необычайно долго как для ближнего
солнце приближается к твоему высокому лбу,
к этому грандиозному сооружению
сдохшего модернизма. казалось, ничто так
не выдает печаль, как те
немногочисленные трещины на нем,
которые ты обычно
прячешь в необъятном снежном лесу.
твоя рука пишет слова, глаза
еще не растерзаны.
город как заклинание, произнесенное
в воздух. такой город ты называешь своим городом, забывая о редукции пост-гласных.
выше ведь только дерево,
замирающее в черной мессе незнания,
поэтому не обязательно смотреть вверх
на кости птичьих домов.
каждая вода минует одно из времен года,
ты наверняка ждешь божьей реки
одного лета в аду. и то, что обходится без
вымысла, то есть без литературы,
читается на одном дыхании
первых
смертей.
дверь отворяется холодом,
в прихожей тают остатки замерзшей
акварели. но на этом не заканчивается история искусств, ты включаешь свет молчанию.
сегодня никто не умер из чертовых философов,
а их лица не выдают скорби.
играет военный марш,
пуля выписывает правильную ноту,
раненые облака путаются в словах.
ничто не сказано заранее
надвигающейся ночи, все сказано после
твоими прогулками в парке
душевнобольных.
