, будто это произошло только что. Сперма стекает с уголка ее рта, мой член в помаде, потеки спермы на ее шее, на груди, и самая большая капля скатилась в ложбинку между грудей.
Эти воспоминания, захватившие все мое сознания, вызвали прочный стояк, который тут же был оценен языком Анны. Все это происходило на грани сна, я уже был практически в его объятиях, когда меня вытащили оттуда бесцеремонно, но эффективно. Сначала не поняв, что произошло: глаза у меня были завязаны, когда я заходил в комнату и я не мог видеть вазочки со льдом, стоящей на тумбочке, я был, скажем так, несколько смущен. Мне показалось, что на грудь мне разлили горячий воск или вроде того, даже не знаю, почему.
Точно такой же кубик был положен в ямку моего пупка, а Анна тем временем посасывала кожу моей мошонки и лизала языком промежность, сжимая рукой мой член. Другой рукой, судя по ее стонам, она ласкала себя. Медленно водила пальцем по губам, не погружая его внутрь и не касаясь клитора – я видел это десятки раз и был уверен, что и сейчас она делала так же – этой женщине нравилось как можно дольше находиться на грани оргазма, хотя она и могла кончать иногда по несколько раз в минуту.
Мне казалось, что она была на самом деле просто особо извращенной мазохисткой, ей доставляло особое удовольствие находиться в состоянии постоянного возбуждения, изнывать от желания или часами оттягивать оргазм. Я подумал, что это, пожалуй, извращение во второй степени, а на грудь мне упала капля чего-то вязкого и на этот раз действительно горячего, теперь я почувствовал разницу. Вторая капля упала на живот, она была странно приятно горячей, я напрягся, и вода, находившаяся в углублении моего пупка, вытекла оттуда и стекла по животу.
Глаза мои были завязаны, но слух и обоняние обострились до предела, как и осязание. Все мое тело будто превратилось в сплошную эрогенную зону, которая жаждала новых ощущений, не успев еще разобраться с полученными. Я различал все малейшие оттенки и полутона игравшей в соседней комнате музыки, слышал запах благовония, моего парфюма, моих выделений и выделений Анны, свечи, растаявшего льда – даже у него был свой тонкий запах.
Моя мучительница стала на четвереньки и, целуя мои живот и грудь, продвинулась вперед. Ее губы коснулись моей шеи, я почувствовал горячее дыхание, пахнущее моей смазкой. Она вильнула бедрами, нащупала своей истекающей щелью головку моего наконец твердокаменно стоящего члена и медленно на него опустилась. Анна пила таблетки, и мы всегда трахались без презерватива – не знаю, почему, но я ей доверял и она мне, наверное, тоже.
К этому моменту сонливость мою как пылесосом сдуло, но нимфоманка стала проявлять свои мазохистические наклонности. Она не то, чтобы двигалась медленно, нет – она вообще не двигалась, только слегка вращала бедрами и то сжимала, то расслабляла мышцы влагалища. Сначала, когда я был настолько возбужден, что готов был кончить через несколько секунд, меня это устраивало, но постепенно твердость моего друга стала снижаться.
Не знаю, виной ли тому усталость или совершенно замерзшие ноги, а может то, что Анна была не в моем вкусе и никогда меня по-настоящему не возбуждала или все вместе взятое. Хотя нет, было кое-что, что действительно меня беспокоило последнее время, и каждое малейшее напоминание об этом приводило меня в состояние полной апатии. Ведь раньше у меня никогда не мерзли так ноги, никогда они не становились ледяными без повода, руки мои не были синюшными руками трупа. Это было совсем недавно, но казалось, что в прошлой жизни.
Член мой окончательно упал, Анна почувствовала это и стала ласкать его губами, пытаясь вернуть эрекцию. Хорошо, что глаза мои были завязаны. Я всеми силами старался вернуть эрекцию, заставить гребаные пятнадцать с небольшим сантиметров моего тела, этот кусок губки снова стать твердым, но, как я не пытался, как не представлял себе самые развратные картины, все мое сознание занимали лишь мысли о неизбежной смерти.
Мои холодные ноги и руки были напоминанием, что никакие таблетки и процедуры меня не спасут, что я просто ходячий труп. Моя ступня касалась деревянной спинки кровати, но если бы спинка была бетонная или железная, я бы не заметил разницы – мое тело медленно отмирало. Анна заглатывала мой член полностью, вытворяла языком совершенно невозможные вещи, пальцы ее, такие горячие, касались моих яичек и промежности. Кроме моих родителей это, пожалуй, будет единственный человек, который станет приходить ко мне на могилу.
Я вытащил левую руку из петли и освободил правую. Встал с постели – мне хотелось размяться и разогреться, кроме того, надо было как-то переключиться с канала «Кладбище ТВ» на «Хастлер». Анна смотрела на меня с неописуемой нежностью, не знаю даже, откуда она взялась, просто не представляю. И с похотью в глазах, такой совершенно блядской похотью. Одного этого взгляда хватило, чтобы вернуть меня на путь истинный.
Развернув ее задом, я толкнул ее на кровать, мягко так. Анна, настоящая женщина, была податлива, как пластилин. Тут же легла лицом на простыню и прогнула спину: привлекательность ее пятой точки ни для кого не была секретом. Я опустился на колени и провел языком по ее багровым пухлым губам, покрытым смазкой, ни у кого я не видел настолько багровых и мясистых половых губ, разве что, может быть, в порно. Я всегда находил их особенно привлекательными, гораздо более привлекательными, чем бледно-розовые и плоские губы большинства моих бывших подруг.
Держа ее руками за бедра, я работал языком, как заправская лесбиянка, и если бы хоть на секунду отпустил, Анна бы точно вырвалась, так она виляла бедрами. Это занятие полностью увлекло меня, я с удовольствием растворился в нем, это был праздник жизни, на котором мыслям о смерти не было места. Ожил и мой депрессивный приап, воспрянул ото сна, чтобы стать полноценным участником этого празднества.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=232567
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 02.01.2011
02.01.07 - 23.55
Новый год
Часам пора пробить двенадцать.
Сижу в подвале в полной темноте.
Здесь тихо и почти не слышно фейерверков…
И я рисую кровью на листе бумаги родные и знакомые до боли очертанья любимого лица.
И лезвие голодное ласкает мои вены, пытая прекратить страданья, которым нет конца.
Я просто хочу никому не мешать,
Я просто хочу уснуть в тишине.
Что мне с собой делать – не мне ли решать?
Ой… Типа кто будет грустить обо мне…
Затухнет свеча и красные струны затихнут,
И чёрная бабочка тихо уснёт на стене…
Уж заполночь, лишь за окном снег кружащие вихри,
Для мира - начало, художнику мира - конец
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=232310
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 31.12.2010
21.12.09 - 1.09
Я нигатишный нипает,
И муза от меня сбежала.
(Я не выдавливаю жалость,
Мне просто сильно не везет).
Однако, если бы стихи
Писать умел я афигена
(О том, как баба пилит вены,
Как самый злостный мазохист),
Я б эти трушные столбцы
Не стал записывать в тетрадку,
Как это делают украдкой
Все безбородые юнцы.
Я выложил бы сразу в сеть,
Чтоб все мгновенно их узрели,
Сказали б, ах, какая прелесть,
Сказали б, сударь, вы паетъ!
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=231777
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 28.12.2010
Умоляю, выведите из палаты,
Это ведь за мною в чёрном балахоне.
Лик оного суров. Закован в латы.
Мне страшно, кто они? Кто они?
Кто их пустил, зачем здесь столько плача.
Зачем меня, несут туда, не надо.
Там в коридоре видел тени палача,
Я слышал шёпот палача. Из ада.
Там за спиною, сзади произносят моё имя,
Всё шёпотом, всё ложь, не верьте.
Всё отнимают, что так было мной любимо,
Иуды жизнь мою предали смерти.
22.04.09 - 4.22
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=231768
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 28.12.2010
07.08.09 - 13.31
Все красивые - дуры иль шлюхи,
А уродины мне не нужны.
Насмотревшись однажды порнухи,
Йа убъюсь ап паверхнасть стены.
Я надую гандон перегаром,
Запущу, посчитав этажи,
Чтоб не думали, будто бы даром
Жизнь свою я, раб божий, прожил.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=231209
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 25.12.2010
16.05.09 - 1.48
Кому творю я слово?
По сей рутине.
Ведь знаю, что не ново,
Что по углам такого -
Споткнуться в паутине.
Переставляя ноги,
За разом раз,
Мне не свернуть с дороги,
Не убедить убогих
Повязкой с глаз.
Где ветра направленье
Мне угадать?
Не силе убежденья,
Ни верою терпенья
Нарушить гладь.
Зачем я выдыхаю
Ругательные стоны?
Ну ни дорогу к раю,
Ни к счастью я не знаю,
Вход по жетонам.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=231208
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 25.12.2010
хайдук, мой сердешный друг,
что вонзаешь в вену иглу.
опухли изгибы рук,
но ты снова присел в углу,
развёл свой весёлый костёр
и варишь в ложке дерьмо
для себя и младших сестёр,
которым уже всё равно.
пылает кровавый закат,
врываясь в пустеющий дом.
и слышатся всхлипы солдат,
рыдающих за окном.
а добрый волшебник-старик,
на пуделя чем-то похожий
к губам твоим страстно приник.
он скоро заплачет тоже.
тебе снова приснилась мать?
и ты снова её убивал?
не хотела тебе покупать
тот пластмассовый самосвал?
конечно, ты не виноват.
вы все никогда не виновны.
вы словно порочный детсад,
вы свора зверёнышей словно.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=229844
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 19.12.2010
Все мысли съедены. Гавно,
Всё счастье выпито до дна.
Все души проданы давно
И бесполезно начинать
Писать стихи, искать слова
И рифмы. Тоже все - боян.
Их можно только воровать
У тех, кто умер или пьян.
Что остаётся нам тогда?
Жечь, будто собственных детей,
Свои стихи, свои года,
И сдохнуть худшей из смертей?
И сотни пьяных мотыльков
Спешат к свече на эшафот.
Там Цой, Есенин и Тальков,
И тысячи. И всех нас ждёт.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=229843
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 19.12.2010
20.10.09 - 22.26
Моя любовь протухла за неделю.
Ты не вернёшься больше. Ну и пусть
Ты не придёшь туда, где мы сидели.
Я тоже не приду. Я не вернусь.
Ты станешь ангелом. Окей, я стану бесом.
Ты не увидишь больше никогда
Меня. Того, кто серый труп повесил.
Да, твой, о, моя хладная звезда.
Ты не нужна была, когда была моею.
Мне не нужна теперь никто взамен.
Ты думала, я рядом поседею.
Я думаю, сначала губы съем.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=229276
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 16.12.2010
07.01.10 - 3.03
В голове муравьи, а вокруг мониторы, мониторы…
Надоели уже твои идолы, хватит.
И особенно бесит вот этот, который
Тесно связан с моими висками, а, кстати,
Мои идолы тоже боятся зеркал,
Я видел,
Я смотрел в него долго, я тоже искал
Свой идол.
Он живёт, он дышит,
Он верит в спасение свыше,
Залазит на крыши,
Читающий Гессе и Ницше.
Я верю,
Мой идол придёт ко мне,
Через двери,
Растущие на спине.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=229275
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 16.12.2010
05.01.10 - 2.33
Я лишь нечто под тысячей масок,
Сам не знаю своё лицо.
Не создавший ни звуков, ни красок,
Я позор на следах мертвецов.
Моя тень то длинней, то короче,
Мои крылья малы и слабы.
Мой рассвет непрогляднее ночи,
Мои боги - всего лишь рабы.
Если б взять мне кривые зеркала,
Рассмеяться уроду в лицо.
Только силы и храбрости мало,
Мало веры, в конце-то концов.
Потому я под тысячей масок
Прячу истинное лицо,
Чтоб не слышать ни звуков, ни красок
Чтоб не видеть следы мертвецов.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=228959
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 15.12.2010
10.08.09 - 13.02
Мизантропичность пейзажа.
(Когда способ стаёт самоцелью).
Я, похороненный заживо
Своей самодельной болью.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=228958
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 15.12.2010
Я похоронен был в обед субботы,
Я похоронен был по-христиански.
И кто-то плакал, кто-то пил до рвоты...
А кто-то после похорон спешил на дискоданцы.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=228696
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 14.12.2010
14.02.09 - 02.13
И если когда-то и где-то
Любимым быть мне суждено,
Любите меня как поэта,
Ведь как человек я - гавно.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=228695
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 14.12.2010
Знаешь... Я всё ещё плачу, храня твои фото.
Верь мне. Ты больше меня не увидишь, пускай…
Ветер свободы опять раздражает до рвоты.
Нервы скрипичной струной и весна через край.
Часто спасает меня мазохизма припадок.
Часто себя убеждаю упорно, что прав.
Руки развязаны, запах экстаза так сладок,
Страстно вкушаю коктейль из вкуснейших отрав.
Скоро из памяти выжгу остатки сомнений,
Вкус твоей страсти и взглядов немое тепло.
И, растворившись в потоке своих преступлений,
Буду молиться, чтоб дальше тебе повезло.
1.59 - 26.01.09
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=228512
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 13.12.2010
я маленький сгусток нелепой материи,
я часть того, что я уничтожаю.
я всегда предпочитаю оставаться в неверии.
я верю в Бога, дорогу к раю.
я хочу жить, хочу жить хорошо.
я хочу развлечений, не хочу работать.
есть за мною ещё один малый грешок:
мне всегда всего мало, всегда не хватает чего-то...
***
прошли миллиарды лет, проходят годы.
проходят прохожие, подобно рефлексам рвотным.
человек - звучит, наверное, гордо.
но я иногда предпочитаю называться животным…
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=228511
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 13.12.2010
Я шёл никуда среди пыльной толпы,
Заткнув уши каплями звуков металла,
Позади оставляя людей и столбы,
Что порой от людей отличаются мало
Я шагал на Обрыв, где вороны живут
Вдалеке от общества пыльных столбов.
На обрыве в тени я мечтал отдохнуть,
Наблюдая пейзажи в тени облаков.
И при свете заката я увидел Обрыв,
На котором пытался спасись от стен из бетона,
И, подхваченный ветром, к закату я взмыл,
Наслаждаясь свободой, доселе мне не знакомой.
Но покрытая пылью одежда тянула к земле,
И обезумевший ветер не выдержал веса бетона…
…из наушников тихо последняя песня лилась при луне,
А над телом икара уныло кружили вороны…
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=228275
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 12.12.2010
Чужие женщины в чужих постелях
(хлоргексидин, менизистин, презервативы) -
мы получили то, чего хотели.
Ебемся, чтобы чувствовать, что живы.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=228272
рубрика: Поезія, Лирика
дата поступления 12.12.2010
5
Утро началось неожиданно в полпятого утра. Мне снилось как я насиловал свою однокурсницу, которая хотела меня убить при помощи шприца, наполненного жидкостью цвета мочи. Перед глазами все еще стояла картина, как она кровожадно улыбается, пряча что-то за спиной а в пищеводе колом стояло нечто, неотвратимо рвавшееся наружу. Кишечник бурлил, желудок сокращался спазмами, а в пищеводе будто застрял десяток апельсинов (вспомнилось видео, где мужчина проглотил целиком двенадать сосисок, наверное, он чувствовал нечто подобное).
Во рту был неописуемо отвратительный привкус холодной блевотины, челюсти сводило, в голове гудело. Ноги сами понесли меня в ванную, в объятия моего спасителя – керамического друга. Он стоял там же, где и всегда, только крышка была не закрыта, а края обоссаны. Чувствуя спазмы пищевода, я пал ниц перед моим молчаливым собеседником, правым коленом почувствовав холод кафеля, а левым – лужу мочи на полу, вдохнул полной грудью аммиачные пары, готовый к исповеди, но ничего не происходило. Стоял я минуту, или десять, в какой-то момент мне показалось, что я заснул, но желудок мой наконец сжалился надо мной и, изогнувшись, я начал облегчать душу.
Рвало меня, наверное, часа полтора, спазмы не прекращались, меня скручивало в калач и трясло, как осиновый лист. Вкус рвоты давно сменился на горечь желчи, чем-то похожую на горечь неспелых грейпфрутов, и я уже молил пощады у моего пастора – фаянсового мученика, но стоило мне предпринять попытку подняться с колен, как новый приступ подобно каре божьей сгибал меня пополам, указывая мое место.
Вышел из сортира я опустошенный во всех возможных смыслах этого слова. На часах было пять утра, а за окном совсем рассвело – не хватало только пения петухов, отсутствовавшего по причине отсутствия самих петухов. Не было слышно, ни криков соседей, ни гула машин, ни стука строителей, возводящих недалеко от старых хрущевок новую многоэтажку, только стрелки часов, вдохновленные тишиной щелкали особенно громко и торжественно, гордые тем, что служат господину, перед которым все равны и все ничтожно.
Я поставил чайник и попытался вспомнить вчерашний вечер. Никогда еще не было так тяжело составить более или менее четкую картину из обрывков, сохранившихся в памяти. Шампанское, тосты, еще шампанское, еще тосты, мартини, снова шампанское и снова тосты (в тостах после мартини было меньше смысла, чем в предыдущих, но и лести тоже меньше), затем мохито… потом какие-то коктейли, название которых не отпечаталось в памяти… все это вперемешку с салатами, фруктовыми нарезками, кальяном… Все это обретало какую-то последовательность и осмысленность только благодаря выходам в туалет. Первый был совершен довольно трезвым шагом и с мыслью о том, что пора переходить на сок, второй был нужен, чтобы умыться, ибо стало очень душно, третий был самым тяжелым, ибо вступила в силу теория относительности (Эйнштейн был прав!) и стены и пол перестали быть собой. Помню, что танцевал с Леной (той самой однокурсницей), целовал ей шею, посасывал мочку уха, но, было это до второго выхода в уборную или после оного?
Вспомнил небольшую сиреневато-розовую таблетку, проглоченную как бы невзначай и в сознании стали всплывать все новые сцены. Вот мы рассаживаемся впятнадцатером в три такси, Лена сидит у меня на коленях а меня дико тошнит и спазмы сводят кишечник, отчего эрекция сходит на нет. Я запускаю рукой ей под платье, она раздвигает ноги и похотливо ерзает на мне, вызывая еще более острую боль в кишечнике, я же пытаюсь волевым усилием заставить свой член снова затвердеть (непонятно, зачем). Рукой добираюсь до ее трусиков, насквозь мокрых и почти ничего не прикрывающих, пытаюсь ласкать ее через трусики, но они настолько малы, что пальцы погружаются внутрь, и она начинает еще яростнее извиваться, сладостно дыша мне на ухо и слегка постанывая. Мне дико неудобно и запястье быстро устает, но она продолжает двигаться навстречу моим пальцам.
Когда машина останавливается, мне становится легче, боль стихает, а моя яростная наездница бесстыдно стонет. Мы все толпой вылазим, иначе не скажешь, из машин и направляемся в сторону небольшого одноэтажного домика совкового типа, очевидно, снимаемого кем-то из однокурсников. Внутренняя обстановка соответствует внешнему виду – деревянные крашеные полы, дешевые обои, побеленные потолки, советская мебель. Кто-то включает «музыку» - такую же стуканину, как до этого играла в клубе. Я бегу в импровизированный сад, состоящих из пары яблонь и нескольких не то вишень, не то черешен, растущих около дома.
Присел, оперся спиной о ствол старой разлапистой яблони - каждое движение отзывалось острой болью в кишечнике и дико гудела голова, легкая тошнота же была скорее сладостно-приятной. Расстегнул куртку – ну улице было градусов десять, но я истекал потом. Закрыл глаза. Пульсирующая и стучащая в такт музыке боль в висках стала утихать.
Это, пожалуй, было самое приятное воспоминание из всего вечера. Прохладные ветер постепенно охлаждал раскаленное тело, роса остужала расплавленные мысли, разрывающие черепную коробку. Подобие музыки, доносившейся из дома, совсем не мешало и позволяло еще сильнее почувствовать мою удаленность от всего этого. На смену острой потребности в движении, накрывшей меня в клубе пришла расслабленность и умиротворенность, настолько блаженная, что я, кажется, даже заснул в какой-то момент.
Следующие воспоминания почему-то упорно не желали восстанавливаться в полной мере, не знаю, что является причиной этого явления. Период после выхода из клуба и до того, как я задремал под деревом я помню в подробностях, что же было после в силу каких-то реакций в моем мозгу напрочь было сокрыто от меня за исключением пары моментов, в одном из которых я опять яростно лижусь с Леной, а в следующий иду по совершенно пустынной улице. Чайник вскипел.
Сначала я хотел сварить кофе. Но не хотел его пить. Собрался заварить жасминовый оолонг, но желудок в весьма жесткой форме пояснил, что если я буду его пить, то отправлюсь снова нюхать свою блевотину. Выбор мой пал на черный чай с бергамотом, запах которого, как ни странно не вызвал никаких неприятных ощущений. В голове стало проясняться, вот только кишки горели огнем и желание хоть что-то делать напрочь пропало. Не хотелось ни есть, ни спать, ни… Даже не знаю, чего бы мне могло сейчас хотеться. Допив чай, я упал на кровать.
6
К обеду мне стало легче. Запив фуразолидон йогуртом, я почувствовал себя достаточно живым, чтобы вернуться в материальный мир. Первым делом не без труда нашел мобильный: три неотвеченных вызова и две смс. Два вызова было от однокурсника Андрея и один от Алины, обе смс тоже были от нее: пожелание спокойной ночи и доброго утра. Я решил начать с того, что проще и набрал Андрея, он не брал трубку. Алине звонить не хотелось, и дело было даже не в чувстве вины, которое так же присутствовало. Просто, она вызвала у меня неприятные ощущения, она была влюблена беспамятно и безумно, готова была на все, моя же страсть перегорела. Или протухла.
Нет, ее красота вызывала у меня восторг и желание, она никогда меня ни в чем не ограничивала и не напрягала, не было в ее чувствах никакого эгоизма, не было обмана или притворства, только собачья преданность. Это меня, наверное, и раздражало. Мы могли общаться на любые темы, но она никогда со мной не спорила, я мог задавать любые вопросы, но она всегда отвечала то, что я хотел услышать. В постели для нее не было границ за исключением тех, которые устанавливал я, но все это было ради меня. Казалось, вся ее жизнь, каждый ее вдох, каждый удар сердца был для меня. Она слушала ту же музыку, что слушал я, смотрела те же фильмы, читала те же книги. Мне все больше казалось, будто она не живой человек – мое отражение, эхо. И секс все чаще напоминал мне мастурбацию. Это порою напрягало меня, надоедало, но это было такой мелочью. Было нечто, что угнетало меня по-настоящему: рядом с ней я был одинок.
Я набрал ее номер, который знал наизусть. Некоторые девушки считают, что большинство мужчин свиньи и им нужен только секс, не задумываясь о том, что им больше нечего дать. Только свое тело и свою собачью преданность в лучшем случае. Ну как может не надоесть человек, которые одинаково одевается на протяжении полугода, который не может посоветовать тебе хорошей книги или интересного фильма, рассказать о чем-то, о чем бы понятия не имел… Черт, короткие гудки. Я опустился на кровать: все тело было будто растоптанным, вялым, бессильным. Зазвонил мобильный – Алина.
- Привет
- Привет (знакомые до боли нотки грусти). Чего не отвечал?
- Не слышал, на днюхе был вчера, только проснулся.
- Ясно. И как погулял? (укор – что ж, оно и понятно).
- Та паршиво как всегда. Нарвался на свою голову в универе на этих алкашей. Терь чувствую себя препаскудно.
- Хочешь, я приеду? (черт, вот это непростой вопрос)
- Очень хочу. Только позже. Часам в шести, пожалуй, отойду.
- Я бы помогла… (нет уж, спасибо, у меня хоть лицо не в помаде?)
- Не, я сам. Башка трещит и убраться надо. Лучше вечером. (я старался как можно мягче)
- Ладно. (блин, все равно обиделась. Ладно, хрен с ней)
В целом я остался доволен результатами, все прошло достаточно легко. Теперь предстояло привести в порядок себя и заблеванный и обоссанный сортир, принять душ, проверить одежду на предмет посады, спермы, женских выделений, завалявшихся в карманах использованных презервативов и прочих ненужных сюрпризов. Начать решил с пострадавшего, который стал грязнее чем положено в связи с тем, что принял часть моей грязи (хотя не известно, стал ли я после этого чище, чем он). Посыпав основательно унитаз порошком, полив доместосом и присоединив специальный шланг к крану, я начал отчищать его специальной щеткой и поливать водой из шланга, старательно, будто прося прощения за то, что так с ним обошелся. Как жаль, что нельзя так же просто снова стать чистым.
Отсоединил шланг, помыл руки под краном. Помыл еще раз с мылом. Умылся. Приблизив лицо к зеркалу, посмотрел себе в глаза. Нет, они ничего мне не говорили о вчерашнем, за исключением того, что были несколько более красными, чем обычно. Мешки под глазами – было и хуже. В целом я все еще достаточно симпатичен – голубые глаза, прямой нос, выразительный рот, мужественные скулы и подбородок, высокий лоб. Виски были выбриты, светлые волосы до плеч сейчас составляли прическу, подходящую разве что для похода в дурдом. Осмотрел шею – засосов не обнаружил, только спелый прыщ сбоку портил вид, словно вулкан посреди пустыни. Сжал его пальцами с двух сторон – гной брызнул на зеркало. Смыл его водой. Теперь на месте прыща остался лишь красный след с набухающей каплей сукровицы. Зато на груди был обнаружен засос впечатляющих размеров. Ну что, засос, ты будешь синяком, а буду мыться.
В начале седьмого меня разбудил разрывающийся дверной звонок. Вскочив с кровати, я схватил мобильный телефон – на нем было восемь пропущенных, но звонил не он. Бегом направился в кухню, набрал в рот воды, выдавил туда же зубной пасты, прополоскал этим рот. Язык дико щипало, я выпил воды из-под крана. Открыл двери. Алина стояла спиной к двери. «Проходи» - сонным голосом промямлил я.
Ее выражение лица не предвещало ничего хорошего, глаза отметили синяк на моей груди и стояк под полотенцем, которым я обмотал бедра после душа да так и увалился спать. На кровати было свежее белье, аромалампа распространяла запах иланг-иланга. Я поставил чайник, стал мыть заварочный под краном. Алина не была у меня уже около недели, за это время на чайных листьях в нем появились серые островки плесени. Такие вещи, как аромалампа и заварочный чайник никогда не использовались мной, когда я был один, и, как следствие, не мылись. Алина скинула ранец на пол, подошла сзади и обняла меня сзади, прижавшись лицом к спине. Я поставил чайник на стол, вытер руки полотенцем и повернулся к ней. Глаза ее блестели от слез.
Я целовал ее веки, целовал лоб, щеки, губы. Когда добрался до шеи, дыхание юной нимфы стало прерывистым. Мой язык забрался в раковину ее ушка, а губы шептали, чтобы она не плакала (хотя, она и так уже не плакала). Я стянул с Алины тонкий весенний свитер и целовала ее грудь, лизал посасывал, прихватил зубами набухший сосок и с губ ее сорвался стон. Я покрывал поцелуями каждый сантиметр идеального живота, джинсы со стрингами присоединились к свитеру. Она была как всегда безупречно выбрита (в отличие от меня), пахла чистотой и вожделением, и я самозабвенно ласкал ее киску, посасывал торчащие малые губы, проникал языком внутрь, играл с клитором. Руками я крепко держалее за бедра, а она извивалась и стонала, она кончала и, не успев кончить, снова кончала. В эти моменты я боготворил ее и чувствовал себя величайшим из любовников.
«Войди в меня», - шептала она, молила: «Возьми меня», кричала: «Трахни меня». «Трахнуть тебя как сучку?» – спросил я, «Да, трахни меня, как сучку!» - простонала Алина. Я встал с колен, полотенце упало на пол. Приподнял ее за бедра и, перевернув, поставил на колени лицом вниз, оголил головку стоящего колом инструмента.
Я входил в нее резко и сильно, трахал ее, драл, как последнюю шалаву. Она извивалась и билась в истерике, комкала руками простыню, выла и стонала, то приподымаясь на руках, то падая лицом на кровать. Я шлепал ее по заднице, шепча: «Что, шлюшка, нравится?», а она то бормотала невнятно, то кричала на всю квартиру: «Да, трахай меня, сильнее», «Трахай как сучку». И, наверное, я бы мог кончить на полчаса раньше, толком не успев начать, но попытался отвлечься, перемножать двухзначные числа или вспомнить одно из своих стихотворений, и прошло еще полчаса, по истечении которых мой член начал медленно но уверенно опадать. Не знаю, был ли виной тому перебор с алкоголем, перевозбуждение или ставшая совершенно огромной и скользкой вагина моей подруги, но факт оставался фактом. Думаете, кончить было для меня так важно? Нет, я совсем не боюсь предложений без точки, дело было совсем в другом – я страшно боялся почувствовать себя импотентом. Понимал, что перенесенный триппер, алкоголь наркотики, бесконечный и беспорядочный трах рано или поздно дадут о себе знать, смирился, но тем не менее дико боялся наступления этого момента и даже самых слабых его признаков.
Я вышел из нее и она повалилась на кровать в изнеможении, но я взял ее за бедра и вернул в исходную позу. Я взял член в руку и прислонил его головкой к ее заднему проходу. Он снова затвердел. «Нет, подожди», - прошептала она и попыталась отодвинуться, но я схватил ее за бедра и снова упершись в ее анус, начал толкать член внутрь. Он затвердел до боли, вены вздулись, головка стала пунцовой, я нажал чуть сильнее и головка проскользнула внутрь. Алина застонала: «Ах, да, выеби меня в задницу!» и крышу у меня снесло. Я не ожидал от нее этого, совсем не ожидал, в какой-то момент я совсем не отдавал себе отчета в том, что делаю, возможно, мое психическое здоровье не отличается твердостью. Я схватил ее за бедра и вогнал прибор рывком на всю длину: «Ай, больно!» - завизжала маленькая шлюшка, но мне было плевать. Я схватил ее за короткие синие волосы и пытался войти в нее еще глубже, пытался разорвать ее, как животное. Она стонала, она кричала, плакала, а я через минуту лежа на ней, кончал в ее прямую кишку. Лежал на ней минут пять или десять, не в силах пошевелиться, затем встал, вынимая из нее покрытый желтой слизью, сукровицей и спермой член.
Мне было не по себе, я был опустошен так, как не бывал и после пяти оргазмов, я будто чувствовал в себе присутствие кого-то еще, кто пытается выгнать меня из моего же тела. Я не мог поверить, что это я только что желал разорвать задний проход пятнадцатилетней девочки. Алина же села на кровати и, взяв мой грязный и вонючий приап в рот, стала его обсасывать, как будто он был покрыт амброзией. Глаза ее при этом блестели не то от слез, не то от чего-то, что мне было совершенно не понятно.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=200853
рубрика: Проза, Рондель
дата поступления 13.07.2010
1
Мне это уже порядком надоело. Вся эта более чем получасовая возня не давала никакого результата, к тому же я просто устал. Но затянув потуже шёлковый шарф на шее беспомощно повисшего тела подруги, принялся с ещё большим остервенением работать бёдрами. Хотелось кончить ещё раз, во что бы то ни стало, в течение последних двадцати минут всеми силами я пытался перевалиться через край и упасть в объятия оргазма, но всё время сползал вниз, приближаясь к цели со скоростью улитки на морозе. Поясница мерзко ныла, а мышцы внизу живота время от времени схватывала судорога. Кроме, того, смазки уже совсем не было, как и смысла продолжать.
Вынув потёртый и уже начавший опадать член, я, отвязав подругу, отнёс её к кровати и бережно уложил на подушки. Развязал руки, снял повязку с глаз, аккуратно отклеил со рта скотч. Подхватил пальцем катящуюся по её щеке слезинку, положил себе на язык и прошептал "люблю". "И я тебя", хотела ответить она, но лишь закашлялась, видимо, я сильно передавил гортань шарфом. Её звали Алина и она была прекрасна: длинные стройные ноги, безупречной формы ягодицы, округлый холмик Венеры и безупречно плоский живот, красивая грудь 1-2 размера с крупными коричневыми сосками, тонкая шея и детское веснушчатое лицо. Короткие волосы, покрашенные в сине-чёрный были когда-то рыжими. Лежа на боку, она дышала ртом как рыба и смотрела на меня своими зелёными заплаканными глазами. Лицо и шея её всё ещё были красными, грудь немного расцарапана, на запястьях остались следы от ремней, а на заднице - от шлепков, но и сейчас она была прекрасна, как богиня. Моя богиня.
Я поцеловал её стопу, затянутую в разорванный чулок и пошёл на кухню нарезать фрукты для фреша. Часы на кухне показывали три пятнадцать, из единственной комнаты однокомнатной квартиры доносилось повизгивание Грязного Даника, и соседи позвонили бы, наверное, в милицию, но в замызганной хрущевке на окраине промышленного города жили только цыгане, наркоманы, алкаши, проститутки и студенты и, даже если бы я сам позвонил и нажаловался, никто бы не приехал. Засовывая дольки яблок и грейпфрута в раздолбанную, но, тем не менее, грозно ревущую китайскую соковыжималку, я думал не о том, что пары начинаются в восемь и не о закончившихся, как ни странно, баблосах (ну, может, самую малость), и даже не о подростающем в трёхлитровой банке с питательным раствором растении (догадайтесь, каком). Что-то грызло меня опять, нехорошо так. К ебеням. Устал. Надоело всё. Спать хочу.
В шесть пятнадцать зазвонил будильник. В шесть сорок отклеился от кровати и пополз в сортир. Открыл крышку унитаза, пару минут смотрел в зеркало, нажал на слив, пошел обратно. Упал на кровать и вырубился.
Главное не смотреть на солнце, вообще глаза лучше не подымать. Я понял это, лишившись зрения на несколько секунд и едва не упав в обморок. Солнце здесь огромное и белое, всеобъемлющее и неутомимое в своем стремлении испепелить всё живое.
Знакомые звуки сначала вкрадывались, проникали в мое сознание, а затем чередой жестких риффов вырвали меня из оков сна. Бегемотики. Декад оф терион. Апо. Пантос. Какодемонос. Так началось утро понедельника, в начале двенадцатого. Алина уже заварила чай и подогревала бутерброды, в свои пятнадцать она вела себя как полноценная женщина. Я хотел было сочно прогроулить пару слов из припева, но получилось лишь позорное кряхтение, сушняк меня победил, и я поплёлся в клозет.
Позавтракав и усадив подругу за комп качать музыку, я решил позвонить одногрупнику Андрею, дабы унать, не произошло ли в мое отсутствие чего интересного в любимом универе. Однако он понятия не имел, что там творится, вследствие чего предложил пойти пить пиво. Вечер был заполнен, что меня изрядно порадовало, ибо, чем глупее и бессмысленнее занятия, на которые мы расходуем отведенное нам время, тем менее глупой и бессмысленной кажется нам жизнь.
2
И так, мое Имя Ник. Николай. Но чаще меня называют Локи. Почему? Да потому, что анаграмма моего имени звучит как "йа локи н". Вот так вот. Я позиционирую себя, как поэта, и в этом вижу смысл своей жизни. Потому, наверное, что больше ничего не умею. Или не хочу научиться?
Сидя в потертом, но весьма добротном кожаном кресле, я люблю прислушиваться к пульсации крови в своем теле, в полной тишине и абсолютной темноте, созданных при помоши штор, берушей и вакуумных наушников. Обычно этого не чувствуешь, но если полностью расслабиться и уйти в себя, то твое сердце становится центром вселенной, оно проталкивает вязкую дымящуюся жижу по твоим кровеносным сосудам с таким усилием, что кажется, что это твое тело трепещет и извивается под ударами этого воплощения мощи, неутомимого и неудержого, как прибой, омывающего теплыми волнами все уголки твоего немощного тела. Измеряющего расстояние до твоего конца в четверном измерении. Было уже, наверное, часов пять утра, а муза все не приходила. Крепкий кофе с коньяком совсем не возбуждал сознания, напротив, я чувствовал умиротворение и смертельную усталость. Медленно, но уверенно погружался в сон. Белый, красный, фиолетовый.
Утро было привычно ужасным, а во рту будто...нет, даже не кошки, намного хуже. Я не пишу стихи уже пятьдесят один день. Нет, у меня и раньше были подобные запоры, но не больше пары недель. Сейчас все было иначе. Я будто впал в кому, перестал чувствать. Будто умер. Пропали вкусы и запахи, свет и тень перестали различаться. Мне стало безразлично все, удовольствия потеряли цену. Не знаю, было ли это причиной или последствием. А еще… Вы знаете, что такое ломка графомана?
Однако, меня упорно радовали два момента: во-первых, сегодня была пятница, а поскольку я проснулся в час дня, она чудесным образом превращалась в выходной; во-вторых же, на вечер сегодняшнего дня у меня намечалась фотосессия (да, я еще и модель для арт-фото). Об этом я обычно не говорю по той простой причине, что фотографирует меня (пока что, по крайней мере) всего один фотограф, вернее, одна. В этом всем меня интересует не столько сама фотосессия, сколько последующая оргия. Нина, фотограф – женщина лет тридцати с внешностью порномодели и камерой за десять косарей. Не знаю даже, что меня возбуждает больше, размер ее груди или объектива и дело даже не в количестве мегапикселей. Просто, я тоже люблю фотографировать, но даже на более-менее сносное «зеркало» у меня накопить никак не получается. Еще я люблю секс, наркотики и секс под наркотиками.
До девяти вечера оставалось не так много времени, особенно с учетом того, что мне нужно было сделать множество важных дел: позавтракать, принять душ, побриться, закинуть на плеер новую музыку. Я завел компьютер и закинул в АИМП единственный пока что альбом Некротик траст – украинской группы, состоящей ид двух братьев и множества инструментов, часть из которых, конечно, умещалась в синтезаторе, но, тем не менее. Чашка грейпфрутового мате вливала в голову какое-то движение и жужжание, выталкивая оттуда сонный тупняк. Сознание прояснялось, принося понимание многих вещей: необходимости купить продукты, постирать шмотки, делать курсовой… Все это было так бессмысленно и необходимо. Все это так надоело и однообразно. Надо же быть таким лентяем.
Самое сложное было – закинуть музыку на плеер. Выбрать из сотен архивов с бессмысленными названиями, лежащих в десятках папок без названий что-нибудь достойное и подходящее под непонятное настроение. А может, послушать чего-нибудь из старого? Самый тяжелый наркотик, употребляемый самыми безнадежными наркоманами – новые ощущения. Постоянная необходимость в новой музыке, новых фильмах, книгах, половых партнерах, мыслях. Для большинства людей ограничителями являются веревки стереотипов, кандалы морали, стены общественных ценностей. Но для некоторых единственной границей является только познание последнего из ощущений. У этих презренных прозревших есть крылья, дабы взлететь так высоко, чтобы казаться всем лишь ничтожной точкой, заслоняющей солнце, чтобы познать падение и гибель.
Бриться – дело нужное, но дико лень. Кода дело касается лица, это еще полбеды. А еще лень стирать хаер. Даже облегчение, которое испытываешь когда расчешешь высохшие уже волосы не может стать достойным оппонентом моей лени. Благо, забрал из ремонта старенькую замученную стиральную машину – хоть что-то не делать руками. Руки предназначены для клавиатуры (ну, или для струн или кисти), все остальное подобно онанизму – удовольствие получаешь только когда кончишь.
Нина была как всегда в отличном расположении духа (что она такого употребляет?), сразу же заварила кофе и принялась наводить мне мейкап. Кофе (где она такой берет), с амаретто, восхитительно свежий и идеально прожаренный был подобен вкусу жизни, горько-великолепный, маленькими глотками, с гущей на дне чашки. В такие моменты я забываю, что не люблю кофе. А сумасшедшее существо с кисточками, карандашами, бутылочками, еще непонятно чем бегало вокруг полуобнаженного меня, со своими огромными эээ…зрачками, гипнотизируя меня и усыпляя внимание, а в следующий момент протянуло мне рюмку с непонятных неаппетитным веществом и стакан воды.
- Это чего такое?
- Это нужно, нужно, нужно… Пей.
- А все же?
- Ну, скажем так, гы-гы, это препарат комплексного действия. Если будешь хорошим мальчиком и выпьешь лекарство, тетя доктор даст тебе кое-чего для вдохновения, пару порций химической музы.
- (Блядь, сейчас свяжу тебя и выпорю, а потом… Тоже мне, добрая фея) А я не двину коников после твоего шаманства?
- Обижаешь, милый, разве я способна отравить такого прелесного мальчика. Разве что пообщаешься с керамическим другом, но это бывает, гы-гы.
Я взял рюмку и проглотил сладко-мерзкое клейстероподобное нечто, запил водой. Прислушался к ощущениям. Ничего. Ничего. Ничего. Нина сменила в плейлисте последний альбом Ин экстремо на какой-то бредовый кельтик-психодел-фьюжн, и истерические вопли вперемешку с завываниями и шизоидными партиями на непонятных инструментах наполнили гаражное помещение. Мне вдруг стало как-то холодно, вернее, нет, я не чувствовал холода кожей, я просто замерз. Фотограф взяла меня за руку своей мягкой, как у ангела и манящей живым теплом рукой и повела в соседнюю комнату, завешенную полиэтиленовой пленкой. Изнутри пленка в некоторых местах была испачкана и забрызгана чем-то красным. Я провел пальцем по пятну этого вещества и попробовал его на вкус. Вкуса не было. Ни вкуса, ни запаха. Посреди комнаты стояла каталка, подобная тем, на которых возят лежачих больных в государственных больницах, только еще более разбитая и обшарпанная. Дерматиновое покрытие местами было не то порезанным, не то полопавшимся, а вместо одного колеса торчал криво приваренный ржавый штырь.
Нина уложила меня на каталку и начала пристегивать ремнями руки и ноги. Я все никак не мог разобрать вкус этого вещества, что-то такое знакомое, но никак не вспомнить. И тут меня осенило – варенье. Вишневое, что ли… Простота решения вызвала у меня приступ хохота. Если бы я не был пристегнут к каталке (теперь еще и в области пояса и шеи), я бы, наверное, корчился на полу от смеха. Я вдруг подумал о том, что, наверное, как-то странно себя веду, но эта мысль не задержалась в голове.
Тем временем фотограф вернулась в «операционную» с фотокамерой, бутылкой вина и кожаной плетью. Я собрался перестать смеяться и приняться за дело, то есть входить в образ (интересно, в какой), мне даже стало немного стыдно за то, что я так тупо ржу тут, пристегнутый к каталке. Но ничего не получилось, осознание глупости ситуации вызвало лишь еще более сильный приступ хохота. Тем временем моя мучительница с невозмутимым лицом откупорила бутылку вина (Като негро, сухое, Чили, как можно пить эту брагу?) и сделала пару глотков, невозмутимо мурлыча при этом что-то отличное от орущих за прозрачной полиэтиленовой занавесью шаманских напевов, остатками вина принялась поливать меня (Аааа, холодное!!! Или горячее?). Затем ногой выкатила бутылку под пленкой из «палаты», взяла в руки плетку и, размахнувшись, протянула меня по груди. Я чуть было не опрокинул каталку, извиваясь от хохота, а она стегала меня по животу и груди. Сделав ударов двадцать, она отправила плеть вслед за бутылкой и взялась за камеру. Сознание мое постепенно стало проясняться, правда, независимо от тела, которое продолжало биться в истерике. Мышцы лица болели от смеха, а на теле появились ярко красные полосы от ударов. Они переплетались друг с другом и как будто шевелились, вследствие чего посчитать их не представлялось возможным. И тут кожа на груди будто взорвалась раскаленным свинцом. В глазах потемнело и стали загораться красные вспышки, каждая из которых была ярче предыдущей и исчезала не мгновенно, а медленно растекаясь и соединяясь с предыдущими, только это были не вспышки света, а скорее, красной темноты. Живот и грудь жгло огнем, и, что самое страшное, я продолжал хохотать. Музыка играла, я это чувствовал, хотя и слышал лишь звон. Подобное бы, наверное, испытывал глухой, стоящий возле колонок на рок-концерте. Дикое жжение от плети постепенно растекалось по всему телу по-своему приятным огнем, звон в ушах стал привычным и незаметным, как гул машин для жителей мегаполиса, и, кажется, я перестал смеяться. Я проваливался в сон, но не так, как не спавший двое суток студент засыпает на паре, просто медленно уплывал от берега, подобно пустой бутылке при отливе, без всякого сопротивления. Это был странный сон, без сновидений, скорее дрема, а не сон. Так, наверное, чувствует себя человек под наркозом, находясь при этом в сознании, но частично. Я точно помню, что видел место, где нахожусь, слышал музыку, чувствовал, как Нина стягивает с меня джинсы, как извивается, сидя на мне, откинувшись назад и виляя бедрами, чувствовал, как засохший край разреза на дерматиновом покрытии каталки натирает мне спину, но все будто со стороны, кусками, словно фильм по телевизору с неисправной антенной.
3
Пробуждение по привычке наступило внезапно в одно из февральских окон. Небо стало вдруг голубым, трава зеленой, на деревьях практически появились почки и почти что распустились цветами. Я не писал стихи больше двух месяцев, будто не дышал, не чувствовал, не жил. Но сегодня музыка была живой, в воздухе появились запахи, отличные от запаха канализации, а на лицах людей – признаки жизни. Ожил и я. Шагая по набережной, я грелся в лучах еще скупого, но живого солнца. В наушниках играли Люди осени, на лавочках сидели пары, навстречу шедшие девушки были одеты в мини-юбки и колготки телесного цвета, что дарило иллюзию весны и тепла. Я вновь чувствовал каждый мельчайший оттенок цвета, звука, запаха. Я заглядывал в глаза прохожим и в каждом взгляде замечал пробуждение. О нем шептало каждое дуновение ветерка. Им дышал каждый куст. Деревья, растормошенные ветром, потягивались, пробуждаясь от спячки. Я знал, что это ненадолго, что снова будет холодно. Но я пробудился и сегодня уже не усну.
Побродив несколько часов по городу, я разрядил окончательно аккумулятор плеера и направился к небольшому притоноподобному бару, где собиралась вечерами разношерстая труметальная братия. Еще не было восьми, народ только подтягивался, половина столиков была свободна, и, войдя, я мельком оглядел помещение в поисках знакомых либо приятных лиц. За дальним столиком с бутылкой дешевого пива сидел одиноко Сатя, старый мой знакомый. Отрастив козлиную бородку и вьющиеся волосы до плеч, он гордо называл себя сатиром, но движения его были неслаженны и порою попросту комичны, посему называли его исключительно Сатей. Не сказать, что он был очень интересным человеком или вызывал у меня особую симпатию, но встретившись с обрадовавшимся хоть какой-то кампании фавном глазами, я направился к его столику. Сатя был из тех людей, что приходят сюда что называется «потусоваться». Бросив сумку на скамейку и усевшись напротив нарисовавшегося не то собеседника, не то собутыльника, я уже пожалел (впрочем, как обычно), что приперся в этот барыжник. Хотя, собственно, мне ли судить Сатю, да и всех собравшихся тут, сам то я пришел явно не от радости, не потому, что мне тут нравится, да и к спиртному я равнодушен, мне точно также хочется… Общения, что ли. Новых лиц. Приключений на свою пятую точку.
Воодушевленный товарищ бубнел что-то о новом проекте, об отрепанной программе, о контрактах, о предстоящих концертах. Меня же уже не удивляло, с каким энтузиазмом каждый взявший пару уроков игры на гитаре и прикупивший за сто баксов безымянную электруху и цифровую примочку за пятьдесят баксов, пытается сколотить свой бэнд. Находит басиста, который не смог научиться играть на электрухе, ибо пальцы шибко мохнатые, посему перешел на «Урал» старшего брата, ударника, который никогда не играл на ударных, но думает, что ничего сложного тут нет, вокалистку без слуха но с сиськами, а иногда даже и клавишника, ходившего в дошкольном возрасте два года в музыкальную школу по настоянию бабушки (чтоб не курил после школы за гаражами). Правда, последний обычно «пока что не купил хороший инструмент», но вообще он есть. И потом эта честная братия идет в репетиционку «у Вовы» или «у Васи» и там, попинав немного убитый микшер и выпив десяток литров дешевого пива для вдохновения, пытается переиграть чего из «Арии» или «Киша» или других гениальных групп. К счастью, в баре громко и дерьмово играло что-то, судя по органному звучанию синтезатора и цифровому скриму, из Боргира, поэтому я почти ничего из этой арии талантливого музыканта не слышал. Конечно, возможно, через года четыре ему надоест эта «игра в рок-группе» (вернее, игра в рок-группу), он пострижется, устроится на работу, накопит на подержанный «Айбанез», сносную педальку (привезенную из США, в хорошем состоянии), скажет, что металл гавно, а он теперь крутой джазмен, но, если честно, я в это не верю.
Я бы, наверное, еще добрый час залипал, усыпленный подобными размышлениями, гудением огромного количества убитых колонок и гундосым голосом Сати, но меня разбудило появление чего-то не соответствующего обстановке. Бросив взгляд в сторону входа, я обнаружил, что по ступеням, ведущим в подвал бара спускается обыкновенная толпа говнарей, коими уже забита половина столиков. Первым спускался, походу, самый трушный, эдакий полугот-полуфрик с редкими прозрачными волосами до плеч, россыпью пирсинга на гоблинской харе, в кожаном плаще на голое тело, кожаных (или дерматиновых?) штанах и «стилах» на двадцать дыр, с ремнями и непонятно зачем присобаченными карманами, типа как для мобильного. За ним шла, наверное, его подружка, в рваных колготках (о, боги), кожаной (или тоже дерматиновой?) мини (достаточно короткой, чтобы убедиться, что это все-таки колготки), непонятном замусоленном топе, с какими-то цепями на нем, алюминиевыми, что ли, без признаков наличия груди (может, это трансвестит?), с кучей пирсинга в самых разных местах, красно-синими неживыми волосами и тощими кривыми ногами, на которых болтались огромные ботинки непонятного производства. Третьей плыла труготишная особа, придерживая длинные юбки, под которыми были видны разбитые китайские гриндера-бульдоги, одетые на волосатые ноги без чулок (спасиба, пабливал). Из корсета ее вываливлись огромные груди, правда, с учетом габаритов самой девушки не вызывающие ничего, кроме отвращения, а лицо было почти полностью закрашено черным, так что между накрышенными черной помадой губами и подведенными догадайтесь каким цветом глазами (не то слово подведенными) проступала лишь тонкая полоска намазанного белым гримом лица, да второй подбородок, по доброй традиции не замазанный гримом, покачивался при ходьбе. Четвертой же шла совершенно непонятно как попавшая сюда особа, эдакая блондинка с короткими волосами, голубыми глазами и совершенно ангельским детским лицом. На ней было короткое черное лаковое платье, сшитое из кусков, как у Женщины-кошки, совершенно сумасшедшего вида. Страшно даже подумать, сколько времени подобное чудо нужно шить и столько запросит за подобные изыски ателье. Кроме того, «нью-роки» на ногах и колье от «алчеми» на шее – это как табличку на шею повесить с надписью «вы все - чмошное говно». О фигуре я вообще молчу – годы фитнеса и отказ от дешевого майонеза и пива.
Вся кампания прошла к пустеющему столику, лишь инопланетянка на миг остановилась, проведя глазами по лицам сидящих, будто новые туфли себе выбирая, и присела с краю, с некоторой брезгливостью. Я повернулся к посасывающему пиво из горла Сате, который незаметно для меня умолк и теперь сидел, уставившись в стол: «Что это за зверушка?» «Это Лиз, - он неопределенно хмыкнул, и сделав выражение лица, будто сейчас сплюнет, продолжил, - такая тварь высокомерная, фригидная сука, любит издеваться, ее уже столько человек хотели бы придушить, но папаша ее, - Сатя показал пальцем наверх, - не то прокурор, не то хз, шишка, короче». Я бросил взгляд в сторону объекта моего интереса, она смотрел на меня, без тени смущения или…вообще без тени чего либо, просто рассматривала меня, как картину. Я посмотрел ей в глаза, но нахальная зверушка не обратила на это никакого внимания, продолжая пялиться на меня, разве что качество материала и швы проверить не подошла. Мою сонливость и усталость как рукой сняло, я отхлебнул из бокала грейпфрутовый сок с водкой и принялся так же бесцеремонно разглядывать достоинства инопланетянки. А их было порядочно, вернее сказать, вся ее внешность была сплошным достоинством: безупречная фигура, ангельское лица, плавные женственные движения – фарфоровая кукла, а не кусок мяса. Внезапно цель поднялась и, шепнув что-то на ухо тру-готишной бабище, направилась к выходу, чем меня изрядно озадачила. Я уже было хотел встать и идти за ней, но озарение остудило мой пыл – возле выхода находилась уборная. Сделав глотов их бокала, я вдруг осознал, что именно это мне и нужно – она одна, без гоблинов, в максимальной удаленности от ревущих колонок, и, помедлив еще пару секунд, встал и стал пробираться мимо трусящих немытыми крашеными хаерами под «майн герц брент» говнарей. Уборная была общая, достаточно просторное помещение с зеркалом, умывальником и четырьмя кабинками. Остановившись перед дверью, я попытался успокоиться, ибо меня начал пробирать мандраж, я вдруг с неимоверной четкостью осознал, что эта может послать, причем очень легко, что я не пикапер и у меня нет десятков заученных отработанных моделей поведения, в общем, много ненужных мыслей мне в голову пришло вдруг. Наверное, это отголоски каких-то подростковых страхов, подобно страхов перед серьезными драками и еще чем-то подобным. Как бы то ни было, я сказал себе, что лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном, что нехуй вести себя как чмо и дороги назад уже нет и открыл дверь. Я ждал…даже не знаю чего, я не успел тогда над этим подумать, но определенно не того, что она будет стоять перед зеркалом, уперевшись руками в раковину и скучать, будто ожидая моего появления. Посему, зайдя я, мягко говоря, растерялся, как лев, на которого напала антилопа и не нашел ничего лучше, как попытаться пригвоздить жертву к месту убийственным взглядом. Секунд пять-десять мы так и стояли, сцепившись взглядами. Затем «жертва» выразила намерение выйти, сделав пару шагов к выходу и указав глазами на дверную ручку. Признаться честно, я просто растерялся, посему не нашел ничего лучше, как стоять, закрывая собою дверь и смотреть на нее в упор. Было в этой Лиз что-то непостижимое, манящее и пугающее одновременно. Кожа лица выдавала возраст 15-17 лет, но в глазах была вечность, будто две голубые кукольные бусинки скрывали открытый космос, холодный и бесконечный. На лице ее появилось недовольство, вызвавшее у меня улыбку. Это было недовольство маленького капризного ребенка, вернувшее мне уверенность охотника.
- Подожди, дай номер.
(Надела маску высокомерия)
- Какой еще номер?
(В самом деле, какой)
- Номер аси.
(Маска высокомерия дала трещину)
- Зачем?
(Что, думала, телефона номер попрошу? Спасибо, нафиг, я как-то уже так попал, у тя то папа пополняет, небось, а я разорюсь)
- Я тебе напишу.
- Зачем?
(Блядь, ненавижу эту игру, что не ясно, трахнуть тебя хочу)
- Я так хочу.
- Ну и что? Меня это должно волновать?
(Действительно, крепкий орешек, сам уже не прочь ее придушить) Совершенно ясно, что словами эту проверку на крепость яиц не пройти, поэтому я беру немного офигевшую куклу за плечи, прижимаю к кафельной стене и прямо в лицо, голосом эсэсовца:
- А ты сомневаешься?
По выражению лица, нет, лицо все так же каменное, но по глазам видно, что стена дала трещину.
- У меня нет аси.
(Жалкая попытка)
- Заведешь. Это не сложно даже для блондинки. А пока давай номер мобильного.
Достаю свой КПК (руки, вроде, не дрожат). Быстро продиктовав цифры, направляется к двери. Не пускаю, набираю номер. Где-то в складках ее платья начинает вибрировать мобильный, достает, сбрасывает («нокиа» складывающаяся пополам по вертикали, какая же модель? Забыл). Снова направляется к выходу, снова не пускаю. (А где клатч, кто же мобилу таскает в кармане?) Протягиваю руку: «Локи». «Баст», - с вызовом, помедлив, протягивает руку. Беру мягко за пальцы, наклонившись еле целую костяшки пальцев, сам скашиваю глаза и смотрю в зеркало на себя – первый раз нормально получилось так выпендриться, не хуже чем в фильмах: «Очень приятно». Молча выходит. Занавес.
А я вспотел. Нет, в баре было душно и накурено, но я не потому вспотел. Умылся холодной водой из под крана. Признаться честно, совершенно не хотелось возвращаться вниз, но там была сумка, да и уйти было бы как-то… поджав хвост. И это после победы. Нет, я пошел вниз, высидел там минут десять (она на меня больше не обращала никакого внимания, впрочем, я на нее тоже), слушая пьяное бормотание Сати и какой-то трушный блэк (это когда звук такой, будто писали на диктофон мобильного телефона), допил содержимое бокала, забрал сумку и направился к выходу. Походкой Джеймса Бонда. Не оборачиваясь. И пусть мне покрасят волосы в розовый цвет, если Эвридика не скосила взгляд мне вслед.
4
Два дня прошло. Содержимое бутылки с пятью звездами на этикетке медленно, но уверенно перемещалось в стакан, где смесь коньячного спирта, карамельного красителя и ароматизатора смешивалась дополнительно с непонятными ингредиентами, составляющими то, что мы называем «Пепси», а затем небольшими глотками направлялось в конечный пункт назначения.
Нет, пить в одиночестве дешевый коньяк с колой – это убого. Но, возможно, сегодня настроение было просто чуточку хуже чем обычно или сказалось влияние магнитных бурь, а может быть и не было причины вообще. Как бы то ни было, на душе было паршиво как никогда. В такие моменты особенно ярко и полно осознаешь свое одиночество, безнадежное и вечное одиночество.
Снег, пролетающий мимо окна девятого этажа хрущевки на окраине индустриального города совсем не такой, какой он в селе, где даже интернета нет. Он серый и летит быстрее, как будто спешит слиться с таким же серым асфальтом. Нет в его танце той грации и торжественности, той радости, он просто падает на землю, устало, обыденно, превращаясь в липкое месиво. Если бы не поспешность его падения, он был бы похож на хлопья пепла.
Маленькая замызганная кухня, тусклая лампочка на потолке, пустая бутылка на поцарапанном столе. Вечно приоткрытые дверцы буфета, дрожащий и бурчащий «Минск», покрытый точками ржавчины и наклейками. На потолке желтоватые потеки, на стенах отклеивающиеся обои. Сочные детали подобно ударам боксера-тяжеловеса отправляли меня все глубже в нокаут депрессии. Даже если бы я закрыл глаза, то никуда бы не делся от осознания того, что выйдя из кухни попаду в маленькую комнатушку с незастеленной измятой кроватью, покрытым пылью и дисками компьютерным столом, подпертым к стене тумбочкой с оббитыми углами и отваливающейся дверцей, с выходом на заваленных хламом балкон, с потрескавшейся на потолке штукатуркой, тараканами и, блядь, вечно витавшим в воздухе запахом безнадежности. Гнилым, затхлым, не желающим выветриваться или подавляться запахами табачного дыма и дыма марихуаны, пота, спермы, презервативов, дорогих парфюмов и дешевого алкоголя.
Впрочем, всего пара шагов до кровати отделяла меня от завтрашнего дня, где я будет снова пафосным и наглым, буду улыбаться и отпускать пошлые шутки, ржать под травой и трахаться под мескалином и только сушняк и легкая тошнота напомнят о том, что от меня все еще несет безнадежностью.
Я выбежал из дома и, оббежав его (и тут никого не было), бросился в лес, начинавшийся сразу за забором. Перепрыгивая забор, чем-то порезал ногу, посему оставлял за собой след из кровавых капель, будто надеясь не заблудиться при помощи этой нехитрой уловки. Впереди между деревьев мелькнула куртка отца, я бросился туда, запутался в колючих кустах, продираясь сквозь которые порвал кожзамовый ремень шлепанца. Зазвонил мобильный в кармане, старый сименс м65. Мать звонила, спрашивала, где я, связь внезапно прервалась. Мобильный отключился, аккумулятор сел. Почему опять забыл его зарядить? Наконец выбрался из колючих зарослей на опушку леса, где полыхал мой дом. Сзади из кустов выскочил отец, спросил, куда и зачем я бегу, когда дом горит.
Блядь. Ненавижу такой бред. Простыня и джинсы были мокрые от пота, хоть выжимай. Что за маразм, когда я еще носил такие тапочки, цветных мобильных не было и в помине. Умылся холодной водой. Каждый раз после таких снов ищешь доказательства их нереальности и бредовости. Чтобы успокоить себя. Налил воды в стакан – мучил дикий сушняк, с трудом выпил. За окном светало. Дико хотелось накуриться.
Включил компьютер: с третьей попытки удалось удерживая равновесие, ткнуть пальцем ноги в пятикопеечную кнопку на системнике, упал на кресло, уронил руки на подлокотники, наблюдая за сменой картинок на экране. Включил музыку – «Кип оф калессин», закрыл проигрыватель. Включил «Клавир» раммштайна, добавил в плейлист «Мутер», «Майн тайл» и альбом «Моргула». Пошел на кухню, набрал в чайник воды, кран пару раз чихнул и по комнате растекся запах затхлости. Понюхал воду в чайнике – как я мог это пить десять минут назад? Оставив кран открытым, поплелся в сортир. Расстегнул ремень (пряжка надавила красную полосу на животе), ширинку, достал из липких от пота трусов мокрый (по той же причине, не нужно ничего додумывать) член, обрызгав пол и бортик унитаза, все-таки справил нужду, вытер остатками туалетной бумаги (снова закончилась) член, затем борт керамического друга и пол, бросил скомканный метр бумаги в унитаз и слил воду. Помыл руки, еще раз умылся. Вышел из туалета, дошел до кухни, развернулся, постоял немного. Затем стянул с себя мокрые джинсы, трусы и носки и пошел под душ. Холодные струи воды (какое запиленное выражение, почему все пишут о мытье под душем именно так) смывали вместе с потом (липким и вонючим потом человека, выпившего вчера триста грамм дешевого коньяка) остатки сна и тревоги. Эта мутная субстанция, стекала в канализацию, а вдогонку ей уже спешила пахнущая цитрусами и специями пена. Возможно, через потовые железы из тела человека удаляются не только ненужные соли и токсины, но гормоны, вызывающие тревогу и депрессию. Как бы то ни было, из душа я вышел в гораздо лучшем расположении духа (почти тавтология), из колонок лился «Клавир», а из заполненной до краев раковины на кухне плоскими струями вытекала на кафельный пол вода. Для меня всегда было загадкой, почему раковина наполняется, если диаметр крана в три раза меньше диаметра канализации?
Этим утром я сварил себе большую чашку крепкого кофе венской обжарки с карамелью. Не смотря ни на что, начался новый день.
В универ я пошел пешком. Вообще-то, шагать было прилично, более того, сегодня идти туда не особо нужно было. Часть пар можно было прогулять ввиду того, что на экзамене все равно придется списывать с отксерокопированного конспекта, часть пар не имело смысла посещать, ибо я уже был в черном списке. Такой есть у большинства преподов, наличие там вашей фамилии означает, что иначе как за деньги вы этот предмет не сдадите. Попасть туда можно разными способами, моя обычная «статья» - непосещение.
Но сегодня был особенный день. Сегодня я решил изменить свою жизнь, перестать участвовать в ней в качестве зрителя или, в лучшем случае, подтанцовки. Я пока не знал, какие поставить перед собой цели, не знал, как их достигну и достигну ли, просто, решил выбраться из замкнутого круга, сделать что-либо из ряда вон. Я взял начатую тетрадь, найденную в тумбочке, купил копеечную авторучку и собрался посетить все пары, писать все лекции и даже семинары, затем ухать куда-нибудь за город и там посидеть и поразмыслить. Меня посетило какое-то воодушевление, как будто в жизни случилось что-то хорошее, как в детстве, когда родители пообещали тебе на день рожденья новый велосипед и два месяца, оставшиеся до этого дня ты был счастливым обладателем самого крутого велика, какой только можно было представить. До тех пор, пока утром заветного дня забывчивые папа с мамой не преподносили тебе очередной набор школьных принадлежностей. Ах, милые мои, если б знали вы, что это навсегда отобьет у меня желание учиться, вы бы, наверное, все-таки нашли деньги хотя бы на самый паршивый велосипед. Пусть это и не изменило бы ничего, но вы хотя бы не чувствовали своей вины в том, что ваш сын никогда не станет примерным учителем физики. Впрочем, сомневаюсь, что, даже если бы вы были живы, вы смогли бы провести подобную линию связи, вы ведь желали мне лучшего, как и любые родители периода перестройки, а виной всему только гнилая западная культура, преподнесенная на блюдечке с голубой каемочкой наивным советским людям, с упоением потребляющим американские боевики, немецкое порно, англоязычную музыку и турецкие жвачки.
Когда мои размышления дошли до южноамериканских наркотиков и китайской техники (я бы сказал, китайского всего, ибо трудно найти товар, который они бы не производили), мои ноги дошли до университет. Он сегодня был какой-то другой, встречал меня не как вшивого пса, а как блудного сына, вернувшегося в отчий дом. А на скамеечке в тени каштанов сидели мои одногрупники почти полным составом. Пожалуй, нет смысла приводить нашу демагогию здесь. Скажу лишь, что я действительно готов был пойти на пары и сидеть там как последний задрот, но найти аргументы, позволяющие мне отморозиться, когда одногрупница со своим вторым сопрано, третьим размером груди и сводным хором из пятнадцати голосов разной степени алкогольного красноречия выдает арию гостеприимной именинницы, было достаточно сложно. Меня застали врасплох и смели мою линию обороны, как цунами песочный замок.
В общем, получилось так же, как и с велосипедом. Так же, как обычно, я бы сказал.
5
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=196662
рубрика: Проза,
дата поступления 20.06.2010
я бы сказал,
что всё это
не дождь,
а просто
очень странный
хэви-метал.
вокруг
его страннее
не найдёшь,
как будто
пьяный смокинг
из ошметков.
как будто Вам
не показав
слезы,
я нагло
наступаю
Вам на горло.
уж постарайтесь
подавить
позыв,
с чего б это
Вас, сударь,
так припёрло?
с чего б то Вас,
товарищ,
так несло?
ах, вынести бы Вам...
мозги...
с экраном...
Вы знаете...
нет, у меня
нет слов.
Идите Вы.
а мне,
пожалуй,
рано.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=196020
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 16.06.2010
Шёл снег. Такой снег бывает здесь редко. Он как будто сплошной стеной падал на землю. Был везде и всюду. Трудно поверить в такие моменты, что снега где-то может не быть. Все деревья, дома, машины, даже люди, стоящие на остановке в ожидании троллейбуса, были покрыты снегом. Им же была покрыта и дорога, по которой возвращались домой толпа школьников.
Я иду со всеми, переставляя ботинки, облепленные снегом по колено. Троллейбуса ждать глупо: за два часа не было ни одного. Даже машины едут раз в минуту. Ноги мёрзнут и я шевелю задеревеневшими пальцами, чтобы как-то их согреть. Натянул капюшон на голову так, что между ним и ворником куртки видны одни глаза. Время от времени отталкиваюсь и проезжаю пару метров по раскатанной автомобильными колёсами полоске.
Прошли половину пути, но кажется, что шагаем целую вечность в этом снежном царстве. Снегопад усыпляет, дарит иллюзию нереальности всего происходящего. Ты стаёшь частью снегопада и наслаждаешься неспешностью падения каждой снежинки. И вдруг выкрик "троллейбус" вырывает тебя из снежного плена.
Я поворачиваю голову вправо и вижу жёлтое пятно, приближающееся и высекающее искры из проводов. До следующей остановки метров сто, не больше. Необузданная животная радость накрывает меня с головой, я бегу домой, к родителям, к теплу. Бегу на остановку. Через дорогу, сквозь снег и по снегу. Добежав почти до середины дороги, я замедляю ход. Не хочется подскользнуться и оказаться под колёсами троллейбуса, до которого метров 20-25.
Успею или нет? Я стою на середине, не решаясь сделать шаг вперёд до тех пор, пока не понимаю, что переходить дорогу перед троллейбусом уже поздно. Страшно стоять на середине дороги наблюдая как на тебя надвигается рассыпающая вокруг искры облепленная снегом жёлтая громадина. Снег как будто стал падать ещё более сплошной стеной, хоть это и казалось невозможным. И вот я взлетаю вверх, навстречу снегу. Дорога как будто тоже взмывает вверх, оказываясь у меня над головой, хотя, с учётом того, что всё вокруг одинаково белое, трудно сказать, где верх, а где низ. Единственное, что отличается - это жёлтая стена, вдруг выскочившая на меня из белого вихря. Она как будто схватила меня и обволакивает, мешая сделать вдох, пошевелиться. Я пытаюсь вырваться из цепких грязно-жёлтых объятий, но моё тело, крепко зажатое, как будто параличем разбитое, не может мне повиноваться. Эта борьба продолжается, наверно, минут пятнадцать или двадцать, а возможно, только десять. Но вдруг я открываю глаза и вижу, что я свободен, что нет никакой стены, наоборот, мне спокойно и легко, ноги не мёрзнут и не хочется есть. Портфель мой валяется в снегу, а меня тащат двое моих одноклассников, тащат за руки на обочину. Я весь в снегу: пальто, брюки, ботинки. Правая щека в крови. Вдруг подумал, что не увижу больше никого: ни семью, ни друзей. Мама будет плакать. Меня оденут в костюм, положат в гроб, руки свяжут на груди. Лицо моё будет серым, а глаза закрытыми. На лоб положат белую ленточку и закопают глубоко в промёрзшую землю, откуда я уже никогда-никогда не выберусь. Мне хотелось плакать, но слёз не было. Какой-то мужчина склонился надо мной и что-то спрашивал. Я не слышал ни слова, как будто он говорил с большого расстояния, но понимал, что он что-то спрашивает. Изо всех сил вслушивался, следил за движением губ, но слышал только гудение.
***
Зима пришла нагло, не постучавшись, хоть и опоздала почти на месяц. Сразу занесла всё снегом и обожгла кожу морозом. Увидев тебя в последний раз, я понял что наши чувства не переживут эту зиму. Мой взгляд, блуждающий среди метелей никак не мог встретиться с твоим. Слова замерзали по пути к тебе и разбивались сосульками о стену непонимания. Ты уходила всё дальше, возвращалась всё реже. Жила своей жизню, в которой не хватало места для меня.
В какой-то момент мне это в очередной раз надоело, и я снова хотел тебя бросить. Я знал, что я не останусь один, знал, что я лучше многих, знал, что многие, даже твои подруги порой завидуют тебе. Знал, что никогда не смогу тебя бросить. Слышишь, никогда. Я подарил тебе камень. Обычный камень. Разрушить его - попробуй. Выбросить его - твоё право. Зачем тебе камень?
Ты говорила, что хочешь встретить Новый Год со мной. Ты никогда не любила этот праздник, ты любишь чипсы и море. Я хотел сделать этот новый год незабываемым, я так готовился, так старался. Старался спасти наши чувства. Но не судьба. Как Новый Год встретишь, так и проведёшь.
***
Сегодня снова идёт снег. Холодный снег. Ветер бросает морозные иглы в лицо, пытается пробраться под одежду, наносит удар за ударом. А на западе появилась звезда. Наверное, она и раньше там была, но сегодня она в десяток раз ярче самой яркой из звёзд. А луны нет. Прошёл месяц без тебя. Я сказал последнее прощай, вернул последние вещи, но вечерами
всё ещё вою на луну. А сегодня луны нет.
Ты говорила, что моя гордость не позволяет мне извиняться, не позволяет искать примирения в ссоре. Я всегда был бесчувственным и никогда не потакал твоим капризам и истерикам. Знаешь, наверное, я не способен любить. Каждый вечер я пересматриваю твои фото. Знаешь, я уже почти не плачу.
Иногда меня наполняет ярость, скорее ненависть. Я ненавижу всё и всех в такие моменты. Я снова вижу глаза за окном, как и два года назад. Земля покрыта снегом, словно мёртвец саваном. На небе ни звёздочки, но снег как будто сам светится, позволяя отчётливо видеть каждую голую веточку на деревьях. Я не могу поверить, как то, что я создал собственными руками, во что вдохнул жизнь, вложил часть себя, чему посвятил бесчисленное количество ударов сердца может достаться другому. Мне кажется, что он будет хуже меня, будет недостоин моего творения, не выдержавшего моих попыток сделать его идеальным. Я упиваюсь мыслью, что ты ещё не раз пожалеешь, что потеряла меня. В такие моменты ненависть становится настолько сильной, что я ненавижу и презираю себя.
Знаешь, я ведь хочу, чтоб ты была счастлива. Правда хочу. Я не могу дать тебе всего того, что ты хочешь и что должна получить. Я сам ещё не знаю, чего я хочу, в чём смысл моей жизни, в чём моё счастье. Я хотел любить тебя, хотел сделать тебя счастливой, но, видимо, не со мной тебе быть счастливой.
***
Сегодня по-июльски душно. Душно настолько, что мечтаешь о снеге... Чтобы он начал сыпаться прямо сейчас, из нависших прямо над землёй облаков и остудил таки ко всем чертям эту раскалённую землю. Но затянутое тучами небо сохраняет невозмутимое выражение лица и накопленное воздухом за день тепло.
Ты сидишь у меня на коленях и слушаешь всю ту чушь, что я тебе рассказываю. Знаю, ты меня сейчас не слышишь. Ты готова сейчас слушать что угодно и сколько угодно. Потому, что я говорю. Потому, что тебе хорошо и спокойно. Ты находишься сейчас в
том же состоянии, что и десятки других, подобных тебе. Возможно, ты вполне отчётливо осознаёшь, что максимум через полчаса мы будем страстно целоваться под дождём, я же отчётливо осознаю, что через пару месяцев я не вспомню твоего лица. И в такие моменты действительно хочется чуда. Хочется, чтобы прямо сейчас пошёл снег.
***
Тебе было пятнадцать, мне двадцать четыре, а твои родители впервые были не против твоих отношений. Ты уже успела бросить курить, я ещё не успел начать. В постели тебе не было равных. Ты умела всё и была, наверное, единственной женщиной, устраивавшей меня абсолютно и полностью. Я же был, наверное, единственным мужчиной, который мог тебя в этой сфере удивить. Ты была мазохисткой, я садистом, и не было для меня ничего болезненнее и сладостнее, чем осознание того, что ты лишилась девственности в 12, просто так. У тебя было совершенное тело, ангельское лицо и ты разрывалась между мной и сатанизмом. Я же не признавал поклонения кому-либо, кроме себя, и дело даже не в том, что мы оба львы по гороскопу. Ты называла меня любовью всей свой жизни, я же презирал это ничего не значащее слово.
Знаешь, я ведь говорил, что любил, люблю и буду любить по-настоящему только двух женщин, но так и не сказал, что ты - одна из них. Прошёл год, и мне всё чаще кажется, что ты - единственная.
***
Утром съел пятнадцать замоченных с вечера семян гавайской розы. Почему-то захотелось опиума. А ещё меня не покидает навязчивая идея покурить йопо, надо будет заказать. От тройной дозы семян мутит в шесть раз дольше, но слабее. Типа три икс равняется шести игрек. Только вот как выразить то, что мутит слабее...
Думал полчаса. Придумал, что, наверное, знаю, под чем Аранофски написал сценарий к "Пи". Потом увидел в маршрутке девушку и понял, что люблю её... Вернее, её губы. Наконец понял, что есть любовь. Это звёздное небо, бесконечное, прекрасное и такое далёкое. Фак, как же всё просто. Эта музыка. Я ведь всегда любил её, её одну. В каждой следующей жертве искал только её. Её губы, её глаза, её... Кто она, существует ли? Вот откуда эта грусть. Как же всё сложно. А, может быть, это просто музыка? Жаль, плохо понимаю по-английски.
***
А небеса темны, хоть глаз коли. И вокруг ни души, лишь одинокие печальные фонари выдёргивают из темноты беззвучный танец снежинок. Каждая из этих чудесных ледяных фей самозабвенно и без музыки кружится в вальсе, упиваясь восторгом этой феерии, неизменно заканчивающейся гибелью в серой слякоти обыденности. Если бы не фонари, никто бы и не подозревал о их существовании.
Так и мы, венец творения, чревоугодники и идолопоклонники - слякоть под ногами, тешимся надеждами, что кому-то нужны наши жалкие вдохи и смрадные выдохи, наши глупые мечты, несёмся стремительно в небытие, дёргаясь в конвульсиях последнего танца на эшафоте под апплодисмены одного палача разве. Блядь. Мать его, гололёд. Вот, гавно, надо ж так загадиться...
"И что же такое любовь? ...Много красивых слов. Метафоры. Это круто, а ты скажи конкретно и чётко. Вот-вот. Все об этом говорят, а определения никто дать не может. Догадываешься, почему?
Ты его любишь. ...ну, конечно. Влюблённость переросшая в привычку. С его стороны. С твоей и влюблённости не было. Самоубеждение - великая сила."
Фак, зачем я веду этот диалог с самим собой? Всё равно, сколько бы я не выстраивал самые логичные цепочки из самых убедительных доводов... Да нет же, даже этого разговора никогда не произойдёт. Она имеет право на выбор, пусть даже и на неправильный. И я не буду ей мешать, буду и дальше избегать встреч с ней, буду прятать свои лучшие черты и выставлять напоказ недостатки...
Фак, я ведь, возможно, этим лишаю её выбора. Склоняю, но к противоположному решению. Как всё сложно. А может, оно и верно. И он лучше меня. Такой верный. Хэх. Легко ему быть верным, на него ни одна подруга и не посмотрит. Зато... Ну... Не знаю. Зато он не такой развратник и извращенец как я. Наверное...Но эт скорее недостаток. И вообще, он меня раздражает. Отсутствие вкуса, харизмы... И эта его позиция а-ля "спит в соседней комнате".
А я просто трус, чмошное убожество. Сам не знаю, чего хочу. Боюсь взять на себя ответственность. Вот поэтому ей лучше быть с ним. А у меня красивая молодая жена. С ангельским характером, хороша в постели. Хорошие финансовые перспективы намечаются. Разве не этого всегда хотел, а? Товарищ, хуле тебе ещё надо? Осуществляй свои мечты, живи и не мешай другим. А ей, может, хочется стирать носки и ходить в кроссовках. Может, она будет счастливой на диване перед телевизором. Ты отказался от всего этого ради чего-то более важного, но разве стал от этого счастливее?
***
Холодная земля, покрытая буровато-бежевой присыпкой, напоминающей щетину на лице покойника, меня дико раздражала. Она была то скользкой, то липкой, и ещё этот снег, нет, не снег, а сука какая-то. Он лезет в лицо, впиваясь в кожу ледяными иглами, как стая пираньеподобных комаров. Отдельные особи залетают под капюшон и жалят в шею. А ветер, ну надо ж быть таким уродом, мало того, что продувает насквозь, ещё и пытается и пытается, не теряя надежды сорвать капюшон и накормить по полной.
Осталось подождать всего несколько месяцев. Полгода от силы, и я буду на новеньком кредитном авто. Меня не будут иметь ни снег, ни ветер, ни дождь. Меня не будут толкать в общественном транспорте. Чёрт возьми, я наконец то стану свободным. От этих маршруток, такси, и прочих, будь они неладны. Ничто так не влечёт, ничто не кажется настолько важным и нужным, как свобода. Свобода от родителей, свобода мышления, материальная свобода, теперь свобода перемещения. Только вот... Получая больше свободы, ты всегда получаешь меньше свободы. И в один прекрасный момент ты понимаешь, что у тебя есть мобильный телефон с выходом в интернет, собственное авто, кредитная карточка, но все эти атрибуты свободы современного человека вяжут тебя по рукам и ногам. И прийдя домой, в своё собственное жильё, в храм твоего мира, ты увидишь на диване перед телевизором свою беременную красавицу-жену. И поймёшь, что Берлин пал, Рейхстаг в огне и всё то, с чем ты всю жизнь боролся, от чего бежал, уже достигло святая святых, ты повержен, и бежать больше некуда.
А ведь были мечты, желания, такие безумные и манящие. Но чем ближе ты был к их осуществлению, тем более глупыми, ненужными и бессмысленными казались они тебе. Ты мог бы быть крутым гитаристом, фотографом, художником, а стал пищей для зверя, и теперь неотвратимо перевариваешься в гавно.
Привычка разговаривать с самим собой говорит, наверное, о не слишком крепком душевном здоровье. А проехать свою остановку - признак кретинизма. Теперь придётся пройтись пешком по такому дубарю. Одиночество всё меньше меня пугает, а вот холод. Ещё и снег пошёл. Говорят, когда человеку комфортно наедине с самим собой, терять ему больше нечего. Хэхэх... Типа, нирвана. Или шиза. Но мне всё интереснее вести безмолвные диалоги с самим собой. Наверное, просто стресс. Усталость. И совсем не хочется секса.
Вот я почти дома. Поем, и спать. И возьму отпуск. Или... Куда он так несётся на вонючей десятке. Вот, урод. Или...
***
Снежинки падают медленно и безразлично. Молча. Совсем не так, как люди. Они беззвучно опускаются на дорогу, автомобиль с мигалками, накрытое полиэтиленовой плёнкой тело. Заполняются протоколы, ожидается карета скорой помощи, а люди, проезжающие мимо, повторяют одну и ту же фразу - "ребёнка сбили". Несколько школьников всё ещё стоят на обочине. Рядом с машиной, в которой, закрыв лицо руками сидит человек. А где-то далеко с сиренами и мигалками пробивается сквозь снежную пелену не нужная уже скорая. Это называется "травмы, не совместимые с жизнью". Это случается иногда.
***
В полчетвёртого ночи из скандальноизвестного бара "Коттон" вывалилась разношерстная нетрезвая толпа, дабы продолжить празднование субботнего вечера где-нибудь ещё. Кто-то пошёл к кому-то домой, кто-то в сторону ближайшего кладбища, а пара влюблённых с красными глазами и спутанными волосами побрели на Неаполь Скифский, бывший некогда языческим святилищем, теперь ставший излюбленным местом прогулок городских сумасшедших. Причин тому было несколько.
Во-первых, не было в городе места, бывшего ближе к луне и дальше от пыльных улиц. А во-вторых, воздух там был особенный: стоило вдохнуть подной грудью, и тело твоё наполнялось лёгкостью необычайной, а душа некой дикой, животной радостью и неописуемым восторгом. О таких местах говорят, что у них особая энергетика.
Полная луна освещала влюблённым путь своим отраженным светом, падавшим на землю мягко и неспешно и почти не дававшим теней, а ветер сегодня был в прекрасном расположении духа и подобно морскому бризу ласкал кожу. Счастье казалось сейчас бесконечным, как звёздное небо. Оно не боялось ни надвигающейся громадины солнца, сжигающего все иллюзии на своём пути, подобно агнцу на жертвенном костре, ни медленно ползущих за солнцем его вечных спутников и верных учеников. А старость и болезни подобно ржавчине поражали всё новые и новые души, желая оставаться единственными бессмертными. С именем времени на устах. Во имя вечности.
Влюблённые, обнявшись, сидели на обрыве и смотрели, как кровожадный огненный бог выползает из-за горизонта, и звёзды бегут, как животные от лесного пожара. Не было страха, не было сожаления, всё было понятно без слов. Она лишь прошептала, пробормотала невнятно: "Мы больны, ты ведь знаешь".
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=196003
рубрика: Проза, Философская лирика
дата поступления 16.06.2010
19.11.09 - 14.08
Золотые перья
Падают снежинками
Странными, кружась,
Словно клочья веры
Вывернув изнанками,
Превращаясь в мразь.
Выкрикну навзрыд
На прощанье искренним
Жёлтым воробьям.
Загнию, покрытый
Брошенными листьями
Брошенный и я.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=195780
рубрика: Поезія, Пейзажная лирика
дата поступления 15.06.2010
Я в зеркалах
Всё чаще лица
В руинах вижу
Города
Не дай же мне
Остановиться
Не дай
Мне никогда
остановиться
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=195753
рубрика: Поезія,
дата поступления 15.06.2010
я наблюдаю за небом.
я знаю, там ангелы где-то
живут далеко. а мне бы
вернуться в зелёное лето.
но серые тучи закрыли
зелёного лета сердце.
промокли, продрогли крылья
и грязью покрылись берцы.
промозглый ублюдок-ветер
пронзает дрожащее тело.
мне небо не хочет ответить.
не знаю, что дальше делать.
та да, я не ангел вовсе,
и крылья не в белых перьях.
но всё же, за что эта осень
убила листву на деревьях?
а луж кривые зеркала
меня подло дразнят небом.
мне больно, мне холодно, мало
мне жизни. вина и хлеба.
и капля одна упала
солёная, следом другая,
но с неба. слезы так мало,
чтоб вымолить лето рая
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=195627
рубрика: Поезія, Філософська лірика
дата поступления 14.06.2010
Пусть все цели его - миражи,
А вокруг лишь песок и ветер,
Он готов до конца прожить
Свой единственный раз на свете.
Пусть слова его - лишь стихи,
А слезам его здесь нет места,
Но прекрасны его грехи,
Как и бедность - его невеста.
Разрушает, за щагом шаг,
Свою душу, в стихи вдыхая
Жизнь. Для смертных - смертельный враг,
Для бессмертных - ворота рая.
Океаны песка бессмысленного,
За барханом бархан.
Опаленным солнцем мыслям его,
Бесполезным стихам
Ни цены нет, ни счета. Ни радости
Не приносят они.
Коротает в грехе и бедности
Свои жалкие дни.
Ведь стихи его - лишь слова,
А слезам его здесь не верят.
Поседела его голова,
Открывая бессмертным двери,
Проживает, за шагом шаг,
Свою душу в стихи вдыхая.
Жизнь для смертных - смертельный враг,
Для бессмертных - ворота рая.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=195626
рубрика: Поезія, Філософська лірика
дата поступления 14.06.2010
Беги от себя, маскируйся, играй,
Поддавшись инстинкту - прочь от костра.
Топчи свою суть, в глаза - избегай,
Неоновый нимб повесь на рога.
Как быстро твой мир превращается в прах,
Змеей извиваясь в объятьях костра.
И каждый здесь весел и каждый здесь рад,
Эдем превратился в пылающий ад.
На них посмотри, им не шепчет луна,
Меж вами пропасть, а не стена.
Им нужен не проповедник, а врач,
Бросаются с радостью в пропасть костра.
***
Тебе поклонялись, теперь же ты - враг.
Пророком объявлен служитель костра.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=195418
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 13.06.2010
На подоконнике засохший кактус,
На фотографии - в обнимку двое.
Внутри вторит беззвучным черным воем
Бессилию желудочного тракта.
В ладони три последние таблетки,
В другой стакан, пустой наполовину.
Холодный клейстер покрывает спину,
Зверь бъется при смерти о ребра клетки.
Записка на столе, а в ней всего три слова...
В этой истории мне жалко только кактус.
Кто не умеет жить - умрет постфактум.
Да, все мы смертны, что в этом такого?
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=195415
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 13.06.2010